Сюжеты из прошлого

– А как же заяц? – спросил Толька.

– Сначала хотел вдоль деревни, но передумал, а то получится, как прошлый раз, – скороговоркой ответил Вовка, перекладывая самопал из руки в руку.

– А как было прошлый раз? – спросил Генка.

– Я уже рассказывал, потом ещё раз расскажу, – не поворачивая головы, ответил Вовка и полез в карман фуфайки за пыжом и пулей. Тщательно утрамбовал заряд и пыж, стал подбирать пулю, чтобы плотно входила в дуло, выбрав, утрамбовал и её. Две или три спички очистил для запала и тоже уплотнил, две спички для запала установил с одной стороны. Проделав всё это с особой тщательностью, поднялся со своего места. – Сейчас я вам покажу, как стрелять надо!

Вовка прошёл на то же место, откуда стрелял Сашка. Потопал своими длиннющими ногами, чтобы встать поувереннее, расставил их на ширину плеч, поднял самопал, держа его в прямой вытянутой правой руке, провёл коробком по спичкам, и почти сразу раздался выстрел. Иногда это происходит с задержкой на одну-две секунды. Выстрел показался очень громким, в воздухе появился запах жжёных спичек.

– Смотрите! – с нескрываемой улыбкой произнёс Вовка, видимо, был уверен, что попал.

Всем хотелось посмотреть. Некоторые почти бегом, наперегонки, устремились к дереву, служившему мишенью. На уровне головы, можно сказать посередине ствола, виднелось входное отверстие. Выходного отверстия не было. Все радовались точному выстрелу учителя и мастера по изготовлению самопалов. Недоволен был только Витька Шкура. Он бухтел, что заряд слабый, ствол короткий, мишень была близко и большая. Вот если бы в шапку, то промазал бы. Вовка предложил повесить в следующий раз его шапку, но Витька отказался.

В гостях у Мишки

Вовка поправил дрова в костре, потёр рука об руку и, улыбаясь, сел на дерево.

– А вот с медведем однажды у зайца проблема случилась, – загадочно произнёс рассказчик.

– Там далеко в лесу, ближе к Рябовскому болоту, я бы сказал, за Ковалями, в сторону Гнилухи, непроходимый лес. Там давным-давно лес валили на дома, а теперь уже много лет туда ни пройти, ни проехать. Повадился в те места один медведь на зиму приходить. Заберётся с осени в берлогу и спит, весной выйдет из берлоги и уходит. Куда уходит, никто не знает. Ему там хорошо, никто не мешает. Если какой зверь учует берлогу, так стороной обходит. Все знают, что с мишкой шутки плохи. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо!

Однажды ближе к весне, как сейчас, этого зайца занесла туда нечистая. А что? Волков в наших лесах почти не стало, лисы к деревням зимой жмутся. Тут и у собаки из кормушки можно на пожрать что-нибудь спереть или опять же курочку у Нюрочки ощипать, – всем снова стало смешно, – в сараях можно заночевать и мышей половить. – Вовка сделал паузу, закурил. – Нашёл в той глухомани «заец» осину с молодыми побегами, около Поганого болота её с корнем выворотило. Погрыз он осинки, и так ему хорошо стало, забалдел, одним словом, словно бражки выпил. Осинка в пузе, как на дрожжах, бродить начала, в башку дурь ударила. Ему даже подраться захотелось, но не с кем, он погулял, погулял и к себе в нору, и спать завалился. Проснулся, когда уже солнце встало, и снова к осинке. Погрыз осинки, погулял и в норку… Не жизнь, а малина! Один раз так наелся, что с песнями по лесу бродил, всех птиц распугал. Когда стемнело, пошёл нору свою искать. Искалискал, пока в яму не провалился. Пощупал лапами по сторонам – хорошо, тепло и, главное, мягко. Решил, что теперь здесь жить будет, и быстро уснул.

Утром проснулся, когда солнышко в дыру в крыше светить начало. Сначала ничего не понял, а потом присмотрелся и сообразил, что всю ночь на медведе спал. Обосрался со страху, хорошо шариками, и медведь не почувствовал. Стал прыгать в дыру, в которую провалился, но вылезти не получалось, а медведь себе лапой за ухом почесал. «Заец» ещё раз со страху чуть не обосрался. И тут заметил, что в одном месте снег просвечивает. Стал ковырять всеми четырьмя лапами, проковырял дырочку, вылез и наутёк! Два дня из своей норы не вылезал, думал, что медведь по следам его искать будет. А тот ничего не понял, как дрых, так и продолжал дрыхнуть.

На третий день смельчак вылез из норы, сходил к своей осинке, погрыз, и все страхи куда-то исчезли. «Дай», – думает, – «к берлоге схожу, не ушёл ли медведь, посмотрю?» Подкрался, прислушался. Медведь был дома и похрапывал. «Заец» покрутился около берлоги немного и удалился. Так несколько раз приходил. А один раз осмелел и даже палкой потихонечку в медведя потыкал, медведь не реагировал. А тут как-то переел он своей осинки, совсем осмелел, подошёл к берлоге и давай кричать: «Эй, косолапый, чего развалился? Выходи морду тебе бить буду! Не выходишь, испугался?». И всё в таком духе. Медведь пошевелился, заткнул уши и на зайца не реагировал. На следующий день «заец» разошёлся пуще прежнего: «Эй, косолапый! Выходи морду бить буду! Уши тебе надеру! Зубы твои гнилые тебе повышибаю! Трус несчастный!» Медведю снова пришлось уши затыкать. Пару дней «заец» не приходил, медведь обрадовался, что теперь никто спать не мешает, но рано он радовался. «Заец» снова появился и принялся за старое: «Эй, косолапый, спишь? Просыпайся, морду тебе бить пришёл! Выходи я тебе по яйцам настучу! Я тебе когти повыдёргиваю! Твои косолапые лапы в другую сторону выверну! Шкуру сдеру и у себя в норе постелю!» И всё такое. Медведь повернулся на другой бок, уши заткнул и продолжал спать.

– Чувствуя безнаказанность, «заец» до крайности обнаглел. Мало того, что дразнил Мишку, так ещё и заострённой палкой в него стал тыкать. А однажды заявил, что пока тот дрыхнет, он к его медведице в гости ходил. Мол, он ей так понравился, как мужик, что она теперь с ним жить будет. – Вовка поднялся со своего места, отдал самопал Сашке и взял в руки палку, выполняющую роль клюки. – На, подержи пока.

– А что, там ещё и медведица жила? – поинтересовался Толька.

– Не было там никакой медведицы, это он по пьяни выдумал, как твой отец выдумывает, когда про рыбную ловлю рассказывает, – ответил Вовка и подошёл к костру. Пошевелил головёшки, добавил несколько свежих хворостин и вернулся на своё место. – Стрелять будет Генка. Он помогал пули делать и спичек принёс.

– А я? – спросил Вовка Шапкин – Я тоже спичек принёс!

– Ты будешь следующий! Мало принёс! – отозвался Капранов.

– Отец дома был, он ругается, когда я спички беру, – оправдывался Вовка.

– Конечно, ведь он у тебя пожарник, – захихикал чем-то довольный Славка.

– А как пули делают? – заинтересовался любопытный Толька.

– Тебе зачем? Из рогатки стрелять? – спросил Славка и снова сам засмеялся.

– Хотя бы и из рогатки, они чай прямо летят, не то, что камни или чугунина, – серьёзно ответил Толька. – Они к тому же тяжёлые, ворону подбить можно.

– Можно, – поддержал его Капранов, – Генка расскажет.

– Ген, расскажи, – пользуясь моментом, попросил Толька,

– А чего рассказывать? Проще простого. Ещё летом, когда мы с Вовкой на реке перчатки (кастеты) отливали, он в доске вырезал такие длинные канавки. Мы в них свинец залили. Вовка лил, а я доску держал, чтобы ровно было. Когда свинец застыл, достали их оттуда. Получились такие длинные штучки толщиной с палец примерно. – Генка показал свой указательный палец, сняв с руки рукавицу. – А потом надо отрубить немного от этой штуки. Обстукать её молотком, чтобы она круглая была, померять, войдёт ли в дуло, и катать между двух сковородок.

– А как катать? – не унимался Толька.

– Как катать? – удивился Генка. – Кладёшь шарик в большую сковородку, можно сразу несколько штук, в эту сковородку как бы вставляешь сковородку маленькую и начинаешь катать кругами маленькую сковородку в большой. Так можно картечь и дробь делать.

– А-а-а, – протянул Толька и о чём-то задумался.

– Вовка, а что медведь так и спал до весны? – спросил всё тот же любопытный Толька.

– Нет, потерпел ещё несколько дней, а потом ему надоело зайца слушать. Медведь проснулся пораньше, вылез из берлоги и спрятался за большим деревом. «Заец», как обычно, погрыз осинки, забалдел и, напевая свою любимую песенку, направился к берлоге, подошёл к дыре, через которую сам раньше вылез, встал руки в боки, как Лиза-«Щитоводка», и прокричал: «Эй!» Больше сказать ничего не успел. Медведь хвать его за уши и повернул харей к своей морде. У зайца его косые глаза кругами забегали, как колёса у велосипеда, лапки задёргались, хвост затрясся. Он моментально обосрался и обоссался. «Михаил Иванович», – говорит, – «ей Богу, извиняться пришёл!» – Все смеялись, в том числе и Вовка. – Медведь был добрый. «Ну, извиняйся», – говорит. «Михаил Иваныч», – начал пищать косой, – «прости меня, дурака. Не хотел я тебе морду бить, это я так. А палкой специально небольно тыкал. Про медведицу всё врал, не знаю я никакой медведицы, у меня зайчиха в Карманихе живёт, если её лиса не сожрала. Я на неё, рыжую бестию, хотел пожаловаться, спасу от неё нету, так и норовит зайчат сожрать. Прости, Михаил Иваныч, я больше не буду! А лапы, когти и зубы твои мне очень нравятся, я бы тоже такие хотел. Особенно яйца твои меня восхищают, только тяжеловаты, пожалуй, для меня будут, когда от лисы буду удирать, на поворотах боюсь заносить будет!»

Все смеялись, а Вовка продолжал заряжать самопал.

– Медведь зевнул, вытер зайцем заячьи какашки, подтёр свою задницу и отбросил косого в сторону, предупредил, чтобы больше не появлялся. «Заец» прокатился пять метров по снегу, вскочил и наутёк, а медведь пошёл досыпать.

– Вовка, а он сейчас там? – робко поинтересовался Толька.

– Не знаю, не проверял, если хочешь, сходи, поищи, когда найдёшь, потычь лыжной палкой с гвоздём, если проснётся, привет от зайца передай, ему понравится! – со смехом в голосе и с широкой улыбкой ответил Вовка.

– А если он проснётся? Ну, подумает, что снова «заец» пришёл, и вылезет из берлоги, что делать? – спросил Пашка.

– Что делать? – мгновенно ответил Вовка. – Кричи: «Стой, кто идёт! Пароль!», как тот узбек, про которого Генка Кукуев рассказывал. Если пароль знает, то пропускай, а если не знает, то снова тычь палкой.

Пароль

Всем было смешно, а Пашка стоял задумчивый и соображал, а что же такое «пароль». Колька знал, что это такое, он много книг про войну прочитал, где это слово встречалось, и стал приставать в Вовке, чтобы тот рассказал по узбека.

– Чего рассказывать… – начал Вовка. – Вместе с Генкой Кукуевым в армии служил один узбек. В части были продовольственные склады, ну, где еда всякая хранится, одежда, обувь, эти склады охранять надо от всяких воришек. Часовым назначили этого узбека. Командир его инструктирует: «Не спать, смотреть в оба, останавливать всех, кто приближается к объекту, командой «Стой!» и пропускать только тех, кто знает пароль! Пароль запомни! Кто пароль не знает, стреляй в воздух!» Патроны на всякий случай холостые дали. Что у этого узбека на уме, никто не знает! Наступили сумерки, к складу крадётся переодетый в обычную одежду офицер. Часовой его замечает и кричит:

– Стой! Пароль знаешь?

– Знаю! – отвечает офицер.

– Тогда проходи! – Капранов взмахом руки показал, что можно проходить, и все засмеялись.

– На следующий день устроили разборку, командир ругался, ногами топал, руками размахивал, кулаком грозил, – продолжил Вовка, когда смех прекратился, – часового снова отправляют на пост и инструктируют:

– Что же ты творишь! Подходящий к охраняемому объекту должен сказать пароль, который ты запомнил! Понял?

– Конечно, понял, – ответил узбек, – как не понять?

В сумерках та же история. Крадётся переодетый офицер, часовой его замечает и окликает:

– Стой! Скажи пароль!

– Пароль! – отвечает офицер.

– Проходи! – Вовка снова сделал красноречивый жест рукой, и все залились смехом.

Тем временем наступил момент проводить очередное испытание самопала. Генка встал на исходный рубеж и, как настоящий ковбой, вытянул правую руку с оружием вперёд, направил самопал на ствол дерева и, как учил Вовка, провёл спичечным коробком по спичечным головкам, стараясь удержать самопал в нужном направлении. Раздалось шипение горящих спичек, и через мгновение из отверстия для запала вырвался маленький огненный фонтанчик. Генка закрыл глаза одновременно со звуком выстрела. Рука с самопалом дёрнулась, сам Гена немного покачнулся. По лесу раздалось громкое эхо. Генка повернулся в сторону ребят и в глазах многих увидел зависть, а может, ему это показалось. Он первый направился к ольхе, на которой почти рядом со следом от предыдущей пули виднелось новое отверстие. Генка отдал оружие Вовке и подошёл к костру.

– Вовка, дай подержать! – подойдя к Капранову, попросил его тёзка, тоже Вовка по прозвищу «Котик». Он сам тайком от родителей делал новый самопал и хотел позаимствовать идею. Вовка отдал самопал в протянутую руку, а сам принялся разгребать костёр, готовя место для картошки. Неожиданно между облаков появилось солнце. Детские лица повернулись в его сторону и, прикрыв глаза, наслаждались его тёплыми лучами. Витька сел на осину и, достав из кармана табак и тетрадный лист, принялся делать «козью ножку», но у него это не очень получалось. Держать в ладони махорку и крутить лист бумаги, было неудобно.

– Дай сюда! – скомандовал Вовка и, отобрав бумагу, бросил её в костёр.

Пошарив по карманам, Капранов достал аккуратно сложенный газетный лист. Он был сложен так, чтобы можно было отрывать прямоугольный лоскут, соответствующий размеру самокрутки. Оторвав, Вовка подставил его Витьке, чтобы тот высыпал табак. Через несколько секунд в руках у него была плотно скрученная, как фабричная папироса, самокрутка, склеенная слюной с языка. Он достал из костра головёшку, прикурил и несколько раз затянулся табачным дымом.

– На, «Встос» недоделанный, учись, пока я жив!

Витька аккуратно взял папиросу и не очень глубоко затянулся. В очередь покурить встал ещё один Витька, а также Серёга и Пашка.

И снова погоня

Капранов заложил в костёр картошку, засыпал её сверху углями, положил несколько головёшек и сел на привычное место. Руки его снова заработали, как автомат, совершая отработанные временем движения, Сашка еле успевал подавать спички.

– Вовка, а что лиса-то, зайца догнала? – робко спросил Толька.

– Какая лиса? – не сразу понял Вовка.

– Ну, ты говорил, что от Точки он побежал за деревней, а лиса за ним, – напомнил Толька.

– А, ну да, по «заусальбам», по «Сальтискому» ручью, там трава высокая. Косой несётся, только уши сверкают, – не отвлекаясь от заряжания самопала, начал Вовка, – лиса по ушам-то и видит его. Добежал он до реки, а дальше куда? В воду не хочется, да лиса и плавает не хуже него. Делать нечего, понёсся по берегу, вот здесь, только по той стороне. – Вовка кивнул в сторону реки. – А «заец», как я уже говорил, бегает по кругу. Перемахнул он через Работку и к Круче, откуда всё и началось. А там почти у самой реки ольха стоит, такая двойная, там, где трамплин. Она, может быть, и сейчас стоит, если её Коля Шапкин на дрова не спилил, он любит там готовить. Нарубит топором «карандашей» и везёт продавать «возишко» за три рубля то Настёнке Ненилиной, то Зинухе Мухиной, то Насте Вавиловой. А дрова кривые, суковатые и все кручёные. Колоть невозможно, одни клинья. Зайцу сворачивать некуда, он между стволов и дальше! Лиса вслед за ним. Прыгнула, но с устатку невысоко получилось и повисла между стволов. Косой видит, что лисы сзади нет, решил посмотреть, уж не случились ли с ней чего. Вернулся, а она висит между стволов, ногами дрыгает, а выбраться не может. Заяц обошёл вокруг, посмотрел. Хороша девка! Глазки блестят, ушки торчат, не то, что у его зайчихи. Шёрстка гладкая, ножки длинные, талия узкая, голосок тоненький, хвост пушистый. Стала лиса зайца уговаривать, чтобы вытащил её. Обещала, что гоняться за ним больше не будет, зайчат не тронет и вообще в другой лес уйдёт. Зайцу, конечно, жалко лису, но и отпустить её просто так за все её проделки он не может.

– Лиса, а может, мне на тебе жениться? – говорит. Подошёл сзади, хвост поднял, когтём своим вокруг «женилки» водит и приговаривает, – Хочу женюсь – хочу не женюсь, хочу женюсь – хочу не женюсь… Лиса, а может, мне своих друзей позвать, и мы все на тебе по очереди жениться будем? – Лиса как представила, что с ней будет, если он всю свою шоблу приведёт, взмолилась пуще прежнего и даже прослезилась:

– «Заец», – говорит, – у тебя совсем совести нет! – А тот отвечает, что там, где у него была совесть, там кое-что выросло, и сейчас она в этом убедится. Он подумал, что в этом деле друзья действительно ему не нужны и сам, как следует, с лисой развлёкся. Отодрал несколько раз подряд. Когда совсем обессилел, сказал ей, что она ему очень понравилась, и он, можно сказать, в неё влюбился. А пока пойдёт капусточки поест, отдохнёт и снова вернётся для продолжения медового месяца, и она тем временем тоже пусть отдохнёт. Он бы её с собой взял, но она траву не ест, ей мышей, да зайчат подавай! Лиса, бедная, чуть не плачет, но и причитать перестала.

– Вовка, врёшь ты всё, – попятившись назад, сказал Колька, – не верю я тебе, не может заяц с лисой разговаривать. Они только в сказках разговаривать умеют – я читал.

– Кто ещё не верит? Кто не верит, тот больше сюда не придёт! – резко отреагировал Вовка.

Все молчали, только Вовка Котик и Серёга признались, что верят каждому слову.

– Кто не верит, может у Лёхи Гуся спросить, мы с ним тогда в низах пасли. Это он её из ольхи вытащил. Хотел убить сначала и ободрать, но передумал. Мех летом плохой, разве что выбросить. Он, правда, из Юрьева уехал, но если что, то расскажет. Он ещё говорил, что она несколько раз на то место приходила, всё вокруг ольхи ходила, зайца ждала, видимо, понравилось…

– А чего могло ей понравиться? Чуть совсем не пропала, – возразил Славка. – Может, отомстить хотела.

– Не скажи… – снова начал Вовка. – А рассказать вам, как Мишуху Бочина, коль о нём вспомнили, в партию принимали?

– Расскажи! – раздалось несколько голосов.

Коммунист

– Мишуху Бочина все знаете. Он мне сам рассказывал, когда пасли вместе. Много лет пасёт, падежа ни разу не было, надои молока на уровне, жирность тоже, фронтовик, по деревне не скандалит. Вот Шаханов и решил его, как передовика, в партию для плана выдвинуть. Написали ему хорошую биографию и в райком отправили. Там почитали, кандидатуру одобрили и вызвали в район, как положено, на беседу.

Он, как учили, взял с собой кнут с кожаной репицей покрасивее, трубу за спину повесил, надел новые валенки с «галошами», пальто с воротником, уже прохладно было. Медали из сундука достал и на пиджак прицепил. Ну, и сумку через плечо – положил туда всякое, чтобы пожрать. Ни жене, ни детям не сказал, зачем едет. По делам и всё. А то вдруг не примут – позор. Забрался в кузов, там ещё люди были, и поехали. По дороге ни грамма! Там, в кузове, ему вопросы задают, мол, не страшно ли. Всё-таки комиссия, люди культурные, при галстуках. Мишуха хотя и волновался, но отвечал, что на фронте в атаку на фашистов в полный рост ходил, не боялся, а тут бояться некого.

Доехали нормально. Вызывают его в кабинет, там несколько человек сидят за столом под красным сукном, и точно – при галстуках! Мишуха сначала хотел им честь отдать, но видит, что с погонами там нет никого, передумал. Начали ему глупые вопросы задавать, уму-разуму учить.

– Во-первых, – говорят, – Вы должны бросить курить! Подавать хороший пример молодому поколению, пионерам, значит. И окружающим от Вашего дыма вредно, нехорошо это для здоровья. – Учуяли, что от него табачком попахивает.

– А во стаде можно? – спросил Мишуха, коровы, мол, не обижаются, они ко всему привычные.

– Во стаде, – говорят, – можно, но нечасто. Вредно всё-таки.

Он согласился.

– Во-вторых, – говорят, – Вы должны перестать водку пить! Опять же вредно и пример для комсомольцев нехороший.

– А по праздникам можно? – удивился Мишуха. Ему сказали, что у пастуха праздников не бывает, пастух каждый день на работе. – А зимой? – недоумевал Мишуха.

– Зимой по большим праздникам можно, – отвечают, – но при хорошей закуске и не более стакана без ободка или бутылку на троих. На Новый год, например, на День Советской армии. Но на Пасху ни-ни, и пальчиком погрозили.

– А на праздник Бориса и Глеба? – не сдавался Мишуха, – гости приедут…

– Не желательно, – говорят, – но коли гости приедут, то малость можно, чтобы традицию не нарушать.

– А на фронте с нами даже политрук выпивал, – начал было Мишуха, но его оборвали и сказали, чтобы мирную жизнь с войной не смешивал.

– Буду стараться! – кое-как согласился Мишуха.

– В-третьих, – говорят, – Вы должны во всём показывать пример культурного поведения: матом не ругаться, по сторонам не плеваться, семечки в общественных местах не грызть.

– А во стаде можно? – снова спросил кандидат в члены партии.

– И во стаде нельзя, – говорят, – коровы тоже люди!

Мишуха про себя удивился, как это во стаде не ругаться? А как подпаску объяснить, куда бежать и что делать? Без мата никак! Да и коровы слушаться перестанут, но спорить не стал. Лишь спросил можно ли на трубе играть.

– В-четвёртых, – говорят, – надо перестать волочиться за женщинами: доярок не щупать, на чужих баб не заглядываться. Нехорошо это, не по-советски! Женатый всё-таки – в анкете написано.

Мишуха пытался возразить, мол, своя баба хорошо, но чужая-то лучше, мол, сами знаете. С ним согласились, что чужая лучше, но сказали, что всё равно нельзя. Мишуха почесал лысину, призадумался, чего-то там для себя решил, но тоже согласился.