Древо прошлой жизни. Том III. Часть 3. Эмблема Создателя

Родиться во второй раз – не более удивительно, чем в первый, – отмечал Вольтер, имея в виду свободу парения духа между воплощениями, однако повторите это смертнику, которому посулили за «подвиг» гарем неувядающих девственниц и, будто «Свидетелям Иеговы»2, вдолбили в голову пару-тройку религиозных цитат. Заповедь «не убий» прописана во всех религиях, но разве стал бы убийца давить на роковую кнопку, если бы знал, что вместо сладострастия изнемогающих по нему самок испытает на том свете муки и вновь неотвратимо подвергнется страданиям на земле? Ведь до того, как его одурачили экстремисты, достаточно было открыть правду. Отсюда вытекают аналогии, как и чем занималась Западная Церковь во времена Крестовых походов. Если бы её топ-менеджеры обнародовали загробные тайны и отказались от мирового господства, Ватикан не был бы Ватиканом, вне всяких сослагательных наклонений. Да уж, хитрости римским попам у одесского раввина было не занимать – ввели всеобщую церковную повинность, наложили запрет на свободу вероисповедания, учредили свои карательные органы, с корнем выдрали верообразующий закон, погрязли в роскоши, и, приторговывая прощением грехов, называли всё это подлинным христианством. А через несколько столетий исторический маятник качнулся от антигуманных тисков Святой Инквизиции к атеизму антихристианского либерализма, освобождающему европейскую паству от таинства исповеди и святого причастия. Будущее толерантной Европы – гей-парады в колготках «юнисекс», марши «нациков» и рассадники джихаддистов, строителей Халифата, пересевших с верблюдов на «тойоты». То, что разгул плотских страстей имеет одной из причин тщательно оберегаемый клиром фиктивный верообразующий постулат, Церковь признавать не спешит, и, следовательно, пока закон многократности воплощений Духа не возобладает в умах, каждый, будь он атеистом, адвентистом или террористом, будет избирать подходящую загробную вечность сам себе. На самом деле, бал правят представители госструктур, транснациональных корпораций и международных организаций Запада. «Руководящий состав» Мирового Правительства представляет собой породистых, потомственных реинкарнирующих сатанистов, объединённых в тайные общества, которые определяют мировые цены на нефть и продовольствие, лидеров тех или иных стран и весь ассортимент иезуитских методов сокращения населения планеты. Достаточно посмотреть на список этих почитаемых дам и господ, послушать, что они несут, внимательно оглядеться, и станет ясно – столько несчастий на человечество можно свалить только прицельным и хорошо организованным путём. Вот, недавно, первое лицо одного еврогосударства, прошедшее суровый обряд тайного посвящения с расстёгнутыми штанами перед разинутой пастью свиной головы, заявило на весь мир, что Европа и впредь будет придерживаться гуманистических христианских ценностей. Что ж, в добрый путь, европеоиды, не провороньте своё однополое англосаксонское счастье, лучший способ контрацепции. Вам же среди натовских баз невдомёк, что если бы «там, наверху» не постарались, чтобы атомную бомбу изобрели одновременно, вы бы ещё в сороковые отморозили уши ядерной зимой, причём по вине одного тучного любителя сигар из «свиночленов», кои весь ХХ век правили его страной. Ещё не все верёвки повешенных нацистов сержант Вуд успел порезать на сувениры, а означенный сэр ходатайствовал перед президентом сержанта о сбросе ядерной бомбы в геометрический центр Кремля. Послевоенный мир спасло то, что одной бомбы показалось мало, а много не было, – истратили на Японию, перед которой до сих пор не извинились, зато разместили там свою базу. Пока одни следуют принципу скорого индивидуального спасения в безвозвратном раю, а другие – «после нас хоть потоп», эти люди точно знают, чего хотят, и, несмотря на несуразицу своих решений и выразительную физиогномику отталкивающих комиксов, успешно добиваются своих целей. Почему? В слова «породистый, потомственный реинкарнирующий сатанист» вложен особый зловещий и конкретный смысл. Свойствами тёмной реинкарнирующей души являются неистребимость, неисправимость и неуязвимость, а свойствами обычной воплощённой души – обычные заблуждения и слабости. Надеюсь, вы ещё не забыли, сколько десятков безуспешных покушений на Адольфа Алоизовича было совершено, пока он до конца выполнял свою «миссию», от которой Россия спасла целый континент. В настоящее время установлено, что сатанисты его генетического рода были связаны линиями родословной с сатанистами по всей Европе, и вовсе не случайно, что вместо адекватных исторических оценок, с Запада льётся поток сумасбродной дипломатической фени. А теперь для близира возьмём чисто гипотетическую ситуацию в сослагательном наклонении, которое я часто использую в обучении студентов урокам прошлого. Врываются, скажем, по ордеру совбеза наций ладные ребята в балаклавах в какой-нибудь европейский замок в разгар очередной случки всепогодных вершителей, да кладут их осточертевшим в теленовостях фэйсом прямо в паркет. И тут же суют всем этим королевам, канцлерам, премьерам, президентам, госсекретарям, банкирам и олигархам не воронёную сталь в дряблый ушной хрящ, а «грехометры» под мышку, и после фиксации энергетических параметров доставляют прямиком в ООНовскую предвариловку совбеза, где тут же вручают персональный антимандат, запрещающий дурачить и сокращать человечество. Разумеется – с конфискацией, браслетиком на щиколотке и надзором Национального Антисатанистского Комитета по месту жительства, ну и с путёвкой в районный трест по озеленению какого-нибудь Лондона, Нью-Йорка, Берлина или Парижа, чтобы не отощали вроде подшефной им Африки. И в анекдоте есть часть правды, а здесь правды аж целых три – реальные фамилии конкретных лиц согласно списку с фотоснимками оперативной съёмки, комплект «грехометров» и стрелка шкалы, застывшая на объективных показателях обыкновенного сатанизма. Вы, вероятно, уже догадались, что никто никуда с ордером в балаклавах не ворвётся, история всё равно пойдёт, как ей приспичит, – по кругу с возвратом на круги своя, и всё останется, как хотят фигуранты, но тогда надо хотя бы уяснить, что сатанист по определению не в состоянии придерживаться христианских ценностей даже по радио, и нам, сирым и убогим, придётся здорово попотеть, чтобы не спутать порядочного слугу нации с какой-нибудь королевой, её премьером или чьим-то госсекретарём. Уж вас-то эти леди и джентльмены с дряблыми ушами не перепутают, потому что вы в шесть или сколько там будет миллиардов «лишнего» населения в ваших последующих воплощениях, скорее всего, и так попадёте, как два пальца об асфальт. И уж коли человечеству на роду написано беспрерывно реинкарнировать, заниматься этим важным делом лучше всего в более приятной компании и экологически чистом месте, – в общем, вы поняли, – номер отсидеться на том свете до Второго пришествия и заседания Страшного Суда не пройдёт. А если оставить буйные сослагательные фантазии, сокрытие закона перевоплощения душ выгодно исключительно одному Сатане, поскольку ему с Начала Времён известно, что как бы какой смиренный послушник мирской власти в личной кротости, терпении и постижении канона одноразовой жизни не преуспел, всё равно реинкарнирует в цепкие лапы его наместников, собранных в геополитическую случку. Как сказывают в народах земли, голосуй-не голосуй, – знакомо? А значит, дьявол, как всегда, будет делать вид, что его нет, а прохладные ко всему толоконные лбы – что нет реинкарнации. Полный методологический цвай. Вот с этих позиций и надо оценивать святость церковной доктрины одноразовой земной жизни души и причины твердокаменного неприятия Закона Реинкарнации. Или вы и теперь хотите одолеть дьявола по его правилам?

Бесплодный спор о земных понятиях добра и зла и требованиях материальной жизни вели тысячелетиями. Поэтому попробуйте ответить себе всего на один вопрос, – с какой целью и почему мы вынуждены многократно приходить на Землю, и тогда получите ответ, зачем мы здесь, тем более, в Книге Духов дан на него прямой, развёрнутый и исчерпывающий ответ, глубоко и подробно раскрыта наша заинтересованность в эволюции Духа и истинной Вере. Раскрыта убедительно, может быть, и в церковь начнёте ходить. Вопрос о духовной эволюции, искусственно пресекаемой бессодержательным ожиданием Страшного Суда и «пожизненным приговором» к «вечному пламени», пожалуй, самый неудобный вопрос для современных клириков и учёных, но прогресс не уживается с мракобесием и не терпит преднамеренной лжи. Если вы ищете Истину, пока делаете это, остерегайтесь плена чужих химер. И не стройте глаза по чайнику, – клирики исказили СТРАТЕГИЮ ПРЕБЫВАНИЯ ДУХА НА ЗЕМЛЕ И В ВЕЧНОСТИ, ИСТИННОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ ИСКРЫ БОЖЬЕЙ; учёные «перелицовывали» учебники истории, собственноручно удостоверяя несостоятельность очередных социально-политических и историко-философских концепций; десятки соблазнов ежедневно сбивают нас с толку, а стучаться в кованый затвор Истины каждому приходится самому. Если вы подумали, что я ищу следы своей прошлой жизни, – это не совсем так. Я хочу понять причины, по которым родился вновь, задачи, с которыми пришёл на Землю, и на какую ступеньку эволюции успел подняться мой Дух, – вот и всё, что я мог бы ответить крикливой тётке с одесского Привоза. Отправляясь в утомительное и рискованное путешествие, я не мог открыть священнику свои «греховные цели» и просил благословения на дорогу перед ликами православных святых. И я знаю: впереди меня ждёт трудный путь, по сравнению с которым моя длинная дорога по странам и городам и стёртые в кровь ноги, просто ничто. У меня, как и у вас, слишком много неотданных долгов и невыполненных обязательств, чтобы я, плывя по течению отпущенных дней, сложил руки, перестал задавать себе трудные вопросы и остаток жизни уповал на скорое и бесконечное созерцание Творца, обещанное мне так же, как и вам. Точно одно: если бы я исходил из последнего, я бы не оказался здесь, среди древних камней, чтобы осознать сопричастность с ВЕЧНОСТЬЮ…

…ну вот, до арки можно даже не доходить. Отсюда всё, как на ладони. Мост рядом, у меня за спиной, вон, слева внизу, река. Речная петля, обнимающая замок, как бы слегка затягивается перед мостом, а далее плавно расходится в противоположные стороны. Обогнув дальнюю от меня северную часть замка, она течёт по левую руку и, круто поворачивая влево, исчезает за высоким обрывистым берегом. И я, и обрыв, и замок – на левом берегу, значит, если Густав и Флора прыгали в воду с того обрыва, их тела могло унести течением ещё дальше, за поворот – в сторону, где Эльзенбах впадает в Мозель. Примерное расстояние от окон спальни Густава до обрыва – напрямую метров четыреста, и хорошо просматривается. В этой спальне находился недосягаемый для меня тайник, и, скорее всего, Густав с Флорой занимали покои с теми двумя окнами возле самого угла западной стены, за которым начиналась северная. В трансе у доктора я дошагал по коридору до конца и поднялся по лестнице в северо-западную, угловую часть башни, ответив ему, что фамильные покои находятся почти на самом верху. А вот выступ молельни западной стены. Подходя к замку, я сразу узнал её, потому что в трансе смотрел на неё и снаружи, и изнутри, но определить её этаж по уровням больших окон сейчас было трудно. Я помнил, что в трансе проходил по коридору мимо неё, и когда дошагал до конца, начал подниматься к себе по довольно крутым ступеням. Теперь луг, – он в низине, поросшей кустарником, слева и в метрах пятидесяти от замка, на одном берегу, и как раз напротив него посередине реки обнажилась узкая песчаная отмель косы, длиной метров в сорок, – значит, река была гораздо шире и глубже. На картине XVII века, у которой меня застала врасплох Констанция в Шато-конти, луг переходил в светлую каменистую россыпь до самой воды, – это место выглядит теперь так же, как и тогда, правда, заросло кустами. Оно примечательно тем, что там я учил своего младшего брата сражаться на деревянных мечах. Сначала мы находились в каком-то из небольших двориков замка, а затем я предложил Лепольдту пойти на берег.

Я приблизился к замку – здесь, правее прохода, находился скальный выступ горной породы, переходящий в уложенные камни стены, у которой сегодня уже проходил. В трансе я видел, как убегаю от брата, он поскальзывается на покатом выступе, и я поднимаю его за руку. Выходит, больше ничего нового я не нашёл и не вспомнил, – регрессивный гипноз не машина времени, но ведь и обнаруженное можно считать фантастикой. День клонился к вечеру, хотелось вернуться в Мюнстермайфелд засветло – дорога была не из лёгких, тем более, завтра меня ждал ещё один трудный день, и я малодушно надеялся, что он будет последним. Пока сам себе излагал, что думаю про Тайное Мировое Правительство, осмотрел каждый камень – не нацарапано ли где «Густав – дурак» или «Густав и Флора – жених и невеста», и нагулялся так, что ныли ноги.

Замок, как я говорил, можно было обойти как слева, так и справа, а можно пройти через внутренние дворики. Как раз правее прохода к ним на отполированном фундаменте скалы и поскользнулся Лепольдт. Не отдавая себе отчёт, я зашёл в кассу и купил билетик на выставку драгоценностей, вход которой, согласно объявлению и стрелке на стене, находился во дворе «Дома Платтэльзен» в северной части замка. Билет туда стоил восемь евро, а в замок – шестнадцать, и я решил, что завтра сюда вернусь. Мне пришлось немного поплутать, пока не заметил EINGANG – вход в сокровищницу. Неподалёку, с левой стороны от неё, оказались ещё одни, северо-западные ворота, через которые можно было спуститься к реке, и я догадался, где мы с братом выходили к берегу. Сколько же воды утекло с тех пор! Во дворике располагалась большая капелла-часовня, где молились члены рода. Заглянув в неё, я направился в сокровищницу. То, что лежало здесь под стеклом могло поразить сердце любой женщины. По словам Мишу, подобных побрякушек в сундуках Эльзы было во много раз больше, а их здесь выставлено несколько сот. Если бы у меня был какой-то вкус к изысканным завитушкам этих вещиц и блеску камней, может быть, в этой лавке древностей я облазил бы каждый сантиметр, но меня заинтересовали надписи к украшениям, а в них читались римские цифры XII—XIX веков. Я действительно восхищался ювелирным мастерством, но только до тех пор, пока не заметил парочку знакомых фамилий у красивого перстня с камнем. Пояснительные тексты в музеях, как правило, дублируются на английском, и я смог прочесть: Перстень. Принадлежал по преданию Клариссе фон Бельдербуш-Раден (вторая половина XV века). Последний обладатель – Агнес Эльзен-Берлиц (Брутвельдт). Собственность семьи Эльзен-Берлиц. Не обращая внимания на посетителей и служащих выставки, я переписал данные в блокнот, поблагодарил за посещение и вышел во двор. Девичья фамилия моей Флоры была Раден, Брутвельдт – фамилия Эльзы по отцу. Эльза вышла замуж во Франции в 1841 году за Жерара Мелье. Со слов Констанции, младшую сестру Эльзы звали Валькирией, их отца – Отто, а мать – Агнес. Таким образом, перстень, принадлежавший в XV столетии родственнице, если не матери Флоры, – Клариссе, каким-то путём попадает к матери Эльзы – Агнес, проживавшей здесь, в родовом замке, в XIX веке, а вот род жены Густава фон Раденов обретался вне его. Всё сходится, однако эти сведения могут стать единственными, которые я здесь получу. Срок огромный – с XV по XIX век, а если учесть тёмную историю с приданым Эльзы, интриги Карля Коддля и вражду моего предка по Духу Густава-Справедливого с тайным орденом, складывалась весьма запутанная картинка. И скороговоркой «Карл у Клары украл кораллы» здесь не отделаться. Пора было возвращаться в отель, к тому же, давал знать о себе голод.

Обратная дорога показалась мне длинной, будто я прошёл не пять-шесть километров, а все десять. Номер старого отеля встретил меня неестественной тишиной, и пока я поднимался на третий этаж, не услышал ни одного звука. Самый центр Западной Европы! Слева Франция, Испания, Португалия, справа почти вся Германия, Польша и Белоруссия. Ещё недавно моим ночлегом во Франции были и палатка, и домик виноградаря, и приют незнакомых вовсе людей. Я всё время куда-то спешил, ехал, бежал, лежал в засадах и шёл подземельем, карабкался на горы и просыпался в лесу у ручья. Я установил, кто моя вечная родственная душа, нашёл старинные сокровища, замурованные более полутора веков назад, и своими глазами увидел место прошлой жизни. Я разгадал всё или почти всё, кроме того, что скрывалось за загадочной игрой рифмованных слов о «тайне своих потомков», которые, если существовали, приходились мне только предками, а теперь попал в безнадёжный тупик. Неужели вы вообразили, что этой абракадаброй я собираюсь с утра кому-то морочить голову? Вот схожу завтра на экскурсию и тут же уберусь прочь.

Я вспорол ножом банку консервов, выскреб её до дна и запил виски из стакана для зубных щёток, – два раза подряд по двести пятьдесят граммов, – как между Сен-Рафаелем и Сен-Тропе, где меня застукали полицейские. По телевизору шёл какой-то интеллектуальный детектив, в котором много говорили, пристально смотря в глаза, и не хватались за пистолеты каждые пять минут. Почти никакой рекламы, никаких мелькающих сюжетов, прыгающих букв и режущих звуков, – одним словом, никакой вздрюченности. Видали такое? Никаких нелепых межрекламных заставок в половину экрана во время кино и никакого ежеминутного саморекламирования своих бесценных передач. Офигеть! Помните пророчество 50-х про «одно сплошное телевидение»? Ничего личного – сбылось. За логотипами телеканалов во весь экран, – чтоб не перепутали, клиповыми визгами и агрессивно-рекламным психозом буйно процветала перешедшая разумную грань страсть к рейтингам, тщеславию и деньгам. Одна сплошная буйная страсть. Свобода от страстей – идеалы Бога, свобода страстей и животных инстинктов – идеалы антихристианской свободы, постсоветского атеизма, приправленного культовым, элитным, эксклюзивным, сенсационным и уникальным фуфлом. Самая сложная и важная суть великой истины может быть выражена в двух словах.

Суть моего положения ясна. В стихах Мари говорилось, что главное для меня – не отыскать богатство предков, а разгадать тайну потомков. Я не выполнил главного, но при этом получаю всё, что потворствует дремлющим в нас страстям, позволяет больше не работать и, внимая рекламным роликам, жить так, как с утра за чашкой кофе вбрендит в голову. А от последних строк предначертания было не по себе. Сделаешь, как надо, – поймёшь, стоило ли тебе жить, не справишься, – значит, ты приобщился к сладенькому, и жить тебе не стоило, потому что только терял время. Откройте Книгу Духов, и сами поймёте всё. Одна берилловая диадема стоит с полмиллиона долларов, а всего только в одном из сундуков с «приданым» Эльзы ювелирки в несколько раз больше, чем на всей выставке:

Золото, каменья – в старых сундуках —Долго ждут решенья, в чьих же быть руках.

Да пошли эти сундуки Эльзы к чёртовой матери! Прости, прабабушка, не справился. Ты же видишь, я больше ничего не могу сделать, подскажи хоть что-нибудь! А теперь можно спать.

* * *

– Духи, симпатизирующие нам, следящие за нами во время жизни, – не те ли существа, которых мы видим иногда во сне, которые оказывают нам любовь и которые являются с чертами, не знакомыми нам?

«Очень часто это бывают они; они посещают вас, как вы посещаете иногда пленника в темнице».

Книга Духов

* * *

На этот раз билетик на экскурсию я купил заранее и решил, что войду в замок, даже если для этого придётся смешаться с толпой китайцев. Во всяком случае, мне вчера не удалось встретить ни одного соотечественника. К удивлению, мне повезло – к месту начала осмотра стали подтягиваться «наши», а наших узнаешь сразу. Я подошёл к супружеской чете средних лет, поздоровался по-немецки – гутен таг – добрый день, и, не дав мужику приосаниться, тут же спросил, откуда их занесло в эту тмутаракань.

– Из Волгограда. У нас тур по замкам Германии.

– Ух, ты, здорово. А я второй день пытаюсь пройти в музей с чужестранцами, а завтра надо уезжать. Жаль, если не попаду. Говорят, здесь жил сам Густав фон Рот.

– Попробуйте с нами, – ответила его жена.

– А кто вас сопровождает?

– Вот стоит женщина с сумочкой, это наш гид, – снова ответила она.

– Своя в доску или фрау?

– Наша, не бойтесь.

– Спасибо. Дорогого стоит.

– Не за что.

Я направился к гиду волгоградцев, даме лет сорока, и объяснил ситуацию.

– Прихватите дикаря? – я повертел билетик в руке.

– Выручим. Держитесь рядом, я скажу, что вы с нами.

– Сколько вас?

– Семнадцать.

– Запускают по двадцать, наших больше нет. Группы-то вне очереди идут, а я на местном наречии ни в зуб ногой.

В этот момент у входа в музей стояли две девушки из турбюро, и та, что была «моей блондинкой», неожиданно обратилась к посетителям по-русски, приятным голосом:

– Внимание. Товарищи из Волгограда, следующей проходит ваша группа.

Во как! Ну, за товарища я как-нибудь сойду, не какой-то сэр или герр, а вот как к этой русскоязычной фройляйн клинья подбить? Как-то по ящику я услыхал, что если в Европе ты уступил даме дорогу на лестнице или в лифт, твою вежливость могут счесть за домогательство. Толерантность и личное пространство – вещи разные. Скорее, это преувеличение, но всякая гипербола имеет параболу, нарваться на идиотку можно и в отечестве. Хотя, знаете, если какая бизнес-леди по дороге с курсов роста интеллекта в фитнес-салон не успевает переклеить маску высокомерия и надменности, я обычно смотрю сквозь неё, как в фокус позади закопчённого стекла, – дура – она дура и в Африке. Решение созрело мгновенно, нельзя было терять ни минуты, и я робко обратился к старшей группы:

– Вы уж извините меня, я тут совершенно один и роскоши делового общения лишён, а эта фройляйн шпарит по-русски не хуже меня. Вы бы не могли спросить, как её зовут, – у неё имя на бейджике, до скольки она работает и где живут сотрудники музея. Боюсь, потом её не найду. Руководителю группы-то она скажет…

– Хорошо, сейчас.

Волгоградка вернулась быстро, но боковым зрением я отметил, что девушка разговаривала с ней доброжелательно.

– Сказала, нас скоро пустят. На её визитке написано «Helga Grot» – сотрудник бюро. Работает до пяти. Ответила, что те, кто из Берлина, живут в разных отелях в каком-то Мюнстермайфелде, насчёт других пожала плечами. Приветливая.

– Благодарю. Никогда не поеду в Европу без толмача. Настолько осточертел языковый барьер, что чуть не отлупил на вокзале кассовый автомат. В магазине проще – тыкаешь пальцем и достаёшь кошелёк.

– Учите языки, – улыбнулась собеседница.

– Представляете, в школе мне говорили то же самое, а я не верил.

Для меня это было единственным, пусть и мизерным шансом уцепиться хоть за какую-то ниточку, ведущую к тайне замка. Оставалось понять, как найти эту Хельгу Грот и как замотивировать свой оперативный интерес и повод для легендированного контакта с объектом «Блондинка», а попросту говоря, – как познакомиться с очень симпатичной девушкой и подыскать для первого свидания нужные слова, чтобы напроситься на второе и пригласить на ужин, – позавтракать можно и врозь. Ох уж эти шпионские игры, а я-то думал, что они кончились.

Кажется, я уже говорил, что ломануться блудняком по старушке-Европе – это одно, а ворошить прошлое полутысячелетней давности там, где знакомо только слово «здрасьте» – это другое. И оказывать бесплатные информационные услуги тут, как теперь и в Москве, не принято. На удачу рассчитывать не приходится, но если стихи прабабушки возлагали на меня разгадку тайны, значит, они же делали её раскрытие мной принципиально возможным. Смущала ерунда – эфемерность и грандиозность задачи. И откуда, к примеру, Мария Антоновна могла ведать, какой фортель при этом выкинет вдали от родины её неродившийся правнук, – задачка моя не совсем для средних умов. Я уже во Франции навыписывал таких кренделей, что сюжет тянет на мировой бестселлер, а главный герой – так себе, тужится-пыжится на вторых ролях. А делов-то – спросить, где тут захоронен рыцарь Густав фон Рот с супругой и кто его потомки, – жил при Карле V, лизал крем для торта и дудел в свирель. «Дорогая Хельга Грот, ведь мы с вами коллеги и оба понимаем, что для истории пятьсот лет всё одно что вчера». Ну, о том, что в дорогу меня позвали стихи, написанные до моего рождения, можно умолчать, как и о многом другом. Например, что в меня вселился Дух здешнего рыцаря печального образа, за которым охотятся друзья его врага по прошлой жизни, чтобы спустя пять веков отправить меня обратно на тот свет, откуда я, собственно, и сбежал. Замечательный анамнез, – с таким и в амфитеатр студентов-медиков вкатить на кресле не стыдно, – раздвоение личности, мания преследования, шизофренический бред и депрессивный психоз под вопросом. Н-да, впору санитаров звать, – и позовут, случай тяжёлый. Особенно, если доверительно намекнуть о голосах с того света Жюля Мелье и его сестры Мари, письма с именами которых при мне, и уточнить, что в этом замке жила их родственница Эльза, которая завещала мне часть своего приданого, и ещё неизвестно, какие квадратные метры мне положены. Бр-р-р. Стряхнув блажь, я подошёл ко входу поближе, и мы с блондинкой встретились глазами, задержав взгляд. В ту же минуту из приоткрытых дверей выглянула её пышнотелая коллега и, желеобразно трепеща бейджиком на тенниске, что-то сказала по-немецки, – видимо, предупредила о завершении экскурсии предыдущей группы. Наконец, Хельга пригласила туристов из России и добавила: