Древо прошлой жизни. Том II. Часть 2. Призрак легенды

Допустим, учёные-материалисты и теперь добросовестно полагают, что строго научных аргументов в пользу реинкарнации не существует, и ожидают от оппонентов-идеалистов изобретения карманного переговорного устройства для связи с невидимым миром. Оценка доказательств в отличие от их возникновения, собирания и исследования – вещь субъективная. Но какие доказательства, к примеру, требуются депутатам, что реклама, в которой сопляки высасывают баррель «продвинутого» пива до посадки в электричку, вредит не столько мочевому пузырю оболтусов, сколько душевному здоровью целой нации? Или мы выбираем тех, кто ещё не разобрался, что такое хорошо и что такое плохо? А может быть, в Думе больше половины стульев занимают заведующие пивоварен, не компетентные отличать ядовитые лекарства, продукты и пойла от нормальных? Или различающие, поскольку тоже руководят их производством? Тогда как могут выполнять наказы избирателей «безлошадные» депутаты, не усматривающие особой разницы между театральной и нормативной лексикой, фашизмом и злостным хулиганством, педофилией и педагогикой или эротикой и порнографией? Куда не плюнь, – положение хуже губернаторского. Боятся «расколоть» народ? Вон в доброй наивной Индии, на родине Камасутры в кинематографе поцелуи запрещены, и ни один олигарх или депутат от такого разгула нравственности по миру с кейсом не пошёл. Если помните, до того, как «основной инстинкт» превратили в «важнейшее из искусств», перед сеансом индийского фильма ещё свет в зале не успевал погаснуть и под песни линейками по матам синхронно мордобитию не захлестали, а у некоторых наших барышней уже вся тушь по лицу была размазана, – без всякой порноэротики настоящей любви алкали и от того, что «у нас в стране секса нет», под поезда не бросались. Или «безлошадные избранники» после революции 90-х закончились благодаря платным депутатским запросам, и в депутатском корпусе окончательно удалось победить бедность? Разве с такими способностями при удручающем расслоении общества можно додуматься до общей национальной идеи? Это какие законы надо напринимать, чтобы при провинциальной голытьбе деньги из страны контейнерами отсылались, а в страдающем от ожирения мегаполисе плодились кодлы бритоголовых? И почему бы мифическому Законодателю вместо невнятного бурчания об экстремизме не взяться за метлу или открыто не обратиться к ветеранам войны с заупокойной речью о том, что стилизованная свастика на фоне двух обрезков арматуры никакой угрозы для них пока не несёт? Мы когда-нибудь слышали, чтобы в апреле-мае на телевидение допустили хотя бы одного участника войны с тем, что он думает по этому поводу? И о том, кому, сколько и кто платит за такие законы? Кто поверит, что они пишутся или не пишутся бесплатно, когда все вокруг зарабатывают тем, что подвернётся под руку? А под руку подворачиваются даже известные тарифы на замещение «хлебных» мест и наша жизнь, зависящая от тех, кто заполняет своей тушей эти места и утверждает собственный прайс-лист – длинный список услуг по распродаже в розницу того, что осталось от их Родины. Думаете, закон о коррупции так и не напишут? Напишут, не сомневайтесь. И зачитают его сами себе перед вступлением в силу, сделав нечто вроде контрольного выстрела у подъезда. И гуляй, Вася.

На самом деле ответы на эти элементарные вопросы, правомерно волнующие население державы, так же просты и для верующих, и для закоренелых атеистов. Теория реинкарнации заставляет отказаться каждого от многого из того, что принимается за кровные личные и часто корыстные интересы. Она одинаково неудобна и опасна и для лидеров страны, отдавших приоритет потугам увеличения валового продукта без поддержания морали в обществе, и тех депутатов, что превратили государственный орган в свою кормушку, и армии прожорливых крупных и малокалиберных чиновников-пираний. И даже для дяди Пети – любителя надрызгаться, поматериться и распустить руки. Почему? Потому что данная теория не похожа на пересаживание проворовавшегося должностного лица в вышестоящее кресло в обход тюремных нар, – кому придутся по душе грёзы о том, что ты когда-то за свои грешки «…родишься баобабом, и будешь баобабам тыщу лет, пока помрёшь»? Да ещё родишься лишённым нажитого непосильным трудом неотвратимо, а не так, как в сформулированном буржуазным юристом Чезаре Беккариа принципе о неотвратимости наказания, приписанном коммунистическому юристу Ленину. И тыщу лет будешь одиноким баобабом неотвратимо глотать пыль из-под колёс «Хаммеров» и «Роверов», прикативших под твою тень, но без тебя, оттянуться на сафари. Бр-р, одним словом.

Однако ни вор, ни убийца, ни прелюбодей, нарушившие земные и небесные заповеди, не боятся вечного адского пламени, чего уж говорить о расплате через десятки, сотни, тысячи лет в чужом теле? Вероятно, этот сказочный огонь, придуманный крепнущей католической церковью взамен учения Христа, не может никого всерьёз устрашить, так как для обыденного ума ни баобаб в саванне и ни что другое не является вечным. Вечность аллегорического огня предполагает, что пока одни вечно горят в аду, а другие так же вечно балуются наливкой из райских яблочек, третьих без устали штампуют вроде гаек на конвейере, чтобы было кому заселять грешную Землю-пересылку, освобождённую ранее съехавшими с жилплощади. Такой вот бездонный, но малоубедительный оборот душ в природе без всякой надежды на лучшее. Но в природе, как известно со школы, ничто не исчезает бесследно, не прекращается и даже вода имеет свой кругооборот; население планеты растёт, и один учёный, побеседовавший за десять с лишним лет с тысячами душ во время гипноза, пришёл к выводу, что рост количества землян обусловливает увеличение частоты воплощений. Если раньше люди в среднем воплощались примерно раз в столетие, то теперь наши души возвращаются сюда дважды. Ну, и куда махнём в следующий раз, чтобы сберечь и развить душу, – в столичный шоу-бизнес, где на тусовке суперстар негде упасть, или в какую-нибудь таёжную глушь? Но вечно только колесо Сансары, о котором не понаслышке знают лишь посвящённые. А истинно посвящённые во все века никогда не думали, не чувствовали и не действовали так, как привыкли мы. Их не много, гораздо меньше, чем суперзвёзд или жаждущих получить в истории титул «Великий», но они есть. Мне стало понятно, почему мы так долго не можем определить свою национальную идею, – наш народ устал и больше не мог терпеть и верить в полуправду, исходящую сверху от кого бы то ни было. И ещё я подумал, что документы Вселенских Соборов, на которых «депутатские кворумы» выхолащивали учение Христа о переселении душ, мне не добыть, потому что везде придётся натыкаться на неправду и заговор молчания. «Ну и не надо, – решил я стаскивая рюкзак и осматривая место для привала. – Мне хватит и своих доказательств. А всё-таки было бы занятно почитать, как голосовали „слуги господа“ кардиналы против того, за что потом их паству сотни лет жгли на кострах. И узнать, что думают о предмете и последствиях того голосования нынешние верховные слуги».

Завтра я увижу дом своих предков. Если найду…

* * *

– Знает ли Дух заранее, какою смертью он умрёт?

«Он знает, что жизнь, им избираемая, подвергает его тому или другому роду смерти; но знает также и о той борьбе, которую ему придётся вынести для избежания её и знает, что если Богу будет угодно, то он не погибнет».

Книга Духов

* * *

После обеда, приготовленного в горной расщелине, защитившей меня от ветра и солнца, я пошёл дальше. Всё больше удаляясь вглубь страны, с каждым километром я спрашивал себя о действительных причинах, по которым попал в эту загадочную историю, на какие шаги я буду готов пойти, и какие вызовы пошлёт мне судьба? Одно дело найти некую Констанцию и поговорить с ней и совсем другое – открыть тайну запредельного прошлого. Известно, что мир изменить нельзя, а реально можно изменить лишь себя. Легендарный король Артур и рыцари круглого стола, чьё существование в средние века так и не было доказано даже последними археологическими находками, дали новое понимание нашего мира и благополучия для людей. Они просили Господа дать им Силу, чтобы изменить то, что можно изменить, Терпение, чтобы принять то, что нельзя изменить, и Мудрость, чтобы отличить одно от другого. Они знали, что переделывать наш мир крайне неблагодарное и опасное дело, гордыня и глупость, ибо во все времена религия считала избавление от греха и неведения целью любой жизни. Если душа бессмертна и живёт много раз, освобождение от пороков, очищение её, становились необходимым условием того, чтобы разорвать бесконечный круг Сансары – цепь рождений и смертей, и, перестав воплощаться на Земле, никогда не страдать от старости, болезней, несправедливости ближних и всего, что сопутствует жизни в этом мире. Я был знаком с несколькими теориями устройства Мироздания, но все они, кроме этой, допускали возможность творить человеку на Земле всё, что ему заблагорассудится. Главный вывод, который помог мне сделать доктор, потрясал суровой беспощадностью логики, и был до удивления прост. Любой человек оказывался перед выбором: продолжать бесконечно воплощаться на Земле либо пересмотреть свои земные цели, казавшиеся ему главными, и начать стремиться к той единственной, о которой он никогда не задумывался. Для нас, простых смертных, это означает, что кому-то следует дальше жить не совсем так, а кому-то – спохватиться и изменить всю свою жизнь. Наше скрытое подлинное будущее зависело лишь от того, какого совершенства и в чём именно мы достигаем.

А когда задумываться над этим, если у нас не жизнь, а сплошной бизнес-маркетинг? Нет времени ни на сон, ни на дорожные пробки, ни на новый бестселлер Марьи Молодцовой. Смертельная борьба за благополучие, личное расположение работодателя, комфорт и статус. То мезим, то антипохмелин. В общем, вы понимаете. Будет ли в такой суете до призрачных идей и сомнительных целей, не достижимых в течение одного земного пути? И как тут догадаться, что всё, чем мы занимаемся почти без выходных, не подвигает нас к главному, а, вероятно, наоборот, отодвигает? И ничего не могут подсказать ни друзья по фитнес-клубу, ни сам шеф фирмы на корпоративной вечеринке, ни даже плазменный телевизор последней марки, целыми днями висящий на стене напротив образованной супруги. А может, и не надо? Зачем, если кругом столько красивых и престижных предметов материального мира? Однако рано или поздно задумываться над этим приходилось – откладывать выбор на следующую жизнь и тем умножать будущие земные испытания и печали, находясь у последней черты, было страшно: а вдруг да обещанное классиками диамата небытие ими выдумано, и за порогом встретит сам чёрт с раскалённой сковородкой? Возьмут, для начала обжарят как цыплёнка-табака, да отправят обратно на Землю в наказание, – и на этот раз не пошлют вдогонку ни баб, ни «Мерса», ни «капусты», несмотря на одну, две, три… благотворительных акции в пользу ближних и свечки за упокой души конкурентов.

Не верил я, что в мире, куда мы приходим на сравнительно короткий срок, проживаем всего одну жизнь, чтобы после смерти раз и навсегда быть осуждёнными Всевышним без всякой надежды на исправление ошибок. Как согласуется это с учением Церкви о Бессмертии души? Что же такого должен сделать человек, чтобы добрые слова о том, что он жил правильно и достойно, звучали справедливо на его могиле?

В следующую минуту мне открылся вид на равнину, через которую тянулись высоковольтные провода ЛЭП. Сверху ясно просматривалась петляющая лента асфальтовой дороги и километровые столбики. На краю поля блестели металлом грандиозные сооружения складов и станции технического обслуживания автомобилей. Правее неё далеко-далеко синела узкой полосой возвышенность, уходившая на многие километры.

Эге-ге-ей, э-э-эй, – заорал я во всё горло, отшвырнул свою палку и как горный козёл понёсся вниз к тропинке, опоясывающей склон. Спуск вывел меня к кустарнику, за которым лежала дорога. Я перешёл её и издалека прочитал на голубом щите долгожданные слова:

CHATEAU – CONTY

8 km

Я стоял перед указателем, будто он являлся конечной целью моей поездки, и теперь нужно решать, унести его целиком или распилить на части. Мой вид был ужасен: мятая одежда, порванный жилет, сбитые о камни ботинки и двухдневная щетина. Жаль, что не побрился в лесу у ручья. Однако приводить себя в порядок было некогда.

Дорога к городу пролегала мимо виноградников и зелёных полей, расходившихся широкими лощинами. Местность была пустынной, у редких хозяйственных построек никого не было. Шато-конти располагался у подножия невысоких гор. Некоторые дома поднимались по их склонам. Черепичные крыши выглядывали из зелени и выше, почти на самом верху, но я знал, что густые деревья обычно скрывают большую часть зданий и серпантин горных шоссе. Отсюда была видна вся панорама города, кроме небольшого участка слева – он находился за голым каменистым склоном горы, в котором прорубили дорогу. Другое шоссе проходило ниже и вело к центру города. Пройдя дальше, я увидел, что верхняя подъездная дорога шла к современному каменному мосту на высоких арках, соединявшему склоны гор. Затем она расходилась, – один путь терялся в зарослях наверху, а другой уходил вниз к дальней окраине.

В лучах предзакатного солнца городок выглядел как на старинной картине. Ветер донёс издалека блямканье, – это звонили колокола главной церкви Шато-конти. Я глубоко вдохнул, почувствовав запах, – то был волшебный аромат полей и гор края, который полгода будоражил моё воображение, мешал спать по ночам и, наконец, привёл меня сюда. Неужели здесь и прошло детство моей прабабушки? Ну, и где мне теперь искать Констанцию Боден, единственного из оставшихся в живых человека, знавшего тайну поместья Мелье? Я вспомнил, с каким трудом этой весной смог разыскать место во Владимире, где не так давно стоял дом Кулешовых. Но как найти нужный дом тут, спустя чуть ли не сто лет? Неужели в муниципалитете Шато-конти сидят такие же бюрократы, как у нас? И что я наплету им, явившись в таком виде?

Где эта улица, где этот дом? И где барышня?

Городок начался как-то сразу. Не было ни большой разлившейся лужи, из которой торчат дырявые вёдра с автопокрышками, ни кряканья гусей, ни почерневших сараев с огородами. Я проходил мимо красивых двух-трёхэтажных домиков, похожих на виллы и отгороженных от шоссе стенами, увенчанными черепицей. После второго перекрёстка дорога пошла под уклон. Внизу я перешёл небольшой мост через мелководную речушку, берега которой напоминали крепостной вал, сложенный из угловатых булыжников. Очевидно, по реке когда-то проходила граница старого города, а каменный арочный мост был местом въезда за крепостные стены. Остатки укреплений кое-где ещё сохранились.

К брусчатой набережной подступали трёхэтажные дома, выстроенные из белого и желтоватого камня. Старинная застройка была плотной и хаотичной. Город строился на разных уровнях, и его крыши то поднимались вверх, то опускались вниз. Некоторые кварталы примыкали остроугольниками друг к другу словно нарезанный кусочками торт. После транспаранта с направлением в центр города я свернул на одну из мощёных булыжником улочек и побрёл по узкому тротуару. Рабочий день уже закончился, жара понемногу спадала. Улица вывела меня к небольшому скверу с фонтаном, где торговали цветами и всякой всячиной. Я не стал отдыхать, а направился по переходу через проспект, куда шло большинство людей. Поднявшись по лестнице и войдя через арку в глухой стене, можно было оказаться в начале короткой широкой улицы с магазинами и кафе. Белые ставни окон верхних этажей зданий были распахнуты, ярко-жёлтые стены между узкими балконами увивал плющ. Над окнами первых этажей и витринами висели разноцветные маркизы. На красно-розовом асфальте тротуара стояли зонтики летних кафе. У меня зарябило в глазах.

Дойдя до угла, я увидел перед собой вымощенную камнем площадь, видимо, бывшую в старину рыночной. Откуда-то снова раздался колокольный перезвон. Купол церкви находился совсем близко, и я подумал, что лет сто назад по воскресениям к ней наверняка подъезжали на лошадях моя прабабушка Мари с сестрой Элен и их родители – Антуан и Элизабет. Это был центр городка, который при желании можно обойти за какой-нибудь час-полтора.

Можно было с уверенностью сказать, что в Шато-конти я был единственным туристом. Какому туроператору придёт в голову отправлять сюда своих клиентов? Люди обычно едут туда, где самих туристов, пожелавших посмотреть мир, больше, чем местных жителей. Тур есть тур, а автостоп есть автостоп. Представляю, как бы я выглядел среди французов, спустившихся из квартиры в майке и тапочках, чтобы выпить в кафе свой аперитив. На площади, у входа в бар, под натянутым тентом находились столики заведения. Отсюда открывался прекрасный вид городка, наступавшего на бело-зелёные склоны гор. Я решил остановиться тут и, пока не стемнело, всё обдумать.

Доставать свои бутерброды в кафе цивилизованного государства неприлично. Давно проверено. Это приносит материальный убыток хозяину буржуазного общепита и моральный вред имиджу его заведения. Он может неожиданно подскочить к вашему столику и, бестолково размахивая руками, предложить вам есть крутые яйца и колбасу в другом месте. Во Франции, чтобы попросить налить кипятка (в разговорнике есть это полезное слово) в пластмассовый стаканчик с насыпанным в него кофе, девушке за стойкой можно показать какую-нибудь таблетку. Иначе она непременно обратиться за разрешением к своему хозяину, стоящему за кассой. Воды в итоге всё равно дадут, это тоже проверено. А в Германии таблетку показывать не надо, – нальют воды и так, без разрешения. Таковы нравы, о которых лучше узнать заранее. Что можно в одной стране, нельзя в другой. А то, что нельзя в обеих, можно в третьей. И наоборот. Например, в России вместо бесплатного куска хлеба могут гостеприимно подать и водки, вместо воды – двинуть по морде, а вместо ответа на вопрос, как пройти, – послать к чёртовой матери. Ну, а если сам хлебосольно угостишь водкой кого попало, в благодарность могут вывернуть карманы и забрать последнюю мелочь. Таков уж диапазон русской души. Про национальные особенности поведения на ухабистых дорогах родины и упоминать не стоит. Это длинная песня. И ещё надо знать, что за границей также есть продуктовые магазины, в которых можно купить любые продукты, а не таскать их с собой в рюкзаке. Тоже факт, правда, это обойдётся раза в три дороже. Впрочем, заглянуть с подмосковной пенсией в московский (или свой) гастроном всё равно, что на стипендию посетить элитный клуб, набитый олигархами и звёздной шушерой. Так или иначе, паёк автостопщику часто бывает необходим.

Я вошёл внутрь бара, чтобы взглянуть на зеркальные полки разноцветных бутылок за стойкой, – интересно же, что пьют французы. Несколько мужчин сидели и за рюмкой вели беседу между собой. Хозяин или бармен сразу же повернулся и подчёркнуто уставил на меня взгляд – так здесь принято встречать клиентов. «Нет, нет, месье, лучше я сяду там», – ответил я по-русски и показал большим пальцем через плечо на улицу, где можно сделать заказ на свежем воздухе. В Австрии, в Вене, которая отличается от Москвы сервисом и общей культурой примерно так, как кирзовый сапог от туфельки балерины, и своей атмосферой, как воровской сходняк от детского утренника, просить чашку кофе бесполезно – сортов его столько, что вас не поймут. Возьмите большой чёрный эспрессо, распространённый по всей Европе, и это будет не дорого. И кофе там такой вкусный, что хочется незаметно положить в карман ложечку на память, поэтому специально для туристов сувенирные лавочки торгуют декоративными ложечками с чашками в придачу. А вот в Италии заказать кофе проще, и у стойки бара обойдётся дешевле, чем за столиком, однако в этой стране принято наливать в любую чашку всего полглотка напитка. Зато там любой прохожий может зайти в бесплатный туалет ресторана или кафе прямо с улицы, и его, как у нас, никто не остановит. Москва, где бесплатно летают одни мухи, а благотворительность смахивает на платное милосердие, давно жила по принципу «деньги не пахнут» и зарабатывала на платных нужниках большие деньги. Но само крылатое выражение родилось в Древнем Риме в связи с обоснованием введения платных общественных туалетов, – тогдашнему правителю Веспасиану больше других хотелось денег. В результате, накопив их изрядное количество и зарабатывая на всём подряд, Рим прогнил и развалился. А история, как известно, развивается по спирали и вкладывает новую силу в очередной виток, повторяющий те же самые грабли. Теперь каждому дозволялось поставить на тротуаре кабинку с ржавым тазом и брать плату за вход. А идею о платном отправлении естественных потребностей выдумал один наш бизнесмен, который разыскивался Интерполом. Жаль только, что этот весьма характерный для культурной и духовной столицы пример оказался заразителен для всей России и начал теснить заповеди.

Присев за столик, я поставил рюкзак на пол, достал из сумки карту, выложил на неё компас и, закурив «Мальборо», начал сосредоточенно рассматривать территорию вокруг городка. Наверное, мой потрёпанный вид явно давал понять, что я не простой, а квалифицированный бродяга. А сын дворника или министра, – кто там разберёт, – в ободранных ботинках и с рюкзаком все равны. Начинать разговор с того, что мы, мол, «сами не местные» смысла не имеет, как и прикидываться вернувшимся домой.

Передо мной возник элегантный официант лет сорока, вежливо поприветствовал и заговорил по-французски. Ясно было одно: он предлагал мне блюда, считая, что болван перед ним обязательно выберет что-нибудь погорячее, побольше и подороже. Я терпеливо дослушал его и ответил по-английски: «Извините, я не понимаю вас. И у меня нет денег». Он, кажется, всё понял. Не то чтобы я решил подурачиться или сэкономить, а просто так перешёл на русский и попросил принести эспрессо без сахара, минеральную воду без газа и круассан, согнув пальцы рожками. Если он знал английский, поймёт эти слова и по-русски. «Okay»59, – невозмутимо кивнул официант и исчез за порогом бара.

А что такого? «Ломануться блудняком» по изъезженной и вылизанной вдоль и поперёк Европе без достаточной суммы валюты, значит, получить такую гамму впечатлений, о которой скучающие в «золотых клетках» жёны новых русских могут лишь мечтать. Или презирать за плебейскую романтику, предпочитая громкие оргии Куршевеля или тихие собственные виллы в Сен-Тропе и Ницце.

Через пять минут официант, лавируя между столиками, вернулся с круассанами, кофе и водой. Наверно то, как я откусил сдобу, вызвало у него сопереживание, и он перестал думать, что этот, зашедший сюда по недоразумению бэкпэкер, закажет что-нибудь ещё.

Русский человек всегда неоднозначно относился к культуре европейского зарубежья, но не потому, что Запад являет собой экзотический хорошо взбитый коктейль. Он, гордясь своей страной, мечтал, что лучшее из того, что там есть, может быть брошена и на родную почву. Но мы, начиная с Петра, перенимали самое дурное, уничтожая исконные русские традиции и дух своей земли. Ладно бы только брили бороды боярам или не брились по моде, как сегодня. В конце концов, нам удалось сделать рубль и личную выгоду единственным идеалом и предвестником потери великого государства. В этом сходились опасения многих пророчеств о судьбе России за последние триста лет. Не знаю, как вам, а мне было страшно читать предсказания о крахе страны и предваряющих его событиях, часть которых в новейшей истории уже воплотилась нашими собственными руками. Потому как на Руси, отродясь не бывало, чтобы как в каком-то Амстердаме в гости за деньги ходили или между венчанием в церкви и первой брачной ночью контракт с описью имущества составляли. Кто нам «совет да любовь» на «блудное сожительство» и твёрдую валюту во всём заменил и на каждом углу её курсом с утра чаще, чем прогнозом погоды, в лицо тычет? Спросите, кому нынче кроме разбойников, взяточников, спекулянтов и депутатов на Руси жить хорошо? Исстари наши купцы «покуршевелить» любили, но барыгами не были и торговали пенькой и лесом, а не родиной. При каком таком Домострое выступления государственных мужей и целующихся смазливых баб с голыми задницами единым термином «шоу» обозначались? Где это видано, чтобы в первопрестольной уже и за место на паперти платить надо, потому что оно сирым и убогим доход приносит? Посмотрите на картину Сурикова «Боярыня Морозова» – разве могли её персонажи сами докумекать до продажи лунных соток или органов тела и много чего ещё? Да они бы, – прототипы этих персонажей, – скорее на второе пришествие родного царя-душегуба с радостью согласились, чем на последствия демократических реформ прозападных ельциноидов, которым, словно оккупантам, на разграбление города всего три дня отвели. Вот и избаловались так, что прибыль от их так называемого бизнеса в десять процентов не устраивает, – им триста подавай. Не было такого даже во времена, когда Малюта Скуратов, – он же Григорий Бельский, в ударниках опричнины при Иване Грозном состоял. Щедрыми тогда все были, мёд да пиво без рекламы пили и фирменные двери на ночь не запирали, хотя, конечно, большинство инноваций и ноу-хау, как всегда, из столицы от царей наших до всея Руси исходило. А за то, что у думского дворянина Гришки частенько случались дни, когда он персонально во имя царя и во славу будущей мощи державы губил «ручным усечением» не меньше сотни душ, Грозный после смерти палача и кормильца его вдове и сиротам пожизненную пенсию назначил, да не меньше, чем наши депутаты и министры сами себе. Так сказать, в связи с неуклонным ростом мировых цен на народное достояние – нефть и газ. И теперь им пофигу, даже если мы начнём платить налог на лысину и воздух, и рыба будет стоить дороже бурёнки, как в позднем Риме, поскольку и те, и другие морочат нам голову аморфной категорией «инфляция», а для себя лично используют точную меру покупательной способности, которую им, не иначе, под страхом лютой смерти вслух произносить запрещено. Что бы началось, если бы вместо регулярных заявлений о повышении в несколько раз зарплат и пенсий, нам так же систематически вещали и докладывали об обратно пропорциональном понижении названной способности во столько же раз? А теперь представьте сытые рожи народных слуг на иномарках с мигалкой, отмеряющих нам по два грамма чая и три крупы по нормам прожиточного минимума, которые они единогласно для нас утвердили, – так же единодушно, как, согласно призывам, мы на выборах за них проголосовали. Эти крохоборы с миллиардными заначками в чужестранных банках, съедающие продовольственную корзину в один присест и без мезима, даже сумму в размере жалования доктора и учителя на карманные расходы носить стесняются, – коллеги засмеять могут. И правильно, потому что рядовые клерки из Аппарата Президента меньше пятисот-тысячи долларов в кармане с авоськой не таскают, а это факт достоверный. Всего пять-десять зарплат тех, кто их детей лечит и учит. Откуда возьмётся кровная заинтересованность в борьбе с очередным ростом цен на булку черняшки и кефир или с вымогательством похоронных накоплений в реанимации над операционным столом, если им лишь бы место на своей паперти не отобрали, а созиданием вокруг занимается исключительно один монетный двор? А как же иначе, если даже «продвинутые» небожители Рублёвки поболее прочих смертных верят в перевоплощение души и в предчувствии конца света стяжают средства на личный ковчег? И какая компания собралась в одном месте! Вороватые чиновники со своей национальной идеей «урвать побольше и удрать», крутые олигархи, мечтающие приватизировать всё от звёзд до дна океанов, очевидные бандиты. И не без интеллигенции, конечно. Например, не без гламурных писателей, кропающих о глянцевых прелестях рублёвской житухи запредельными тиражами, или шоуменов, ставших «как бы на самом деле» «звёздами» в «своём формате». У дамской половины всех этих особей даже язык специфический – на блатную феню и телевизионный сленг не похожий: на нём простое русское слово «голодать» означает всего лишь прекращение трёхразовых хождений в ресторан и резкий переход к заказу продуктов на дом. И, разумеется, не трансгенной колбасы с трёхпроцентным содержанием мяса. Не брезгуют они и народной снедью в столь тяжёлое для себя время, – не задумываясь, по пути из салона красоты могут прикупить баночку солёных огурчиков или грибков за сотню-другую баксов, чтобы совсем не умереть с голоду. Рынок-базар, одним словом.