Неверный. Я не вернусь

Я уже прошла эту стадию, проявление излишней гордости не для меня. Такие поступки для обеспеченных девочек с любящими родителями. Я еще в институте смирилась с тем, что я не могу себе позволить излишне оскорбляться на несправедливых преподавателей, заставляла себя концентрироваться на том, что мне нужен диплом и знания тоже нужны. Все остальное вторично.

Черт. Но все–таки какой Иванов козел! Как будто специально жаждет вынудить меня растратить материальную помощь от его тестя, Игната Борисовича.

Разуваюсь и понуро плетусь на кухню. Запал нарезать себе салат и сварить яйца исчезает. Сложно концентрироваться на приготовлении вкусной и полезной пищи, если мысли заняты новой проблемой.

Обреченно вздыхаю и беру в руки телефон. И имеющиеся объявления меня сразу не устраивают. Через час я уже практически впадаю в отчаяние, я не увидела ни одного варианта, куда хотя бы можно позвонить.

– Чтоб тебя! – гневно кричу и кидаю кухонное полотенце на пол.

Что–то другое позволить себе кинуть я не могу.

Вот же козел. Связалась на свою голову, а думала, что мне несказанно повезло. А оказалось, нет, наоборот, это было отсроченное невезение, а не сказочная удача.

И завтра еще на работу, на новую должность. А как мне вещи собирать? Когда?

В отчаянии заламываю руки, сажусь прямо на пол и начинаю жалобно всхлипывать, обнимая руками живот.

– Милые мои детки, вы еще совсем крошки, а ваша мама уже не вывозит. И как мне дальше справляться? Где взять силы и уверенность в завтрашнем дне?

Глава 18

Звук будильника на телефоне фантомной дрелью вкручивается в мой воспаленный, почти не отдохнувший мозг. А все потому, что вчерашнюю истерику пришлось прекратить, утереть слезы и усилием воли взять себя в руки и начать сборы. После полуночи я не выдержала, прилегла на диван, свернулась калачиком и вырубилась буквально за считанные секунды.

И сейчас обязана вставать. Привести себя в приличный вид, опрятно одеться, расчесаться и замазать синяки под глазами.

Смотрю в зеркало на результаты своих трудов и качаю головой. Выгляжу отвратительно, так словно я на выходных подцепила кишечную инфекцию и сейчас пойду заражать ею своих новых коллег.

– Да твою ж! – вскрикиваю, налетая на одну из сумок, что удалось–таки вчера собрать.

Мое настроение еще сильнее ухудшается. Вещи до конца не собраны, новой квартиры так и нет. Я звонила по объявлениям, те единственные два варианта, что мне подходили, готовы показать лишь через неделю.

«Так и вижу себя с тремя баулами, ночующую на вокзале целых семь дней», – думаю мрачно. Но у меня нет времени на жалость к себе и на уделение внимания страданиям, уже проявила слабость, сейчас мне нужно как можно скорее попасть на работу и занять новую должность. Иначе и через неделю я не смогу переехать ввиду отсутствия финансов.

Всунутые мне Игнатом Борисовичем деньги я твердо решила не трогать. По этой же причине я не поеду в гостиницу. Все вокруг говорят, что дети обходятся дорого, а у меня будет сразу двое, расходов в два раза больше. И все равно придется искать в интернете бывшие в употреблении вещи и мебель.

И где мы будем жить? Особенно учитывая, что я даже нынешнюю проблему с жильем не в состоянии решить.

Вхожу в переполненный автобус практически плача. Что–то надломилось во мне вчера, словно открыв слезный кран, я позволила плотине прорваться, и ввиду отсутствия нового заграждающего сооружения жидкость из меня льется и льется. Я чувствую, что больше не вывожу. Так хочется позвонить родным, пожаловаться, поделиться, спросить совета. Но после их советов, как правило, хочется порыдать и пожаловаться еще кому–то, но больше мне некому звонить, как это не печально.

– Ай! – вскрикиваю от неожиданности и боли.

Парень в крупных наушниках наступает мне на ногу.

– Извините, – бурчит он и отворачивается.

А я немного прихожу в себя. От моей истерики сейчас не будет пользы, нужно сосредоточиться на насущном и не пытаться лихорадочно решить все вопросы на год вперед хотя бы в голове.

Остаток моей поездки до филиала проходит относительно неплохо, насколько вообще неплохо может проходить поездка в переполненном транспорте в час пик в конце зимы. Весну очень хочется, весной больше солнца и зелени, и повышение температуры воздуха даже на один градус ощущается чуть ли не как дыхание лета.

– Здравствуйте, я Мария Золотарева, – представляюсь, заходя в кабинет к моему новому предполагаемому начальнику.

Охранник на входе спокойно пропустил меня, только записал данные. Те будущие предполагаемые коллеги, что успели прийти, проводили любопытными взглядами. И вот сейчас, стоя в кабинете начальника отдела, я начинаю по–настоящему трястись от страха, ведь что мешает Иванову уволить меня по–тихому?

Если он решил замести следы, ведущие к квартире, в которой он иногда проводил время, то помощника, занимавшего должность целый год, тем более нужно устранить, а не просто отправить в филиал.

– Здравствуйте, Мария, проходите, присаживайтесь. Очень хорошо, что пришли пораньше, как раз успею ввести вас в курс дела до начала рабочего дня, – отвечает все же мой новый, а не предполагаемый начальник.

И дышать становится чуточку легче.

Ближе к обеду, сидя за своим рабочим столом в попытках в краткие сроки усвоить новую информацию, я нахожу объяснение, почему Иванов меня не уволил, а лишь перевел. Бывшая студентка вполне могла за год набраться опыта и сама попроситься работать по специальности. Это не выглядит подозрительно. А резкое увольнение прямо накануне приезда благоверной как раз выглядит.

«Хотя какая там благоверная, не удивлюсь, если они оба регулярно изменяют друг другу и начали это делать еще до отъезда Евгении», – поправляю себя.

Тем временем мой первый рабочий день в должности специалиста заканчивается, и я с чистой совестью собираюсь идти на остановку, пытаться протиснуться в очередной переполненный автобус, за окном снова час–пик. На периферии моего сознания сидит какая–то полузабытая мысль, словно я что–то не сделала, и нужно срочно вспомнить, что именно. Но я все так же расслабленно бреду к остановке. Но тут позабытая мысль сама решает напомнить о себе телефонным звонком:

– Да, Ольга Анатольевна, здравствуйте, – отвечаю, и уровень стресса в моей крови стремительно повышается.

Глава 19

– Машенька, здравствуй. Как твои дела? Как работа? – интересуется женщина.

А я немного раздражаюсь на ее вежливую манеру ведения разговора, едва ли она меня сейчас обрадует тем, что я ей настолько нравлюсь, что мы перезаключим договор на меня на долгий срок. Лучше бы сразу перешла к сути, не изображала, что ей действительно есть хоть какое–то дело до моих дел и работы.

– Здравствуйте, Ольга Анатольевна, все нормально, как вы? Как внуки? – проявляю ответную вежливость.

Тут как раз подходит мой автобус, и я чудом, не иначе, залезаю в него, и какой–то парень даже уступает мне место в самом углу, мужественно отправляясь подпирать окно в толпе страждущих попасть домой путников. Эдакий небольшой бонус от мироздания для меня перед очередной оплеухой.

– Ой, ты знаешь, твоя тезка, младшенькая моя внучка Машенька уже пошла, представляешь! Так это мило и потешно смотрится, это нечто! Невестка шлет мне видео, спасибо ей, но сюда они пока так и не планируют переезжать, а жаль, квартира–то есть, та, которую ты снимаешь, – говорит Ольга Анатольевна.

А я не пойму, это намек? Или просто к слову пришлось? Или воспитанный человек таким образом деликатно переходит к нужной теме?

– Вы по поводу нее звоните поговорить? По поводу квартиры? – решаю взять разговор в свои руки. Мы можем до самого дома трепаться ни о чем, так и не перейдя к насущному. Не то чтобы я глобально против, ни к чему не обязывающая болтовня даже полезна для психики, научно доказано. Так человеку кажется, что он не один в этом мире даже при отсутствии близких рядом. Но с плохими новостями лучше разбираться незамедлительно. – К вам Андрей приходил, да?

Ольга Анатольевна отвечает не сразу, берет паузу.

«Может, ей совестно? Может, она меня не выгонит?» – мелькает в моей голове безумная и робкая надежда.

– Не приходил, звонил, – наконец произносит женщина. – И я не знаю, что между вами произошло, но я не на стороне мальчика, имей ввиду. Ты девочка хорошая, мы с тобой целый год прекрасно ведем дела. Зачем нам какой–то мужчинка–посредник?

Я несколько секунд молчу, пытаюсь переварить информацию, боюсь радоваться раньше времени. Но то, как пренебрежительно Ольга Анатольевна обозвала Андрея, говорит в мою пользу.

– То есть вы хотите сказать, что меня не выселяете? – уточняю, чтобы наверняка.

– Все верно, Машенька, не выселяю. Мы друг друга устраиваем, оставим все по–прежнему, – отвечает Ольга Анатольевна.

С трудом подавляю в себе позыв радостно закричать на весь салон. Люди не поймут, да и невежливо шуметь в общественном месте.

– Спасибо вам! Огромное–огромное спасибо! – произношу с улыбкой на лице. – Вы не представляете, какое облегчение, я ведь только с работы еду, лишь одну сумку вчера успела собрать, куда бы я сейчас на ночь глядя девалась?

– Я бы не выгнала девочку на улицу за один день, я бы дала неделю. Это тебя Андрей испугал, да? Вот же нехороший человек. Мне все чаще кажется, что со смертью моего покойного мужа перевелись все приличные мужчины на свете! – ярится Ольга Анатольевна.

«Нет, не перевелись, остались еще, – думаю про себя, вспоминая Марка Сергеевича, – только знакомство с ними обычно происходит невовремя».

Захожу в квартиру и неожиданно понимаю, что жизнь–то налаживается! Новая должность мне понравилась, Ольга Анатольевна не выгоняет, и едва ли ко мне еще хоть раз заявится Андрей. Если его могут вычислить по прошлым приходам, то новые он точно не решится делать.

«Может быть, Марк Сергеевич в чем–то прав, может быть, и с детьми у меня все получится, всего лишь нужно быть чуточку позитивнее», – думаю, лежа в постели, но тут оживает мой телефон…

Глава 20

«Здравствуй, Мария, это Марк Сергеевич. Не смог удержаться и не узнать, как твои дела», – гласит текст сообщения.

А у меня глаза на лоб лезут, и желание спать мгновенно улетучивается. И сердечко вдруг начинает биться чуточку интенсивнее. Свои эмоции от получения сообщения от «моего героя» я не могу до конца понять.

Что им движет? Он настолько добрый человек и ответственный доктор, что решил написать бедовой пациентке после того, как она рыдала у него на груди? Но почему в десять часов вечера?! Поздновато для простого участия.

«А что если я нравлюсь ему, как девушка?» – появляется у меня в голове безумная мысль. И сердечко тут же начинает биться еще быстрее, к щекам приливает кровь, и вся я чувствую волнение в груди и пока еще осторожную радость, готовую затопить всю меня с головы до ног, если только ей кто–то позволит это сделать.

«Хотя нет, это бред, я ведь беременна от другого», – осаживаю себя, пока не успела пуститься в фантазии о фееричном и полном любви и верности «долго и счастливо» с Марком Сергеевичем.

Я такая дуреха, честное слово. Даром что несколько лет живу без родителей. С делами любовными у меня большие трудности, мозг не в состоянии помогать их избегать.

Успокаиваюсь и кладу телефон обратно на тумбочку. Отвечать доктору мне больше не хочется. Сейчас я четко понимаю, что именно чувствую. Досада во мне перекрывает все остальные эмоции.

Засыпаю я быстро, но привкус горечи и грусти остается со мной и утром. Даже покатившийся рабочий день не способен его прогнать. Да и я не помогаю, раз в полчаса беру телефон и смотрю на сообщение Марка Сергеевича, все размышляя, написать ему или нет, и если да, то что именно написать.

Очень глупое и незрелое поведение, но я веду себя именно так. Зато я совсем позабыла об Андрее, можно даже нафантазировать, что у моих деток нет отца, что они из пробирки. Доноров биологического материала не раскрывают, их имена остаются неизвестными, и это правильно.

«Здравствуйте, Марк Сергеевич, – мой палец бодро нажимает буквы на экране телефона, пока я сижу в автобусе и еду с работы домой, – мои дела по большому счету по–прежнему, но изменилось отношение к ним. Спасибо за ваше беспокойство, и как ваши дела?»

Доктор отвечает мне гораздо быстрее, чем я ему, между нами завязывается переписка, и легкая улыбка не сходит с моего лица еще долго.

Оставшиеся три рабочих дня проходят примерно по одному и тому же сценарию: «Дом–работа–переписка с Марком Сергеевичем–дом». Удивительно, но я почти счастлива. Омрачает мое существование лишь то, что доктор не выходит за рамки сообщений. А еще то, что я совсем не думаю о будущем, что я буду делать и где жить, когда родятся детки.

С другой стороны, а что другие делают? Ничего особенного, так же ходят на работу и спокойно или относительно спокойно ждут дня, который перевернет всю их предыдущую жизнь с ног на голову. Ведь даже состоящие в официальном браке пары не всегда готовы к появлению ребенка, и живу я не в окружении олигархов, опасения не суметь справиться с материальными затратами многим не чужды.

Я решаю плыть по течению, справедливо рассудив, что рано еще суетиться, у меня даже живот совсем не вырос. Пока что я должна ставить себе в приоритет совсем другие задачи, например, прогулки и нормальное питание. А еще надо стать на учет в государственную поликлинику.

Моя психика почему-то упорно игнорирует тот факт, что едва моя беременность станет заметна общественности, и одна семья мне не даст спокойной жизни. Все остальные проблемы ничто по сравнению с этим, остальные проблемы и впрямь решаемы. А эта нет.

Вот только не все в жизни зависит от меня, и мироздание считает, что хватит с меня спокойной рабочей недели, к тому же наполненной дружескими сообщениями от одного очень милого доктора, который явно скучает в командировке.

Очередной сюрприз поджидает меня, как обычно, у входа в квартиру, пока я отлучалась в магазин и выбросить мусор. И по сложившейся традиции сюрприз оказывается неприятным.

– Э, здравствуйте, – осторожно произношу, узнав Игната Борисовича.

Его персона так сильно контрастирует со стенами моего подъезда, примерно, как яркие солнечные лучи, направленные прямо в глаза посреди самой темной ночи. И двери в соседние квартиры, и краска на стенах, и даже лестница, объективно выглядящие прилично до того, как я ушла в магазин, сейчас смотрятся обшарпанной и грязной дешевкой.

И то, что у нас регулярно убирают, никто на этаже не плюется и не увлекается настенной живописью, не спасает. Впечатление убогости моего привычного мира рядом с представителем небожителей бросается в глаза очень остро.

– Здравствуй, Мария, – степенно произносит Игнат Борисович. – Пригласишь к себе? Надо бы нам поговорить, я много времени не займу…

Глава 21

Колеблюсь несколько секунд, не очень–то хочется впускать в квартиру незнакомого по сути мужчину, да еще и настроенного против меня, но и проигнорировать его и молча зайти одной тоже не вариант. Как и предложить поговорить прямо здесь, на лестничной клетке.

Этот человек способен, как минимум, лишить меня работы, не стоит его дополнительно злить.

– Не совсем понимаю, о чем нам с вами разговаривать, Игнат Борисович, Андрей у меня не появлялся, мы прекратили общение, – осторожно отвечаю. – К тому же вам вряд ли будет комфортно в моей квартире, зато внизу есть кофейня.

«И, как минимум, один свидетель в виде баристы», – договариваю про себя.

Я не думаю, что Игнат Борисович жаждет меня устранить, хотел бы – прислал соответствующего специалиста, а не марал руки самостоятельно. Тем более он слишком заметен в нашем подъезде. Но все же некоторые опасения у меня есть, я не могу доверять тестю Андрея, и теперь я должна думать не только о своей безопасности.

– Нет, кофейня не подойдет. Да не бойся ты, девочка, не трону я тебя, – произносит Игнат Борисович, бросая на меня презрительный взгляд.

Мои аргументы закончились, а еще пакет с продуктами сильно оттягивает руку, и я решаюсь, подхожу к двери квартиры и открываю ее, молча пропуская внутрь нежданного и совсем нежеланного гостя.

– Кхм, чаю? – спрашиваю, закрыв дверь, правда, закрыв ее неплотно, эдакая небольшая иллюзия свободы и путь отступления для меня в случае чего.

Ну, а чай я предлагаю даже не из вежливости, а из–за того, что Игнат Борисович молчит, не переходит к сути разговора. И тревога в моей груди все усиливается. Чувствую себя букашкой рядом с этим человеком, очень мне хочется поддаться инстинктам, присущим более слабой особи, и забиться куда–нибудь в угол с глаз долой тестя Андрея.

Но я не могу. И стою рядом, топчусь с ноги на ногу, разве что пакет с покупками на пол опустила, и руку больше не тянет от тяжести.

– Хах, – усмехается Игнат Борисович, наконец–то хоть как–то реагируя, – нет, спасибо. Мне в жизни хватает эмоций, чтобы не начинать получать дополнительные от распития дешевого чая, сидя на колченогом стуле посреди бедной кухни.

– Нормальный у меня чай, и кухня тоже нормальная, – отвечаю, не сумев подавить обиду.

– А ты с характером, да? – произносит Игнат Борисович на этот раз с одобрением в голосе. – Это хорошо, это мне импонирует. Что ж, к делу, так к делу. Я не сразу начал разговор, тщетно пытался понять, почему в квартире все настолько просто? Неужели Андрей не мог снимать для любовницы жилье получше? Я проверил, ты не переезжала, ты тут уже год, так что вариант с тем, что ты сменила квартиру на более простую, так как теперь самой за нее платить, не подходит.

– Я и раньше сама за нее платила. За эту квартиру в смысле, – уточняю, немного запинаясь.

– Серьёзно? – брови Игната Борисовича удивленно приподнимаются, он некоторое время смотрит на меня молча, а после моего неуверенного кивка, и вовсе начинает смеяться.

– Извини, не смог сдержаться. Выходит, ты у нас чистая душой и сердцем, не пользовала моего непутевого зятька как следует.

– Выходит, – холодно отвечаю и скрещиваю руки на груди.

«Этот богач не имеет права надо мной насмехаться! Даже если сейчас я с ним согласна, надо было Андрея пользовать весь год, а получилось так, что пользовал он меня», – думаю со злостью на Игната Борисовича, на себя, и на весь остальной мир в придачу.

– Не расстраивайся, в следующий раз будешь умнее. Ладно, это все лирика, я пришел спросить, как дела с абортом? – тесть Андрея впивается в меня цепким взглядом. – Ты ведь записалась на аборт? Посетила врача?

Глава 22

Внутренне холодею, но вида стараюсь не подавать. Этот вопрос закономерен, мы должны были к нему прийти, Игната Борисовича волнует моя персона только в разрезе соприкосновения с семьей его дочери.

– Врача я посетила, да, – выбираю ответить на наиболее безопасный вопрос. – Аборта не было, – решаю не лгать, но не потому, что страдаю несдержанной честностью, а потому, что уверена, я сейчас не смогу убедительно соврать.

И вдруг он потребует какие–то доказательства? Тот же договор об оказании услуг. Хотя я могла его выбросить. Но название врачебного заведения я не могла забыть, а я понятия не имею, могут ли там рассказать, что я у них делала. Подозреваю, конфиденциальная информация и врачебная тайна могут быть раскрыты, если хорошо заплатить.

– Скажите, – поддаюсь вдруг порыву, – а почему вам так важен мой аборт? Нет, я понимаю, вы не хотите, чтобы ваша дочь состояла в браке с алиментщиком. Но ведь мне очень сложно будет добиться того, чтобы Андрея признали автором моей беременности. Шантажировать вашу семью я точно не буду, но, если решу оставить ребенка для себя, почему я не могу этого сделать?

Делиться тем, что детей во мне целых два, я не собираюсь. Да и снимок с УЗИ он не оценит, я ему никто, дети Андрея не от Евгении – не его внуки.

Игнат Борисович недовольно кривится.

– Лучше бы ты была обычной меркантильной охотницей за обеспеченным мужчиной, вот честно. С тобой было бы проще, и на аборт ты бы отправилась сама. Нет, побежала бы! Или сделала все, чтобы беременность не наступила.

– Вообще–то в наступлении беременности виноват мужчина, а не женщина, – снова обижаюсь.

На один миг мне показалось, что с Игнатом Борисовичем можно вести диалог, и зачем–то почти проговорилась ему о том, что я не хочу аборта, я хочу детей. Идиотка.

Мой радар самосохранения сильно сбоит сегодня, а, быть может, он такой всегда.

– Девочка, ты мне зубы не заговаривай, – злится тесть Андрея, – я трачу на тебя свое время, а оно очень дорого стоит. Я не могу послать к тебе кого–то, чтобы не пошли слухи. Мне не нужно, чтобы за моей спиной и спиной моей дочери над нами смеялись. Чтобы все обсуждали, что какая–то пигалица обошла Евгению и носит детей от ее мужа! – он медленно наступает на меня, а я вся испуганно сжимаюсь и упираюсь плечом в стену. – Я хотел решить вопрос по–хорошему, но ты, видимо, не понимаешь такого отношения, тебе нужно по–плохому, а то наглеешь сразу. Мы с тобой сейчас же поедем вместе в клинику, где тебя моментально очистят от зародыша Иванова!

Он делает еще шаг ко мне, а я интуитивно назад и упираюсь спиной в дверь. Но я ее оставила приоткрытой, и в итоге я кубарем вываливаюсь на лестничную клетку.

– Встань! И вернись в квартиру! – раздраженно шипит Игнат Борисович и хватает меня за руки в попытке поднять. – Разлеглась тут, сцену решила устроить? Перед соседями покрасоваться? Так я сейчас громко заявлю, что ты украла у меня большую сумму денег, а я пришел дать тебе шанс вернуть их. Как думаешь, кому поверят больше, тебе или мне? Даже будь вы с соседями в хороших отношениях и трижды лучшие друзья, никто не усомнится в том, что я говорю правду. А все потому, что каждый в этом убогом захолустье поступил бы точно так же, взял бы деньги, если бы у него была такая возможность, – неприятно усмехается тесть Андрея.

– Да ничего я не устраиваю, всего лишь дверь неплотно закрыла, вот и вывалилась. Вы напугали меня, мне пришлось пятиться назад, – говорю, неуклюже пытаясь встать на ноги.

Копчик неприятно болит, надеюсь, не перелом. Говорят, это отвратительно, когда кость на нем ломается, место такое, ничего почти не сделаешь.

– Давай уже свою руку, говорю, – рычит на меня Игнат Борисович.

Я опираюсь на него, почти выпрямляюсь, и тут вдруг меня пронзает острое чувство тревоги. Кручу глазами в панике по сторонам и останавливаю свой взор на тесте Андрея. Он странно смотрит на меня, а в следующую секунду толкает от себя.

Я беспомощно машу руками в воздухе, пытаюсь схватиться за перила и за пальто Игната Борисовича, но тщетно. Мое хрупкое тело неумолимо приближается к бетонным ступеням подъездной лестницы…

Глава 23

Сильная боль пронзает все мое тело, инстинктивно прикрываю руками живот, не голову, ей, бедной, достается от души. И, как следствие, очередной удар по моему темечку отключает меня, я только успеваю подумать о том, что не ожидала такого поступка от Игната Борисовича, только не то, что он лично решит от меня избавиться, ведь здесь может найтись столько свидетелей.

И в следующее мгновение наступает долгожданная тьма. Она обволакивает, ласкает, как заботливый друг, оберегает ото всего вокруг. Так не хочется из нее выходить, но кто–то снаружи упорно тянет меня назад.

Вот уже не так темно вокруг, сквозь веки проникает неяркий свет, а еще приходит боль, и с каждым вздохом ее становится все больше и больше. Кажется, каждая косточка моего тела ноет и дает о себе знать. Я и не подозревала раньше, что в человеческом организме столько запчастей, вот честно.

А еще голова, она словно отдельное государство, прямо сейчас охваченное огнем. И тошнит. Пожалуй, тошнота даже перекрывает все остальное.

И тут мой разум начинает вспоминать, а не только анализировать ощущения организма.

«Дети!» – одно единственное слово стучит набатом в моем воспаленном мозге, разгоняя огонь, туша его и подавляя, и заодно заставляя резко открыть глаза.

Несколько секунд смотрю на потолок, он белый, в подъезде тоже белый, но другой, ближе к бежевому. А еще он далеко в подъезде, на самом верху, если смотреть снизу. А этот потолок совсем близко.

– Очнулась? Молодец. Как самочувствие? – спрашивает меня незнакомая женщина в белом халате.

– Я в больнице, да? – фокусирую свой взгляд на палате. – У вас какая–то особая больница? Платная? Я одна здесь, и ремонт приличный.

Не тем обычно интересуются люди, когда приходят в себя, но финансовый вопрос мне важен. Он и еще один. Но задавать его очень страшно, потому я и предпочитаю занять мозг иным задачами.

– Больница обычная, палата платная. Ее оплатил мужчина, который вызвал тебе скорую, сказал, что он с твоей работы, – отвечает женщина, внимательно всматриваясь в мое лицо.

Не знаю, что она хочет там найти, но едва ли я сильно удивляюсь тому, что Игнат Борисович вызвал мне скорую помощь, да еще и оплатил отдельную палату. Сбегать с места преступления на его месте было бы глупо, а так всегда можно продвинуть свою версию о несчастном случае, мол, помогал подняться, а не вышло. А потом говорить, что у меня сотрясение мозга, я не помню, как дело было, нельзя мне верить.