скачать книгу бесплатно
Судя по рассказу Джерома о ливерпульских сырах, нечто подобное водилось лишь в Англии в конце девятнадцатого века.
Невосполнимую утрату любители острых сырных ощущений понесли, когда сыродельню, изготовлявшую пахучие русские деликатесы, закрыли за злостное нарушение всех мыслимых санитарных правил.
Много было прекрасного в СССР, но лучше всего было смешать «Дорогобужский» сыр со «Смоленским», особенно с его почти жидкой серединкой с сильнейшим ароматом давно не стиранной портянки, разрезать ситник и создать два гранд-бутерброда.
А потом высокомерно наблюдать, как пустеет рядом с тобой пространство.
Изыдите, непосвященные!
А трепанги и кальмары целиком…
Баба Маня просила: «Юра, дай нам спокойно поесть, а потом ешь своё».
Но это я сильно забежал вперед.
Напротив фирменной булочной, между Сергиевским и Пушкарным (улица Хмелева) переулками располагался магазин «Грибы-ягоды» – жемчужина не только сретенской, но и всей московской, а возможно, и мировой торговли, облицованный уникальной, белой во времена оны плиткой.
Среди знатоков и коренных москвичей (которых ныне в городе осталось меньше 0,3 процента) – магазин, не менее знаменитый, чем «Елисеевский», «Российские вина», «Армения» и «Грузия» на улице Горького.
У В. А. Гиляровского упомянута дореволюционная грибная лавка на Сретенке, вполне возможно, что «Грибы-ягоды» – родовое гнездо грибной торговли.
Впрочем, до войны магазин назывался стандартно: «Овощи-фрукты».
Неправда, что в советское время не умели торговать.
Директора обычных магазинов: «Грибы-ягоды» на Сретенке, «Сыры» на Ломоносовском проспекте (сразу после открытия), «Рыба» у Петровских ворот, «Молочный» на Нижней Масловке – были выдающимися мастерами своего дела, ибо торговля в советское время напоминала хождение по минному полю.
Эти маги и волшебники неведомыми способами превращали безликие «торговые точки» в оазисы свежих продуктов и великолепного выбора.
Какими непостижимыми путями добывал директор «Грибов-ягод» все то великолепие, которое он выкладывал на наклонных стеллажах своего магазинчика и выставлял в бочках, кадушках, туесах и корзинах – неведомо, но он, безусловно, имел своих особых поставщиков.
Василий Васильевич Розанов (некоторые им брезгуют за антисемитизм, но ведь он же покаялся и, словно в насмешку, впал перед смертью в юдофильство) писал: «Много есть прекрасного в России. Но лучше всего в Чистый понедельник забирать соленья у Зайцева (угол Садовой и Невского).
Рыжики, грузди, брусника моченая…»
Так вот, в Москве пятидесятых, если вам приспичило закусывать водку исключительно солеными рыжиками – милости просим в «Грибы-ягоды» – и только сюда!
«Белые грузди гордости русской», – Марина Цветаева.
Белые (паче снега убелюсь) грузди с дубовым листом, так, чтобы не просто хруст на зубах, а чтобы грохот оглушительный.
Тут вот некоторые решительно восстают против грибов маринованных в пользу соленых. Дескать, маринованный гриб убит уксусом…
Величайшее в истории заблуждение!
Эта злейшая ересь родилась от тех, кто не пробовал бочковых маслят от поставщика магазина «Грибы-ягоды» на Сретенке!
Уж на что соленый огурец – король водочной закуски, но маринованный масленок может составить ему конкуренцию – он так освежает рот нежнейшим маринадом и самой маслянистой упругостью шляпки среднего размера, что после первой стопки сразу хочется выпить вторую, единственно, чтобы вновь отведать волшебное действие масленка.
Я однажды выпил таким манером две дюжины стопок «Любительской» за полчаса – и ни в одном глазу.
Мне был близко знаком один виртуоз, у которого маслята возбужденно попискивали, втискиваясь в глотку. Для этого нужно: средних размеров плотная шляпка маринованного масленка из «Грибов и ягод» и совершенное владение глоткой, что достигается единственно путем многократных повторений.
А отменная капуста провансаль! Якобы французское изобретение… Бред!
Поверь, читатель, сейчас, когда я это пишу, при слове «провансаль» я издал непроизвольный протяжный стон, что-то наподобие подвывания.
Много есть провансалей разных, знаем, плавали…
Но тот, от «Грибов и ягод»! Единственный и неповторимый. Всех времен и народов…
Я, тайком от мамы, выпивал весь рассол.
Отборный кочан, порубленный ни мелко, ни крупно – а тютелька в тютельку, с клюквой, виноградом, черносливом…
А капуста замаринованная целым кочаном.
А россыпи ранней клюквы, мерцающей белыми бочками; черника, голубика, костяника, ежевика в туесах; бочки с мочеными яблоками, морошкой, брусникой.
Вяленая малина, вишня и шиповник.
Снизки сушеных белых отборных и черных, совсем дешевых грибов; хорош грибной суп с домашней лапшой и со сметаной!
Чернослив, урюк, курага, финики, финики шоколадные, финики золотые, кизил, инжир; компот с одуряюще пахнущими сушеными грушами, вялеными яблоками и сушеной вишней, когда его варили, компотом пахло аж в соседнем дворе.
Изюмы белые – кишмиш (сабза), красные, изюмы черные, темно-синяя коринка, «хвостатый».
Добавить к сумеркам коринки,
Облить вином – вот и кутья.
«Грибки с чабрецом, с гвоздикой, с волошскими орехами, со смородинным листом и мушкатным орехом», – впрочем, это уже Гоголь.
Любой каприз, любой изыск за смехотворную цену!
Как можно было все это изобилие (а я ведь ни слова не сказал о нескольких сортах квашеной капусты разной шинковки, о соленых огурцах всех размеров и маринованных корнишонах, и о многом, многом другом – о перцах, дынях, арбузах, о дымчатом винограде «Дамские пальчики!) поместить в маленьком магазине с одним торговым залом?
Скорее всего, директор владел тайной пятого измерения, а поставщиком несравненных солений у него был Аполлон Аркадьевич Семплияров, тот самый, которого кознями липового регента Коровьева изгнали из Акустической комиссии и перебросили, читатель это должен помнить, именно на заготовку грибов.
Уже школьниками мы подъедались в «Грибах-ягодах», подряжаясь на разгрузку болгарского винограда, помидоров, перцев.
Полный ящик винограда или помидор мы загоняли в штабеля пустой тары, а потом не знали, что делать с нашей добычей. Съесть ящик помидоров мы были решительно не в состоянии, а принести домой и объяснить, что с нами помидорами расплатились за разгрузку, было непосильной задачей даже для такого талантливого враля, каким был я.
Вечная память тебе, магазин «Грибы-ягоды».
Баба Маня не захотела выходить на пенсию в 1949 году, когда подошел её срок, но в 1951, как только я пошел в школу, родители уговорили её присматривать за мной и забирать Лиду из детского сада, из которого баба Маня её скоро вообще перевела на домашнее содержание.
Два раза в месяц, в аванс и получку, а потом – в день выдачи пенсии, баба Маня брала нас с Лидой в чайный магазин.
Тот, знаменитый на всю Москву, что напротив упраздненного ныне ворами из почтового ведомства Главпочтамта (говорят, отбили и будут восстанавливать) с его чудесным операционным залом, где производилось таинство «гашения первого дня» – филателисты меня поймут, но и их почти не осталось.
Бабушка называла этот магазин «Чаеуправление», так как в двадцатые годы здесь помещалось Управление чайной торговли треста «Главчай».
На самом деле дом и роскошный магазин построил в 1893 году архитектор Р. И. Клейн для главы четвертого поколения славного купеческого рода – Сергея Васильевича Перлова, прадед которого, Алексей Михайлович, приняв таинственную фамилию Перлов, приучил сначала московское простонародье, известных водохлёбов, а потом и всю Россию пить чай.
Он первым рискнул торговать чаем в розницу, цибиками по 1/4 и 1/8 фунта – большой куль чая, обшитый рогожей, был по цене неподъемен для городских низов и деревни.
И уже через два поколения и крестьяне, и мещане свято верили в то, что русские пили чай с сахаром испокон века («Чаи и сахара» – московская присказка к началу чаепития»).
Из Москвы пошла по всей Руси знаменитая купеческая «пара чая» за семишник – кто же с одной чашки напьется.
В 1896 году архитектор К. К. Гиппиус к приезду гостей из Поднебесной, придал дому китайскую физиономию.
Баба Маня была записная чаевница и была счастлива, когда после 1949 года (победа коммунистов во главе с Мао) в продаже появились лучшие сорта черных китайских чаев.
Самих китайцев, к слову, баба Маня не жаловала, впрочем, как и все остальные народы, а, паче всего, русских.
В этом отношении я – в неё, разве что русским сострадаю по причине их судьбы, хромой на обе ноги.
Чай баба Маня признавала только китайский высшего сорта по 5 рублей 80 копеек за цибик, тогда как мы пили второй сорт за 3 рубля 80 копеек – цена имела значение.
Баба Маня и меня приучила к отменному китайскому чаю.
Черно-синий китайский орнамент, таинственные знаки иероглифов, толстая фольга – марка «Великая стена», с едва ощутимым привкусом чернослива…
Я стал заядлым чаёвником и так страдал из-за того, что пришлось привыкать к более грубым индийским и цейлонским сортам, когда великая дружба кончилась, и лысый черт (Н. С. Хрущев) расплевался с великим кормчим.
В чайном доме Перлова меня, естественно, интересовал в первую очередь плиточный и зеленый чаи, которых среди нашего окружения никто никогда не покупал.
Надо ли говорить, что плиточный чай был куплен, сварен в консервной банке на костре из тарной дощечки в укромном уголке школьного двора, и я попробовал первый в жизни чифир – не понравилось.
Надышавшись ароматом «арабики» и «хараре» (помолоть кофе при покупке можно было только в избранных магазинах), из чайного мы шли по Мясницкой и Фуркасовскому переулку в другой знаменитый магазин – «сороковой» гастроном.
Вообще, москвичи избегали гулять по этому кварталу, принадлежавшему госбезопасности, но нам деваться было некуда – мы были местные.
Первые елки в моей жизни (с отличными подарками!) – в клубе МГБ, бесплатные утренники с кино – опять же от радушного Виктора Семеновича Абакумова, «книжкин день» с живыми Маршаком и Кассилем – всё в том же уютном зале чекистского клуба.
По сложившейся доброй традиции палачи и душегубы лелеяли наше детство.
Дом для общества «Динамо» – работников НКВД – в конструктивистском стиле был построен А. И. Фоминым и А. Я. Лангманом в 1932 году.
Только этот дом может тягаться в Москве с Домом на набережной по числу расстрелянных жильцов.
Но гастроном был популярен сверх меры.
Московские продмаги работали до 21-го часа, дежурные – до 22-х и только Елисеевский, Смоленский и 40-й гастрономы до 23 часов.
А водки, удивительное дело, сколько её не припаси – всегда не хватало…
Но мы шли в «40-й» не за водкой.
Очередь в кондитерский отдел была длиннющая и двигалась с черепашьей скоростью.
А всё потому, что почти все брали по 50 грамм «Ну-ка, отними», «Трюфелей», «Кара-Кума», «Красной шапочки», «Грильяжа», «Белочки», «Мишки», «Столичных», «Стратосферы», «Радия», «Южной ночи» и протчая, протчая, протчая…
Из дешёвых конфет себе баба Маня брала себе пат «Цветной горошек», пластовый абрикосовый или яблочный мармелад, а нам – карамель «Морские камешки» – изюм в глазури.
Бабушка охотно и вкусно рассказывала, как «до того, как случилось несчастье», она, проживая в меблированных комнатах в Козицком переулке, брала у Елисеева шоколадный лом и лом печенья – дёшево, да сердито.
«Елисеев» при царе – был элитный магазин, но ведь была и элита!
Поэтому отпускать плитку шоколада «Эйнем» с надколотым уголком или треснувшее печенье «Птифур» было ниже елисеевского достоинства – это и был лом. Товар тот же, а цена в три раза ниже.
А уж лом душистой пастилы от Абрикосова стоил сущие копейки.
Брала она и колбасные, и сырные, и рыбные обрезки.
Каждый товар отпускался с походом, то есть с небольшим перевесом, но всё равно отрезать от куска приходилось, и обрезки сбрасывались в общий ларь.
Так что среди колбасных обрезков попадалась куски и чайной, и кровяной и ливерной яичной, и карбоната, и ветчины, и окорока, и зельца, и сырокопченой, и колбасного хлеба, и баварской с тмином.
Рыбные обрезки были еще интересней, но боюсь изойти слюной насмерть.
Обрезки продавали перед самым закрытием магазина, когда чистой публики оставалось мало, да и забирала она всё больше вино и пирожные.
Бабушка покупала по полфунта каких-нибудь обрезков и лома и уже дома разглядывала – что ей досталось…
Себе баба Маня приобретала в 40-м ещё и пятилитровую жестянку самого дешёвого болгарского янтарного яблочного конфитюра.
Однажды, за «Таинственным островом» Жюль Верна, я съел целиком едва початую банку, как-то незаметно, ложка за ложкой.
Ложка, правда, была столовая, старинная, серебряная, раза в полтора больше нынешних.
Я даже не запивал. Ничего, не слиплось.
Надеюсь, всякий приверженец великого французского фантаста меня поймет – сюжет захватывает намертво – решительно некогда смотреть, сколько там конфитюра осталось.
Родителям пришлось возместить бабушке нанесенный мной урон.
Покупка конфитюра была завершающей нотой нашего шоп-турне.
Лида говорила: «Пошли смотреть белку».
А баба Маня вздрагивала и всегда произносила одну и ту же фразу: «Там змея!».
И я так же привычно пояснял: «Змею забрали внутрь магазина».
В витрине зоомагазина, выходившей на Кузнецкий мост, стояла большая щегольская синяя клетка с беличьим колесом.
И серая, с рыжей мордой, ушами и хвостом, хорошо откормленная векша крутила колесо без устали.
