Нижинский. Великий русский Гений. Книга I

Элеонора Николаевна Береда (Нижинская) – мать Вацлава (15 декабря 1856, Варшава – 1931, Париж)

Элеонора Береда родилась в Варшаве в 1856 году. Ей было всего семь лет, когда она, две её сестры и два брата остались круглыми сиротами, у них не было даже близких родственников. Её отец Николай Береда был искусным краснодеревщиком, но и азартным игроком. Он скоропостижно умер от сердечного приступа. Вдова находилась в таком отчаянии, что не выходила из комнаты и не могла есть. Однажды утром детям не удалось её разбудить. Врач сказал им, что их мать умерла. Дети не могли поверить в это. Они не могли даже предположить, что человек может умереть от голода, если не будет принимать пищу в течении всего нескольких дней. Дети испытали страшное чувство вины, что плохо заботились о своей горюющей матери и не настояли на том, чтобы накормить её. Элеонора пронесла это чувство вины через всю свою жизнь. А страх перед голодной смертью преследовал её до такой степени, что она передала его своим детям, в первую очередь впечатлительному Вацлаву.

Часто можно встретить утверждение, что мать Элеоноры была склонна к депрессиям и умышленно уморила себя голодом. Биографы таким образом пытаются приписать Вацлаву плохую наследственность и по линии матери. Однако это тоже является клеветой.

После смерти отца и матери, пятеро детей, которым было 17, 15, 11, 9 и 7 лет остались совершенно одни. Элеонора была самой младшей. Дети стали жить самостоятельно в своей небольшой квартире без чужой помощи. Они выжили и выросли сами.

В десять лет Элеонора и её сестра Стефания двенадцати лет тайком поступили в балетную школу при театре «Вельки». Когда братья узнали об этом, разразился скандал, это был «страшный позор для приличной семьи». Но, тем не менее, братьям пришлось смириться, так как сёстры уже начали зарабатывать немного денег за выступления. Через два года Элеонора и Стефания по приглашению поехали в Киев работать в оперном театре. Старшая сестра Теодозия, заменявшая им мать, поехала вместе с ними. Три сестры двенадцати, четырнадцати и шестнадцати лет жили самостоятельно и зарабатывали на жизнь танцами. Далее они работали в театрах в разных городах России – Тифлис, Одесса, Харьков, Киев…

Элеонора Береда в возрасте 16-ти лет, Киев, 1872 год

В девятнадцать лет Элеонора обручилась с русским капитаном артиллерийского полка. Она так сильно верила, что встретила свою судьбу, что решила оставить сцену. Свадьба должна была состояться летом в Варшаве. Но накануне свадьбы Элеонора узнала от своего жениха, что он участвовал в подавлении польского восстания. Ничего не сказав, она отослала ему кольцо и уехала. Отвергнутый жених разыскивал Элеонору по разным театрам по всей России, но встретились они только через много лет, когда она была уже замужем. И если бы жених не проговорился тогда, мир не узнал бы своего Гения – Вацлава Нижинского.

Через шесть лет в Одессе Элеонора познакомилась с Фомой (Томашом) Нижинским. Два года Фома добивался Элеоноры, но она отказывала ему, так как считала, что он слишком молод для неё. В итоге Фома попытался застрелиться прямо у неё на глазах и Элеонора дала согласие. Они поженились в Баку, в мае 1884 года, когда Элеоноре было 27 лет, а Фоме – 22 года

Несмотря на молодость, Фома Нижинский был очень предприимчивым, энергичным и умным молодым человеком. Он работал не только первым танцовщиком, но и балетмейстером. Жена оказывала ему большую помощь в его работе в театре и сама была прекрасной танцовщицей. Первые годы их супружеской жизни были очень счастливыми.

В те годы Нижинские работали в антрепризе под руководством знаменитого Иосифа Яковлевича Сетова. Антреприза базировалась в Городском оперном театре в Киеве, а в летние месяцы выезжала на гастроли в Москву, Петербург, Одессу. Уровень постановок и исполнительского искусства антрепризы Иосифа Сетова был очень высоким. Многие знаменитые артисты, в том числе Фёдор Стравинский (будущий отец Игоря Стравинского), начинали здесь свою творческую деятельность. Как известные артисты Нижинские хорошо зарабатывали, кроме того, они давали уроки танцев и у них было много учеников.

Томаш и Элеонора Нижинские в Киевском Городском театре в 1886 году

Через два года после свадьбы в семье Нижинских родился сын Станислав, ещё через два года – сын Вацлав и ещё почти через два года – дочь Бронислава. Рождение детей не прерывало артистической деятельности семьи. Дети рождались во время переездов из города в город или сразу после выступлений на сцене. После смерти Иосифа Сетова в 1894 году, Томаш создал собственную антрепризу. В его труппу входили двенадцать артистов, в основном из варшавского театра «Вельки». Чтобы арендовать театр на лето в Крыму, Томаш заложил все ценные вещи, которые им подарили богатые театралы: золотые портсигары, браслеты, часы, кольца с бриллиантами, столовое серебро. (Принимать дорогие подарки от почитателей своего таланта в те времена было общепринято. Эти дары очень спасали артистов, когда наступало межсезонье и не было работы). Сезон в Крыму прошёл удачно, но с этого времени Томаш и Элеонора больше никогда не работали подолгу в одном театре, ангажементы были короткими – по три-четыре месяца. Семье приходилось кочевать по всей России от Петербурга до Крыма.

Афиша гастролей балета Варшавских Правительственных театров под дирекцией Ф.Л. Нижинского. С участием известной первой солистки г-жи Нижинской и первого танцора (вне конкуренции) Ф.Л. Нижинского. Театр А.А. Багринского. Город Евпатория. 6 августа 1893 года

В таких условиях Элеонора старалась совмещать заботу о семье и работу танцовщицей, что было очень нелегко. Её глубокая привязанность к своим детям создавала напряжённость во взаимоотношениях с мужем и не шла на пользу их артистической карьере. Томаш был вынужден отклонять интересные предложения, так как ему приходилось считаться с тем, что детям необходима комфортная жизнь. По свидетельству Брониславы, что когда Стасик был ещё совсем маленьким, Томаш уже имел такой успех, что его пригласили в Мариинский театр в качестве характерного танцовщика, но предложенное жалование в 120 рублей в месяц было недостаточным для содержания семьи. Позднее Томаша пригласили в Большой театр в Москве, но денег предложили ещё меньше – 100 рублей в месяц. (В частных театрах в это время он зарабатывал 400 рублей как балетмейстер-репетитор и дополнительно 800 рублей как постановщик балетов). Томаш отказался от этого предложения, так как сомневался, что в Большом театре, где были свои балетмейстеры, окончившие Императорское Училище, он получит возможность ставить свои балеты.

Этому свидетельству противоречит Ромола, которая со слов Вацлава утверждает, что по причине польского происхождения и из-за того, что Томаш Нижинский не был выпускником одного из Императорских Училищ, он не смог осуществить свою величайшую мечту – стать артистом Императорского театра и это было трагедией его жизни. Трудно сказать, что является правдой, но видимо Вацлав чувствовал такую сильную зависть со стороны своего отца, когда сам стал артистом Мариинского театра, что сделал такой вывод. А о предложениях Томашу работать в Императорских театрах Вацлав мог и не знать, так как это было ещё до его рождения.

Летом 1896 года одно из Парижских ревю предложило Томашу и Элеоноре выгодный трёхмесячный контракт. Сёстры Элеоноры, жившие в Вильно, советовали ей оставить детей им на воспитание. «У детей будет спокойная жизнь. Они не будут страдать от бесконечных переездов. Позже они смогут поступить в гимназию и получить хорошее образование». Томаш был готов принять это предложение, и дети тоже хотели остаться в Вильно – они очень любили своих тёток и кузин. Но Элеонора отказалась даже обсуждать это. Она не могла расстаться со своими детьми. Чтобы не вступать в конфликт с женой, Томаш с большим неудовольствием отказался от Парижского контракта.

Элеонора хотела жить вместе с детьми оседло и иметь постоянную работу, даже несмотря на небольшие доходы. Томаша это очень злило, так как дети мешали ему и сдерживали его театральную карьеру. В итоге на следующие гастроли, которые проходили в Финляндии, он поехал один без семьи. Там Томаш моментально нашёл замену Элеоноре – танцовщицу Румянцеву, которая стала сначала его любовницей, а впоследствии – второй женой. (Румянцева – сценический псевдоним Варвары Николаевны Пелози. Она родилась в Санкт-Петербурге в семье обрусевших итальянцев).

Как можно понять, мать Вацлава с детства была самостоятельной и очень стойкой, что и помогло ей в дальнейшем пережить предательство мужа и самой воспитать детей. Матерью она была очень любящей и заботливой, но личная трагедия поменяла её личность так, что она начала воспринимать других женщин как опасность. И перенесла этот страх на сына Вацлава, что сильно повлияло на его судьбу. С пятнадцати лет Вацлав начал влюбляться в девочек и мать ревновала его страшно: муж бросил, так и сына уведут! Не дай Бог какая-то записочка или фотография от девочки – ужас! Целовался с девочкой в подъезде (в 15 лет) – караул! Элеонора очень жёстко пресекала эти влюблённости сына и даже в ярости рвала найденные фотографии прямо у него на глазах. Когда в 18 лет Вацлав собрался жениться на танцовщице Марии Горшковой, мать доходчиво объяснила ему, что невеста не любит его, а ищет продвижения в своей карьере. Это оказалось правдой и стало большим ударом для чувствительного Вацлава.

Кроме того, из-за очень нерегулярной помощи Томаша брошенной семье, Элеонора чувствовала себя крайне неуверенно. У неё развился страх голода – она боялась, что однажды её детям и ей самой нечего будет есть. Но ответственность за предотвращение этой ситуации она возложила на Вацлава. Видимо потому, что он остался единственным мужчиной в семье. Стасик был инвалидом. С детства она внушала Вацлаву, что он должен учиться, стать артистом, зарабатывать, содержать семью, чтобы они не умерли с голоду. Должен, должен, должен. Для любого ребёнка такая с детства навязанная ответственность – непосильная ноша, что уж говорить о Вацлаве, с его тонкой душевной организацией. В итоге, повзрослев, чтобы он не делал – он выполнял программу, которую мать записала ему на подкорку – спасал семью от голода, в прямом смысле. Часто это было в ущерб себе, своей личности, но его любовь к матери была безграничной.

Элеонора умерла в Париже в 1931 году в возрасте 75 лет. Ей было суждено увидеть мировую славу своего сына-гения Вацлава, а затем его ментальную смерть, также пережить физическую смерть своего старшего сына Станислава. После того, как Вацлав заболел, мать прожила ещё 12 лет. Последние годы своей жизни она провела в инвалидной коляске, так как из-за диабета ей ампутировали одну ногу. В этот период у неё было много времени, чтобы подумать о своих ошибках, которые она совершила в отношении своего Вацлава: о своей патологической ревности к женщинам, вследствие которой она настойчиво толкала своего «традиционного» гениального мальчика в руки взрослых «нетрадиционных» мужчин, о навязанной ему ещё в детстве гипер-ответственности за благополучие их семьи и судьбу недееспособного старшего брата, о неприятии женитьбы сына, его желания быть счастливым в личной жизни. Воспользовалась ли Элеонора этой возможностью?

Дошкольное детство Вацлава Нижинского

Фактически все биографы, историки балета и авторы статей, когда пишут о раннем детстве Вацлава, позволяют себе подобные заявления: «С детства Нижинский производил впечатление заторможенного, неуклюжего, туповатого малого. Ребёнка с признаками аутизма». Вот так: берут и ставят диагноз. Откуда же взялись эти сведения? Единственным свидетелем, кто оставил воспоминания о дошкольном детстве Вацлава является его сестра Бронислава. Надо учитывать, что мемуары Брониславы Нижинской вышли в свет в 1981 году, то есть до этого о раннем детстве Вацлава вообще не было никакой информации. Есть описание детства Нижинского у Ромолы (её книга была опубликована в 1933 году), но надо понимать, что Ромола написала то, что рассказал ей сам Вацлав, как он сам помнил своё детство. И там тоже нет ничего «такого», за что можно уцепиться «доброжелательным» биографам. (По мере повествования я буду часто обращаться к книге Ромолы).

Вот, как Ромола описывает детство Вацлава: «Их жизнь была бесконечным путешествием. Она состояла из бесконечной езды в карете по полям пшеницы, по широким равнинам, степям, горам и долинам. В дождь и в ясную погоду, днём и ночью труппа двигалась вперёд. Под палящим солнцем, под снежными бурями суровых зим эта героическая маленькая группа артистов медленно прокладывала себе путь по самым глухим и забытым углам Европейской и Азиатской России. Так маленький Вацлав узнал Россию и научился любить её.

У детей семьи Нижинских не было конца интересным переменам в жизни. Они переезжали из города в город, ехали через деревни… Потом перед детьми возникал их временный дом, гостиница или постоялый двор – холодные комнаты с керосиновыми лампами и большими изразцовыми печами, на которых дети любили спать.

С момента приезда на новое место труппа была занята днем и ночью. Артистам приходилось быть ещё и рабочими сцены. Они выгружали сначала реквизит, затем костюмы, имущество труппы и свои личные вещи. Потом начинались репетиции с местными музыкантами… Элеонора старалась держать детей возле себя, в гардеробной или за сценой, считая, что так для них будет безопаснее. Но мальчики каждый раз, когда уставали смотреть на родителей, убегали на улицу или, играя, бегали по театру. Для этих детей взрослые на время танца мгновенно становились рыцарями и принцессами, нимфами и фавнами. Дети не могли отделить реальность от сказки, потому что балеты, которые они видели, казались им реальнее, чем сама жизнь.

Они ели и спали в каком-нибудь углу театральной сцены или в повозке на коленях у родителей. Иногда там, где нельзя было найти гостиницу, они проводили ночи у мужиков в их украшенных резьбой деревянных домах. В пути они видели чудесные страны и города, много племён, много разных обычаев, костюмов, танцев и песен. Песни и танцы всей России были их колыбельными. Маленькие Станислав и Вацлав понемногу подрастали в этой невероятно пёстрой и разнообразной среде».

Вацлав Нижинский в возрасте восьми лет, Санкт-Петербург, декабрь 1897 года

А каким предстаёт маленький Вацлав в воспоминаниях своей сестры? Это крайне гиперактивный, весёлый, смелый, очень общительный, смышлёный, непослушный, изобретательный мальчик с лидерскими наклонностями. В два года он уже хорошо говорил. Во время крещения в Церкви Святого Креста в Варшаве, когда в соответствии с обычаем пастырь похлопал Вацлава по щеке, тот схватил священника за бороду и закричал на всю церковь: «Не смей шлёпать меня!». Этот эпизод совершенно противоречит упорно навязываемому нам образу Нижинского, как безвольной личности с проблемами вербального общения.

Так как семья постоянно переезжает из города в город (Киев, Одесса, Владикавказ, Нижний Новгород, Москва, Вильно и др.), первым делом Вацлав обследует новые места. Подвалы, чердаки, крыши, соседние дворы. Моментально заводит новые знакомства. То он убегает с цирковым фургоном и расклеивает афиши по городу, то прибивается к цыганам и плавает с ними в лодке по реке. Часто он увлекает за собой в опасные приключения старшего брата и младшую сестру. Вацлаву всего пять-семь лет. Родители в ужасе! Ему часто достаётся от отца, но физические наказания в семье стараются не применять. Вацлав обожает лошадей и мечтает научиться ездить на них. Он очарован миром птиц и приносит домой чижей и снегирей в маленьких клеточках, тратя на них все свои сбережения. А как Вацлав любит лазить! Он без конца лазает по деревьям, перепрыгивая с дерева на дерево, ходит по краю крыш. Стоя на карнизе на одной ноге, раскидывает руки как крылья, словно собирается взлететь в воздух. С лёгкостью мухи взбирается по высокому столбу на ярмарочной площади за подарком. Однажды он прыгает с крыши двухэтажного дома на кучу щебня. Катается на верёвочных качелях, застывая на мгновение вниз головой. Страх ему неизвестен. Находясь на верхушке дерева, на качелях или крыше дома, он приходит в состояние особого восторга, рождённого ощущением свободы тела парящего в воздухе. Уже в этом раннем возрасте его физические данные и координация намного превышали обычный человеческий уровень.

И с самого раннего возраста Вацлав начинает танцевать. В пять лет уже состоялся его дебют перед публикой. Позже Вацлав скажет: «Моя мать, возможно, помнит, когда у меня прорезался первый зуб, но вряд ли она вспомнит, когда я начал танцевать». Отец ставит для детей номера для выступлений. Матросский танец, гопак, мазурка. В пять лет танцевальная техника у Вацлава уже такая, что отец говорит, что не каждый взрослый справится. В семь лет Вацлав работает наравне со взрослыми в цирке знаменитого клоуна Дурова. С пяти лет Вацлава начинают учить читать и писать сразу на двух языках – русском и польском.

В семье дети были дружны и очень любили друг друга, хотя Вацлав иногда и задирал Стасика. Броня вспоминала: «Я любила играть с Вацлавом, он был весёлый и изобретательный, постоянно выдумывал новые игры, всегда очень живые, иногда даже бурные».

Вот такой яркий портрет очень незаурядного маленького Вацлава Нижинского в дошкольном возрасте даёт его родная сестра Бронислава. Откуда же тогда появилось: «заторможенный, неуклюжий, туповатый, аутист»? Это совершенно не соответствует действительности. Кто первый запустил эту отвратительную клевету? Но, кто бы это ни был, цели своей он достиг. Ведь именно таким вошёл юный Вацлав Нижинский в историю. И никакие воспоминания сестры уже не смогли смыть с него это клеймо.

Из воспоминаний Брониславы Нижинской:

«Впервые Вацлав Нижинский, которому было всего пять лет, выступил с танцами на публике на Пасху 1894 года. Это было на детском представлении в Одесском оперном театре. Вацлав вместе с братом Стасиком танцевали украинский танец гопак. Сначала они, взявшись за руки, прыгали, очень высоко выбрасывая ноги, а затем быстро крутились поодиночке. Этому танцу научил их отец. Ваца и Стасик имели огромный успех. Под крики „браво“ и „бис“ им пришлось дважды повторить свой гопак».

«Мы готовились к выступлению на детском празднике в кафешантане в Нижнем Новгороде на Рождество 1894 года. Ваца тщательно отрабатывал трудные па гопака, ведь это было его первое сольное выступление. Он горел решимостью не посрамить отца, который славился по всей России виртуозным исполнением этого танца. Гопак Вацлава был первым номером в программе. Ваца был одет в широкие синие шаровары и белую, вышитую красным узором рубашку, подвязанную длинным красным кушаком. На голове была серая каракулевая папаха, которая очень шла ему, на ногах, конечно, красные сапожки. Как высоко он прыгал, выбрасывая ноги вперёд и касаясь их руками, а затем ударяя каблуком о каблук! Как скользил по полу в присядке, всё быстрее и быстрее перебирая ногами! Публика долго аплодировала Вацлаву и он бисировал свой номер. Отец был очень доволен сыном и говорил, что не всякий взрослый танцовщик справился бы с такими трюками.

За гопаком шёл матросский танец, который мы исполняли втроём в одинаковых костюмах: синих брюках клёш и белых блузах с большими матросскими воротниками. На ногах чёрные туфли, на головах бескозырки. Мне было четыре года, Ваце почти шесть лет, а Стасику – восемь лет. Матросский танец имел большой успех, мы повторяли его несколько раз. Каждое новое коленце публика встречала громкими аплодисментами. Когда в конце номера мы подбрасывали вверх бескозырки, ловили их и низко кланялись, зрители кидали нам конфеты, апельсины, игрушки, новогодние подарки. Я была сбита с ног шквалом оваций буквально: с силой брошенная коробка конфет попала прямо в меня и я упала. Так мы собирали «лавры» своего первого сценического успеха.

Последним номером был китайский танец. Мы были одеты в ярко-жёлтые брючки и красные атласные блузы. Чтобы наши головы казались бритыми, мы одели шапочки из розового чулка с прядью длинных чёрных волос. Мы выходили на сцену семенящим шагом. Вацлав был загримирован под старого китайца. Забавное выражение лица и гримасы, которые он делал, очень смешили публику. Во время его соло он высоко прыгал, раскидывал ноги в стороны, а затем поджимал их под себя, одновременно вращая руками и тыкая указательными пальцами в разные стороны. Соло Вацлава имело главный успех». (Вацлав очень хорошо помнил это своё выступление перед публикой и именно его считал началом своей танцевальной карьеры. Об этом он рассказал в своём интервью журналу «T.P.’s Magazine» в мае 1911 года в Лондоне – прим. автора).

«В 1895 году мы приехали на ярмарку в Нижний Новгород. Мы видели фокусников, жонглёров, силачей, но особый восторг вызвал кукольный театр «Петрушка». Много раз мы смотрели своего обожаемого Петрушку. Мы сочувствовали ему, плакали и смеялись. Однажды дома мама, рассердившись на нас, крикнула: «Вы не дети, а Петрушки ярморочные!» Вацлав замер. Он просто сиял от счастья – он был в восторге от того, что его назвали Петрушкой!

В тот же вечер мы устроили собственное представление Петрушки. Вацлав распределил роли: Петрушка – Ваца, Солдат – Стасик, Матрёшка – Броня. Первым, размахивая руками, появлялся Петрушка. Из-за угла дивана выходила Матрёшка. Завидев Петрушку она пугалась, пряталась, но посылала Петрушке воздушный поцелуй. А он протягивал к ней руки. Появлялся Солдат и, размахивая саблей, показывал свою воинственность. Матрёшка возвращалась и, положив руки на плечи Солдату, танцевала с ним. Внезапно появлялся Петрушка. Между ним и Солдатом завязывалась страшная драка, а Матрёшка снова пряталась за диваном. Побеждённый Солдат бежал, а Петрушка-победитель целовал Матрёшку и они начинали танцевать вместе.

Позже мы показывали своего «Петрушку» родителям и знакомым. Взрослые аплодировали и хвалили нас. Когда Нижегородская ярмарка закончилась и мы уехали, мы ещё долго играли в Петрушку, часто исполняя его без зрителей для собственного удовольствия. Таким образом, Вацлав Нижинский первый раз сыграл роль Петрушки в шестилетнем возрасте».

«Летом 1896 года в Вильно у родителей был контракт с цирком Саламонского, где в это время выступал знаменитый клоун Владимир Дуров. Мы с Вацлавом участвовали в его спектакле. В центре арены стоял домик с жильцами. Это были кошки, щенки в шляпках, кролики в юбочках. Я каталась вокруг арены в карете, управляя запряжённой четвёркой собак. Вдруг домик загорался. Прибывала звериная пожарная команда. Обезьянки заливали домик водой из шлангов. Вацлав был трубочистом. Он появлялся на арене с лестницей, одетый во всё чёрное, с каской на голове. Приставив лестницу, он поднимался на крышу и спасал зверей-жильцов. Сначала он сбрасывал на руки Дурову собаку, поросёнка, а потом сам спрыгивал на арену с пушистым белым кроликом в руках. Затем он подбегал к обезьянке-пожарному и выхватывал у неё шланг. Обезьянка забиралась Вацлаву на плечи и они вместе тушили пожар.

Вацлав находился на арене всё представление. Роль трубочиста, героя, спасителя зверей он играл с огромным удовольствием. Дуров брал Вацлава за руку и они вместе кланялись восторженной публике под гром аплодисментов. Работая в цирке наравне со взрослыми артистами, мы были наверху блаженства. На Вацлава эти выступления оказывали огромное впечатление. Возвращаясь домой, он был необыкновенно тих и задумчив, погружённый в раздумья о том, что можно будет добавить или улучшить в следующий раз. В свои семь лет он поражал всех своим творческим подходом к этим выступлениям».

Интересен комментарий более позднего биографа Нижинского и автора книги о нём – Петера Оствальда. Прочитав эти воспоминания Брониславы о раннем детстве Вацлава, Оствальд делает вывод: «При столь интенсивном раннем приобщении к исполнительскому искусству, может случиться так, что другими навыками, имеющими отношение к интеллектуальному и социальному развитию, относительно пренебрегают, и это, по-видимому, было верно в отношении детей Нижинских. Все трое детей были в какой-то степени инвалидами из-за того, что росли в семье, для которой быть на сцене и радовать публику всегда было на первом месте».

Про автора Петера Оствальда и его книге я расскажу подробно в следующих главах, а сейчас хочу просто обратить ваше внимание на то, как можно извратить историю. Прочитав очень трогательные, живые, яркие воспоминания Брониславы о первых выступлениях Вацлава на сцене, о его рано проявившемся таланте и удивительно серьёзном отношении к своей работе в таком юном возрасте, биограф Петер Оствальд делает вывод, а точнее ставит диагноз, что все дети в семье Нижинских были «инвалидами», так как были ограниченно развиты.