скачать книгу бесплатно
– Есть ли профессия достойнее, чем Родину защищать? – спросил Алексей у Феликса. Ветер трепал ему волосы, длинная челка упала на лицо. Он нетерпеливым движением убрал волосы назад. – Не спорю, важно быть доктором или учителем, но, Феликс, жить и знать, что в твоих жилах течет кровь русского человека, христианина и встать на защиту Родины – не это ли смысл жизни?
Феликс восхищенно смотрел на друга:
– Куда ты, Лешка, туда и я.
Когда они вернулись в квартиру, то застали обиженного Петра и решили развлечь его игрой в прятки.
Смеясь, Алексей и Феликс забежали в кухню и спрятались в чулане.
Здесь хранились старые санки, швабры с ведрами, старая ненужная одежда в мешках.
Прикрыв дверь, мальчики затаились в надежде, что Петя их найдет нескоро и они успеют вволю наболтаться. В щель в двери было видно, как в кухню вошли кухарка Люба и торговка молоком – полная молодая женщина. Поставив бутыли на стол и выложив пакеты с творогом, она смотрела, как Люба отсчитывает оплату.
– Хозяйка-то твоя – любо посмотреть: помолодела, повеселела. Девица прям, – заметила торговка, пряча оплату в лиф.
– И не говори, – перекрестилась Люба, – как вдовой стала, так расцвела. До замужества, говорят, так вообще глаз не оторвать было: так хороша была.
И, оглянувшись по сторонам, зашептала, сделав огромные глаза:
– Говорят, сам император Николай, тогда еще цесаревич безусый был, хаживал к ней. Пацаненок-то, болтают, от него.
Алексей замер. Он посмотрел на Феликса, тяжело задышал и решительно распахнул дверь:
– Врешь, дура! Неправда это! Умер мой папка. Врешь, врешь!
Выкрикивая это, он кинулся на попятившуюся кухарку с кулаками:
– Не отец он мне! Дура!
На крики сбежались перепуганные Анастасия Григорьевна и мать Алексея.
Продолжая наступать на прислугу, Алексей пошатнулся и начал оседать на пол.
Вызванный срочно врач обнаружил у мальчика горячку и, прописав микстуры, развел руками:
– Молодой, скоро поправится. Если будут осложнения, то срочно посылайте за мной.
В бреду Алексей постоянно метался, пытался с кем-то драться, заливался слезами. На третьи сутки посреди ночи ему неожиданно полегчало.
Он свесил ноги с кровати и увидел Феликса, спящего на полу на расстеленном одеяле. Феликс моментально проснулся и сел.
– Поклянись, что никому не скажешь, – тихо прошептал Алексей.
– Клянусь! – заверил его друг и, забравшись на кровать, обнял Алексея.
– Ты мне брат теперь, Феликс, – сквозь слезы прошептал мальчик.
– И ты мне…
Когда утром на ослабленных ногах Алексей вышел на кухню, там, ловко подкидывая блины на сковородке и напевая что-то себе под нос, хозяйничала новая кухарка.
Алексей открыл глаза и уставился на мирно качающуюся лампу в купе. За окном стояла ночь. Мчащийся поезд пересек границу Румынии и спешил в сторону Белграда, где так давно и нетерпеливо ждали поддержки и помощи русских братьев.
Капитан взглянул на циферблат наручных часов. Два ночи. Завтра к полудню они должны быть на месте. Послышался гудок машиниста, оповещавший о приближении к населенному пункту.
Сон прошел окончательно, Алексей встал с койки и посмотрел в окно. Темнота. Стекло отражало лишь его уставшее лицо и взлохмаченные волосы.
Тогда, одиннадцатилетним мальчишкой, он часто разглядывал себя в зеркале, пытаясь увидеть сходство с императором. Нет, ничего общего. Конечно же, мальчишка ни разу не встречал Николая II, но он упорно собирал вырезки из газет и журналов и часами разглядывал монеты с изображением царя.
Алексей никогда не распрашивал мать, правда ли то, что сказала тогда кухарка. Он считал неприличным задавать вопросы такого типа и страшно мучился неведением.
Отношения с мамой стали натянутыми, отчужденными. Оба молчали, боясь заговорить друг с другом. Встречась за завтраком, Алексей прятал глаза, а Татьяна Дмитриевна вздыхала и уходила к себе.
Приближалось Рождество.
Однажды утром, проснувшись, Алексей обнаружил у своей кровати мать. Улыбаясь, она протянула ему огромную коробку. Мальчик суетливо разорвал ленты и охнул, увидав большой блестящий паровоз.
Он тут же вскочил с кровати и побежал в гостиную к железной дороге.
Татьяна Дмитриевна, как была – в пеньюаре, – последовала за ним.
Они уселись на теплый ковер и любовались новой игрушкой.
Мать приобняла сына и положила его голову себе на грудь:
– Я знаю, что ты мучаешься, это мучает и меня, поверь. Ты молчишь и ничего не спрашиваешь. И я не знаю, как заговорить с тобой о том случае.
Алексей замер. Татьяна Дмитриевна вздохнула и еще крепче прижала к себе сына:
– Я хочу попросить у тебя прощения. Прощения за то, что так сильно любила твоего отца, что наплевала на все приличия и нравственность. Я была молода, очарована им и забыла обо всем на свете. О его положении, о своей добропорядочности. Господи, как тяжело говорить. Он никогда не мог притворяться. Он был нежен ко мне и добр, но не любил меня. Уже тогда он с ума сходил по своей нынешней супруге. Я это знала и позволила ему любить себя, так как безумно этого хотела. Он не знал о том, что у нашей любви было продолжение. Он не знал о тебе. Я сама порвала нашу связь и упала в ноги Константину, который тогда сватался ко мне. Костя не знал, чей ты сын, но догадывался. Не сердись на покойного, он воспитывал тебя, как мог. Порой суровостью, порой безразличием. Его можно понять, ему было горько от сознания того, что я не полюблю его так, как любила твоего отца. Я очень хотела тебя, но также хотела, чтобы у тебя было имя, чтобы никто не смел тыкать пальцем и обижать тебя… Поэтому я согласилась на брак с Костей.
Татьяна Дмитриевна приподняла лицо Алексея за подбородок и поцеловала заплаканные глаза сына:
– Это наша с тобой тайна, только наша. Понимаешь? Правда может навредить ему и, самое главное, тебе. Служи России, служи царю. Помни о чести, долге и достоинстве. Не важно, кто ты по имени, важно, кто ты внутри…
Глава 4
– Все погружено, Ваше высокоблагородие. Можем продолжать путь, – подпоручик передал Алексею список погруженных в грузовые машины ящиков с продовольствием и отдал честь.
– Все проверил, ничего в пути не потеряли?
– Так точно, все по списку.
Алексей забрался в кабину автомобиля и кивнул водителю:
– Трогай.
Моторы загудели, и караван, состоящий из девятнадцати тяжелых машин, двинулся в путь.
Сербия встретила их скелетами обгорелых домов, заунывным ветром с Дуная и размытыми дорогами.
– Германия славится аккуратностью, Япония – пунктуальностью, Россия – водкой и медведями, а Сербия – грязью, – ворчал водитель, пытаясь вытолкнуть забуксовавшие в дорожной грязи колеса. Утирая пот с лица, он подгонял Алексея, толкавшего застрявшую машину.
Час по разбитой дороге, и многих уже начало выворачивать наизнанку. То и дело останавливались грузовики, замедляя движение колонны. Водители выпрыгивали из кабин и скорчивались над оврагами.
Алексей приоткрыл окно и закурил, осматривая окрестности. Он уже пару раз бывал в Сербии, и всегда его восхищала красота здешних гор. От чистоты воздуха сжимались легкие, а очарование сербок заставляло быстрее биться сердце.
Война стерла с лица земли некогда великую и независимую страну. Оставив лишь обломки домов, трупы на дорогах, ямы от бомб и пустынные деревни. Алексей видел, как эвакуировались жители городов, защитники крепостей, но никогда ранее он не сталкивался с тем, как эвакуировалась страна.
Покинув свои дома и прихватив самое нужное, миллионы жителей ушли в горы Черногории. Босые женщины тащили на своих спинах детей, и уже не важно было, свой это ребенок или сирота. Привязав к поясу веревки, тянули уцелевшее орудие. Остатки армии, истощенные голодом, тифом и долгой ходьбой, падали в овраги или посреди дороги. Те, кто еще находил в себе силы, подбирали раненых и продолжали путь под палящим солнцем. Тысячи сербов нашли свою смерть именно на этой тропе. Над ней кружили горластые вороны. Они выклевывали глаза и возмущенно каркали, когда выбранная ими жертва вдруг начинала шевелиться и, вставая на четвереньки, продолжала путь.
Тянулись телеги с вещами и лекарствами. Подгоняли коз с облезлой шерстью и впалыми боками, в клетках кудахтали куры, позвякивали колокольчиками тощие коровы.
Старухи, замотанные, несмотря на жару, в темные платки, беспрестанно молились, подбирая на дороге плачущих детей, у которых убили отца, и не известно было, где их мать.
Впереди этого обоза, высоко вздернув подбородок, облаченный в поношенные кальсоны и держа двумя руками флаг некогда великой Сербии, шествовал король страны Петр Карагеоргиевич.
Понимал ли террорист Гаврило Принцип, так мечтающий о независимости Сербии, что именно его выстрел в 1914 году и станет началом мирового апокалипсиса, повлечет за собой крах и униженное бегство сербского народа?
Именно сюда и был направлен капитан Горин доставить продовольственную и военную помощь.
На краю оврага сидел старик с босыми почерневшими ногами и усами до пояса.
– Отец, – окликнул его Алексей, – кто тут у вас за главного?
– Король, – равнодушно ответил тот, продолжая смотреть вдаль, – кто же еще, страны нет, а монарх жив еще. А тебе кого надо-то, сынок?
– Вот Его Величество и надо.
– В ущелье ступай, там они. И министры, и король, и военачальники.
Алексей взмахом руки приказал остановить машины и, выбравшись из кабины, двинулся в указанную стариком сторону.
Вдоль каменной тропы сидели мужчины, женщины, старики, старухи. Они безразлично провожали взглядом русского офицера. Шаг Алексея замедлился. Тяжело и грустно было смотреть на обездоленный народ, который под палящим летним солнцем набирался сил, чтобы продолжить путь, найти убежище и, несмотря ни на что, не сдаться врагу, не встать перед Германией на колени. Внимание капитана привлекла красивая молодая сербка. Она сидела на земле и, достав грудь, пыталась накормить кричащего младенца. Очевидно, молока у матери не было, малыш выплевывал сосок и заливался плачем. Прикрываясь светло-русыми длинными волосами, девушка вновь и вновь подносила ребенка к груди и, глядя на красное гневное лицо младенца, тихо плакала. Словно почувствовав посторонний взгляд, она резко вскинула голову и встретилась глазами с Алексеем. Капитан резко развернулся и быстрым шагом отправился к машинам. Сверяясь со списком, он подошел к грузовику под номером шесть и, распахнув задние дверцы, вытащил деревянную коробку.
– Разгружайте продовольствие, – крикнул он зевающим солдатам.
– Но как же, Ваше высокоблагородие, ведь по учету должны передать помощь Его Величеству, – заметил худощавый поручик с нервно дергающимся веком.
– К черту формальности! Не видите, что ли, что они помрут с голода, пока мы условностями заниматься будем. Разгружайте, я сказал!
Алексей подхватил короб и направился к тому месту, где сидела девушка.
Поставив ношу на землю, он камнем поддел крышку и вытащил пачки сухого печенья.
– Тарелка есть? – спросил он у девушки. Та кивнула и достала из баула железную миску.
Алексей высыпал в нее несколько печений, налил воды из фляжки. Сполоснув руку, пальцем зачерпнул получившуюся кашицу и поднес ко рту ребенка. Малыш, учуяв запах еды, моментально замолчал и нежно обхватил палец Алексея пухлыми губами. Капитан молча кормил ребенка и чувствовал, как на него благодарно смотрит мать. Съев добрую половину кашицы, малыш икнул и прикрыл глаза. Сербка схватила руку капитана и прижалась к ней влажным лицом.
Смущенно отдернув руку, Алексей встал. Кормя чужого ребенка, он испытал смешанные чувства радости и удивления. Никогда раньше он не задумывался о том, хотелось бы ему иметь семью, детей и домашний очаг. Его сослуживцы поздравляли друг друга, если у кого-то рождался ребенок. С умилением читали письма жен и ждали отпуска.
У Алексея вот уже более десяти лет был один дом: казарма. Его заботили только выполнение приказа, честное служение императору и слава России.
Когда Алексей окончил военное училище, у Татьяны Дмитриевны обнаружили туберкулез. Врачи посоветовали ей сменить туманный воздух Петербурга на солнечный курорт. После недолгого размышления мать Алексея приобрела небольшую квартиру в Ницце и, живя на Лазурном Берегу, писала письма сыну и любовалась апельсиновыми садами.
У Алексея часто случались романы. Он любил шикарных женщин, восхищался ими, дарил дорогие подарки, а потом с легкостью расставался. Семья, дети – все это ассоциировалось с чем-то обременительным и скучным. А кричащие малыши заставляли его содрогаться от ужаса.
Он прекрасно помнил, как впервые в жизни увидел младенца. Это была Анна.
Тогда Татьяна Дмитриевна, получив радостное письмо от подруги, накупила подарков для новорожденной и, обвесив коробками сына, отправилась в Воронеж.
Все там было ново и интересно Алексею. Тишина деревни, красивые блестящие лошади в конюшнях Зуевых, сладкая малина, которую можно было срывать с куста и сразу есть. Неизгладимое впечатление произвел на мальчика отец Анны – высокий седоволосый генерал. Он сурово смотрел на сыновей, грозя им пальцем, если они слишком шумели или брали старинное оружие, с такой любовью собранное в коллекцию еще дедом Феликса и Петра. Генерал громко разговаривал, громко ходил, громко кашлял, но стоило в комнате появиться его маленькой жене, как Василий Васильевич сразу притихал, смущенно улыбался и, кажется, даже ростом становился ниже. Такая метаморфоза генерала удивила Алексея.
Удивила его и маленькая девочка в колыбели. Он не понимал, почему взрослые так умиляются, глядя на этот сморщенный комок. Девочка неустанно кричала, сердито морща крохотный носик. Сам не понимая почему, Алексей протянул руку и дотронулся до щеки ребенка. Анна удивленно поперхнулась плачем и замолчала, широко раскрытыми глазами глядя на окружающих.
– Можно она и мне сестрой будет? – спросил он у стоящего рядом Феликса.
– Конечно, ведь ты брат мне, значит и Анне тоже, – удивленно ответил Феликс.
Ночью Алексею не спалось. Он ворочался в чужой постели, вспоминал произошедшее за день, взбивал подушку, крепко зажмуривал глаза и вновь пытался заснуть. Потом смотрел на настенные часы, стрелки которых так медленно ползли.
Вдруг он услышал шорох и, сев на кровати, увидел перед собой огромные глаза шестилетнего Петра.
– Ты чего? – спросил он у мальчика.
– Страшно одному, можно я с тобой? – зашмыгал носом Петр, – с мамой Анна теперь, а Феликс смеяться будет.
Алексей кивнул, приглашая мальчика в постель. Тот радостно запрыгнул и, укрывшись одеялом, облегченно вздохнул. Леша лег рядом. Петр, обдавая друга горячим дыханием, принялся рассказывать о разных событиях, которые произошли за время, что они не виделись. Наконец мальчик зевнул и, пообещав Алексею завтра показать новорожденных жеребят, уснул, приобняв друга.
Алексей возмущенно скинул его руку и отвернулся к стене. Свет фонарей с улицы проникал в комнату, и мальчик принялся рассматривать узор на обоях, проводя пальцем по линиям цветов и лепестков.
Петр во сне заворочался, Алексей обернулся, поправил на мальчике одеяло и, неловко приобняв его, крепко заснул.
После передачи продовольственной помощи капитан Горин был направлен на западный фронт, где войска болгар постреливали по русским. Лежа в окопах, болгарские солдаты стреляли в небо или же, внимательно прицелившись, так, чтобы не ранить русского противника. Король Болгарии вступил в союз с Германией. Исполняя приказ монарха, войска схватились за винтовки, но, в отличие от короля, они помнили о помощи русских братьев. Помнили, что живут свободно и счастливо только благодаря русской крови и императору Александру II.
«Наши деды помнят смерти ваших дедов. Политика мешает говорить вам „спасибо“ открыто. Мы не будем воевать против русского брата, но все же не высовывайтесь слишком из окопов. Не дай господи шальная пуля…» Такие записки перекидывали в окопы русских солдат. Те в ответ кидали во вражеские окопы папиросы и мыло.
Алексей прибыл на новое место службы ближе к вечеру. Солнце еще не село, но уже чувствовалась ночная прохлада.
Феликса капитан увидел сразу, и, облокотившись на угол палатки, наблюдал за другом. Голый по пояс, тот подкидывал в костер поленья и помешивал длинной палкой в глубоком котле белье. Котел накренился на хлипких полозьях и брызгал кипятком на огонь. Феликс матерился и кричал кому-то:
– Еще дров тащи да штаны стягивайте.
Феликс был крепким мужчиной среднего роста с широкой сильной спиной, по которой сейчас тек ручьем пот. Его крепкие ноги обтягивали солдатские кальсоны, пшеничные волосы потемнели от пота и курчавились у шеи.
– О суровости подполковника Зуева я, конечно же, наслышан, но обнажать солдат – это уже слишком.
Феликс обернулся и, отбросив в сторону палку, обтер руки о штаны и крепко обнял друга:
