Поезд. Бремя танцора

– Для чего?

– Да все для того же, собственно. На мышах создавать клонов от клонов… Бедные мышки, им не повезло, все время на них наука отрабатывает свои самые смелые идеи…

– На людях гораздо более гуманно, не так ли?

– Давай не будем снова впадать в бесконечные философские дискуссии. Я знаю, что ты об этом думаешь, и довольно. Нас сейчас интересуют вторичные чувства, так сказать.

– Вторичные от чего?

– Возможно, данный термин не совсем полно и правильно отражает суть. Кстати, мне нелегко пришлось доказывать, что смерть была следствием необъяснимой инфекции, и что мое присутствие поблизости ничего бы не изменило. Так вот, клоны, безусловно, способны чувствовать, как и мы.

– Я это заметил.

– Брось свой язвительный тон. Я говорю о том, что теперь у них есть и своя собственная история, и мы уже легко можем наложить эту историю, как амальгаму, на предыдущие переживания, и воссоздать индивид, сложное человеческое существо, которое не просто копия донора, а самостоятельное существо, в некотором роде неповторимое. Конечно, эту «новейшую историю» приходится реконструировать на основе записей, что, кстати, гораздо более точно, чем сопоставление записей мозга с фактами, полученными во время транс-медитации.

– Ну, хорошо, а дальше что?

– Понимаешь, уникальная возможность снова столкнуть наших героев.

– Ты что, хочешь довести беднягу до паранойи? Подкидывать ему бесконечных двойников, которые умирают, но возвращаются вновь? Как на планете Солярис?

– Глупости. Мой двойник – Аня – прекрасно помнит, что произошло в той избушке. Кроме минуты смерти, разумеется. Тут сказочка у меня придумана, уже полностью освоена её сознанием, клиническая смерть и чудесное воскрешение. Минуты перехода в бесконечность изящно прикрыты амнезией, да это же детали, мне кажется, у неё какое-то чувство возникло к этому Александру, это же возможность вытащить его наружу, освежить новыми красками. Имей в виду, я только с тобой этим делюсь.

– Сдается мне, у тебя мания величия. Ты что, Калиостро, который пытается отыскать формулу любви? – взгляд из-под очков был не просто неодобрительным или издевательским, он был презрительным, но Реутов, уже давно расхаживающий по кабинету крупными шагами, его не замечал.

– Опять ты меня не понимаешь. Я хочу, чтобы моя подопечная ощутила полноту жизни, всего-то.

– Давай на этот раз без меня. Я чувствую вину, что до сих пор ничего ему не объяснил, вообще, чувствую себя очень гнусно, вспоминая о той роли, которую мне навязали. Давай как-нибудь без меня.

– Да все продумано уже. Настоящая Аня едет с ребенком на каникулы в ваш город, наша Аннушка поедет туда же. Думаю, при наших связях с соответствующими службами мы отследим момент, когда они договорятся встретиться. Тут опять театральный трюк с подменой актрисы в последний момент.

…Вечером Борис долго ворочался на своем диване в гостиничном номере. Позвонить или не позвонить? Тогда придется объяснять свое долгое молчание. Где гарантия, что он мне поверит? Номер, безусловно, прослушивается, могут оборвать на полуслове. Какой же я трус! Сколько напыщенных фраз я сказал ему за ту ночь, и все это оказалось лишь маской, прикрывающей собственное бессилие перед непреодолимыми обстоятельствами.

…Конечно, меня жёстко прижали. Положили показания свидетелей, что в ту ночь, когда разбилась Татьяна, я был мертвецки пьян, якобы меня видели перед этим, соответственно, уголовное дело обеспечено. Стать мучеником я не захотел.

И, что сейчас? Сижу в этой столице, выслушиваю этот бред о беспредельных возможностях человеческого ума двигаться вперед. Конечно, мне дали возможность заниматься своим делом и продолжить работу над диссертацией. В моей больнице это было просто невозможно. Сделка с совестью. Или нет? Я ведь не знал, что это было все продумано и подстроено, я честно пытался исполнить долг врача. Я сокрушаюсь о том, что не могу в себе найти силы, чтобы сказать правду. Может, Александр сам обо всем догадался? Из телефонного разговора с Аней, который состоялся сразу после всех событий, очевидно, что он не поверил ни слову. Возможно, ли предположить, что у него творилось в голове в этот момент? Но счёты с жизнью он не пытался свести, значит, кризис пережил.

И все-таки нужно его как-то предупредить. Но что я ему скажу, вот это Аня, а это – не Аня? Гена вряд ли расскажет мне все детали операции, может, эти откровения – очередная проверка на благонадёжность? Много ли будет толку от моего импульсивного порыва?

Глава 10

Саня, как упрямая лошадь, впрягся в работу, последний месяц года всегда бывает особенно напряжённым. Разборы первоочередных дел с начальником, бесконечные бумаги, взывающие звонки пользователей, терпеливое разъяснение элементарных истин, снова бумаги, и так бесконечно, некогда посидеть нога на ногу за чашкой кофе, красные от монитора глаза, першение в горле от повсеместной ОРВИ, расслабленное пятнадцатиминутное чтение по вечерам, звонки, объяснения с родителями, общение по выходным…

Мокрое прикосновение косо летящего снега, невнятные очёртания домов в фиолетовой дымке утра, озабоченные лица прохожих, переполненный автобус, настойчивая, сквозь дремотную завесу, просьба кондуктора оплатить проезд. Медленное сползание в рабочий ритм дня… Наконец-то пятница, иллюзия законченности деятельности на этой неделе. Саня с неудовольствием отметил, что сегодня предстоит длинный список дел, и времени может не хватить.

Он сидел в приёмной директора, в ожидании очередного совещания. Молоденькая, недавно принятая на работу, секретарша перебирала в сотый раз свои бумаги и поглядывала на часы. Телефон звонил с интервалом в пять минут. Неожиданно она передала ему трубку:

– Александр Сергеевич, Вас.

– Меня? – удивленно приподняв правую бровь, как бы пытаясь включиться в смысл происходящего, переспросил он.

– Да-да, Вас ищут уже везде, видимо, срочно.

– Да, слушаю.

– Саша, привет, дорогуша! Это Аня. У меня тут выпал свободный вечер, можно, я зайду?

– Прямо сегодня? Я не знаю, когда я освобожусь, очень много работы. А ты вообще, какими судьбами в нашем захолустье?

– Да приехала к родителям, погостить.

– А Маша?

– Знаешь, она уехала в зимний лагерь. Так я зайду?

– Ну, попробуй, предварительно позвони, чем чёрт не шутит, может, и дома буду часов в семь-восемь.

– Хорошо, не отвлекаю. До встречи!

– Пока-пока.

Странный звонок, он уже начал выруливать из непонятной ситуации, смирился с тем, что его приключения в поезде остались загадкой. Может, сегодня всё разъяснится? Что ж, посмотрим…

Смешно, но он действительно пришел домой к восьми часам. И сразу с порога услышал настойчивый звонок.

– Ты дома? Я буду минут через двадцать. Хорошо?

– Хорошо. Только не пугайся, у меня тут маленький беспорядок.

– Что я, беспорядков не видела? Главное, чтобы в голове был порядок.

Она пришла, благоухающая какими-то свеже-морозными духами, в роскошной песцовой шубке, улыбающаяся и помолодевшая.

– Ну, здравствуй, что ли…

– Проходи. Раздевайся.

– А шубу ты у меня не примешь? Куда же подевались твои хорошие манеры?

– Э… Видимо, с утра не загрузил как основную задачу.

– Это должно быть по умолчанию.

Нет, шутит она также. Как настоящая Аня.

– Виски, коньяк?

– А у тебя ещё и содовая имеется?

– Вообще говоря, ни первого, ни второго, ни третьего.

– Зачем же предлагаешь?

– Традиция.

– Вижу, ты ничуть не изменился. Кстати, хотела спросить, о том нашем разговоре. Ты так и не перезвонил.

– Ты пришла спросить, что я имел в виду? Считай, что это издержки напряжённой работы.

– Не думаю, ну, да ладно. Наливай.

– Так сразу? Расскажи мне, как Маша.

– Учится, почти на одни пятерки. А я тут сильно болела.

– Сочувствую. Хорошо, сейчас гляну, что завалялось в холодильнике.

– Ты так не беспокойся, помнишь, как раньше? Поджаренный хлебушек, и нам было хорошо, – она вопросительно взглянула.

– Хлебушек, говоришь. Три корочки хлеба, может, и есть, – озадаченно пробормотал он, отправляясь на кухню.

Чёрт бы меня побрал с этими галлюцинациями! Кажется, это настоящая Аня. А та, что умерла в избушке, её фантом? Но взгляд я не мог перепутать. Ничего не помню, о чем мы с ней говорили. Тогда я был абсолютно уверен, что она настоящая. Нет, все-таки пора вести уже какой-то правильный образ жизни, может, мне вообще те события приснились? Надо ещё что-то спросить, не знаю, как ещё проверить…

– А гитара все та же, – тихо перебирая струны, Аня сидела в кресле, откинувшись назад.

– Да, все та же.

– Сыграй мне что-нибудь. Помнишь, ты мне сочинил мелодию.

Саня вздрогнул. чёрная грива волос, карие глаза, меняющие свою насыщенность от освещения. Он почувствовал тёплую волну, поднимающуюся в его груди от ощущения, что перед ним сидит человек, роднее которого не бывает. Её взгляд был прозрачным, словно он смотрел на песчаное дно лесной речки. Янтарные переливы слегка колышущейся водной глади. Губы чуть сжаты, будто боятся раскрыться в улыбке. Правая рука замерла над струнами. Молчание. Энергичное встряхивание головой с откидыванием пряди упрямых волос назад.

– Ну, я не настаиваю, если ты не помнишь.

– Отчего же, – глядя ей в глаза, он взялся за гриф рукой и медленно потянул гитару на себя.

Больше не смотреть на неё. Всё уже давно прошло и заросло былью. И не к чему всё это. Он сосредоточенно нащупывал аккорды, пальцы после долгого перерыва не хотели изображать виртуозную игру, где-то сфальшивил, где-то позабыл.

– Неважнецкий нынче из меня музыкант.

– Спасибо. Ну, так нальют в этом доме или нет?

– У меня только водка.

– Тоже неплохо. Давай выпьем за то, чтобы у нас в нашей жизни все было хорошо. И у тебя, и у меня, – ему показалось, что глаза её повлажнели.

Но расспрашивать не хотелось. Золотое правило в общении – человек должен сам захотеть поделиться болью. Или, наоборот, подальше её запрятать, не раскрывая, просто болтая ни о чем.

– Помнишь, ты когда писал, выгонял нас с Машкой гулять, мы обычно гуляли, заходили к куче знакомых. А потом ты удивленно поднимал бровь и спрашивал, почему мы так быстро вернулись?

– Помню. Ань, у нас сегодня вечер воспоминаний?

– Ты всегда был толстокожий, но мне казалось, что ты изменился. Хотя, последний месяц показывает, что не слишком. Ну и пусть. Все равно я рада тебя видеть, – улыбнувшись одними глазами, она выпила разбавленной соком водки.

– Сильно не увлекайся, ты ведь раньше водку не пила?

– Всему научишься. Ой, опять я вспомнила, ты мне говоришь, что тебе надо писать, ты не можешь не писать, а я, как идиотка, мол, питаться-то, чем будем, строчками твоими, что ли… Ты прости меня, я тебя совсем не понимала.

– А сейчас стала понимать лучше?

– Вот, ну, когда ты, Саша, исправишься! Я с тобой серьёзно, а ты…

– И я вполне серьёзен. Просто время такое – шутить. Иначе можно сойти с ума.

– Хорошо, включи музыку. Я хочу просто посидеть и послушать музыку, если ты не возражаешь.

– Да нет, сиди, разумеется.

– А, может, потанцуем? Просто как старые друзья?

Потанцуем-потанцуем, думал он, разглядывая её сиреневое платье, которое она по-девически одернула. Странно, хоть он и подтрунивает над ней, она не тяготит его своим присутствием. Как два школьника, отстранившись друг от друга, под невыносимо ностальгическую мелодию. Легкий флюид? Пульсирующие токи побежали по руке. В конце концов, можно и приблизиться. Знакомая и неизвестная, забытая и неповторимая. Кажется, он подпал под влияние минуты.

– Аня, знаешь, ты будешь смеяться, я в тебе сомневался.

– Как это?

– Ну, это долгая история, я тебе как-нибудь расскажу. Думаю, сейчас не время. Ты по-прежнему хорошо танцуешь.

– Спасибо. Сегодня вечер обмена любезностями.

– Молчи, – он откинул волосы и поцеловал её в шею.

Она замерла. Запах духов окутывал сознание. Одна рука обнимала всё крепче, другая рука, сцепившись с её рукой, как бы преодолевала сопротивление. Он почувствовал, что её колени начинают дрожать, первое легкое касание губ, грубое сжатие и новая попытка. Прерывистое дыхание, полное бездействие логики…

И вдруг она слегка оттолкнула его.

– Погоди, погоди, я не могу так сразу.

– Хорошо, конечно, давай погасим свет.

– Ну вот, Анна Владимировна, теперь Вы все слышали собственными ушами. Теперь Вы понимаете, почему мы Вас остановили, когда Вы выходили из подъезда?

– Только в общих чёртах. Вы ещё ничего толком не объяснили.

– Объясняю, – Реутов расхаживал по комнате в своей обычной манере, – Аннушка, которая Вас… замещает, так сказать, ни в чём не повинное создание. Но действует она по своей воле. Конечно, она не знает, что она вовсе не человек, и все, что, как она думает, она помнит, всего лишь копия Вашей памяти, с некоторыми доработками. Но ничего страшного не произошло, поверьте, Вам ведь абсолютно безразличен Юферов?

– Да собственно…

– Уж извините великодушно, что мы Вас использовали. Знаете, теория теорией, а практика даёт подчас неожиданные результаты. Впрочем, я сам собирался сегодня рассказать это Вашему бывшему мужу. Думаю, результаты, которых мы достигли, вполне удовлетворительные. И я хочу, чтобы Вы при этом присутствовали, так сказать, живое доказательство, ведь он Вам не поверил прошлый раз, помните, Вы ему звонили из Москвы?

– Да, конечно, помню. Такое впечатление, что вы это помните даже гораздо лучше.

– Работа такая, – сардонически улыбнулся Реутов.

…Саня задумчиво курил на кухне. Аня вышла из ванны в полотенце, и он только сейчас заметил след на ключице.

– Что это у тебя?

– Подключичный катетер был. Недавно убрали, ещё долго будет видно.

– А зачем?

– Я тебе говорила. Ты не обратил внимание. Я болела. Даже хуже – едва выкарабкалась после той нашей поездки. А ты даже не поинтересовался, что со мной стало. Я спрашивала про тебя в бреду, говорят.

– После… поездки?

– Что ты так на меня смотришь? Ну, помнишь, «террористы», которые нас быстро отпустили, я ещё кашляла. Говорят, я почти умерла. Ты не подавился?

Саня закашлялся. Опять все возвращается. «Мумия возвращается». Придёт же в голову! Кто же Аня настоящая? Почему я ничего не помню, амнезия проклятая, меня, может, тоже с того света вытащили? А существую ли я вообще? Или она распадается на нейтрино и снова возникает в неизменном виде? Или их тут целая серия, запасных кукол? Мысли его прервал звонок.

– Алло, это Юферов Александр Сергеевич?

– Да…

– Это Азаровский. Борис.

– Очень рад. Вернее, ужасно удивлён.

– Александр, извините за нескромный вопрос, вы сейчас не одни?

– Вопрос в двенадцать ночи действительно нескромный. Нет, не один.

– Не Аня ли, случайно, в гостях?

– Случайно, да. Послушайте, Борис, я устал от всех этих спектаклей, объясните, наконец, что происходит!

– Именно поэтому я и звоню. Хотя, видит Бог, с большим опозданием. Дело в том, Александр, что Вы влипли в довольно грязную историю.

– Сейчас расскажите, что некий маг решил провести надо мной эксперимент.

– В точности так.

– И кто этот добрый Гудвин?

– Увы, не Гудвин, и не добрый. Это мой однокурсник, я Вам про него рассказывал. Вообще, можно я сейчас приеду? Это длинная история, только вот не знаю, как быть с Аней.

– Нет уж, увольте, я хочу спать, в поезде Вы меня грузили религией, сейчас рассказываете про колдовство и прочую дребедень. Я очень устал, у меня была дикая неделя, имею я право отдохнуть от Ваших посягательств на мое личное пространство!

В трубке раздались короткие гудки, оборвавшие голос Бориса на полуслове. С озлоблением бросил Саня трубку. Психушка, а не дом. В дверь настойчиво постучали. Потом ещё раз.

– Аня, ты не назначала никому ещё одно рандеву в моем доме?

– Нет… Кто это звонил?

– Кстати, ты его должна помнить, Борис Маркович, он тебя даже пытался лечить.

– Да-да, помню… Хотя и смутно. Такой худой, в очках?

– Именно. Аня, ты извини, у меня в голове все слишком перепуталось, я пойду прилягу. Стучать, кажется, перестали, осознали, что это просто неприлично. Будем как в «Иронии судьбы» – не открывать дверь. Если это только не Ипполит, или муж твой.

В дверь забарабанили с новой силой.

– Чёрт!!! В современных условиях можно ожидать, что её просто подорвут, если мы не откроем. Кто там, прекратите стучать, соседи сейчас выглядывать начнут!

– Открывайте!

Саня посмотрел в глазок и узнал Реутова. Открыл дверь и отступил назад. Перед ним стояла Аня. С заплаканными глазами и шмыгающим носом. Бирюзовый шарф, распахнутая дубленка, растрепавшиеся волосы. Он обернулся в сторону кухни.

– Я сейчас.

Быстро схватил халат и открыл кухонную дверь. Нет, Аня, с которой он вчера встретился, по-прежнему сидела, завернувшись в полотенце.

– На, надень на себя.

– Ах, вот ты какая, иллюзорная копия моя! – Аня протискивалась на кухню, но замерла на пороге.

С минуту они смотрели друг на друга. Саня стоял между ними, как будто ожидая, когда кто-то будет в нокауте и можно будет начать считать. Тут настоящая Аня резко развернулась и пошла в комнату. Оттуда послышался вопль.

– Да ты ещё и шлюха! Спасибо Вам, Геннадий, теперь насчёт моего бывшего супружника у меня не осталось никаких сомнений.

– Давайте, объясним ему, он ведь как истукан стоит.

– Пусть стоит. Хорошо, я взбудоражена, объясняйте сами.

– Александр, вот это, – широким жестом указывая в сторону Ани, – Ваша настоящая бывшая жена. Каламбур получился. Бывшая жена, реальная, так сказать. А вот это, – жест в другую сторону, – её двойник, или – просто клон. К сожалению, мы не сообщили Вам об этом раньше, но тогда бы не было чистоты эксперимента. Приношу свои извинения.

– И-з-ви-не-ни-я?! – разделяя звуки, почти прокричал Саня. – Да Вы… Подонок! Вон из моего дома! Нет, я Вам сначала морду набью, иначе не успокоюсь, – с этими словами он кинулся на Реутова, но тут его удержали крепкие руки двоих сопровождающих.

Саня вырывался, но тщетно. Ненастоящая Аня не произнесла ещё ни слова. Она смотрела на завязавшуюся борьбу, и её зрачки расширялись. Среди всей этой возни громко взвизгнул её срывающийся голос:

– Кто мне объяснит, что такое клон?!!!!!!

– Это человек, полученный из клетки другого человека, – поправляя съехавший галстук, ответил Реутов.

– Но человек?

– Видишь ли, эти вопросы до конца пока не исследованы. Теоретически – да, но практически… Это все находится в глубокой тайне от общественности. Но наш эксперимент доказал, что клоны – существа, способные чувствовать, а это, может, самое главное…

– Существа?!!!! Саша, я СУЩЕСТВО?

– Нет, конечно. Нет.

– Но ведь он мне был как отец. Он ведь со мной много занимался, много рассказывал, я его уважала, а сейчас он говорит, что я существо. Она – человек, а я просто её двойник, у меня нет ничего своего, её волосы, её глаза…

– Мало того, сейчас я могу сказать и об этом. То создание, с которым Вы ехали в поезде, была тоже не Аня. А вот Аннушка, которую вы лицезреете сейчас, она и вовсе третье поколение Вашей реальной Ани.

– Подонок… Ради своих экспериментов ты позволил ей умереть!!! Мерзость какая!

– Пожалуйста, утихомирьтесь, все-таки зрителей не так много, ночь, сами просили, все делать как можно тише.

– Так я уже вторая копия? Поэтому ты так странно на меня смотрел. Саша, я все это слышу в первый раз. Я ничего не знала, поверь! – их глаза встретились.

И тут Саня с удивлением ощутил, как на его щеке образовалась предательская борозда от слезы. О Господи, давайте плакать будем. Навзрыд, чтобы все видели. Вот всё и выяснил, легче стало? Лучше бы этого ничего не было, лучше бы я никогда не садился в этот дурацкий поезд, не встречал Аню-два, Аню-три, сколько у них там ещё было домашних заготовок. Как там, «невозможно импровизировать, ничего сначала не продумав», а тут все просто, без вариантов, подбрасывают куски правды, как шакалу остатки добычи, жуй, не подавись правдой-то. Игрища, игрушки…

Аня-три стояла у балкона, взгляд её блуждал. Первая истерика прошла сама собой. После первых бурных эмоций наступила тишина – минутная, длинная, сопровождаемая только вздохами. И вдруг она вырвалась из оцепенения как разогнувшаяся пружина. Ломая ногти, сорвала она шпингалет и открыла первую балконную дверь.

– Прощайте, я не хочу мешать вам всем жить, людям!

– Стой!!! Да отпустите меня! – заорал он. Была открыта вторая дверь, нога перешагнула порог.

– Аня, стой!

Балкон он застеклить не успел, восьмой этаж… Он представил распростертое тело и красную струйку крови, запекшуюся около уголка рта, закатившиеся глаза, полуоткрытые губы… Нет, нет, он посмотрел на свои руки, и ему померещились пятна крови. Сквозь открытую дверь он увидел, что она замерла в нерешительности, не зная, на что бы залезть, чтобы шагнуть в последний полет. Кажется, сообразила, что это ни к чему. Можно просто сесть и спрыгнуть. В четыре прыжка он достиг балкона и схватил её одной рукой за запястье. Другой рукой обхватил шею и с силой потянул на себя. Они упали вместе, Саня едва успел вытянуть руку, чтобы не стукнуться головой.

– Я… хочу… чтобы … ты … жила…

Они одновременно оглянулись назад, но увидели только край бирюзового шарфа, а его хозяйка уже скрылась из вида.

Январь 2002 г.

Бремя танцора

Повесть.

Любые совпадения случайны.

Памяти рано ушедших ровесников

1.

Лето не кончалось. За окном был август, а солнце по-прежнему было обжигающим, и в душном кабинете, несмотря на все кондиционерные ухищрения, Александр Евсеевич не чувствовал себя защищенным от неприятных ощущений липкости и влажности. Он был уже немолодым человеком, и затяжное лето не вызывало у него радостных эмоций, как прежде. Он сидел, то и дело обтирая лоб влажной салфеткой, вяло пролистывая подшивку газет за то время, пока он был в отпуске.

В театре ещё не было обычной суеты, звонков, обсуждений, и можно было бы только мечтать о некоторой передышке перед началом сезона. Если бы только не эта выматывающая жара, раскалённый асфальт живущего по своим законам мегаполиса, боли в сердце по утрам и вечные семейные дела… Александр Евсеевич шумно вздохнул, открывая последний номер. В дверь деликатно постучали.

– А, проходите, проходите, как дела?

В старомодный, консервативного вида кабинет, украшенный какими-то безвкусными вазочками на высоких до потолка стеллажах, бодро зашел молодой человек лет тридцати пяти. Во всей его внешности нельзя было бы найти какого-то изъяна, и одежда была безупречно чистой и выглаженной, на белой, спортивного вида, рубашке ни намека на тридцатиградусную жару. Но не было в очёртаниях чего-то такого, что цепляет глаз, и не было в манере того, что откладывается в памяти.

Есть люди, которых запоминаешь по родинке на щеке, или слегка искривленному носу, или особому умению улыбаться, приподнимая верхнюю губу, или по смешной привычке теребить ухо. Посетитель выглядел как сама безупречность – и одновременно безликость. Он ловко подвинул стул и приготовился слушать.

Разумеется, Александр Евсеевич был таким человеком, что ему нужны были слушатели. Работа администратора предполагала выдачу коротких и четких команд, а в дискуссии с творческой интеллигенцией он предпочитал не вступать. Не потому, что ему не нравились эти люди, с которыми он проработал всю жизнь. Иногда ему казалось, что он имеет право на авторитет, уважение, почести – ведь он долго, честно, добросовестно служил русскому искусству, как он любил повторять на банкетах. Тем более, городское начальство всегда ценило его заслуги. Впрочем, сейчас Александр Евсеевич был прост и демократичен. Посетитель взглянул мельком на стол.

– Видели уже это?

– Да, только что прочитал. Знаешь, даже немного жалко этого парня, как его там звали-то… Баскаев Лёня…да, помню я его. Всего ничего пожил.

– Зато как пожил. Он тут в городе нервов всем потрепал.

– И не говори. С другой стороны – есть у молодежи тяга к искусству! Вот только к какому искусству. Возьми вот этого Баскаева. Сколько он этим современным танцем занимался? Лет пятнадцать, не меньше. Все хотел что-то доказать… Кстати говоря, его я уважал немного больше, чем Сурковского – помнишь, в прошлом году убили?

– Как не помнить.

– Да…Тот вообще был… Стыдно сказать, что на сцене вытворял. У меня жена с дочками ходила на спектакль, так выскочила как ошпаренная. На меня кричала – куда, мол, детей заставил привести. Сплошная эротика. А по названию не скажешь – сказка и сказка. В общем, классика остается классикой. Конечно, босоножка Айседора не дает покоя этим юным и смелым дарованиям, да… Хотят все чего-то. На Запад смотрят. Разве есть что-то лучше русского балета?