Черная осень

– Ох ты ж…

Прасковья поверила безоговорочно. Бывало такое, она слышала. Еще как бывало… страшные времена настали, ох, страшные…

– Мы смогли сбежать. Но сестру ранили.

– Творец Единый!

– Сама понимаешь, лекарь нам нужен, а вот показываться людям не хотелось бы. Искать нас будут…

Прасковья прикусила губу. Дело оборачивалось другой стороной. Тора приехала, да и уедет, а ей тут жить.

– Может, сможешь показать, где лекарь живет? Я с ним сама договорюсь.

– Как не смочь, тора.

– Еще мне кое-что прикупить понадобится. Сможешь купить и принести?

– Смогу, Яна.

– Так и договоримся.

Яна выложила на стол несколько бумажных купюр, при виде которых глаза Прасковья жадно блеснули. Жалко девушке не было.

Крестьянская изба…

Хибара, она же халупа, разделенная на две части большой русской печью. Пара лавок, пара сундуков… Занавеска между двумя частями, убогая утварь на столе, прялка старая, Яна такую только в музеях видела. Потолки низкие, головой задеваешь, а ведь она невысокого роста. И то – зимой высокие потолки поди протопи! Нищета… гольная, кондовая и истовая. Страшная нищета.

Дети…

Глазенки с печи поблескивают… страшно им. И Яне было бы страшно.

Шанс выжить она им даст. Хоть и не слишком большой… Господи, если ты есть! Тебе на это смотреть не совестно?!

Ладно еще взрослые – мы сами с собой такое делаем, что иной маньяк от зависти заплачет. Но дети?! Им-то это за что? За грехи родителей?

Знаешь… а родителей спросить не хочется? Да любая нормальная мать пузом по колючей проволоке проползет, лишь бы ее ребенку хорошо было.

Ладно. Через год она в гостях у Хеллы окажется – вот и поинтересуется. А пока…

– Проводишь к лекарю?

– Да, конечно, Яна. Только… Вот ежели кто увидит…

Соображала Прасковья быстро. Действительно, баба в кожанке. Но и надевать платье, до которого дотронуться-то страшно было, такое оно ветхое…

Яна покачала головой.

– Нет. А если так? Скажешь, мужик приходил из леса?

Она чуть ссутулилась, поменяла походку, заправила волосы под фуражку, которую взяла в качестве трофея… надо отрезать эти лохмы, только мешаются!

Прасковья пожала плечами.

– Попробовать-то можно… скажу, молодой парень, лет шестнадцати, едва бриться начал.

– Вот-вот, – кивнула Яна. – Пойдем? Только задворками как-нибудь… у вас кто лекарь-то?

– У нас их двое. Фершал есть, только он во все дни пьяный, и травница есть, бабка Зюха. Вот к ней, может…

Яна подумала пару минут, покачала головой.

– Давай с фершала начнем. Если он пьяный, так, может, и меня не вспомнит?

– Ох, может и так быть, тора. Можно дойти, заглянуть…

Яна медленно кивнула.

Да, так лучше всего. Травница – это хорошо, но ей надо вынуть пулю, промыть рану, еще и антибиотиком хорошо бы… вы себе как это представляете?

Инструменты нужны и навыки. Ладно, навыки у Яны были, все же лесничество – это не женский монастырь. И пальба бывает, и зверей лечить доводилось, и пули вынимать.

Сможет, но дайте инструменты! Обезболивающее, хоть какое. А в идеале – и обеззараживающее. На антибиотик Яна не рассчитывала, но ведь справлялись же… плесень, паутина… чем там еще?

Эх, избаловали нас пенициллином.

Рука-то не дрогнет. Но ведь мало пулю вынуть, надо еще и человека вылечить. А если в дороге, в пути… без толку. Разве что измучает девчонку – перед смертью.

Ладно, об этом она еще подумает.

* * *

Прасковья село знала. Яна шла за ней, стараясь сделать походку максимально приближенной к мужской. Но – тишина.

Оно и понятно, осень, вечера короткие, ночи темные, а работая на земле, не больно-то нагуляешься. Крестьяне сон ценить умеют, Яна знала.

Дом фельдшера был немногим лучше, чем у Прасковьи. Чувствовалось, что живущий здесь человек крепко выпивает. И давно.

Ни скотины, ничего…

И от дома сивухой несет…

Прасковья с Яной не пошла. Девушка толкнула дверь, сморщила нос от запаха сивухи – уже концентрированного.

Фу!

Несколько пустых бутылок на полу. Да не поллитровок, а таких… Как бы не трех-пятилитровок. Эх, сюда бы фонарик. Ее любимый, налобный, а не эту дурацкую лучинку.

Но – выбора нет.

Яна сунула лучину в поставец, осмотрелась… Так, ей нужны инструменты. Не пропил же этот гад свое добро? Или… Да нет, Прасковья бы сказала…

После недолгих раскопок черная фельдшерская сумка нашлась в сундуке.

Тело фельдшера нашлось рядом с сундуком. Именно что тело – человеком ЭТО назвать можно было с большой натяжкой. Яна сморщила нос и принялась проглядывать склянки, найденные в том же сундуке.

Лауданум…

Хорошая штука, только дозировку Яна не знает.

Берем.

Карболовая кислота!

Кажется… ага, что-то Яна помнила. Биолог – он ведь и химию сдавать должен. А химия… фенол, он же карболовая кислота, использовался для дезинфекции.

Карболка отправилась в мешок.

Мародерить – так по полной программе!

И вообще… она даже не мародерит. Фельдшеру честно были оставлены несколько банковских билетов крупного достоинства. Если не пропьет – новый инструмент купит.

Травница так и не нужна будет.

Яна довольно улыбнулась – и покинула гостеприимный дом фельдшера.

Глава 4

Топчут песок и глину страннические ноги

Прасковья шла за девушкой и пыталась решить сложную моральную проблему.

Денег хочется.

У торы деньги есть. А у нее – нет. Зато дети есть… А вот если торе, к примеру, камнем по голове дать?

Искушение было очень большим. Очень…

Но…

Легко ли это? Убить человека?

Да еще такого, который тебе в глаза смотрит, на равных разговаривает… не было в Яне ни высокомерия, ни наглости. А вот хорошее отношение как раз было…

И кроме того…

Прасковья подумала, что это будет не так-то легко. Судя по движениям, по оружию на поясе…

Ох, не просто так оно у торы завелось. И в ее истории все не так гладко…

Нет уж.

Лучше, от греха подальше, не трогать эту опасную женщину. И целее будешь. Деньги – это, конечно, хорошо, а только вопросы у односельчан и так возникнут. И откуда, и чего…

Нет, не сможет она, да и ни к чему такое.

И Единый накажет…

Словно почувствовав взгляд и мысли спутницы, Яна оглянулась. Блеснули в улыбке белые зубы.

– Спасибо тебе, жама. Может, мы больше и не увидимся. Но если останусь рядом – загляну завтра ночью.

– Что вам нужно будет, тора?

Яна подумала пару минут.

– Жаропонижающее. От горячки, от лихорадки… травы. Может, провизии на дорогу.

Яна подозревала, что пока у нее нет выбора. Можно бы попробовать ехать вперед, но…

Сейчас глубокая ночь. Пока она отоспится – утро, а то и день. Пока пулю вытащит, пока рану обработает… да, промедление – плохо! Но… ладно, даже если она с рассветом это сделает, все равно им с Нини надо прийти в себя и поспать. Поесть…

Яна кивнула своим мыслям. А потом вытащила еще несколько купюр. Кажется, там и больше получилось, чем пятьдесят рублей… ну да ладно!

– Что-то поесть в дорогу и травы для лечения. Хорошо?

– Да, тора.

– И – молчание.

Прасковья медленно опустила глаза. Об этом тора могла и не говорить.

Она пришла да и ушла, а Прасковье здесь жить. Если кто узнает…

Если узнает…

Страшно!

Да и деньги… По деревенским меркам то, что ей дали… это много! Очень много. За такое… Молчать надо!

Крепко молчать!

А травница…

А что ж не сходить? Сказать, что у нее что-то спину ломит или…

Травница тоже молчать будет. Дуры травницами не бывают, они вообще долго не бывают.

– Я ждать буду, тора.

– Яна. Просто – Яна.

Кто кого провожал до околицы? Яна – Прасковью? Прасковья – Яну?

Женщины старались не привлекать к себе внимания. Прасковья скользнула к себе в дом, прижала покрепче дверь, цыкнула на малышню, которая высунулась с печи, и сунула руку за пазуху.

Купюры грели душу…

Сколько их?

Сколько дала тора?

Читать Прасковья не умела, но цифры знала, поди не знай…

Десять, двадцать пять… еще десять и опять двадцать пять. И еще двадцать пять… Почти сто рублей.

Прасковья пошатнулась и почти упала на колени перед иконами.

Творец Единый, счастье-то какое!!!

ЖИЗНЬ!!!

Деньги? Нет, жизнь для ее детей. Коровку она не купит, а вот козочек – может. За ними и ухаживать легче, и дешевле они, и козье молочко пожирнее будет, да и неприхотливые они, и чесать их можно…

Корова-то, почитай, рублей шестьдесят стоить будет, может семьдесят! А козочек за ту же цену штук пять купить можно, если козлятами брать…

Так она и сделает.

Козы, несколько цыпляток на развод… и проживут они и зиму, и лето… а может, добрая тора и еще денег даст.

Прасковья не знала, что сорвало Яну с места. Подозревала, что история, рассказанная ей, далеко не полна, но уточнять – не хотела!

Она сходит к травнице.

Она купит молока и хлеба.

Она подождет к ночи добрую тору и отдаст ей все. И поможет.

И – помолится за нее.

Пусть Единый творец спасет девушку от беды, как она спасла сейчас семью Прасковьи. И грех на душу брать не пришлось…

Единый, спаси и сохрани дочь твою Яну…

* * *

Не подозревая о душевных терзаниях Прасковьи, Яна шла по лесу. Быстро, уверенно, привычно… И как кто-то может заблудиться в лесу?

Яна точно знала, где оставила машину, и выходила к ней словно по азимуту.

Лес…

Ее дом.

Ее родина.

Звери? Вот уж кого Яна отродясь не боялась. Это в городе на вас могут напасть – просто так. В лесу – нет. Все подчинено жестким законам. Законам природы, выживания, продолжения рода… А не так, чтобы два обдолбыша, которых в мусорное ведро надо было выкинуть ДО зачатия, нападали потому, что им на дозу не хватает!

Тьфу!

Яна только надеялась, что Анна не растеряется и души подонков отойдут Хелле. А она готова была пожелать богине приятного аппетита. От всей широкой души!

Звери…

Да зверям до людей, как крабом до Пекина!

Был в жизни Яны случай…

Ребенок же! Вот и утянулась с заимки в лес. Мать не уследила, девочка за ограду и выбралась. Тем более что одна малышка нигде не ходила, компанию ей составлял здоровущий кавказец Полкан. С ним ребенка отпускали хоть куда – и убережет, и обратно приведет…

Яна ягоду как раз собирала, Полкан отлучился по своим собачьим делам.

А там овраг. И щенки!!!

Ну как было не поиграть с малышами? Яне тогда самой-то лет пять было, даже меньше… конечно, она начала гладить щенят, тискать, потом поползла за ними…

Ну и собачку-маму потискала заодно. Красивую такую, пушистую…

Собачка так ошалела, что даже кусаться не стала. А уж когда малышка к соскам полезла…

Дети же!

Что такие, что сякие… щенки – они и есть щенки, хоть человеческие, хоть волчьи. Правда, угощать нахалку не стала, отпихнув лапой, но девочка не обиделась. Понятно же, ее дома покормят, а щенкам молочко нужнее!

Потом пришел папа-волк и тоже немножко ошалел от такого прибавления в семействе. Но в измене маму не заподозрил. Только вытащил малышку за платье из норы, причем ребенок весьма уходить не хотел, отпихивался лапами и собирался оставаться на ночь. Еще и чесал папу-собачку, и уверял, что они все замечательные…

Вздохнул папа-собачка почти по-человечески и потащил ребенка в сторону заимки, резонно предполагая, что от людей ничего хорошего не дождешься. Где-то на опушке Полкану с лап на лапы передал, и тащил Яну домой уже Полкан[7].

Когда Яна рассказала об этом дома, у мамы был шок. А отец орал…

Девочке крупно повезло. Она попала в тот короткий период, когда волки кормили детей молоком. А вот парой-тройкой недель позже молодняк могли и поучить охотиться. На ребенке. Но сложилось так, как сложилось.

Что дало это Яне? Отец не знал. Да и Яна не знала. Но лес она ощущала всем телом. Как себя. И заблудиться для нее было немыслимо.

Вот и машина.

Нини ей ничего, часом, не отстрелит?

Нет… Девчонка лежала поперек сиденья. Обморок. И жар… Да, откладывать нельзя. Яна посмотрела на небо.

Скоро рассветет.

Она попробует вытащить пулю, а потом поспит.

* * *

Военно-полевая хирургия в экстремальных условиях.

Это – о ней.

Яна приготовила операционное поле. Кое-как распихала сестру… чтобы влить в нее бутылку крепкого вина.

– Аннет?

– Пей давай!

– Это…

– Пей!

Нини давилась и кашляла, но выпила и отключилась. Яне того и надо было.

Опий? То есть лауданум? Что-то Яну сомнения давили… и страшновато. Лучше она потом на ком другом поэкспериментирует. Кого не жалко. Не на родной сестре…

Ох-х-х-х-х…

Память Анны, видимо! Родная сестра?

Да Яна отродясь никого, кроме отца и Гошки, в родных не числила! А вот Анна…

Слабый отец, авторитарная мать и сестры. Которые находились под тем же прессом, что и она. И с которыми Анна сильно дружила. Которых любила…

Ладно. О любви потом, потом… Яна стиснула зубы.

Солнце едва ползло по небосводу. Кажется, сегодня ему тоже хотелось спать.

Яна срезала с девчонки бинты и принялась промывать рану. Спиртным, конечно. Эх, сюда бы хоть что из аптечки! Двухстороннее зеркало, крючок… Ничего нет! Хоть пинцет нашелся, и то слава богу.

Яна вытащила кусочки одежды и кое-как, матерясь, подцепила пулю. Девчонка даже сквозь сон дергалась. Еще бы… А пуля, с-собака, скользкая! А пинцет, с-собака, неудобный…

Подцеплять пришлось еще три раза.

Справилась.

И рану промыла еще несколько раз, и повязку наложила. Но умоталась – собакой!

Так, что, закончив все процедуры, Яна плюхнулась рядом с сестричкой на сиденье машины и уснула. И плевать, что солнце на небе…

СПАТЬ!!!

Убью, если кто разбудит!

И пустой угрозой это не было.

Усталость там, озверелость, неудобства – пистолет удобно пригрелся под правой рукой девушки. Сначала стреляем, а уж потом разговаривать будем.

* * *

Сон…

Во сне Яна видела жизнь Анны.

Не отрывками, урывками и огрызками, как раньше. Она видела всю картину, и была та печальна.

Аделина Шеллес-Альденская и Петер Воронов породили на свет пятерых дочерей.

Пятерых.

Анна – старшая, потом Мария, или Мими, Лидия – Диди, Александра – Эсси и Зинаида – Нини, для домашних.

Анна и Лидия копии отца. Мария, Александра и Зинаида – матери. Очаровашки. Было на что повестись Петеру. Белокурые волосы, с каким-то инфернальным серебристым отливом, серебристые глаза, словно ртуть… добавьте точеный профиль и хрупкую фигурку.

Мало?

Ах да, еще титул и приданое. И мужчин можно бы штабелями складывать.

Да и у Анны с Лидией внешность была не так чтобы плохой. Лично к своей Яна претензий никогда не имела, а ведь копии, господа, копии!

Каштановые волосы красивого оттенка, карие глаза, ближе к шоколадному тону, этакий горький шоколад, улыбка – и Яна неотразима. А румяные щеки не нуждаются в косметике.

Рядом с Аделиной ее фигура кажется слишком грубой?

Ну так посмотри на остальных!

Ты нормальная живая женщина, а не эльф! Толку-то в той хрупкости? У тебя все пропорционально, есть грудь, есть попа, есть талия… да-да, и искать их не приходится, все четко обозначено. Чуть больше огня в глазах, чуть больше самоуверенности – и Анна была бы неотразима. Но…

Аделина Шеллес-Альденская…

Ей бы мужиком родиться. Вот уж у кого яиц на целое гнездо хватало! Петер рядом с ней терялся, тушевался и выглядел законченным подкаблучником. Ему бы с таким талантом в лавке работать, так нет! На трон пристроили!

Жена быстро уселась на спинку трона, поставила свой каблучок на макушку мужа, и больше он оттуда так и не вылез.

А семья…

Аделины и на семью хватило! С избытком…

Постоянно повторяемое «Дочь моя, вам, конечно, не повезло с внешностью…» могло загнать в депрессию и кого поумнее Анны.

И с внешностью не повезло. И с умом, и с обаянием, и с ловкостью, и с грациозностью… Аделина не давала девчонкам спуску, умело воспитывая в них все возможные комплексы и добавляя парочку неизвестных даже психологам. Еще бы!

Она, такая очаровательная, – и рядом девушки. Мало того что три из них не хуже матери, так ведь моложе! А разве такое может быть?

Дочери – у молодой и очаровательной Аделины? Которую в юности звали «Ледяной фиалкой»? Невыносимо!

Просто невыносимо!!!

Вот и прессовала маменька дочек до такой степени, что те сами себя не помнили. Разве что строем не ходили. Но сидели тихо, лишний раз никуда не вылезали и от мужчин шарахались.

Да, тяжелый случай…

Анна помнила, как за ней попытался ухаживать кузен Мишель. Ага…

Да девчонка так растерялась (ЗА НЕЙ?! УХАЖИВАЮТ?!), что даже мяукнуть не могла в ответ. Стояла колодой, глазами хлопала, какой там слово сказать? Не упасть бы! А там и маменька почуяла неладное. И налетела бодрым крокодилом.

Кузену чуть уши не отгрызли, Анну пилили вдоль и поперек…

Яна, которая видела это во сне, только тихо шипела. Ее б туда! Мигом бы проверили, идет ли к нежному образу Аделины сломанный нос! Дура, дважды и трижды дура! У тебя девки на выданье, их еще с пяти лет сговаривать надо бы! Мужиков-то титулованных на всех не хватает! А ты что?

Занята? Эго чешешь?

Вот и чеши отсюдова!

Хотя… ладно! Не так уж много было желающих породниться. Аделина и ее семейка… сыновей-то у девчонок не будет! Или помрут в младенчестве…

Оригиналов, типа Петера, еще поискать надо – и то днем с фонарем. Вторые-третьи сыновья, а какие они бывают? Ох, не всегда умные…

Русские сказки слышали?

Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак. Это ж не просто так! Первенцу всегда больше внимания и заботы достается, а к младшему ребенку отношение больше утилитарное. Спокойное даже…

По-разному бывает, но часто такое случается.

На лето Анну вообще сослали в деревню. Ну, это так называлось… миленький дворец на взморье, в глуши, в Эрляндии, вдали от света и балов… там как раз жила мать Петера, вдовствующая императрица Мария. Жила очень скромно и уединенно, потому как впала в глубокий старческий маразм. Поэтому двора при ней не имелось, только несколько придворных дам и лекари. До Анны никому дела не было.

Тишина, тоска, скука…

Оттого Аделина дочь в Эрляндию и отправила. Не умеешь себя в строгости держать? Сиди, пока не научишься! Маменька так и приговорила.

И – зря.

Там-то Анна свою любовь и встретила.

Молодой поручик, высокий блондин, голубые глаза, умение говорить комплименты и великолепно танцевать – что еще нужно для счастья?

Тор Алексеев. Илья Иванович.

Илюшенька…

Дальше – по классике о поручике Ржевском и Наташе Ростовой.

Мадам, разрешите поцеловать вашу ручку… ах, это уже не ручка? Пардон, промахнулся. Исправлюсь.

Так душевно исправился, что к концу лета Анна поняла – она в тягости. И едва не взвыла.

А что делать-то?

Рожать, вестимо…

И тут у поручика поперла карьера. С помощью Анны, конечно, там слово, здесь письмо – и вот он уже не поручик, а штабс-капитан. И капитана вскорости обещали.

Алексеев резко пошел в рост. И беременная великая княжна…

М-да.

Рост?

Разве что под землю. И расти будет трава. Из него.

Молодые люди крепко задумались. Отказываться от княжны Илья не хотел, но… что с ним сделает Петер? Да и Аделина не останется в стороне…

Сожрут!

Они-то хотели сначала дорастить Илью хотя бы до штабс-офицеров, хотя бы до майора, лучше до подполковника, а как тут? Ребенка обратно не запихнешь. Он наружу вылезет.

А еще Анну могли со дня на день призвать обратно во дворец. И вскорости раскрыть. Ладно – первая пара месяцев. Там могут и не заметить ничего. А месяца с третьего становится уже опасно.

Срочно надо было выкинуть что-то, чтобы Анну оставили в Эрляндии. И влюбленные придумали элементарную схему.

Анна написала трогательное письмо отцу, умоляя забрать ее из Эрляндии. Дескать, надоело, умирает от тоски, погибает во цвете лет, вся в слезах, вся в печали…

Петер снизошел и разрешил дочери приехать.

И на первом же балу та произвела фурор.

Ради себя Анна не дернулась бы. Так дальше мать бы ее и топтала. Но ради ребенка? С которым неизвестно что сделают?

Могли и отнять, и отдать на воспитание, и… да, и удавить в том числе. Разные слухи ходили. Младенцы – существа хрупкие, вот так недосмотрят за малышком, а тот и задохнется в колыбельке. И позора нет, ребенка-то нет…

ЕЕ ребенка!

И Анна блистала. Она была великолепна, она сделала все, чтобы затмить Аделину, и ей это удалось. Илюшка во многом поспособствовал. Подговорил своих друзей, знакомых – и Анна ни единого танца не стояла на месте, к ней постоянно подходили, ей говорили комплименты, ей улыбались, ей льстили – и Анна отвечала там же. Светилась от счастья…

Результат?

Гнев матери.

«Вы не умеете вести себя в обществе, дочь моя. До лета вы останетесь в Эрляндии, а дальше будет видно!»

Отец впервые попробовал отстоять дочь – к немалому ужасу последней. Еще бы! Она беременна, и останься при дворе…

Девушка бросилась в ноги Петеру.

Хотела рассказать все – Илья отговорил. Пришлось отцу преподнести другую версию событий. О своей симпатии Анна рассказала, не скрывая. Умолчала о ее последствиях.

Петер задумался. Дочку он любил, но спорить с женой? Страшновато…

Анна предложила сама альтернативный вариант. Она уедет в Эрляндию, а любимый папенька поможет Илюше с карьерой. Может, тогда маменька посмотрит на него более благосклонно?

Отец подумал и согласился.

Анне было восемнадцать лет.

Туда, в Эрляндию, приехала сестра Ильи. Вдовая и бездетная. Старшая сестра.

Лебедева Ирина Ивановна.

Она быстро стала любимой компаньонкой великой княжны, благо штат слуг был невелик, всего восемь человек, не считая приходящих, она принимала роды, и ей же отдали ребенка.

Правда, записали его на Анну.

Воронова Анна Петровна – мать.

Кто догадается, что этота самая Анна?

Обошлось это в несколько украшений, которые Анна украла (будем называть вещи своими словами) у матери. И не жалела. Все равно мать, дорвавшись до короны, обвешивалась побрякушками как сорока-маньяк. Она и не помнила всего, что у нее есть, просто ей нравилось, что в гардеробной стоят несколько шкатулок с драгоценностями, ее это радовало. Анна улучила момент и взяла пару колец и заколок попроще.

Малыш, получивший имя Георгий Ильич Воронов, отправился с любящей тетушкой в столицу. Вскоре туда приехала и сама Анна.

Видеться почти не получалось. Разве что мельком, мимоходом, Ирина Ивановна узнавала, куда отправлялась императорская семья, и держалась на пути следования. Пару раз Анне удалось подержать на руках своего сыночка, всего пару раз.

Карьера Ильи шла вверх, он был уже майором, еще немного, и влюбленные могли бы разговаривать с родителями Анны.

Или – не могли?

Яна видела память Анны. Да, для нее Илья был и оставался благородным героем. А для Яны?

Было у девушки подозрение, что предприимчивый тор воспользовался случаем. Понятно, что хлопот с императорской дочкой не оберешься, но он сделал выбор. И получил свой выигрыш.

Ребенок?

Ребенок пристроен, да и не болит у мужчин так душа, как у женщин. Сколько раз бабы на этом попадались? Ах, я беременна, ах, я положу ему на колени дитятко, ах, его сердце обязательно растает… Ага, надейся и жди.

При виде красного орущего червячка в пеленках (еще и гадящего с завидной регулярностью) у мужчины обычно просыпается не любовь, а желание сбежать куда подальше.

К примеру – охотиться на мамонта на крайнем Севере. Или на носорога на крайнем Юге. Это уж потом, когда с ребенком можно будет разговаривать, играть, когда он начнет выдавать что-то осмысленное… Там возможно пробуждение инстинкта. А пока это личинка человека.

Вот и у Ильи никаких восторгов не возникало. Видели-то девушки одними и теми же глазами, а вот истолковывали все по-разному. И Яна в воспоминаниях не заметила у Ильи дикого счастья от отцовства. Скорее, радость, что все так разрешилось.

Да и письма…

Много не напишешь, поэтому Илья писал их на адрес сестры. Ей же Анна отдавала и свои письма. Страстные, горячие, искренние. А вот его…

«Душа моя тоскует в разлуке, как цветок без солнца…»

Сравнения затасканные, фразы избитые… так не пишут любимой. Так пишут лишь бы отписаться. Хотя Яна, может быть, и несправедлива. Может, там действительно любовь.

Но…

Стреляйте, убивайте… не верилось!

А потом все полетело кувырком.

Проигранная война с Ифороу сильно ударила по реноме Петера. Потом покушение, в результате которого погиб его дядюшка – великий князь Василий. Погиб не один, с супругой, великой княгиней Ольгой. Бомба не разбирает, кто там, где там…