Все к лучшему. Женская история

– Конечно, знаю.

– Она в Костроме почти три года, и все это время жила одна. С ее-то внешностью, представляешь?

– Представляю.

– Знаешь, почему?

– Не знаю.

– Я думаю, насмотрелась вдоволь на свою мамашу. Мужчины вызывают у нее отвращение.

– Понимаю.

– Вернее, вызывали. Наконец-то она встретила такого, который не вызывает. Парень вроде приличный, в следственных органах работает. И пока настолько все хорошо складывается, что они даже решили жить вместе.

– Кать, не могла бы ты ближе к делу: у меня картошка подгорает.

– Вот почему ты такая неразговорчивая. Так я как раз о деле и говорю. Они квартиру ищут. И вы можете им сдать квартиру Веры Игнатьевны. Все-таки Тамара не совсем посторонняя. Так и ей хорошо будет, и вам спокойнее. Согласны?

– Подожди, картошку выключу и у мамы спрошу.

Трубку взяла сама Вера Игнатьевна.

– Катя, конечно, я согласна. Спасибо тебе большое, опять ты нас выручаешь.

Так был решен и этот вопрос.

14

Главным ее врагом сейчас было время. По вечерам она закрывалась в ванной («Можете меня не беспокоить? Хочу душ принять перед сном, устала очень.») включала воду, раздевалась и долго рассматривала себя в зеркале.

Ей казалось, что изменения становятся все более заметными: увеличивается грудь, темнеет пигментация. Но это еще не так страшно. Главная проблема – живот. Живот, который все более округлялся, все более, как казалось ей, бросался в глаза. Особенно при ее росте и весе (1,64 и 58 кг).

Две недели назад, по совету Катерины, («Поверь, тебя это вот так выручит!») она купила себе боди и ходила в нем целый день. Пока это действительно выручало. Но надолго ли?

15

Последняя неделя октября. В четверг она уезжала в Москву на решающее и завершающее собеседование.

Уезжала, обуреваемая различными и противоречивыми чувствами. От страха – к надежде. Проснуться бы завтра, а все ее проблемы решились сами собой, без всяких усилий с ее стороны. Но так не бывает. Или бывает? Если и бывает, то только не с ней. Жизнь не балует ее такими подарками. От желания побыстрее уехать, чтобы побыстрее закончить со всем этим, – к желанию остаться и оставить себе этого нежданного ребенка. А там будь что будет. Может, так даже лучше. Но лучше кому? Вопрос оставался без ответа.

В офисе фирмы ее ждала знакомая сотрудница. Разговор был не длинным.

– Все решилось в Вашу пользу, и все бумаги уже готовы, – говорила она. – Вы вылетаете 6 ноября, самолет Москва – Нью-Йорк, вот Ваш билет, в нем все написано: номер рейса, время вылета и другие сведения. Билет только в одну сторону. Мы не знаем, когда Вы полетите из США. Да честно говоря, нас это уже и не касается, т.к. сегодняшним днем наши обязательства перед Вами заканчиваются. Мы свою работу сделали. По этой части у Вас вопросы есть?

– Вроде, нет, – нерешительно ответила Анна.

– Тогда идем дальше. Вот Ваш паспорт с визой. Виза открыта на 6 месяцев, до 6 мая 1999 года. Я должна Вас предупредить, что после этой даты пребывание на территории США становится незаконным, и вся ответственность, естественно, ложится на Вас.

– А я и не собираюсь там оставаться.

– Мое дело предупредить. Теперь возьмите Ваш контракт. Подпишите здесь. Контракт, сами понимаете, липовый, но его условия, адрес и название фирмы надо знать наизусть. На случай, если по прибытии иммиграционные службы Вами заинтересуются.

– Могут заинтересоваться? – испугалась Анна.

– Исключать такую возможность мы не можем. В своей первой анкете Вы писали, что говорите по-английски. Обязательно подготовьтесь к возможному разговору. Заучите все ответы, на английском, естественно. В Нью-Йорке Вас встретят. Смотрите внимательно на таблички у встречающих. Ищите свою фамилию. Там с Вами первое время будет работать переводчик, и все остальное узнаете на месте. Вопрос о деньгах почему не задаете?

Вспыхнув, Анна покраснела, а затем нерешительно пожала плечами.

– Странно. Обычно это первый вопрос, интересующий всех женщит. Средняя сумма составляет 50 000 тысяч долларов. Она может быть несколько большей или несколько меньшей, это зависит от той семьи, в которую Вы попадете. Ну и от Вас, конечно. Запрашивайте больше. Если что-то неясно, спрашивайте. Если все ясно, то до свидания и удачи.

«Вот и все, – думала она, выходя из офиса. – Закончилось время неуверенности, сомнений и колебаний. Как это там говорится – обратной дороги нет? Пока что есть. Не дорога, а маленькая тропинка, можно сказать, лазейка, которой еще можно воспользоваться. Я ведь могу просто-напросто не поехать. Например, могу ведь я заболеть. А что потом? А потом все вернется к тому же. В этом-то главная проблема… Ну, вот что, дорогая моя. Хватит тебе уже метаться туда-сюда. Решила – делай. Никому твои сомнения и колебания не интересны, Раскольников ты мой. И давай закончим на этом.»

16

Однажды вечером, за несколько дней до отъезда, мать пришла к ней на кухню. Дочери уже спали, а Анна, перемыв посуду, гладила белье.

– Аня, спросить тебя хочу. Можно?

– Конечно, мама, – внутренне похолодев, но стараясь говорить спокойно, ответила Анна.

– Может, не поедешь ты никуда? Смотри, вроде неплохо все устроилось. Будем жить здесь вместе, все четверо, квартиру мою будем продолжать сдавать, и эти деньги, да еще часть моей пенсии будем Катерине отдавать. Глядишь, проживем как-нибудь.

– Не хочу я, мама, как-нибудь жить. Нажилась уже. Да что я говорю, не хочу я, чтобы мы все как-нибудь жили. Хочу жизни нормальной для тебя, для моих дочерей и для меня тоже. И потом, ты представляешь, сколько лет нам придется Катерине долг возвращать по таким крохам?

«И не вчетвером, а скоро впятером нам придется здесь ютиться,» – добавила она про себя.

– Ладно, поступай, как решила. Постарайся только звонить почаще. Очень мы по тебе скучать будем. Извини, что разговор этот затеяла.

– Не извиняйся, мама. Я прекрасно понимаю, как непросто нам будет прожить эти несколько месяцев. Но время пройдет, будем надеяться, быстро пройдет, мы снова будем вместе, и жизнь наша изменится. Помнишь, месяц назад, в день моего развода ты мне сказала: «Все к лучшему.»? Вот и давай верить и надеяться, что все у нас будет хорошо.

– Давай – подойдя ближе и обняв дочь, сказала Вера Игнатьевна.

Так они стояли, обнявшись, некоторое время, и каждая чувствовала биение другого сердца. «Не буду плакать, не буду плакать,» – говорила себе Анна. Но непрошенные слезы текли и текли из глаз. Они были сейчас единым целым, мать и дочь, объединенные общими горестями, общей тревогой перед предстоящей разлукой, но и общей надеждой на что-то лучшее впереди.

– Мама, я хочу завтрашний вечер с Катериной провести, если ты не против, – первой заговорила Анна. – И потом все оставшееся до отъезда время мы вместе проведем.

– Не против, – стараясь незаметно смахнуть с лица свои, тоже непрошенные слезы, ответила Вера Игнатьевна. – Таких друзей, как твоя Катерина, еще поискать надо.

17

Вечером следующего дня Анна сидела, поджав под себя ноги, на удобном широком диване в любимом уголке дома своей подруги, в комнате, которую та называла «моя мансарда».

Много лет мечтала Катерина о своем доме, большом, уютном и, конечно, богатом. Два года назад ее мечта осуществилась: она стала хозяйкой именно такого дома, о котором мечтала.

Дом стоял на левом берегу Волги, и из его окон открывался очень красивый вид и на реку, и на ее противоположный берег. Катерина и Иван строили свое семейное гнездо с размахом. Два этажа и еще один подземный, где была сауна с бассейном и обширная мастерская Ивана, большого любителя всяких ремесел. А третий этаж состоял из одной просторной комнаты, которую подруга и называла «моя мансарда». Она облюбовала эту комнату для себя еще когда дом только строился, и однажды привела сюда Анну.

– Ань, хочу тебе показать одну комнату, мою будущую комнату. Я ее с боем отвоевывала, нравится она мне очень. Думаю, буду проводить здесь немало времени, поэтому хочу все устроить так, чтобы отсюда не хотелось уходить, чтобы все было красиво и гармонично. Что-нибудь посоветуешь?

– Поставь мебель настоящего дерева, простых и чистых линий. И обязательно светлую. Такая мебель дает особенное ощущение тепла и уюта. И она хранит это тепло. Очень уместным будет диван. Знаешь, мне очень нравятся такие диваны, низкие и комфортные, с обивкой из мягкой, слегка ворсистой ткани. Растений много не нужно, одно-два, но необычных, редких. Если хочешь, я помогу тебе все это выбрать. Что-нибудь не так? Ты почему улыбаешься?

– Удивляюсь на тебя. Ну откуда в тебе это? Можно подумать, что ты всю жизнь в роскоши жила, среди дорогих вещей. Можно подумать, что ты там и родилась.

– Не знаю, откуда. Может, в другой жизни я действительно в семье каких-нибудь аристократов родилась? – с улыбкой ответила Анна.

– А, может, это твоя пра-прабабушка с неким графом на сеновале согрешила? И фамилия-то твоя девичья – Анненская – подозрительная какая-то. Аристократией попахивает, – поддела подругу Катерина.

Они вдвоем занимались этой комнатой. Ее планировка, выбор мебели и аксессуаров – все это доставляло Анне огромное удовольствие. Как жаль, что она не может делать все то же самое для себя! Может, когда-нибудь?..

Катерина, отказавшаяся от помощи подруги, хлопотала вокруг низкого и широкого журнального столика, который стоял рядом с диваном.

– Любуешься? – подняла она голову от стола. – Помнишь, как мы тут старались все красиво обустроить? И знаешь, я до сих пор не разочаровалась.

– Да, результат радует глаз, – с удовольствием подтвердила Анна.

Комната была залита мягким, нежным светом. Мебель из сосны цвета меда, большой светлый шерстяной ковер на полу с разбросанными по нему красными маками, комфортный диван с обивкой из дорогой ворсистой ткани тоже красного, подходящего к цветам тона, в углу – легкое кресло-качалка, на его спинку небрежно брошен светлый пушистый плед, окно закрыто плотными занавесями. На стене – больших размеров картина – копия фотографии знаменитого японского фотографа Йошизо Кавасаки «Спокойствие», три огромных мака на фоне неба, подернутого дымкой.

– Сейчас вернусь, – говорила в это время Катерина, бросая довольный взгляд на накрытый ею стол.

Она вернулась через несколько минут, открыв ногой дверь. В руках – ведерко с шампанским, в кармане – бутылка красного вина.

– Можем начинать, – ставя все принесенное на стол, сказала она.

– Кать, давай не будем открывать шампанское, – попросила Анна.

– Почему? Ты же его очень любишь. И немного, я думаю, тебе не повредит.

– Не в этом дело. Просто шампанское пьют при особом настроении. Это напиток радости и праздника. А у меня сейчас…

– У меня тоже… Да, ты права, случай явно не тот. Но знаешь, что мы сделаем? Мы это ведерко оставим на столе. Пусть стоит. А откроем и выпьем, когда ты вернешься. Сегодня пьем вот это красное вино, настоящее, французское. Хотя тебе, может, и вино не стоит. У меня тут где-то в другом кармане маленькая бутылочка апельсинового сока затерялась.

За дверью послышалась чья-то возня и приглушенные голоса.

– Ну, что еще там? – строго прикрикнула Катерина.

В комнату просунулась вихрастая голова Ивана-младшего:

– Мам, можно спросить у тети Ани, почему она одна пришла? Нам с девчонками поиграть хочется.

– В следующее воскресенье поиграете. Закрой дверь, больше нам не мешайте.

«В следующее воскресенье, – похолодела Анна. Сердце замерло на мгновение, а потом забилось часто-часто. – В следующее воскресенье меня здесь уже не будет».

– Ань, я тебе салатик положу? – заторопилась Катерина, заметив, как побледнела подруга.

«Тонкости чувств тебе не хватает, дорогая моя, – укоряла она себя, суетясь вокруг стола. – И не хватало никогда! Внимание! Не ляпнуть еще что-нибудь не то!»

– Я сегодня утром в школе была, – заговорила Анна, стараясь справиться с волнением, дышать и говорить спокойно. – Видела Татьяну.

– И?

– И поговорила с ней откровенно. Спросила напрямую, что ей от меня надо, почему она меня так упорно преследует.

– Не может быть! Ты – и решилась? – не поверила Катерина. – Давай начнем уже наш вечер, я себе вина наливаю, держи сок, будем есть, и ты мне все расскажешь.

Ей и самой не верилось. Утром позвонила секретарша директора и попросила зайти в школу, к заместителю директора, чтобы уладить кое-какие формальности. Татьяна Борисовна была одна в кабинете. Закончив разговор, Анна направилась к выходу и даже открыла дверь, но затем, неожиданно для самой себя, вернулась и решительно заговорила:

– Тань, давно хотела тебя спросить, да все никак не решалась. Скажи мне откровенно, почему ты все время крутишься вокруг меня и мелко пакостничаешь? Что тебе от меня надо?

Повисло молчание. Экс-подруга изменилась в лице, сраженная и вопросом, и тоном, которым он был задан, и этим «Тань» и «ты». На «ты» они уже давным-давно не были. Мгновение спустя она постаралась справиться с ситуацией.

– Анна Петровна, я Вас не понимаю. И вообще, что это Вы себе позволяете?

– Да брось ты. Все ты прекрасно понимаешь. Давай выкладывай, не стесняясь. Момент истины наступил.

И ту прорвало:

– Помнишь, как нас называли в институте?

– Не помню. И как нас называли?

– Нас называли «Анненская и компания». Не я и не Катерина, а ты и мы.

– И что из этого? И потом, когда это было-то? Я с тех пор сколько уж лет в Велеховых хожу.

– А то из этого! Всегда ты на первом месте была! Помнишь, на всех вечеринках сначала все парни вокруг меня толпились, а потом потихоньку все к тебе перетекали. Думаешь, мне это приятно было?! И ты знаешь, как это раздражало, когда все преподаватели тебе в рот смотрели, восторгаясь тем, какая ты умная. Думаешь, приятно всегда вторые роли исполнять?! А ты… ты ничем нас не лучше. Вот и попробуй, походи теперь не в главных героинях!

– Вот, видишь, Катерина, ты была права, – заключила Анна, пересказав подруге свой утренний разговор. – Я столько времени ломала себе голову, выискивая причины этого террора против меня, а все, оказывается, объясняется обыденной завистью. Только одно мне не понятно. Как она могла столько лет хранить в душе зло против меня?

– Ты вверх все время смотришь, а в жизни надо чаще вниз смотреть, себе под ноги. Ты частенько жизнь усложняешь, а она, в сущности, очень проста и… и материальна.

– И духовна тоже.

– Да, и духовна тоже, … если хочешь. Но если уж мы духовность затронули, хочу тебе напомнить слова твоего любимого Пушкина: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей.» Вспомни, сколько друзей у тебя было тогда, когда в вашей жизни все шло как надо. Вспомни наши общие праздники: по двадцать пять человек тогда собиралось вокруг вас. Песни, танцы, музыка, веселящиеся дети… Где это все теперь? И где они все теперь? А все очень просто объясняется: люди не любят несчастливых и неудачливых. А вокруг удачливых все кружатся, как бабочки вокруг светящейся лампочки. Не хочу тебе даже говорить, сколько и кто из ваших бывших друзей мне звонили, напрашиваясь на дружбу. И знаешь, я почти уверена: когда ты вернешься (дай бог, все хорошо пройдет!), многие из них назад объявятся, как ни в чем не бывало. Могу даже предположить, что Татьяна, возможно, в их числе будет.

– Мне сейчас кажется, что это и не случится никогда… Если бы ты знала, как я боюсь, какой холодный страх сидит во мне, как я его чувствую каждую минуту!

– Послушай, дорогая моя подруга, ты не должна ничего бояться, – взяв ее руки в свои и глядя ей прямо в глаза, заговорила Катерина. – За последние годы ты уже прошла все круги ада…

– Не все, как видишь, – перебила Анна, грустно улыбнувшись.

– Будем надеяться, что это – последний. Аня, тебе уже 36, а когда последний раз ты была счастливой? По-настоящему счастливой? Когда последний раз ты была в отпуске? В действительном отпуске? И где ты была со своими дочерьми, кроме Костромы? Когда последний раз ты тратила деньги, не трясясь над каждой копейкой? И, наконец, помнишь ли ты, что значит быть любимой женщиной? И как это приятно – чувствовать на себе взгляд влюбленного в тебя мужчины? И знаешь, я думаю, что ты, как никто другой, заслуживаешь счастья. Ты – глубокая, цельная натура, умная, изящная, красивая женщина. И ты – лучший человек из всех, кого я знаю… У меня есть тост, – внезапно меняя тон, быстро и решительно продолжала Катерина. – Сейчас 1998 год, который скоро закончится. И пусть быстрее закончится для тебя. Ты вернешься в 1999, и этот год будет годом начала больших перемен в твоей жизни. А там недалеко уже и до двухтысячного года.

Катерина встала, наполнила свой бокал вином (себе – почти полный, Анне – немного: беременная все-таки!), подала его подруге и торжественно закончила:

– За то, чтобы в двухтысячном году ты была счастлива. Повтори. Скажи: в 2000 году я буду счастлива.

Анна отрицательно покачала головой.

– А я настаиваю! Знаешь, есть теория, согласно которой надо вслух произносить свои желания. Тогда они исполнятся. Говори!

Анна молчала. Странное чувство охватило ее. Оно шло откуда-то издалека, может быть, из подсознания. А, может, это и не чувство вовсе, а странный, неожиданный порыв. Так бывает в безветренный день, когда вдруг внезапно налетевший ветер открывает форточку, и в комнату проникает свежий воздух, который приносит с собой необычный запах, например, запах снега. Снега – в летний день.

Что это? Предвестие перемен? Пришедшее из полузабытых детских ощущений волнующее ожидание сюрприза, когда сердце начинает биться быстрее за неделю до дня рождения? Или предчувствие возможного счастья? Возможное счастье? Только не для нее! Разве может быть счастлива женщина, согласившаяся продать своего будущего ребенка? Не думать об этом! Думать о самых близких и дорогих ей людях, которым только она может помочь, которым больше не на кого надеяться, как на нее. Они – это все, что есть у нее в жизни. Их благополучие и спокойствие дороже собственного… Но может быть, господи, может есть и для нее маленький, совсем крохотный шанс?

Она встала, взяла свой бокал и со словами: «За двухтысячный год,» – выпила вино.

Расставались они уже заполночь.

– Я приеду отвезти тебя на вокзал?. – наполовину спрашивая, наполовину утверждая сказала Катерина.

– Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь меня провожал. Поеду одна. Так мне будет лучше, да и вам всем спокойнее.

– Тогда давай завтра вместе в храм сходим.

Анна не возражала.

18

Она росла в семье, далекой от религиозных верований, традиций и обычаев. Вся их причастность к вере ограничивалась тем, что, как и все русские, перед Пасхой они особенно тщательно прибирали свое жилье, Вера Игнатьевна занималась пасхальной выпечкой, а она помогала отцу красить яйца. Тогда, в ее детские годы, сущность и значение происходящего были ей непонятны, но какая-то особая магия, которая сопровождала все эти действа, особая атмосфера единства и единения семьи каждый раз завораживали. И это осталось в ней одним из самых теплых воспоминаний детства.

Повзрослев, и она не избежала вечных вопросов, ответы на которые ищет каждое поколение. В чем смысл жизни? Зачем я родился? Что будет после того, как меня не будет? Но ответы на все эти вопросы она искала в далекой от религии области.

В отличие от нее, Катерина с раннего детства была с богом на «ты». Каждое воскресенье ее, совсем маленькую, мать несла на руках в церковь за несколько километров от их родной Расстегаевки. Старший брат, Виктор, шагал рядом, держась за материнскую юбку. Постепенно эта привычка к еженедельному посещению храма переросла в потребность. Но осознанная вера в бога пришла к ней спустя годы.

Уехав из деревни и вступив во взрослую жизнь, Катерина не изменила привычкам, привитым матерью. Ее жизнь изменилась – потребность в обращении к богу осталась. Зная, как тяжело приходится жить подруге все эти последние годы, несколько раз Катерина была близка к тому, чтобы поговорить с ней, и каждый раз не решалась. Да, конечно, верить или не верить, искать или не искать утешение у бога – личное дело каждого. Да, конечно, она старается помочь, делая все возможное, но она не всесильна. Она не может дать мужество, терпение и душевное равновесие. И однажды Катерина решилась.

– Ань, завтра воскресенье, я, как всегда в храм иду, – предложила она как-то. – Хочу позвать тебя с собой. Не спрашивай меня ни о чем. Просто пойдем. А потом можем поговорить, если захочешь.

Неожиданно для Катерины, да и для самой себя тоже, Анна согласилась. Тогда, в то первое посещение церкви она больше смотрела по сторонам, растерявшаяся и потерявшаяся. Службы в это время дня не было, но люди приходили и приходили. Вот недалеко от нее остановилась женщина. Черная траурная одежда, скорбное лицо… А вот мимо прошла другая, толкая перед собой инвалидную коляску, в которой сидел мальчик лет пятнадцати…

Из храма они выходили молча. На улице, повернувшись к подруге, она смогла сказать только:

– Спасибо, Кать. Не подвози меня. Я на автобусе поеду.

А потом шла пешком несколько остановок.

Какая-то новая, другая сторона жизни, новая правда открылась ей. Но в чем она? Как уловить незримую сущность происшедшего? И где та нить, ухватившись за которую можно к этой сущности прийти? Разобраться во всем этом сразу было невозможно. Возможно ли когда-нибудь?

Она позвонила через несколько дней:

– Кать, я на этой неделе снова с тобой в церковь пойду, если ты не против. Только, может быть, встретимся заранее? Я хочу, чтобы ты мне объяснила некоторые мне непонятные вещи.

«У каждого человека своя дорога к богу, – убежденно говорила ей Катерина. – Другое дело, пойдет он по этой дороге или нет. Тут уж у каждого из нас есть право выбора. За меня этот выбор когда-то сделала моя мама, и я ей очень благодарна за это. С тех пор я хожу в храм.

– За чем ты туда ходишь?

– За утешением и за прощением. И потом, священник моей первой деревенской церкви часто говорил: «Мы каждую неделю чистим свое жилище, а душу очистить забываем.» Может быть, для тебя это звучит выспренне, но я хожу в храм и за этим.

Так Катерина стала для Анны своего рода духовным пастырем, а храм – источником, из которого она черпала мужество и утешение.

19

Как долго, бесконечно долго стоит она перед иконой Федоровской Божьей матери, пытаясь найти нужные, точные и верные слова. Только сегодня они никак не находятся, а глаза с иконы смотрят на нее сурово и непрощающе. Но вот через боковое окно в храм проник одинокий солнечный луч и быстро скользнул по лицам святых. Ей показалось, что выражение лица богоматери изменилось, а глаза смотрят не нее более внимательно и понимающе. Возможно, только показалось, но ведь все мы иногда видим то, что хотим, то, что надеемся увидеть.

«Прости меня, – мысленно попросила она, поклонившись. – Спаси и сохрани моего будущего ребенка.»

20

Аэропорт Шереметьево жил своей обыденной жизнью. Взлетали и прилетали самолеты, а огромные толпы народа перемещались куда-то постоянно. Все это напоминало огромный муравейник с непрекращающимся и беспорядочным для непосвященного взора движением. И в этом шуме и толчее, в этом огромном скоплении снующего туда-сюда народа никто не обращал внимания на маленькую, съежившуюся фигурку одиноко сидящей женщины.

Анна сидела в уголке дивана, стараясь занимать как можно меньше места, стараясь казаться еще более незаметной. Ей было плохо, так плохо, как еще никогда в жизни. Она хорошо знала, что такое беды и несчастья, но раньше она им противостояла не одна. Рядом всегда были ее дети и мама, рядом всегда была верная подруга. Отныне и на несколько месяцев вперед ей предстоит быть одной. Есть ли оправдание тому, что она делает? Как-то все сложится там, за океаном? Как пережить эти месяцы? И как потом она будет жить? Как переживут это время мама и ее девочки?

В это время она почувствовала на себе мимолетный взгляд присевшей рядом ненадолго женщины. Во взгляде было любопытство и еще что-то, похожее на жалость или сочувствие.

«Я не могу оставаться в таком состоянии. Надо что-нибудь делать и срочно,» – промелькнуло в голове. Она встала и пошла в туалет, где оставалась достаточно долго, брызгая себе в лицо холодной водой, стараясь привести себя в чувство.

«Решение уже принято, хорошее или плохое, правильное или неправильное, но принято. Все уже началось. Я не знаю, какой будет выбранная мною дорога, но я должна по ней пройти.»

Часть вторая

1

В самолете поначалу было суетно и шумно. Пассажиры громко переговаривались и смеялись, пристраивая свой ручной багаж, снимая верхнюю одежду, сворачивая и укладывая ее на полки, расположенные над сиденьями: готовились к длительному перелету. Все эти шумы доходили до Анны словно сквозь толстый слой ваты, как нечто нереальное, что-то, к чему она сама не имела никакого отношения. Она сидела в кресле, не раздевшись, держа на коленях сумку, не в силах пошевелиться…