скачать книгу бесплатно
В гражданскую войну дед Кинзягул сражался в рядах башкирского войска. Получив известие о болезни отца, попросил командира эскадрона, хорунжия Габдельмулюка отпустить его на несколько дней домой. Тот был сородичем деда, жителем соседнего аула, потому и разрешил ему съездить на побывку. Вдобавок, Габдельмулюк через него послал письмо своей жене.
Дед Кинзягул, конечно, вначале доехал до дома, проведал отца. А спустя несколько дней отправился в аул хорунжия. Заодно собирался привезти оттуда невесту, с которой был помолвлен еще до войны.
Добравшись до места, дед решил сразу исполнить просьбу командира и передать письмо. Вошел в дом Габдельмулюка, увидел молодую жену командира и… остолбенел, никак не мог отвести от нее глаз. Жена хорунжия Гульюзум была неописуемо красива: лицо светилось как полная луна, брови – черны как крылья ласточки, глаза – темны как ночь… Он с первого взгляда влюбился до смерти, потерял голову и, не только не забрав, но даже не повидав нареченную, возвратился домой.
С этого дня он уже не помышлял о подвигах и славе, мечтал лишь о красавице Гульюзум, которая неотступно стояла перед его мысленным взором. На войну не поехал, остался дома. А вскоре пришла весть о гибели Габдельмулюка. Через несколько месяцев Кинзягул заслал к овдовевшей Гульюзум сватов. Но она отправила их восвояси.
Спустя неделю сам поехал к Гульюзум. Но вдова категорически отказалась от его предложения.
Ослепленный страстью, Кинзягул уже ничего и никого не хотел кроме желанной, твердо решил во что бы то ни стало добиться ее. С этой целью купил у колдуна приворотное зелье и хитростью опоил любимую. И она не смогла больше противостоять его напору, дала согласие.
Молодожены зажили хорошо. Появилась на свет наша мама. Затем, один за другим, родились еще трое детей…
Вот только Гульюзум начала вянуть как цветок после заморозков. Пошла к мулле и целителю, а хазрат[10 - Хазрат – религиозный чин в исламе.] ей заявил с порога: «Муж приворотом заполучил тебя, вот и хвораешь. Тяжела твоя болезнь, но если скажешь, могу возвратить колдовство ему обратно». Она ответила: «Возвратишь – муж помрет. Коли я умру, и он скончается – что будет с детьми? Нет, раз так, лучше помирать мне, хворой», – и ушла в слезах домой.
Мама наша рассказывала, как она пришла домой и с плачем высказала мужу: «Всегда удивлялась, как же согласилась выйти за тебя? Я же тебя нисколечко не любила! А ты меня, оказывается, приворожил… Из-за твоего колдовства – помру скоро». Дед тоже горько заплакал: «Ну не мог я жить без тебя!» Она, рыдая, упрекала: «Что же ты натворил?.. Кабы не приворот, в жизни бы за тебя не пошла. Не родились бы дети, которые останутся без матери…»
И правда, бабушка Гульюзум не дожив и до сорока, ушла из жизни, крепко прижав к груди фотокарточку первого мужа, бравого казачьего офицера Габдельмулюка. А дед наш Кинзягул остался с четырьмя детьми мал мала меньше.
Скоро началась Великая Отечественная война. Деда забрали с первым же набором. Понимая, что дети могут остаться круглыми сиротами, он ушел на фронт с тяжелым сердцем. После войны пришла скорбная весть – он попал в плен и умер в концлагере… – Лилия тяжело вздохнула и продолжила. – Наша мать, ей тогда не было и шестнадцати, не отдала сестер и братишку в детдом, вырастила сама. Младшенькая Хадия умерла, остальные выжили. Мама плачет, вспоминая иногда трудные военные годы. Ведь ее братишке Фарукше с восьми лет пришлось косить сено.
Как понимаю сейчас, неправедная женитьба деда Кинзягула на бабушке Гульюзум оказала губительное влияние на весь наш род. Оба они рано умерли, дети осиротели. Воздействие колдовства на этом не завершилось, оно коснулось вороньим крылом судеб их детей, внуков и правнуков.
Взять хотя бы жизнь дяди Фарукши: женился на дочери известной в ауле колдуньи. Однажды она, собрав в охапку свой выводок, сбежала от него. Он всю жизнь промыкался без семьи в Казахстане. Лишь на старости лет вернулся на родину и умер, так и не изведав счастья. Подросшие сыновья его сгорели от пьянства, даже не женившись.
Судьба маминой сестры, тети Асмы, тоже заставляет задуматься: промучившись с буйным мужем сорок лет, развелась, когда стало совсем невмоготу. Ей довелось пережить потерю не только детей, но и внука…
Просторные сосновые дома дяди Фарукши и тети Асмы, где когда-то звенели детские голоса, десятки лет так и стояли пустыми, пока не сгнили и не развалились. Их никто не купил, люди боялись повторить их судьбы.
Как подумаю о родных братьях и сестрах, душа болит: кому из них досталась благополучная доля?.. Ни одному не повезло с семьей. Сестра Бибинур от нелегкой жизни с мужем-пропойцей не вылезает из болезней. Самая тяжкая участь выпала нашему старшему брату Мурзагулу. Старики говаривали, что он так похож на деда Кинзягула, будто из одной плахи вытесаны. Жена-шлюха через полгода после замужества убежала от него с каким-то мужиком. Он так больше не женился. Ушел в мир иной, измучившись от раковой опухоли и одиночества…
Вот так! – завершила рассказ Лилия. – Сколько несчастий обрушилось на наш род из-за приворота деда Кинзягула, скольких людей он лишил семейного счастья! До этих пор я радовалась, что из всей родни мне одной повезло в семейной жизни. Рано радовалась – и до нас добрался отзвук огромного греха деда – напоролись на приворот Зульфии…
Поведанная женой история роковой любви её деда Кинзягула не оставила Салавата равнодушным. Он согласился пойти к экстрасенсу Назире.
Надо сказать, история их родов драматична и причудливо пересекается с родословными множества людей на земле и даже с шежере Салавата: прямого ее предка прозвали Кашык[11 - Ложка, небольшая поварешка.], братьев его – Волк и Китаец. Родные братья почему-то разительно отличались друг от друга: если Волк был белолицым и светловолосым, то Кашык – черным как африканец, а Китаец был узкоглазым и желтолицым. Волк во время гражданской войны сражался за красных, а Китаец – на стороне белогвардейцев. После поражения белых он увязался за ними в Китай. Когда вернулся на родину, ему дали кличку Китаец. Кашык получил свое прозвище после того, как в ауле организовали колхоз и во время полевых работ начали питаться из общего котла. Оказывается, с целью выловить из жиденькой похлебки что погуще, он проделал дырочки на донышке большой деревянной ложки, которую всегда носил с собой в кармане. Конечно, односельчане быстро узнали о его уловке и прилепили хитрецу соответствующее прозвище. А Волка прозвали так за волчат, которых он принес из лесу, вырастил в каменной клети, а затем забил и сшил себе тулуп из их шкур.
Жители аула давно позабыли настоящие имена трех братьев. Волк и Китаец, несмотря на близкое родство, люто ненавидели друг друга. Кроме того, что один воевал за красных, а другой – за белых, между ними, как говорят французы, случился «шерше ля фам» – встала женщина. Их отец на нареченной для Волка девушке непонятно почему взял да женил Китайца… Вот и усилилась вражда еще более.
А Кашык в конфликте братьев не участвовал, его волновало собственное горе: сокрушаясь о вынужденно сданной в колхоз хилой лошаденке, он заболел и малость тронулся умом. Однажды, в момент обострения помутнения, повесил он ложку с дырками над окошком, вырубленным в сторону киблы[12 - Направление в сторону священной Каабы в г. Мекке.], и принялся неистово биться головой об пол перед этой деревяшкой. Долбился башкой до тех пор, пока не свалился в обморок в благоговейном экстазе. Очнувшись, заставил всю семью поклоняться дырявой ложке.
Когда про странное верование семейства узнали люди, председатель сельсовета вызвал Кашыка в канцелярию и учинил допрос: «Ты почему на дырявую ложку молишься, контра?!» И стал нещадно материться. Кашык почему то не растерялся, задал встречный вопрос: «А кому нам теперь поклоняться? Сказали, что Бога нет и сбросили с мечети минарет. Мы же должны на кого-то молиться?» Начальник долго молчал, почесывая узкий лоб. Затем открыл ящик стола, покрытого кумачовым ситцем, бережно достал оттуда, и торжественно вручил Кашику изображения Ленина и Сталина, строго-настрого наказав: «Смотри у меня, Кашык, коли не перестанете поклоняться дырявой ложке, показывая контрреволюционный пример всему аулу – внесу в список кулаков и сошлю в Сибирь! С нынешнего дня молитесь на отцов народов – Ленина да Сталина!» Однако Кашык, хотя при свете дня, на людях, и бил челом перед портретами вождей, по ночам, как и раньше, поднимал семью и тайком продолжал поклоняться дырявой ложке. Верно говорят, что запретный плод сладок: спустя время большинство жителей аула стали последователями Кашыка – тоже начали молиться на дырявую ложку…
Дети, а затем внуки и правнуки Волка и Китайца, также не уживались и цапались меж собой, как кошки с собаками. Трещина, которая пролегла между родней во времена гражданской войны, привела в пятидесятых годах к трагедии. Сын Китайца Ахметгали, возвратившийся с Великой Отечественной войны весь в орденах и медалях, был избит и повешен в сарае сыновьями Волка. Убийцы, заранее договорившись, дружно заявили в милиции: «Мы его не вешали, только побили. Устыдился, что не смог нас одолеть, вот и повесился». И душегубов посадили всего на пару лет.
После сего братоубийства потомки Волка не успокоились: в каждом поколении стали лишать жизни хотя бы одного из отпрысков Китайца. Несмотря на это род Китайца множится год от года. Каким-то чудом на место одного убиенного рождаются по семеро мальчиков. Число же потомков Волка, напротив, почему-то уменьшается, и на глазах хиреет их род. К тому же в последний десяток лет у них рождаются одни девочки.
Верно подмечено, если кому-нибудь беспрерывно твердить: «Ты свинья!», он и сам не заметит, как захрюкает. Похоже, от постоянных возгласов аульчан: «Китайцы! Китайцы! Китайцы идут! Вот придут китайцы…», у потомков Китайца, и в самом деле, сильнее сузились глаза, а лица еще пуще пожелтели. Вобщем, стали точь-в-точь как китайцы. И общаются меж собой, будто китайцы – грубыми окриками и резкими жестами, словно бранятся. Да и телами обмельчали: мужики чуть больше полутора метров будут, а женщины – еще ниже.
Когда храбрый воин, выбравшийся целым и невредимым из грозного урагана войны, всего в тридцать пять лет был убит близкими родичами, его жена Амина осталась вдовой с полным подолом малых детишек. Самая младшая из них, Салия – двоюродная сестра Лилии.
Один из осужденных, отсидев за решеткой, дал старшему сыну такой наказ: «Судьи, видать, очень большие люди – что хотят, то и делают: дал мне вместо десяти всего годик… Учись на судью!» Бывший зэк ничего не пожалел, чтобы протолкнуть сына в университет: зарезал единственную комолую корову, трех овец, трех коз – все, как на подбор, темной масти, да еще, вдобавок, трех гусей и трех черных куриц. Этот человек был отцом Ануза Япкарова, близкого родича Лилии. Ануз способностями не блистал и с трудом окончил университет. Несмотря на сей факт позже занял кресло судьи Верховного суда России…
А девушка, когда-то сосватанная за Волка, но выданная с богатым приданым – многочисленными стадами и обширными пахотными угодьями – замуж за Китайца, была, оказывается, дочерью богача Султана, деда бабушки художника Салавата Байгазина – Гульфаризы…
Непримиримой вражде потомков Китайца и Волка через два года исполнится целый век. Они составляют почти весь аул и давно позабыли, знать не знают корни непрекращающейся междоусобицы. Однако и поныне живут в раздоре. Право, и рассказывать неудобно о причинах последних скандалов – просто курам на смех и петухам потеха. Недавно, принарядившись в праздничный день 1 Мая, всем аулом пришли в клуб. А там какая-то собака наложила на крыльцо очага культуры огромную кучу… Люди столпившись, постояли некоторое время в растерянности. Затем одинокий мужик по имени Мидарис из «волчат» поковырял собачий навоз ивовым прутком и с серьезным видом резюмировал: «Сразу видно, это дерьмо наклал кобель по кличке Актырнак, подросший щенок хромой суки Актапей, поводыря слепой колдуньи Бибисары из рода старика Китайца, троюродной тётки Ахмета. Этот Актырнак – настоящий разбойник – весной пытался утащить нашего одноглазого петуха Пирата…». Ахмету, разумеется, не понравился столь глубокомысленный вывод, и он ощерился, точно китаец: «Что, дипломированным знатоком собачьего дерьма заделался? Иди лучше в лес, покопайся в волчьем помете». Слово за слово, окрик за окриком, и китайско-волчья война, тлеющая в ауле на протяжении века, снова разгорелась, словно пламя от порыва ветра. Кровные родственники опять раздрались в пух и прах, крепко отдубасили друг друга, попутно вымазавшись в том злополучном собачьем дерьме…
Для выяснения причин вековой вражды несколько раз собирали большие сходы и малые курултаи. Но… так и не докопавшись до истины, каждый раз доходили до большого мордобоя, и, понаставив друг другу шишек на лбу и синяков под глазами, повыбивав зубы и пересчитав ребра, расходились ни с чем по домам…
Правда, прошел слух, что сын старика Кашыка – Кашыкбаш, разменявший уже девятый десяток, с подобострастием уставившись на дырявую ложку, оставленную ему как великий аманат[13 - Аманат (араб.) – в данном случае распоряжение, наставление последователям, завещание потомкам, сохраняемое и чтимое ими.] и священный предмет культа, поблескивая вытаращенными глазами, шлепая толстыми губами, торжественно поклялся поведать внукам и правнукам Китайца и Волка причину войны между ними. При этом особо подчеркнул, что расскажет об этом 7 ноября 2017 года. Оказывается, именно так ему было завещано отцом, стариком Кашыком.
К сожалению, Кашыкбаш не смог донести до потомков священное слово – неожиданно отошел в мир иной, прижав к груди драгоценное наследство – дырявую ложку. Говорят, предчувствуя скорую кончину, Кашыкбаш начал было что-то строчить на обрывке туалетной бумаги. Однако успев написать лишь: «Вот что поведала дырявая ложка – не сто лет назад, а еще с пещерных времен…», повалился на пол… Таким образом, причины столетней войны двух родов остались нераскрытой тайной, погребенной в глубине веков.
Шушукались по секрету, что старик Кашыкбаш, лишившийся перед кончиной дара речи, тщетно пытался сообщить что-то важное собравшимся у смертного ложа родственникам. Но, сколько бы ни пытался ничего объяснить не смог, только мычал. Когда сыновья попросили кого-нибудь из них назначить главным хранителем священного тотема, старик сильно разозлился, несколько раз ударил себя дырявой ложкой по лбу, притиснул ее к груди, красноречиво показал потомкам средний палец правой руки и навечно закрыл глаза.
Три дня и три ночи поломав голову в попытках растолковать, что он намеревался сказать перед смертью, наследники решили провести внеочередной курултай. Но и это мероприятие не помогло раскрыть великую тайну. Как обычно, все переругались, передрались, с тем и разошлись.
Все же после жаркого и скандального курултая дырявая ложка торжественно перешла к старшему сыну покойного Кашыкбаша – Кашыкбаю.
Нынче дырявой деревяшке поклоняются потомки не только Кашыка, но и большая часть отпрысков Китайца и Волка. Продырявленные деревянные ложки висят на почетном месте во многих домах. Разница в одном: если прежде на дырявую ложку молились тайком, то ныне ей поклоняются открыто. Только до сих пор непонятно: если большинство из них боготворят одно и то же – ложку с дырками, то почему же кровные сородичи продолжают в пух и прах ссориться и драться меж собой?..
Судья Верховного суда Ануз Япкаров – потомок Волка, а Лилия – из рода старика Кашыка. Несмотря на корни, Ануз человек добрый и великодушный. Он никогда не делит многочисленную драчливую родню на своих волков, на врагов-«китайцев» и на потомков Кашыка. Всем приходит на выручку в делах судебных и житейских.
Ещё на заре юности, спустя полгода после того, как Земфира, незабвенная первая любовь Салавата, внезапно порвала с ним отношения, его кумиром стала знаменитая чернокожая американка Анджела Дэвис. Большое фото ее он повесил на стену комнаты в коммуналке. Под плакатом было написано: «Свободу Анджеле Дэвис!» Глядя на изображение пламенной коммунистки каждый день в течение нескольких лет, стараясь вырвать Земфиру из сердца и слушая песню «Angela» лидера группы «The Beatles» Джона Леннона, Салават понял, что вышиб клин клином – полюбил жгучую афроамериканку. Он даже послал Анджеле письмо с объяснением в любви. Хоть и сам белый, вложил в конверт заявление с просьбой принять его в организацию «Черные пантеры», борющуюся за права негров. Но ответа не получил…
Не бывает ничего случайного. Он вернулся из Афганистана, залечил раны, встал на ноги – и все-таки встретил свою Анджелу Дэвис, о которой мечтал столько лет! Девушка, невероятно похожая на его кумира, была студенткой торгово-кулинарного училища Лилией Япкаровой…
Крепко стиснув жаркую ладонь Лилии, Салават с тех пор не отпускал ее от себя. Через несколько месяцев они поженились. Как только начали жить вместе, Лилия содрала со стены плакат с Анджелой Дэвис, выкинула его на помойку, а взамен повесила свою увеличенную фотокарточку. Заодно разорвала на мелкие кусочки фотографии и письма незабвенной Земфиры…
* * *
Ночью Салавату приснился загадочный сон…
Неописуемо ясный, погожий день. На голубом небе без единого облачка светит ласковое золотое солнце. На ветках деревьев, согнувшихся под тяжестью сочных плодов, щебечут птицы. На изумрудно-зеленом цветущем лугу пасутся кони, олени, дикие козы и зайцы. Рядышком с ними помахивает хвостом красная лисица, потягивается серый волк, неуклюже продирается сквозь кустарник косолапый медведь. Эти хищники почему-то не кажутся опасными, потому зайцы и козы нисколько их не боятся.
Со стороны неспешно текущей поблизости полноводной реки, сверкающей, словно серебро, веет свежий ветерок. Прекрасные лебеди, плавающие в реке, учат маленьких птенцов нырять. Возле них время от времени плещутся рыбы, отливающие золотом и серебром.
Вот появились полуголые мужчина с женщиной, идущие взявшись за руки, по утопающей в цветах поляне. Возле яблони, усыпанной маняще спелыми плодами, они остановились…
Салават пригляделся внимательнее. Да ведь этот статный мужчина – он сам! А кто та красавица, что стоит возле него? Лилия или Зульфия?..
Вдруг внезапно разверзлась пропасть, и захватывающая дух красота исчезла. Душу Салавата обуяло чувство огромной потери, печали и тоски. Будто он лишился самого дорогого, важного, несравнимого ни с чем, сокровенного. Салават всем сердцем жаждал, чтобы невыразимо прекрасное зрелище, наполнявшее всю существо его бесконечным счастьем, повторилось вновь. Однако вместо этого невесть откуда послышался голос:
– Разве я буду поклоняться творению Твоему из глины? Видишь, Ты отдал ему предпочтение передо мной, если Ты дашь мне отсрочку до Судного дня, я введу в соблазн и искореню все его потомство, за исключением немногих. Увидим тогда, кто кому будет поклоняться…
Глава вторая
Назира оказалась смуглой женщиной лет сорока пяти. После знакомства с посетителями, ясновидящая попросила дочь-подростка лечь на кровать, бережно сняла с шеи крест на цепочке и принялась вертеть им над ней:
– Закрой глаза. Давай-ка, побываем дома у Лилии-апай! Лети!
– Долетела.
– Какая у них дверь?
– Железная дверь коричневого цвета. Квартира номер один.
– Верно говорит, – удивленно вставила Лилия.
– Глянь-ка, дочка, нет ли чего-нибудь у порога?
– Иголки лежат.
– Извергни из глаз огонь, сожги их и войди в дом!
– Сожгла. Прошла в квартиру… – проговорила девочка и замолчала.
– Почему замолкла? Говори скорее, что видишь?
– Не видно ничего. Как зашла, все стало темным-темно…
– Быстрее назад! Вышла? – В голосе Назиры зазвучала тревога.
– Да.
Назира гортанным голосом прочла какие-то молитвы и приказала:
– Теперь зайди снова, сразу начинай выжигать все огнем, давай!
– Зашла, сжигаю, гаснет – не получается…
Обеспокоенная Назира резко вскрикнула:
– Выходи обратно!
– Вышла… – Дочь тяжело вздохнула.
Назира охрипшим голосом повторила молитвы и вновь приказала:
– Зайди стремительно! Выжигай изо всех сил!
– Зашла, выжигаю! Погасло, не могу…
– Сейчас же выходи!
– Уже вышла…
Наступила напряженная тишина. Назира, чуть помолчав, пояснила:
– Сильную наслали порчу, поэтому дочка не может в дом попасть…
Всполошившаяся Лилия взмолилась:
– Что же нам теперь делать?! Помогите, пожалуйста, Назира-апай!
Назира посидела молча, уставившись на крест. Оказывается, этот крест, вернее, камешек-галечник почти в правильной форме креста, она когда-то нашла на берегу речки и с тех пор носит его на груди.
– Спросила у креста: велит тебе самой поработать, – сказала она Лилии. Дочь Назиры облегченно вздохнула и поднялась с места.
– Что я должна сделать, Назира-апай? – спросила оробевшая Лилия.
– Ложись на кровать!
Похоже, желание избавиться от соперницы и женское любопытство пересилили страх перед неизведанным, Лилия легла на кровать.
– Закрой глаза, расслабь все тело!
Назира начала вертеть над Лилией цепочку с крестом, гортанным голосом произнося христианские молитвы вперемешку с мусульманскими. Затем, приказала: – Лети в квартиру!
– Полетела…
– Резко ворвись в дом и начинай сжигать все огнем из глаз!
– Влетела, сжигаю! Уф-ф, дома повсюду грязь, пыль, паутина и иголки!
– Проверь весь дом, все сожги!
– Жгу! О-о, иголки по всему дому раскиданы…
– Обойди весь дом, ничего не упусти, все сожги!
– О-ой, и под нашей кроватью, и за диваном раскидали…
– Все сожги дотла!
– Все выжгла! – Вытерев пот со лба, Лилия тяжело вздохнула. Назира быстрее завертела цепочку, повторила заклинания и снова приказала:
– Теперь посмотри: кто разбросал иголки?
– Вижу! – Их раскидывает Зульфия! Она набросилась на меня!
– Перекрести ее! – резко выкрикнула Назира. – Перекрести правой рукой! Не давай к себе прикасаться! Крести и жги!
Лежащая на кровати с закрытыми глазами Лилия подняла руку и начала торопливо крестить воздух:
– Крещу, сжигаю! Зульфия обернулась вороной лошадью! Хочет лягнуть меня!
– Не дай себя лягнуть! Перекрести и сожги! – во все горло завопила Назира.
