скачать книгу бесплатно
– Что, навоевалась, злюка?
– Мужа отдать – как душу свою отдать. С чего я должна уступать тебя какой-то шалаве…
– Она не шалава!
– Не защищай ее, дуралей! Совсем мозги потерял? До сих пор не понимаешь, что эта сука крутит-вертит тобой…
– Сама безмозглая!
– Ну, ладно, Салават, не будем спорить, пойдем домой.
– Сказал же, не пойду!
– Пойдем же, я тебе пирог с гусятиной испекла, коньяку хорошего купила. Поешь пирога, выпьешь и ляжешь спать.
Вот чертовка, знает, с какой стороны подлезть… Салават почувствовал, что действительно проголодался. Две-три рюмки коньячку тоже пришлись бы кстати. Да и спать хочется, притомился. Ну и денек выдался…
– Пирог остывает. Знаешь ведь: не годится пищу ждать заставлять, а то обидится…
– Не нужен мне твой пирог, ешь сама! – артачился Салават – Кормишь с руганью и проклятьями, твои блюда камнем ложатся в желудок. Все, хватит, наелся!
– Покормлю только, не буду ругаться. Слово даю, ну пойдем домой!
После долгих уговоров Салават решил уступить жене. Честно говоря, он не намеренно заставлял ее долго упрашивать себя. Слишком велико было его потрясение. Знал: жена злонравна. Но не представлял, что до такой степени… Увидев, как она за пару минут потеряла человеческий облик и дралась как фурия, в душе он сильно поостыл к ней. Сердце, казалось, обратилось в камень.
* * *
Жена сдержала слово, не стала упрекать. Молча поели и разошлись. Муж лег отдельно.
Утром Салават проснулся поздно и долго лежал, уставившись в потолок. Горло пересохло, а душа ныла от небывалой печали. Встал с постели, умылся, допил оставшийся с вечера коньяк. Тоска лишь усилилась. Достав из холодильника водку, налил в чашку. Тут на кухню вошла Лилия:
– Все пьешь?..
Салават не ответил, разговаривать с опостылевшей женой не хотелось. Перед глазами стояла Зульфия. Беспрестанно думая о ней, он затянул старинную народную песню «Сибай»:
В зеленые сани, дуга с колокольчиком,
Запряги, Фатима моя, гнедую лошадь.
Если бы вернулся жить в свой край,
Добился бы я, Фатима моя, цели…
Эту песню сложил человек, назначенный кантонным начальником в далекую от родной стороны провинцию. Он так кручинился по любимой жене, детям, дому, аулу, что родилась в душе бессмертная песня.
Всем сердцем пел Салават и представлял такую картину: мол, его тоже отправили кантонным в чужие края. Вот он на санях – кошевке, запряженной парой резвых лошадей, звеня колокольчиками, сквозь снега и метели возвращается домой к любимой жене – к Зульфие…
Здесь не земля, где соловьи поют,
Не широки ее долины и луга.
Не плачь же, Фатима моя, не плачь,
Здесь не земля, откуда бегом добежишь…
Перед его мысленным взором, ни на минуту не исчезая, стояла Зульфия. Нет, он не плакал, но из глаз катились слезы. И он все тянул и тянул «Сибай».
Когда это продолжилось и на следующий день, Лилия не выдержала, подошла к мужу:
– Все распеваешь да слезы льешь. По Зульфие скучаешь?
– Тебя это не касается. Я с тобой жить не буду, злая ты баба, – отозвался Салават.
Наступило тягостное молчание.
– Уйдешь-таки, к любовнице?
– Да!
– Чем она лучше меня?
– Во всяком случае, не такая злющая…
Стремительно вскочив со стула, Лилия выбежала из кухни и через минуту влетела обратно, почему-то обутая в сапоги. В этот момент Салават наливал себе водку. Она взяла из буфета чашку и поставила на стол:
– И мне налей!
Он внимательно посмотрел на нее:
– Не выделывайся!
Вырвав из мужниных рук бутылку и налив себе, Лилия чокнулась с ним и нарочито выспренно произнесла:
– Выпьем за любовь!
Когда Салават допил, она повторила вопрос:
– Ты, правда собираешься уйти к ней? – Лилия, как заведенная, дрожащими пальцами беспрестанно вертела чашку на столе с противным скрежетом.
– Да.
Снова замолкли. Лилия, недобро смерив его взглядом, опять повторила:
– Так, значит, уйдешь?..
– Сказал же, да.
Лилия перестала нервно водить чашкой по столу и резким движением выплеснула водку ему в глаза.
– На тебе, гуляка!
Салават ахнул и от нестерпимой рези в глазах скатился со стула на пол. Лилия с остервенением начала пинать его ногами. Вот, оказывается, для чего она надела остроносые сапоги…
– На тебе, получай! – Лилия старалась попасть ему в пах. – Я тебя к ней подобру-поздорову не отпущу! Сделаю из тебя непригодного мерина! Вот тебе, вот тебе!
Как бы тщательно ни целилась, Лилия в желаемое место не попала. Когда в глазах немного прояснилось, Салават рывком вскочил с места и ударил ее ладонью по лицу. Получив ещё одну оплеуху, жена громко зарыдала.
– Вот ты и открыла свое истинное лицо, стерва! Больше ни минуты с тобой не останусь – талак! Талак! Талак![7 - В исламе – троекратное объявление развода, произносимое мужем в знак разрыва брачных отношений.] – Салават даже протрезвел от негодования. Хотел взять ключи от сейфа, но не нашел. Оказалось, жена подсуетилась, успела уже их спрятать.
– Где ключи от сейфа?!
– Зачем они тебе?
– Деньги заберу!
– На свою содержанку хочешь истратить?
– Какое твое дело? Ключи на стол!
– Зачем тебе деньги?
– А на что я должен жить?
– Пусть любовница тебя кормит!
– Отдай по-хорошему! Эти деньги заработал я!
Салават требовал вернуть ему ключи целых полчаса, пока Лилия, наконец, не швырнула их ему в лицо:
– На, подавись! Пропади ты пропадом со своей проституткой!
Открыв сейф, Салават взял пачку стодолларовых купюр и быстро оделся. Дернул входную дверь, но Лилия, оказывается, заранее заперла ее изнутри и также спрятала ключи.
– Надеешься меня остановить? – Он со злостью дернул двери лоджии, вышел, с горячностью распахнул раму и выпрыгнул на улицу. Было довольно высоко, хоть и первый этаж. Отряхнувшись, твердыми шагами поспешил прочь от дома. Но тут послышался отчаянный крик:
– Атай[8 - Атай – отец (башк.).]! Постой! – Это был Рустам. Салават неохотно остановился.
– Что, улым[9 - Улым, – сын (башк.).]?
– Атай, прошу тебя, не уходи!
– Рустам, ты же знаешь, что у нас творится…
– Атай, останься! Что я тут буду делать без тебя?
– Улым, ты уже не маленький, скоро восемнадцать.
– А что будет с мамой, сестрами, со мной? Мы же пропадем!
– У вас есть мать…
– Что она нам даст? У нас дома ты главный!..
– Хоть я и ухожу, но вас не брошу! Буду помогать…
– Отец, не получится так… Прошу тебя, не уходи! Не дай нам пропасть! Мне в этом году школу заканчивать, куда я поступлю без тебя?
Салават не смог отказать умоляющему сыну, дорогому первенцу – вернулся домой. Пил беспробудно и пел тоскливо до тех пор, пока не почувствовал, что ему совсем худо. Сил не осталось ни капли. Да и настроение – хуже некуда: он ощущал себя распоследним негодяем перед Зульфией, Лилией, детьми и целым миром. Положение свое виделось Салавату беспросветным, а любовный треугольник превратился в безвыходный лабиринт. Что же делать? Как выбраться из этого лабиринта, способного навечно запутать его и лишить абсолютно всего: жены, с которой он прожил восемнадцать лет, дорогих детей, теплого дома, нажитого имущества? Как спастись от девятого вала последней любви, захлеснувшей его в сорок лет словно цунами, и грозящей разрушить привычный его мирок?.. В то же время он понимал: после последних событий их жизнь никогда не будет прежней…
* * *
В один из этих черных дней Салават с трудом встал, умылся, снова налил водки.
– Опять пьешь?.. – задала, ставшим уже привычным, вопрос Лилия.
– Что ж мне еще делать?..
– Значит, все симптомы совпадают…
– Какие еще симптомы? – Он равнодушно взглянул на жену.
– Привороженный человек резко остывает к жене и как одержимый начинает бегать за любовницей. А также усиливается тяга к спиртному. Чуешь, что уже пьешь безо всякой меры?
Салават задумался. Лилия была права, он начал выпивать очень много.
– Да пойми ты, наконец: твои выкрутасы – никакая не любовь, а всего лишь действие ворожбы. Сам видишь, все симптомы налицо. Не обманывайся, не дай разрушить нашу семью! Давай сегодня же пойдем к ясновидице Назире, пусть излечит тебя, избавит от действия приворота!
– Никуда я не пойду… – Вроде бы проблески здравого смысла склоняли Салавата к доводам жены. Но что-то заставляло продолжать отнекиваться.
– Умоляю тебя, сходим к ней! Нельзя упускать единственный шанс для сохранения семьи! Если нет на тебе приворота, а любовь, как ты думаешь, настоящая, то ясновидица это увидит. Как сердце велит, так и поступишь. Захочешь – уйдешь к своей Зульфие…
Мечущемуся меж двух огней Салавату эти слова понравились. Надежда на то, что Лилия с Зульфией уживутся, не оправдалась. Значит, рано или поздно придется выбирать одну из них. Правда, сейчас он совсем не желает оставаться с Лилией. То, что она избила Зульфию, да еще посмела поднять руку, вернее, ногу, обутую в остроносые сапоги, на него, тем более покушалась на самое дорогое для мужчины – ну никак не умещалось в сознании Салавата. Где это видано, чтобы жена… Тс-с… Лишь бы люди не узнали о его страшном позоре! Вобщем, нельзя после всего этого жить с такой… Сама теперь предложила поступать так, как сердце велит. Надо согласиться. Увидит гадалка, что нет никакого приворота, тогда уж не обессудь, прощай, старая и постылая жена!
Хоть и принял Салават решение, но закралась в душу тревога и сложились стихи:
Я тебя предупреждал —
Любовь моя – огневой вал,
Любовь моя – цунами.
Вот идет девятый вал…
Что будет с нами?
Что будет с нами?..
Почему-то пришла в голову мысль: в сохранности ли мольберт, холсты, краски?.. Торопливо вытащил столь дорогие сердцу принадлежности из кладовки. Любовно, и в то же время виновато оглядев их, тщательно протер пыль со своих сокровищ. Затем долго устанавливал мольберт возле окна, закрепил готовый холст, разложил по местам палитру, краски, кисти, мастихины, штапели. Открыл баночку со скипидаром, и по комнате разлился такой знакомый, приятный для него запах. Приготовив краски, взял в дрожащую от волнения руку кисть и уставился на белый холст. Лихорадочно горящие глаза озарили его изможденное лицо. Во взгляде отразились противоречивые чувства: печаль и радость, отчаяние и надежда, покорность судьбе и решимость восстать против всего мира.
Наконец Салават потянулся к холсту. Странно, но сколько ни пытался, он не смог приблизить кисть к мольберту – белый холст не позволил ему прикоснуться к себе…
– Салават, пойдем к Назире! Прошу тебя! – Лилия вынудила мужа очнуться от тяжелых раздумий. Хоть и поддался он внутренне ее уговорам, но продолжал стоять на своем:
– Нет, никуда не пойду.
Лилия, наморщив лоб, посидела чуток в задумчивости. Затем, решительно заговорила:
– Салават, раньше я не рассказывала тебе о моей родовой тайне по материнской линии… Поведаю о горькой судьбе моего деда Кинзягула. Об этом мы помалкиваем, поэтому знает о нем мало людей: мама, Асма-апай, Бибинур-апай и я. Боимся, если наша история получит огласку, она ещё разрушительнее подействует на наш род…
