скачать книгу бесплатно
Народ отступил от сумасшедшего, но камни в руках сжал ещё крепче, собираясь к решительному броску. Неожиданно всех отрезвил взвившийся фальцетом женский крик:
– Собачонка-то издохла! Он прав, вино было отравленное!
Толпа смущенно загомонила, заворчала, неохотно расставаясь с кирпичами и палками. Раздались неуверенные голоса:
– А кто ж его отравил? Может, он и сделал это. Морда уж больно бандитская.
– Верно. Вполне мог. С тайным умыслом. Теперь и причащаться боязно.
Долговязый парень в чайного цвета рубашке поколебал их неприязнь к чужаку окончательно:
– Братцы, да ведь этот мужик сражался против скифов на площади Восстания. Двух амбалов ухайдакал!
– Похоже, он. Только тогда он был замухористей.
– Всё равно мы должны задержать его. Там разберутся.
Иуду отвели в бревенчатый домик рядом с просвирней. Время шло к обеду, и ароматный дух борща царил над всеми остальными запахами, заполнившими тесные комнатки, в которых хранилась разнообразная церковная утварь. Поборов неловкость, Иуда попросил черницу накормить его. Лишь на секунду усомнившись, стоит ли, она принесла миску постного борща и кусок холодного пирога с капустой. Азартно работая деревянной ложкой, Иуда с интересом разглядывал атрибуты новой для него обрядности – и удивлялся людям… Если бы раввуни увидел всё это – испепелил бы одним взглядом! А после сказал бы с грустью: они так ничего и не поняли. В самом деле, эти бесхитростные прозелиты из язычников не только со смешным простодушием скопировали многое из древнего Храма в Иерусалиме, но и пошли ещё дальше: просто хороших людей с легкостью необычайной превратили в святых – и теперь даже молятся на них – на своих князей, царей и монахов… Прости их, Господи! Не ведают, что творят.
12. Следователь и следственные действия
Вскоре к церкви приехал Джигурда со следственной бригадой (мы присоединились к ним по старой дружбе). Вся группа сразу направилась в дом привратницы Олимпиады. Труп дьякона лежал на том же месте – в узком пространстве кухоньки, между столом и входной дверью. Крупные черты лица уже не выглядели грубо искаженными, как в момент смерти: они слегка разгладились, утвердились, застыв в последнем благородном величии. Черница провела ладонью по лицу покойного, закрыв ему остекленевшие глаза, в мучительном недоумении созерцавшие треснувший потолок. Когда мертвого дьякона осветили фотовспышками, а контуры большого тела обвели мелом, Джигурда пригласил Иуду в одну из двух маленьких комнат домика привратницы с окнами в палисадник. Сам он уселся на некрашеную табуретку – важно, как на царский трон,– и сердито сказал:
– Ну что, дорогой посланник, опять влипли?
Из смежной комнаты нам было видно и слышно, как Иуда изложил по порядку все события. Джигурда внимал ему как-то рассеянно, поглядывая в окно, где покачивались в подвенечном весеннем цвету старые вишни, – о чем-то печально размышлял. Потом бросил помощникам через плечо:
– Захватите с собой чашу. Пускай быстренько исследуют в лаборатории и вернут. Возьмите на пробу кусочки земли с того места, куда этот спаситель людей выплеснул вино.
– А как насчет собаки? – спросил лейтенант Крага, наш ровесник и бывший одноклассник.
– Ах да… Уже два трупа! Пускай и в её желудке тоже покопаются… Не забудьте взять кружку со стола, – Джигурда сдернул очки с носа и, дыхнув на стеклышки, стал протирать их новым чистым платочком. – Значит, Родион Шойгин повинен в сотворении братьев Кувшинниковых? Знали бы они… – Он запнулся и украдкой оглядел присутствующих, не желая выдавать инкогнито Иуды. Особенно остался недоволен жадным и насмешливым блеском в наших глазах. Затем снова уставился на Иуду и уже потише спросил: – А с чего это вдруг вас потянуло в церковь?
– С грязи. Хотелось немного очиститься. Вспомнил Храм.
– А батюшка не говорил, где он выпил вино и когда?
– Не успел. Сказал лишь, что вино – отрава.
– В котором часу вы встретились?
– Я ни в часах, ни вообще во времени не разбираюсь. Все по солнышку. А оно ещё не стояло над храмом. То есть над церковью.
В комнату вкатился колобком благочинный отец Прокл, закончивший службу. Был он в добротно сшитой рясе, на шелковой шумящей подкладке, с красивыми разноцветными четочками, в блестящем черном клобуке. Но пышная одежда не очень-то подходила к его розовощекому, жизнерадостному лицу с профессорским клинышком бороды и в роговых очках – он больше смахивал на ученого, чем на священника. Перекрестившись на божницу, благочинный дал привратнице поцеловать свою холеную руку и сел напротив следователя. Взгляд его казался преувеличенно тревожным из-за толстых линз.
– Откуда вы получаете вино для причастия? – спросил Джигурда, внимательно вглядываясь в глаза священника.
– Из разных мест, раньше было легче: из Центра нам регулярно поставляли кагор отличного качества. Сейчас, как вы знаете, хозяйственные связи разрушены. После антиалкогольной кампании многие заводы перешли на производство лимонада и пива. Коснулось это и нашего острова. На спиртзаводе гонят в основном водку и – понятно, зачем. Приходится добывать вино через коммерческих посредников. Ну и так далее.
– Вино сегодняшнего причастия было заводское?
– Да. Несколько месяцев назад дьякону Родиону удалось через директора спиртзавода закупить два ящика кагора. Один ящик у нас украли ночью прямо со склада епархии. Второй мы отдали на хранение привратнице Олимпиаде. Она всегда дома, женщина честная, богобоязненная. С её стороны всякие злоумышления исключаются, – заверил отец Прокл.
– Она вам сама приносит вино в алтарь?
– Когда как. Сегодня она принесла.
– А вы лично не пробуете вино, прежде чем вылить его в чашу?
– У меня такой привычки нет… – Благочинный хмуро поправил роговые очки. – А вот покойник, земля ему пухом, иногда грешил. Особенно, если накануне происходило обильное возлияние.
– Какие у вас были с ним отношения? – Джигурда взглянул на священника в упор, следя за каждой тенью на лице.
Отец Прокл тоже посмотрел на следователя серьезными глазами и сложил на животе маленькие женственные руки.
– Не буду скрывать, что по некоторым вопросам веры и жизни мы с ним расходились. В частности, мне был чужд его квасной патриотизм и заигрывание с властями острова. В личной жизни дьякон не всегда следовал правилам благочестия. Редкий пост выдерживал до конца. Мог и обидеть словом. В нем была сильна мирская закваска
– Значит, враги у него были? – прищурился Джигурда.
– Ну, это резковато сказано. У нас ведь не контора и не завод. Немного другие отношения. Неужели вы считаете, что это мог сделать кто-то из наших служителей? – Щеки благочинного приобрели морковный оттенок.
– Скажите, а в алтарь можно войти только через царские врата? Я имею в виду весь иконостас. Или есть еще какой-нибудь запасной вход-выход?
– Есть. Но он всегда закрыт на замок. Только сегодня был почему-то открыт. Может, хулиганы сломали замок вчера вечером?
– А ключ у кого находится?
– У Олимпиады. Она теперь у нас привратница.
– А кто до неё был?
– Петр Караченя. Недавно он уволился.
– Он посвящен был или как?
– Из мирян. Но принял особое благословение дьякона Родиона.
– А где он живёт?
– Это вы у черницы спросите. Она его лучше знает.
– Хорошо. Давайте вернемся к вопросу об алтаре. Туда ведь не каждый может войти?
– Это святая святых церкви. Там совершается таинство, – кивнул головой отец Прокл.
– А не могли бы вкратце раскрыть некоторые детали сегодняшнего таинства?
– О них не принято говорить. Но вам… в общем, я пришёл в церковь за час до литургии. Облачился, почитал особые молитвы. Затем возле жертвенника приготовил хлеб и вино. После этого…
– А бутылку вы сами открывали? – Джигурда агрессивно выдвинул вперед одно плечо.
– Да, сам. Не очень приятное, между нами говоря, занятие. Наши пробки…
– Стоп! – почти вскричал Джигурда и привстал с табурета. – Какая это была пробка, и где она сейчас?
– Обычная, металлическая, без козырька, – смущенно пожал плечами священник и погладил в задумчивости бороду. – А вот куда я её подевал? Впрочем, постойте. Я выкинул её в дырку в оконном стекле, слева от жертвенника. Вчера вечером какие-то юнцы разбили окно. Плоды, так сказать, нашего островного воспитания. И просвещения.
Джигурда молча кивнул лейтенанту Краге, вертлявому человеку с темной щеточкой усов, и тот бесшумно скрылся за дверью (Гайсин последовал за ним).
Джигурда извлек из кармана пачку сигарет, достал одну, но курить не стал, а только понюхал фильтр, как нюхают букетик цветов.
– А пробка легко снималась? – спросил он.
– Трудно. Еле содрал её ножичком. Есть у меня такой сувенирный ножичек – брелок для ключей. Очень удобная вещица.
– А где пустая бутылка?
– Она была не пустая. Там оставалось около стакана. Я спрятал её за жертвенником. Нельзя так делать, конечно. Видимо, дьякон нашел её и допил. Из чаши он не мог. Это было бы уж слишком. К тому же после Великого входа потир ставится на престол, и все прихожане его видят.
– А кого-нибудь из своих служителей вы не заметили в алтаре? Во время литургии… – Джигурда метнул исподлобья придирчивый взгляд.
– Честно говоря, не до того было. Естественно, там мог оказаться кто-то из наших. Любой. Вот дьякон Родион вообще не попадался мне на глаза. Вчера он жалобился на радикулит, и я разрешил ему полечиться, освободил от заутрени. Вот и подлечился, прости, Господи, его на небесах…
Лейтенант Крага вернулся сияющий и протянул на раскрытой ладони изогнутую пробку сиреневого цвета. Джигурда жадно схватил её, как музейную редкость, осторожно расправил, отошел к окну и поднес к прищуренным глазам – казалось, он пытался разглядеть полуденное солнце сквозь эту пробочку.
Чем-то не удовлетворившись, он вытащил из портфеля складную лупу и снова прикипел к находке… На этот раз на его напряженно вывернутых губах проклюнулась победная улыбка, а на стеклах очков заиграли солнечные зайчики.
– Характерная дырочка от иглы! – сообщил он со счастливым вздохом и велел Краге принести пустую бутылку из алтаря.
– Вы хотите сказать, что яд в вино закачивали шприцем? – Благочинный сжал пальцами небольшую панагию на груди, словно защищаясь от скверны. – Но зачем? Чтобы отравить дьякона Родиона? Не вижу смысла. Не та фигура.
– Вы правы. Думаю, мотивы и замысел у этого преступления более серьезные, – сказал Джигурда и посмотрел на Иуду странноватым, рассеянным взглядом, будто мысленно соединял некие звенья в единую логическую цепочку.
Появился Крага, гордо неся голубовато-зеленую бутылку, которую он держал за горлышко, обернутое носовым платком. (Нашего школьного друга распирало от сознания своей значительности.)
Следователь попросил хозяйку дома показать место, где хранилось вино. Всё ещё охваченная страхом привратница подошла к топчану, покрытому лоскутным одеялом, и вытащила из-под него пластмассовый ящик – гнездо ящика под старой мешковиной оказались пусты.
– Сегодня последнюю бутылку отдала, – Олимпиада скорбно поджала узкие губы.
– Кто ещё, кроме вас, знал, где находится вино? – строго спросил Джигурда и дал знак своему помощнику забрать ящик: вдруг остались отпечатки пальцев.
– Владыка знал. И тот же отец Родион… – привратница потупила печальные глаза.
– А этот… Караченя?
– Петенька? А как же. Он ведь сам полнехонький ящик сюда притащил со склада. Я ещё отговаривала: надорвешься, мол…
– Когда он в последний раз был здесь?
– Вчера, после обедни. Ему надо было какие-то дела утрясти в епархии. И ко мне заглянул. Баночку липового меда принес. Он любит гостинцы дарить.
– Значит, у него была с собой какая-то сумка? – с деланной небрежностью поинтересовался следователь, одновременно проверяя задвижки на окнах.
– Черный портфельчик вроде чемоданчика.
– Дипломат? Вспомните: при Карачене вы куда-нибудь отлучались? Во двор или в церковь?
– Петя сказал, что меня владыка просил зайти в епархию. Я пошла, но там отца Прокла не застала. Ушел, сказали, в комитет по делам религии.
– Итак, вы отсутствовали минут десять-пятнадцать. Или больше?
– Примерно десять… Я не замечала. Без часов хожу.
– Потом вы вернулись. Что в этот момент делал Караченя? Или его уже не было?
– Петя дождался меня. Сидел и листал четвероевангелие… – в лице Олимпиады что-то едва уловимо дрогнуло, и она невпопад перекрестилась.
– Расскажите о нем. Что он за человек? – настойчиво продолжал спрашивать Джигурда.
Он по ходу задаваемых вопросов становился все азартнее, это отражалось в мимике и жестах.
Привратница глубоко вздохнула, присела на короткую лавочку у стены и сплела на плоской груди узловатые пальцы, словно приготовилась к исповеди.
Иуда наблюдал за ней с неприязненным любопытством: какими-то своими чертами, как он после признавался, эта женщина вызвала у него в памяти образ Ширы, скаредной тещи Кифы, – которую равви вылечил от тяжелой лихорадки. Иуду она почему-то невзлюбила с первой встречи и советовала Егошуа избавиться от него. Рядом с истеричной Широй, похожей внешне на сушеную рыбу, Иуде всегда мерещился необъяснимый трупный запашок, и потом у него на целый день портилось настроение. Чтобы избавиться от могильного запаха и взбодриться, он уходил на берег озера, к Дидиму, брату Симона и помогал тому мастерить новую лодку. Дубовые доски они связывали полосками тисовой коры, а зазоры между ними заполняли мхом и кусочками кремня. Приятная работа и ветер с озера вытесняли запах тлена. Кифа как-то похвалился набожностью своей тещи перед равви, но Егошуа сказал: остерегайтесь тех, кто ищет себя в Боге, а не Бога в себе, Симон, впрочем, не обиделся.
– Петеньку я люблю, как сына, – начала Олимпиада – Он ведь рос без родительской ласки. В детском доме воспитывался. Оттого и потянуло его к Господу, яко к отцу родному. Искал у Всеблагого защиты и любви. Петю я давно заприметила в нашей церкви. Стоит, бывало, в уголке подобно нищему отроку, похожий на тонкую свечечку. Глаза большие, тихие, полные внутреннего созерцания. Я вела с ним духовные беседы, кормила, подшивала одежонку. Потом он стал работать у нас сторожем. В армию его не взяли по здоровью. Готовился под опекой дьякона Родиона поступать в семинарию.
– Странности особого порядка за ним не водятся? – спросил Джигурда, поскучнев от такой лирической зарисовки.
– Для мирских мы все странные. Олимпиада с вызовом поглядела на следователя, а после вопросительно – на владыку, будто искала поддержки или одобрения.
– Может, он болел чем-нибудь? Депрессия, помрачения…
Привратница на секунду заколебалась, что-то не договаривая или боясь высказать. Джигурда подстегнул её официальным тоном:
– В ваших интересах рассказать мне всю правду, какой бы горькой она ни была. Иначе подозрение может пасть на вас. Для этого есть все основания.
У Олимпиады от испуга заострился нос. Она снова вздохнула, уже в предчувствии неизбежной боли.
– Одно время Петя и впрямь показался мне не совсем здоровым. Был он в состоянии какого-то внутреннего борения. Прятал от меня что-то. А вчера, как только я вернулась из епархии, не застав владыку, с ним содеялась эта самая… падучая. Листал он четвероевангелие и вдруг повалился с табурета, забился в судорогах, захрюкал, завыл. Я обмерла со страху. Потом укрепилась духом, взяла иконку Богородицы и стала читать над ним молитву от всякой порчи, какой меня покойная матушка научила. А он дико захохотал и говорит каким-то чужим голосом: зови, мол, Искариота, я теперь только его боюсь… Я так и не поняла, к чему он про этого выкреста сказал. Прости Господи! – Олимпиада лихорадочными движениями троекратно осенила себя крестом и вильнула глазами по пыльным углам, будто боялась увидеть там нечто в подтверждение своему рассказу.
Все в комнате подавленно притихли. Отец Прокл тоже перекрестился и слегка опустил голову. Мы застыли на месте, у дверей, как два сообщника, которых знание страшной тайны придавило своей тяжестью. У следователя Джигурды заблестела на сморщенном лбу влажная испарина, он тупо уставился на горбатую половицу, где плясал солнечный зайчик, и все не решался поднять взгляд, чтобы не встретиться ненароком глазами с тем, в существование кого ему пришлось окончательно поверить. А Иуда испугался самого себя: словно пойманный с поличным, сидел он, нахохлившись, на скрипучем стуле с оторванной спинкой и мысленно проклинал свою дурацкую добровольную командировку… Так и пролетят неповторимые сорок дней среди бесноватых и припадочных, как пролетели те незабвенные три года у Егошуа, в Галилее. А как хорошо было бы провести это время среди красивых, здоровых и счастливых людей! Да есть ли они вообще на свете? Признаться, мы посочувствовали ему, ибо сами мечтали о том же, дыша воздухом прокаженных.
Джигурда первым преодолел легкое замешательство и твердым шагом подошел к резной этажерке. Взяв с полки книгу с залоснившейся обложкой, по-видимому, захватанную пальцами, он спросил:
– Вы случайно не заметили, на каком месте прервал Караченя чтение Евангелия, когда случился припадок?
– Припоминаю… Книга лежала на полу и была раскрыта на цветной картинке, где изображено, как Христос изгоняет беса из одержимого в стране Гадаринской, вот! – живо спохватилась привратница, радуясь своей памяти и наблюдательности.
