С шевроном «Вагнер». Автобиографическая повесть

И всё же, когда я добрался до отдела кадров, мне сказали, что Габриэль – нет, давайте новый. Я сказал: «Габыч». Ответили, что пойдёт. И скажу я вам, что меня очень порадовали такие изменения. Габриэль – всё-таки это что-то из «Евровидения». Какая-то гомосятина, в общем. А так – Габыч. Нормальная канитель. Батя, я продолжаю тебя!

Но далеко не всем так везло, как мне. На фильтре справа от меня расположился земляк. Я решил упомянуть его, так как он один из немногих принял важное для него решение и сделал это вовремя. И правильно сделал. Так было лучше для всех.

Короче говоря, пробыв пару суток на фильтре, он послушал разговоры людей, которые прибывали или уже там жили. И, видимо, поразмыслив, прикинув все за и против, как-то утром тихонечко сказал мне: «Не моё это». И был таков.

А люди разные, были и те, кто уже побывал в ополчении, «БАРСе» или «Ахмате». Таких людей в момент моего захода были единицы, но были. Спасибо всем, кто решил для себя там, в Молькино, что это не их работа, а не, обосравшись и втиснув ебало в землю, лежал, как тёплое говно, и дрожал уже во время контакта на линии боевого соприкосновения. Это было правильное и лучшее решение, которое сберегло много жизней.

8

Можно было идти набивать требуху. На камбузе был обед. Столовая представляла собой огромный шатёр с линией раздачи, длинными столами и скамьями. Все новобранцы набивались туда и гремели ложками, как в детском саду на полднике после прогулки. Хотя, в принципе, если не выделываться, то кормили сносно. Временами, честно говоря, ещё и вкусно, но это только временами.

После обеда нас построили, и мы, звонким лаем откликаясь на свои позывные, выходили из строя. Я вышел в шестой отряд.

На следующий день за нами пришёл направленец с позывным Стоун. Довольно неоднозначная персона. Судя по слухам, у него были проблемы в семье, то ли с супругой, то ли с тёщей. Это был человек с глазами, уставшими от жизни. Нами он не занимался от слова совсем. Да, впрочем, чего греха таить, гондон ещё тот этот Стоун. Реагировал он только на внушения от руководства Молей, если мы где-то въехали в жир ногами. Так, к примеру, он вышел из состояния коматоза только тогда, когда Хэтч, мой приятель, с которым я уже успел подружиться, как-то раз тайком сгонял в магазин (ни бухла или иных стимуляторов, естественно, он не брал) за жратвой и спалился. Хэтча повязали, хотели домой отправить или в контейнер закрыть на четыре дня для воспитания. И Стоун тогда что-то пытался исполнить в стиле сержанта Эрла из «Цельнометаллической оболочки», но и то совсем ненадолго.

Все распределённые в шестой штурмовой отряд дотащили свои кишки до расположения, чтобы выслушать наставления Стоуна, что надо делать, что нельзя, что вообще нельзя и тому подобное. А нельзя и вообще нельзя в нашем отряде, как оказалось, вообще ничего.

Несмотря на то что на территории фильтра был ларёк с товарами первой необходимости, нам их было нельзя. То есть я хочу сказать – это просто нечестно. Хоть эти товары были и не такие, к которым большинство из нас привыкло на гражданке, всё же это были товары первой необходимости, и нам они тоже были необходимы. Но мы же шестой штурмовой отряд ЧВК «Вагнер». На хрена нам эти все излишества? Орлы, блядь, спартанцы, мать их. Другие отряды – на телефонах. В магазин – пожалуйста. При отправке за ленту – шашлыки, лимонады, танцы. Конечно, я утрирую, но в целом, положа руку на сердце, типа того. Нам же звонить нельзя, только из канцелярии и то не каждый день. В магазин нельзя, туда нельзя, сюда нельзя. А вот может быть? Нет, нельзя! И вообще, со слов Стоуна, ничего нельзя.

«Ну, блядь, – думаю, – как обычно, Саша, ты попал в самое жопито».

Конечно, все свои мысли по этому поводу я оставлял при себе. Я сразу сообразил, что возражать Стоуну бесполезно. Такой человек слушает только самого себя. Что ж, пусть говно себе плывет. Было какое-то чувство, что я здесь совсем ненадолго. Так что наплюй, дыши глубже, изучай, что можешь изучить, и просто делай вид, что ты всем доволен.

На следующий день после завтрака новичкам сказали выдвинуться на полигон. Для занятий на свежем воздухе. Шкандыбать нужно было километра три мимо площадок для занятий танкистов и артиллеристов.

На подходе к месту построения мы увидели строй человек в триста. Примкнули к своим из нашего отряда и стали ждать инструкторов. Инструкторы не заставили себя долго ждать и по прибытии сразу спросили, кто из нас на полигоне первый день.

После переклички забрали нас с собой. Оставшиеся в строю потащили миномёты, «сапоги» и «дашки», кто к чему прикреплён на позиции. Штурма пошли заниматься тройками, бросками гранат, тропой разведчика и прочей штурмовой подготовкой. Ну а мы сходили получить свои автоматы и пришли на поляну к инструктору, который нам должен был показать, с какой стороны держать автомат.

Потом мы стояли в стойке, поворачивались в разные стороны с автоматом, опустив ствол книзу и никак иначе. Потом разворачивались и имитировали стрельбу: сидя, стоя, лёжа. Потом перезаряжались одной рукой. К часу дня мы уже изрядно затрахались и, как только подвернулась возможность, сразу же сквозанули на обед. После обеда мы уже никуда не пошли, а дружно проебали занятия по топографии и корректировке арты. Мы, конечно, ещё те засранцы, но вышеупомянутый Стоун – это провал. Тип вообще нами не занимался, решая какие-то свои вопросы. Поэтому чувство совести нас особо не мучило.

Вечером нам сказали, что мы переезжаем в полевой лагерь, и мы потащили свой шмурдяк в сторону полигона. Я по-прежнему был в своих голубых кроксах, которые к этому времени были уже, скорее, мышиного цвета. От грязи.

Помимо этого было ещё посещение медика-женщины. Для медосмотра и заключения годен не годен. Нас сразу предупредили: заходишь, здороваешься, молчишь. При входе в кабинет на порог не наступать, не наступать на порог ни в коем случае, совсем не наступать, даже в мыслях чтобы этого не было. Если хоть одно из условий будет нарушено, то она может развернуть всю пришедшую группу и отправить обратно.

«Ничего страшного, – говорила она, – зайдут в другой день».

Но, положа руку на сердце, говорливых и не понимающих, куда они попали, типов хватало. Поэтому я понимаю, что такая жесткость с её стороны была оправдана.

Нам повезло. В нашей группе концентрация дегенератов была минимальная. По итогу медосмотр был пройден без эксцессов. В моём обходном красовался штамп: «Ограниченно годен».

Контракт я подписал на четвёртый день, жетон получил – на пятый. Судя по всему, для организации, ядро которой до недавнего времени состояло максимум из трёх тысяч личного состава, было непривычно работать с таким огромным наплывом людей, желающих стать штурмовиками.

Когда ты впервые связываешься Компанией, то тебе говорят, что взять из документов и личных вещей. Кроме рыльно-мыльного, тапок и кроссовок говорят, что, в общем, ничего и не надо. Потом, когда ты уже прибыл и распределён, тебя начинают подпрессовывать, мол, какого хрена нет наколенников, налокотников, ремня, берц и так далее.

«А что у тебя со снарягой?» – такие вопросики очень часто начинают возникать, как бы сказать, между делом. И для долбоящеров есть магазин со снарягой на территории.

По слухам, один армянин оделся в этом магазине под жетон. Тысяч на пятьсот. Хотя, опять же, по слухам, версии колеблются от трёхсот до семисот. Лично я думаю, что правда где-то посередине. Охуеть можно. Впрочем, мне плевать, деньги-то не мои. Нет, конечно, он был великолепен. Мультикам, сбросы, панамка, красивые берцы, очки, прочая хрень, до жопы. Как в рекламных роликах, весь фарш. Он был алмазом среди таких, как я. Потом, я слышал, он пошёл в роту охраны, или что-то вроде этого.

Сам я только один раз зашёл посмотреть в этот «лакшери бутик» красивых военных вещей и сразу же оттуда свалил. Больше я туда не возвращался. Ценник раза в два выше, чем на гражданке. Спрашивается, на хрена под несуществующие деньги что-либо приобретать за ценник ЦУМа? Естественно, ничего я себе там не купил. Я же не ебанат. До моего первого магазина было около полутора тысяч километров.

9

Мы переехали в лагерь. Улеглись кто где, так как Стоун не решил вопрос со спальными местами. Завтра уезжали парни из 7 ШО, и места освободятся. Как раз тогда я и познакомился с Хэтчем. Это был русак из Кабарды, нормальный тип, мы с ним сразу спелись. Я всегда поразительно легко и быстро находил парней похожего со мной мышления.

У него был припрятан телефон. Вопросы со звонками отпали сами собой. Дальше по очереди расположились Пробел, Артишок и Зеланд, но плотно общаться я начал с Апкой, Тивисом и Кетоном. Это были мужики моего возраста и уровня ебанутости. Активные, злые, дикие типы, более-менее понимающие, где мы находимся и куда двигаемся.

Тивис – сибирский татарин, уже участвовавший в боях за ополчение в качестве бойца расчёта миномёта. Тогда ему надо было скрыться от федерального розыска, и он ничего лучшего не придумал, как поехать на войну на Донбасс. Апка – с Кубани, морпех в одну из чеченских войн. Кетон когда-то был омоновцем, неплохим снайпером. Входил в десятку на соревнованиях по России.

Вместе мы сидели и слушали от своих соседей, как те ворвутся в войну и всех победят, захватят танки и получат огромные премии. А потом в Москве после парада героев на Красной площади с кучей орденов и медалей будут жрать омаров в ресторане. На ужине президента в Кремле. Мы со всего этого орали и пёрлись в открытую. Сами парни, естественно, совсем не догоняли, в какой ад мы попадём.

Утро в лагере начиналось с кофе, сигарет и похода на завтрак, поскольку столовая по месту ещё не была готова к эксплуатации. В готовности её к работе мы приняли самое рьяное участие. Потому что, посетив пару занятий по круговой обороне, работе в тройках, швырянию гранат и проходу по тропе разведчика, мы осознали, что надо проводить время с какой-то большей пользой. Прежде всего для самих себя. И, зацепившись за Гену, коменданта полевого лагеря, мы благополучно проёбывались, помогая ему. Организовывали и собирали дополнительные палатки в лагере, таскали буржуйки с одного угла столовой в другой и занимались другими очень важными вещами.

В один прекрасный день после обеда нас построили возле располаги на фильтре и задали вопрос: «Кто имеет опыт ведения боевых действий?» Откликнувшимся сказали, что информацию доведут в один из последующих дней. У меня, естественно, никакого опыта не было. Я же к этому моменту благополучно простыл, кашлял и температурил, поглощая барбитуру, которая была у коллег в наличии. Про санчасть я спросил один раз и после услышанной о ней информации решил не посещать.

На следующий день, опять после обеда, нас построили, и Стоун зачитал позывные уже имеющих опыт парней.

– Готовьтесь, в пятницу уезжаете! – сказал им Стоун.

– Я не готов. Можно ещё побегать? – раздался голос в строю.

– Чего там готовиться? – переспросил Стоун.

– Ну я же это, четыре года на диване лежал, – ответил голос.

Стоуну было, конечно, похуй. Я же к тому моменту уже устал находиться в лагере. Прошло восемь дней моего пребывания в Молькино, и я понимал, что если пробуду ещё дней пять, то тупо заберу документы и уеду к хуям. Домой, в Севастополь. Так меня это всё утомило.

– Стоун, меняй единицу на ноль, я поеду, – крикнул я.

Стоун молча принял информацию. Разница в жетонах с тем персонажем у нас была всего в одной цифре, поэтому вопросов не возникло.

Нас направили на склад получать снарягу. На складе мы получили снарягу: горку, берцы, перчатки, панамки, очки, шмурдяк и прочую ебулу. Все такие нарядные переоделись и стали чувствовать себя рексами. Я первый раз за восемь дней снял с себя свои грязно-голубые шлепанцы и обул свои лапы во что-то другое.

Лагерь был переполнен слухами вроде того, что «сто двухсотых в десятом отряде», или что «две недели за лентой ставят тебя в один ряд с героями ВОВ», если, конечно, ты выжил.

Я думал про себя, что сам ворвался в этот пиздец и никто тебя за член сюда не затягивал. Теперь осталось начать да кончить. Только и всего. И не трухануть, когда начнётся заруба. Сказать, что я молился, наверное, всё-таки неправильно. Обращался ко всем своим предкам, чтобы помогли мне и охранили. Заднюю дать я уже не мог.

10

Наступил день отъезда. Перед отправкой я позвонил матушке, сказал, мол, что всё хорошо и так далее. Сказал, что связи, скорее всего, не будет, что пока бабки капают маленькими порциями, значит, всё в порядке, я живой. Ну а если большой кусок обвалится, то, значит, извини, доживешь свои годы с деньгами и в достатке.

Пришли автобусы. Нас всех спросили:

– Вы понимаете, куда вы едете?

– Да-а-а! – заорали мы хором.

– Вы понимаете, что вам надо будет делать?

– Да-а-а! – разнеслось несколькими сотнями мужиков.

Как потом показала жизнь, процентов восемьдесят из тех, кто орал, понимало всё только в своих фантазиях и совсем не догоняло, что и зачем. Мы закинули шмурдяки в автобус и загрузились сами. Спустя несколько минут мы тронулись. Ну, в добрый путь.

Пока ехали, вспоминал историю от Тивиса. Как вы помните, он уже бывал за лентой. В ополчении. Поставили задачу их расчёту выдвинуться на позиции и отработать по пидорам из своего инструмента. Честно, даже ни разу не спросил, был ли у них восемьдесят второй или сто двадцатый. Дело, впрочем, вообще не в этом.

Выдвигаются они на задание. Примчали, начинают выставляться. Тут их палят и начинают накрывать артиллерией. Они – кто куда. Начинают окапываться, но потом понимают, что лучше спрятаться за холмик, а один продолжает окапываться. Всё это время по ним работает арта противника. В общем, когда этот тип, единственный, кто окопался, залез в свой окоп, туда прилетел снаряд. Всё. Все живы, кроме него. Вот такой пиздец бывает, братцы. Но это исключение из правил. Как потом показала работа, окапывание – это мать победы и сохранение личного состава подразделения. Об этом будет прилично в моём повествовании.

Дорога была очень долгой. Иногда мы останавливались поссать и покурить. Курить нам, конечно же, было запрещено, но мы успевали сдолбить сигарету-другую, пока другие оправлялись. Несколько часов на границе с ДНР, и потом бескрайние донецкие степи. Красивые до жути. Глядя на эти степи, я соглашался с нашим ленинградским поэтом, певцом, актером Игорем Растеряевым. У России нет никаких границ. У России есть только горизонт. Лучше не скажешь.

Утром мы прибыли в Луганск… или это был не Луганск. Вообще по барабану. Мне были неважны географические названия. Знатоки местностей начнут меня, конечно, поправлять. А мне, повторюсь, по барабану. Мы приехали в страну, где название населённого пункта не определяет твою судьбу. Пройденные метры определяют.

Автобус заехал на какую-то площадку. В окно были видны несколько КамАЗов и Уралов. Также стояли какие-то фургончики, внедорожники и прочий транспорт. С десяток парней проходили досмотр у службы безопасности, видимо, перед отправкой в отпуск. Я подумал: вот есть же живые, даже в отпуск отправляют. И никакие они не сверхлюди из «Вархаммера», а обычные мужики. Помятые, усталые, но вполне себе целые и здоровые. Некоторые даже улыбались. И главное, что я не заметил в их глазах какого-то сверхъестественного ужаса и чувства безнадежности. Скорее, они напоминали заводских мужиков, которые, отпахав смену, возвращались домой с работы. А это значит, что не так уж всё и плохо, как гласили молькинские небылицы.

Мы выгрузились, хотя точнее будет сказать, что нашу толпу размазало по этой площадке. Забрали из грузовика свои рюкзаки. Пролетела команда разобраться по отрядам. И все разобрались. Ну, почти все. Мы стояли, как будто кот наблевал.

С трудом, но мы всё же построились, и когда Хрусталь, а встречал нас именно он, нас спросил: «Вы кто?», мы жалобно проблеяли: «Шестой отряд!» Точно не знаю, кто он. Этот Хрусталь. Вроде начальник отдела кадров бригады. Но это неточно.

– О! Шестой отряд – это хорошо! Шестой отряд всегда идёт вперёд! – сказал Хрусталь, и было видно, что он нами доволен.

Сказал он это дружелюбно, по интонации, но после его слов я сразу подумал: где же тут ловушка? Вроде всё было максимально прилично. Даже погода стояла хорошая. В этот момент я себе уже представил, как мы идём вперёд, как нас косят огнём хохлы, но мы продолжаем тащить себя вперёд, а нас выкашивает сотнями, и мы, блядь, все геройски умрём! И нацарапаем на стене какого-нибудь сарая слово «Дошли!»

Как же тебе повезло! Воу! Просто замануха, мать его! Да, проснулся мой внутренний Габыч, который на самом деле был маленько трусишкой, только необходимо было очень постараться, чтобы это увидеть. Некоторые парни носили африканские панамы от солнца и тёмные очки, кто-то дрочил на снарягу, пытаясь спрятать за них своих внутренних демонов. А я? Я был примерно одинаковый. Дождь ли, солнце, снег или грязь. Как есть, так есть. Я никогда не пытался обманывать себя. Абсолютно бессмысленное занятие.

Потом нам рассказали про «пятисотых». Что «пятисотых» у нас в организации нет. Кто хочет «запятисотиться», тот проходит психологические курсы и с поправленной психикой возвращается в строй. Короче говоря, чтобы вы понимали, измена тогда внутри меня бушевала, как этот грёбаный ураган Митч в девяносто восьмом в Гондурасе. Кто не понял, загуглите ураган Митч в Гондурасе. Там был матушки мои какой трындец! Из хорошего могу сказать, что это был пик моих истерик. Далее они пошли на убыль и вскоре вообще исчезли.

11

Мы загрузились. То ли в КамАЗ, то ли в «Урал», не помню. Пока ехали, я наблюдал активное движение самого разного транспорта с буквами «Z», «O», «V» и в небольшом количестве блокпосты. Впрочем, больше ничего не напоминало, что уже восемь лет на этой земле идет война, а уже почти как с полгода – активная часть боевых действий.

Пара-тройка часов дороги, и грузовики остановились у какого-то здания. Бывшее здание то ли техникума, то ли путяги. Света не было, окна частично заколочены. Зашли в это здание, прошли в какое-то полутёмное помещение, кинули шмурдяк и стали ждать.

Мелькали лица в дверном проёме. Прошло минут десять-пятнадцать, и в зал зашли четверо. С нами заговорил мужчина с бородой, на вид мой ровесник. Тогда я даже не мог себе представить, какое участие он сыграет в моей судьбе и судьбах других наших парней. В том, что большинство из нас вернулось живыми и целыми, его огромнейшая заслуга. Человек с огромным опытом ведения боевых действий и железной волей при достижении результата. Он – как филиал Немезиды на земле.

С нами говорил командир шестого штурмового отряда Дикий. Это был кабардинец, выше среднего роста, крепкий, с короткой прической и убийственным взглядом. Когда он на тебя смотрел, то возникало такое чувство, что на тебя наводили артиллерию. Уже несколько позже мы узнали, что если Дикий что-то сказал, то надо делать. Все его слова сбывались. Если ты ослушался и не выполнил распоряжения, то ты погиб или ранен. Об этом я ещё не раз обязательно упомяну в своей истории. Потому что мне довелось стать непосредственным свидетелем таких случаев. И вот кто уж как минимум должен быть внесён в золотую летопись Кабардино-Балкарской Республики, так это он.

Его имя (которого я, кстати, не знаю) по любому должно стоять в одном ряду с героями Великой Отечественной войны: Канукоевым, Кардановым и Конкошевым. И чтобы вы понимали степень уважения: это в моей жизни первый человек с Кавказа, о котором я отзываюсь в подобном ключе. Не обошлось, конечно, без таких уже модных в наше время понятий, как испанский стыд.

Пока Дикий толкал речь, суть которой я уже и не помню, из нашей толпы раздался голос.

– Простите, а могу я узнать, с кем разговариваю?

Это был Монастырь. Я толком его не знал. По моему мнению, это был бывший прапорщик, находящийся на пенсии с уже порядком пропитыми мозгами. Дело в том, что одно время в Молях была практика ставить старшими в группах (или палатках, как вам будет угодно) людей, служивших в рядах доблестной регулярной армии. Видимо, кто-то хотел как лучше и посчитал, что это будет эффективно, но получилось как всегда.

Монастырь возглавил одну из таких групп и всё время пытался заставить пацанов ходить чуть ли не строевым шагом. Естественно, он почти одновременно с тем, как пытался донести свои требования к подопечным, был благополучно послан в пешее сексуальное. Его «внутренний начальник гарнизона» не сдавался и не успокаивался. Он постоянно пробовал руководить, пока его не осадили окончательно.

– Я – тот, кто научит тебя не задавать албанские вопросы! – ответил ему Дикий.

Мы, конечно, хлебальники не растягивали в улыбке, но внутри поржали.

– Звёздный здесь? – Дикий как будто что-то вспомнил и спросил.

Тот тип, Звёздный, был армянин лет пятидесяти, вернувшийся с нами после ранения. В общем, он «затрёхсотился» и был эвакуирован на большую землю, а когда начали разбирать его шмурдяк, то наткнулись на какую-то не имеющую ценности бижутерию, которую Звёздный замародёрил во вскрытой им квартире или доме у гражданских. Сильной обструкции при нас он не подвергался, но ему было сказано, что будет порезан на ремни.

Он покинул нас, уйдя с парнями в темноту коридоров. Насколько я потом слышал, отделался Звёздный лёгким испугом. Обычно за такие дела в Компании ты несёшься галопом, без оружия, в аккурат на линии боевого соприкосновения, чтобы выявлять огневые точки противника, или что ещё и похуже бывает. Естественно, после воспитательной работы с руководством подразделения.

Всё, что говорится о Компании касаемо этих вещей – чистая правда. Заповеди нерушимы. Нет такого, что чей-то кум, сват или брат натворил дел, и ему всё сошло с рук.

Дальше дело дошло до Немирова. Он тоже вернулся после ранения. В Молях он выглядел лютым Рексом. Он был земляком Дикого. Потом ещё не раз пересекались с ним.

– Это ты звонил бухой моей жене и говорил, что Дикий будет крёстным отцом моих детей? – спрашивает его Дикий.

Нашкодил в общем. Отвлёкся, с кем не бывает.

Какими бы с виду мы ни были супервоинами, перед Диким мы все становились ласковыми котятами. Затем Дикий обратился к нам:

– Снайперы есть?

– Да, есть, – сказал Кетон.

– Скажи что-нибудь на снайперском.

– Деривация! – ответил Кетон

– Да это в каждом фильме говорят. Ясно. Водители есть?

Апка попытался промямлить, что он водитель. Тивис был успешнее в этом вопросе, и его определили водилой. По итогу вроде на Чекан.

Потом Дикий спросил, есть ли операторы АГС. Апка сказал, что во вторую чеченскую был агээсником, но это было двадцать лет назад. Я вызвался, когда Дикий спросил Апку про второго номера. На что Дикий пошутил по поводу нас двоих. Смысла уже толком не помню, но что-то про двух бабушек.

Апка, Кетон, также Маздур (мужичок с Великого Новгорода) и я попали во второй взвод. Тивиса мы видели в последний раз. По слухам, будучи водителем, он поехал принимать транспорт на большую землю и там сбежал. Жив ли он, мне неизвестно, но организация подобных поступков, как мне известно, не прощает. Ну это всё лирика.

На этом официальная часть знакомства закончилась, и нас стали распределять по подразделениям, показали, где получить оружие. Я спустился вниз, там хозяйничал персонаж с позывным Прозрачный. Мне выдали АК, четыре магазина, каску. Бронежилет я брать не стал, потому что был маленький размер. Примерив его, я видел, что он закрывает лишь область между сосками. Разве что только на хуй надеть.

Апка тоже в стрелки. Кетон стоял с ОСВ[4], выданной ему по указанию Дикого. Потом спросили, может, кто-то хочет в штаб писарем, очень нужны люди в штаб. Связистом, например. Все промолчали.

У многих есть мнение, что штаб – тёплое место. Дело в том, что с одним из сотрудников службы безопасности у нас оказался по Питеру общий знакомый. Его – родственник, основатель Петербургского театра «Приют комедианта». Когда он узнал, что СПбГАТИ была в моём жизненном пути, он спросил, разбираюсь ли я в компьютерах, пойду ли я в связисты. Что-то щёлкнуло в моей голове, и я сказал, что не особо волоку в компьютерах. Что было, по чести сказать, неправдой. Не программист, конечно, но всё же кое-что умею. Продвинутый пользователь, мать его. Просто тогда, как бы это сказать, мне пришло какое-то наитие, и я соврал. Как же потом я благодарил судьбу, что, слава богу, не вписался в этот блудняк со связью, но до связи мы ещё дойдём.

Моё первое личное общение с Диким состоялось, когда я пошёл по нужде. Так бывает. Туалет, надо сказать, был на улице. Естественно, с выбитыми стёклами. Никакой воды, кроме как в бутылках, чтобы подмыться. Выхожу из туалета, навстречу – Дикий. На что первое обратил внимание командир? Конечно, на наличие автомата у бойца. Он заметил, что автомат не поставлен на предохранитель.

– На предохранитель поставь, – коротко бросил он.