скачать книгу бесплатно
Разложив льняные салфетки, серебряные приборы, бокалы, мы с Ритчелл зажигаем свечи в канделябрах и ставим декоративные, обкладывая ими весь стол, вводим в работу камин, воссоздающий имитацию живого огня.
Джексон отдал всем распоряжения в машине: они с Питером покупают продукты, мы с Ритчелл готовим, я к этому еще и ответственная за расстановку приборов на столе, Питер, как выразился Джексон, «клоун и комик» отвечает за программу нашего вечера, обязуясь настроить фильм и музыку на старинном проигрывателе с круглыми пластинками – патефоне. На вопрос брата: «А чего будешь делать ты? Всем расписал обязанности, а себе?», Джексон ответил: «Как же! Я выполняю главную обязанность владельца дома – предоставить помещение». Командование, которое Джексон проявляет на работе, сказывается и на его внерабочей жизни. В нем есть жилка, способная заставить организовать команду, создав из нее отдельный организм.
Ни один день я пробивала баррикаду, чтобы отыскать в нем того нежного и заботливого мужчину, которого я полюбила много-много лет назад. И мне удалось пробиться сквозь нее, найти прежнего Джексона, выстроившего по периметру своего сердца крепкую стену яко бы нового человека. Под этой непринужденной естественной оболочкой, совершаемой любое действие небыстрыми движениями, кроется непреодолимая мощь, титановая сила воли и решительность добиваться всего до конца. Ни одна из прочитанных мною статей о нем, – о том, какой он жестокий, гордый, упрямый, с мощной харизмой и как он решительно завоевывал сердце каждой светской дамы, попадавшей и намеренно, и ненамеренно в сеть его обаяния, но он не давал доступа никому к его ледяной душе – не раскрывала всю правду. Я не пропустила за все годы ни одной хроники о нем, но журналисты и корреспонденты явно мерили его своими мерками. Иногда я позволяла себе поверить в то, какими качествами его олицетворяли – малодушие, грубость, непроницаемое хладнокровие, эгоизм, но на смену веры приходило сомнение.
Человек меняется на протяжении всей своей жизни, расставляет то одни, то другие приоритеты, отбирает набор принципов, которые больше всего подходят ему, но непримечательная на первый взгляд деталь, с которой он вышел на этот свет, остается с ним до конца, как бы и чем бы он не пытался ее загладить – скрыть широкую улыбку, тайно сделать доброе дело, позволить себе то, что не позволять при присутствии других… У Джексона такой особенностью является щедрость, при чем не та, которая появляется, когда им овладело сочувствие или жалость, она живет в его душе постоянно. Он делает что-то не считаясь, сколько бы ему это ни стоило не только материальных ресурсов, но и физических. Если он делает что-то приятное, покупает, дарит, то это основывается на качестве. И когда я раскопала толщу его стены передо мной вновь расцвел этот элемент его натуры, и я вынесла убеждение, что полюбила его сильнее.
Я переодеваюсь в новый наряд, купленный в Италии, – платье-комбинация шоколадного оттенка на тонких лямках и на талию надеваю вечерний белый жемчужный корсет, возвратившийся снова в моду. Расчесавшись, уложив волосы на две стороны, я преображаю свое лицо легким макияжем и, пользуясь минуткой уединения, я мечтательно взираю на залитый лунным светом ландшафт. Темное бархатное небо, покрытое звездной ризой, спит теплым умиротворяющим сном девушки. Не удержавшись от порыва, чтобы в такие минуты не взять в руки какую-нибудь книгу и не прочесть пару строк, я делаю пару шагов к хранилищу книгу и мои глаза останавливаются на одной из них – Джон Грин «Виноваты звезды», которую я читала раз двадцать. Листаю ее и прочитываю через строку мысли главного героя: «Я влюблён в тебя, и не хочу лишать себя простого удовольствия говорить правду. Я влюблён в тебя, и я знаю, что любовь – это просто крик в пустоту, и что забвение неизбежно, и что мы все обречены, и что придёт день, когда все наши труды обратятся в пыль, и я знаю, что солнце поглотит единственную землю, которая у нас есть, и я влюблён в тебя»[3 - Цитата из произведения Джона Грина «Виноваты звезды».].
– Милана! – окликает, пугая, меня Ритчелл, что томик Шарлотты Бронте «Джейн Эйр», который я держала в другой руке, валится на пол. Я поднимаю и ставлю его на полку с бережливостью, как он и лежал до этого. Ритчелл выплывает ко мне из места рая, где запах копченой паприки со смесью прованских трав и свежим базиликом от готового запеченного куска говядины уносит на небеса.
– Зову тебя, а ты не отзываешься! Подумала, не уснула ли ты. Помоги отнести горшочки на стол и будем садиться, пока Питер их не съел возле духовки, – смеется она, облизывая губы. Ямочка над её верхней губой измазана сливочным соусом, который я делала для жульена.
– И не только Питер, – подшучиваю я, но понимание к ней не приходит. – Как соус, не пересолила?
Ее резкий звонкий смех оглушает меня.
– Брависсимо, – на итальянском восхищается она и добавляет еще парочку оправданий, что не удержалась и «попробовала на вкус, но лишь ложку, одну столовую ложку вместе с Питером, в желудке которого уже лежит один горшочек».
– Всё готово, все готовы, кроме Джексона. Теперь он застрял в ванной.
«Прихорашивается, чтобы соблазнить меня», – смеюсь я про себя.
– Да, – кладу книгу на место, – зачиталась я…
– От муженька своего будущего каждый вечер слышу эти слова. «Зачитался, не пойду, зачитался, не успел, зачитался, прости…» Сколько вы читаете с ним… Это не то, что я – одну книгу, растягиваю на месяц, а то и больше. – Спуская глаза на мое платье, она не оставляет свое мнение относительно моей одежды, имея виду, что работает с родителями в сфере искусства моды: – И ты одета по последней моде! Весьма обольстительно, – подмигивает мне глазами. – Всё понятно-понятно. А мой, пожалуюсь тебе, совсем не заценил этот корсет, продолжал читать, пока я кружилась возле него. Посмотрим, что скажет его братец.
– Спасибо, – улыбаюсь я и выношу зевок наружу, так как меня и вправду клонит в сон. – Идём. Услышим, что скажет Джексон.
Беру поднос с оставшимися блюдами и внезапно в мое обоняние просачивается запах морской волны с нотами имбиря, мускуса и гвоздики.
– На дворе почти десять часов. Пора бы нам садиться! – врезается голос приближающегося Джексона.
В кремовой рубашке, распахнутой у горла и заправленной в бежевые брюки, он выглядит поразительно-сексуальным. Залюбовавшись благородством его черт, идеальными физическими данными, я ощущаю животный магнетизм, который предельно сильно оказывает на меня влияние. Его глаза тянут мои глаза к нему.
* * *
Джексон
В мягком свете я осматриваю ее точеную фигуру откровенным взглядом. Светлые тени и чуть туши делают ее глаза более выразительными, а румяна подчеркивают высокие скулы. Довершает обаяние ее образа легкий кремовый оттенок помады на ее губах. Ослепительный цвет ее лица, бледно-розовая кожа с голубыми нитями – венами, прямые волосы, обрамляющие личико, эти две частички, две маленькие извилины на ее щеках – ямочки, скульптурные черты лица, идеальные пропорции тела с гордостью позволяют мне признать, что она – само воплощение стиля, естественной красоты, олицетворение женского мира, утончённой таинственности. Я чувствую ее живую мечтательную душеньку. В ней просвечивается непорочная душа с льющейся через край добротой и неподдельной отзывчивостью.
Умная и вспыльчивая, страстная и скромная, своевольная и нежная, мягкая и яростная, обидчивая и ревнивая, с неукротимым духом и быстротой действий – в ней столько загадок и столько контрастов. Я желал найти в ней ту Милану, которую полюбило мое сердце. И нашел – когда она прошептала голосом после той страстной ночи любви, произошедшей спустя годы: «Любимый». И после этого все мои мысли текли только туда, где была она. Приказывал я себе не форсировать события, не торопиться, не напирать на нее, ни в коем случае не шантажировать и не заставлять, но до того, как я начал облекать себя приказаниями, то посмел перейти границу и, коснувшись губами ее губ, больше не смог остановиться.
Она такая живая, если в ней бушуют эмоции.
В отличие от других женщин, которых я встречал, она никогда не выдвигала условия, чтобы быть со мной. За все это время, что мы провели с ней, она ни разу не обременяла меня дотошными вопросами о моих деньгах, статусе и успехах работы, что вызывало глубокий интерес у каждой женщины, с которой я имел дело общаться.
Я замечаю вполголоса, подвигаясь к ней:
– Ещё недавно я и не предполагал, что тебе до такой степени будет подходить такой образ! Сударыня, известно ли Вам, что в таком образе Вы мне напоминаете богиню красоты?
– Джексон, – хохочет она. Ее жемчужная россыпь смеха сводит меня с ума.
– Питер, бери пример с брата! – влезает Ритчелл. – Не то, что ты – один комплимент на все случаи жизни. Ты прекрасна, всё прекрасно, погода прекрасна, настроение прекрасно, – воссоздавая интонацию своего возлюбленного, проявляет недовольства женщина. – Sono offesa![4 - Я обижена (ит).] – восклицает на итальянском. За недолгое время, что жила там, Ритчелл стала высказываться общеупотребительными фразами жителей Рима.
Питер переводит всё в шутку, и мы всеми приступаем к ужину.
В атмосфере непринужденной легкости после просмотра фильма и ни к чему не обязывающих разговоров, усыпленных нашими поздравлениями с Миланой, по которым я успел истосковаться, я смакую каждое мгновение и, расслабившись от двух бокалов красного вина, сильнее, чем я того ожидал, не осознавая, что делаю, я крепко прижимаю к себе свою любовь и взираю на нее, любующуюся язычками пламени, с неистовым обожанием.
Заливаюсь неадекватным смехом от того, как Питер юмористично рассказывает историю своих «любовных терзаний», описывая все движения сердца, приведшие к женитьбе. Я был безумно удивлен и думал о том, что он решится на такой шаг, максимум, лет через десять – порой трудно отделить его шутки от серьезности. Теперь мне становится ясной причина его звонков по ночам с философскими вопросами ко мне: «Джексон, а зачем мы любим? Куда заводит нас любовь? Вот ты скажи мне, почему ты полюбил именно мою сестру? Что в ней особенного?»
Раскатистый смех разливается по стенам зала.
– Питер, всё, угомонись! – возражает Ритчелл от его следующей серии «Покупка кольца». – Я уже не могу больше смеяться, щеки болят, – покрытая красным румянцем, уверяет невеста, не отводя своего взгляда от возлюбленного. «Неужели она поддалась на его вечное занудство и влюбилась в этого чудака?» И закатив глаза в шутливом раздражении, добавляет: – Ты превращаешь нашу историю в какую-то комедию!
Моя любимая, единственная из нас, держит силу воли к приступу смеха.
Она часть моей души, и я не могу не чувствовать, когда она чем-то встревожена. Возможно, причина во мне. Я так долго мучил её, я давал ей повод для встречи и тут же отступал, так как этого требовали обстоятельства. Я постараюсь сделать так, чтобы мы смогли открыто встречаться, быть рядом друг с другом, несмотря на то, что за этим стоит публичная карьера, в которой отношения подлежат огласке, хотел бы ты этого или нет, назойливые представители прессы, наши враждующие родители, Белла и Даниэль, который при встрече меня чертовски бесил своей… Не могу подобрать чем, но он мне, как и любой другой парень, который находится в сантиметре от моей девушки, жутко противен.
То решение, которое я принял и которое нужно обговорить с семьей Гонсалесов, кардинально изменит всё, но, когда я на неё смотрю на этого ангела, Милану Фьючерс, душу которой я полюбил ещё с детства, все сомнения сгорают и уносятся прочь.
– Джексон, ты долго будешь смотреть на неё? – укалывает словами меня Питер.
– Всегда, – мечтательно протягиваю я.
– Дорогая, – обращается к мисс Джеймс, смеясь, – кажется, я нашел Розу Дьюитт и Джека Доусона нашего времени[5 - Главные герои из кинофильма «Титаник».]. Они и не замечают нас в своей атмосфере…
Мы с Миланой, улыбаясь, переглядываемся друг с другом.
– А-а-а, так это ваша затея, – шуточно молвит моя прекрасная Роза Дьюитт, – в мой день рождения устроить подобие сцены из фильма, где Роза, вытянув руки в стороны, вдыхает в себя океанский воздух, несясь по волнам, а Джек внезапно к ней подходит и становится позади нее?..
– А чья же еще? Джексон несколько раз репетировал свой выход, – хохочет Питер в один голос с Ритчелл, перевернув руль в сторону нашей истории любви.
– Не неси чепуху! – Я замечаю вполголоса, слегка покраснев. Узнав от Питера, что мечта Миланы воссоздать романтический эпизод из полномасштабного кинофильма «Титаник», я не мог себе позволить не исполнить ее, сделав свою малышку счастливой и до исступления пораженной. Тогда я и вправду предстал сумасшедшим влюбленным Джеком, готовым на безумные поступки, замаскировавшись мексиканцем, управляющим яхтой, – ради той, что позволила обрести мне смысл существования.
– Милана, не верь ему! Он трясся, как мальчишка, – подстебывает Питер.
Наполнив до краев рубиновым вином бокалы для нас с Ритчелл, за исключением Питера, который в определенный момент своей жизни полностью отказался ото всего алкогольного и Миланы, которой я запрещаю принимать больше одного бокала, моя девочка произносит:
– Питер, Ритчелл, пусть ваша любовь никогда не угасает! Пусть она станет примером для каждого из нас!
– Ясно тебе, брат?! – весело указываю на него, наливающего себе брусничный морс.
– Яснее некуда! – таким же тоном он дает ответ.
– Спасибо вам, дорогие! – трогательно благодарит Ритчелл.
Милана подтирает от слез глаза. Ее всегда отличает от других девушек, которых я знаю, глубокая сентиментальность. Это делает её невероятно-нежной, как полевой цветок. Безупречная женственность!
Мы совмещаем бокалы друг к другу и со звоном хрусталя торжественно кричим: «Ура».
– И я счастлив за вас, – внезапно без шутки, без единой шутки, исходит от Питера. – Я уверен, вы сможете объяснить другим, как важны друг для друга.
Ритчелл с приподнятой бровью и смешливым выражением лица исподлобья смотрит на жениха. Повзрослел, однако, братец-то.
Мы одариваем друг друга с Миланой смущенно-влюблёнными взглядами.
– Не теряйте больше друг друга, – добавляет Ритчелл. – Чтобы не хватало в следующий раз вам встретиться в Африке, на благотворительной акции в защиту верблюдов.
Я прыскаю от смеха, едва не проливая содержимое бокала:
– Надеемся, что туда нас не занесёт.
– Спасибо вам, что помогли нам! – восторженно лепечут розовые губы «бантиком». Родные. Нежные. Мягкие.
– Нам не за что, – мотает головой Питер, – мы лишь подтолкнули, а точнее я кое-кого, – хохочет, прикрывая рот Питер, косясь на меня. Я смотрю, он, трезвый, как удав, готов рассказать наш с ним тайный разговор? Ведь я раскрыл всю правду о себе, которую никто, никто не знал. Я хочу обезопасить Милану ото всех проблем, в которых я оказался по своей же вине.
Ну, Питер!.. Так и хочется ему врезать.
Сквозь зубы цежу:
– Угомонись!
Заигравшая песня «If Tomorrow Never Comes» Ronan Keating моментально с первых же нот приостанавливает весь поток наших разговоров и так и призывает прожить её, окутаться в этих словах… Питер с Ритчелл поднимаются и в медленном танце проносят всю трепетную нежную палитру чувств, испытываемых друг к другу. Смешки влюбленных напоминают двух воробышек, щебечущих под окном, высказывающих таким образом свою любовь. Она побуждает его к радости, он смешит её и при нем она не сдерживает себя, являя ему всю себя настоящую. Чем это не настоящая любовь? Позволив зависнуть взглядом на будущую семью Моррисов, меня будит сильно чувствующая мучительная нежность, и я раскрываю свою ладонь перед любимой, которая, как и я, засмотрелась на воздыхателей, и она без слов вкладывает в нею свою, и мы также трепетно, и также чувственно обволакиваем свои сердца в мелодию любви, проникающую в самые дальние закоулки всего нашего существа, где хранятся все затаенные тайны.
– Очень жестоко с вашей стороны, сэр Моррис, заставить женщину ждать! – с игривой официальностью Милана осуждает меня, и я смеюсь, заглядевшись в ее глаза, попадая под очарование своей модницы.
Довольная, что меня рассмешила, она с веселостью подвергает критике всё, что не соответствует ее ожиданиям:
– Ты вообще танцевать не умеешь! Смотри, как у Питера здорово получается, он ведет даму, а ты стоишь на месте. И из-за того, что мы припозднились, половину песни пропустили!
Таяв под лучами ее улыбки, я провожу ладонью по ее полуобнаженной спине, словно шёлковой, и взглядом улавливаю, как в ней загорается пламя, стремящееся поглотить её. Упрямая, порой неукротимая женщина, закатывает в шутливом раздражении глаза, тем самым борясь с теми ощущениями, что я вызываю в ней, но которые ей бы хотелось испытывать, оставшись со мной наедине.
С некоторым опозданием я заговариваю с ней, приподнимая за подбородок ее лицо и произнося у самых губ:
– На вашем лице прописана непонятная скованность, я прав?
Она опускает глаза вниз и закусывает нижнюю губу.
– В присутствии других вы столь скромны, – ласково подмечаю я невинным моргающим глазкам. – И вы так… – желание договорить фразу исчезает – проносится визг Ритчелл:
– Звонок от мамы! Мы отойдем! – испуганно-радостно бросает она нам, приподнимая вверх руку со звонящим телефоном, стряхивая со всех нас чары музыки, уносящей в сады рая. – Ой как она обрадуется, ой как закричит в трубку. – Таща за собой Питера, они мигом испаряются. И уже за стеной слышится истерико-волнующийся голос невесты: – А кто, кто из нас начнет говорить? Ты или я? Если я, то я заплачу, давай ты… – С каждой секундой мы утрачиваем слышимость их разговора.
Ох уж эти женщины, порой истерят, паникуют на пустом месте от своих эмоций и переживаний.
– Ритчелл – вся словно светится изнутри, – подмечает Милана и внезапно незначительное веяние тоски проступает на ее лице. «Она представила себя, сравнив с подругой, и взяла в расчет то, в каком положении мы с ней находимся».
– Да, любимая. Они счастливы… – Я знаю, что она хочет услышать от меня, я знаю, что ей как девушке нужно иметь определенность в отношениях, но времена у нас с ней нелегкие, я бы даже сказал, отягощённые самыми разнородными обстоятельствами, и говорю ей только одно, нежно поглаживая ее щеку: – И как бы ни было давай жить мгновением, ничего не загадывая? Как это звучит на нашем?..
– Счастье в мгновении, – утверждает она, улыбнувшись на мою улыбку.
Присаживаясь вместе с ней, я раскидываю руку поверх спинки дивана, и прямо смотрю на нее – личико взирает на картины; ее профиль излучает спокойствие, умиротворение. Сверкающие камни на ее корсете поблескивают светом вечерних звезд. Моя не меркнувшая даже в тумане звезда. Огонь отбрасывает блики на ее густые коричневые сияющие волосы, рассыпавшиеся по плечам. Ее длинные ресницы отбрасывают тени на щечки. Играет «Turn Off the Night» Richard Marx. Сладкий дурман чувств в какой-то ауре невинности и в то же время лирико-интимной вызывает желанное ощущение раствориться в ее нежности, завернуться в нее и так быть до бесконечности, до бесконечности…
Поднимаю своим дыханием ее волосы, глубоко вдыхая-вдыхая их аромат, и с натужной хрипотцой в голосе я неосознанно проговариваю:
– Моя…
Несущая в душе своей солнце, поворачивает голову, и я опережаю ее слова поцелуем: легким, воздушным, трепетным. Тонкие пальцы касаются моей шее и затем плавно, ложась на затылок, коготками пробегают по голове. Поцелуй застывает, губы касаются друг друга, я закрываю глаза, смакуя каждое мгновение.
Милана ложится ко мне, на грудь, свернувшись клубочком. Она так вписывается в мои руки, будто сплетена только для меня. Тембрально окрашенный звучный голос поет:
Я думаю о тебе каждый раз
Я делаю вдох и затем
Я отпустил
Я помню, когда ты была моей…
Не пропуская мимо ушей слова играющих сегодня песен, я и сам поддаюсь меланхолии – могу подписаться под каждым из них. «Если завтра не настанет, будет ли она знать, как сильно я любил её?» – Пел предыдущий исполнитель. Эти слова я задавал себе каждый раз, ложась спать один на один с собой, и глядел в пустую стену. И так год за годом, до поры до времени, когда кто-то там, то ли Бог, то ли сатана, не решил позабавиться над нами и подкинуть удобный случай для внезапной встречи.
И как вытащить из головы этот кусок времени и забыть то одиночество, в котором я прозябал? Встретив ее, я за долгое время почувствовал в себе что-то человечное и та нежность, которую она разбудила во мне от беспробудного сна, с каждым днем ширится, что я сам шокирован от каждого своего действия, от тех чувств, пронизывающих меня, кажущихся мне даже чуждыми… А когда я прикоснулся к ней, то снес все барьеры и все обещания, поставленные самому себе. Она оживила мою душу, душу безумно влюбленного в неё.
Любимая вытягивает меня из мыслей:
– Джексон, а чем ты занимался, когда у тебя был отпуск? – «Заставлял работать мозг в ускоренном непрекращающемся ни на миг режиме». – Или в обычный выходной день?
Играясь с кончиками ее волос, переплетая ими свой палец, я взираю в темно-фисташковые глаза и отвечаю коротким смешком на ее вопрос, затем негромко произношу:
– Я до какой-то степени не имею представления ни о том, ни о другом.
– Как так?! – по-детски удивляется она и строит гримасу.
– Работа, работа и еще раз работа – таков мой девиз, милая.
Не проходит и секунды как начинают сыпаться реплики замечаний:
– Нельзя же постоянно работать! Человеку нужен отдых так же, как и работа. Когда он расслабляется, то…
Чужим голосом я непреднамеренно подхватываю ее фразу:
– Начинает думать о том, чего и кого ему не хватает в жизни…
Она надувает одну щечку воздухом и через немного продолжает, увиливая от темы, за которую, хочешь не хочешь, мы все еще цепляемся:
– Но ведь ты же занимался чем-то отдаленным от работы?
Потянувшись рукой к горстке винограда, свисающей с вазы, срываю одну с веточки и отвечаю, положив её в рот:
