Цивилизация «Талион»

– Куда, Рябинина? – у самой двери Лизу остановил голос Домового, не злой, но очень строгий (во всяком случае по Лизиным меркам).

– Пал Игнатич, по делу я. Мальчика одного хочу проверить, он на освидетельствовании сегодня был. Может, на заявление уговорю.

Взгляд Домового потяжелел, Лиза могла бы с точностью воспроизвести, вплоть до каждой интонационной паузы и запятой, мысль зревшую в начальственной голове.

– Район-то хоть наш? – осведомился Савелий, который теперь стоял в полный рост и, спрятав руки в карманы брюк, с интересом наблюдал метания Лизы. Она послала ему благодарный взгляд. А вдруг, оставшись в меньшинстве, начальственная мысль смилостивится?

– Подследственность? – присоединился к расспросу Домовой, хотя без особого желания, скептически.

– Всё наше, ему четырнадцать. Там 132-я⁷, скорее всего, Пал Игнатич. Жалко ведь мальчонку. А с ним только мать и священник. – Лиза сокрушенно покачала головой.

Лица мужчин посуровели, но лишь на мгновение. Как если бы темно-синяя туча набежала внезапно, разразилась страшным громом, а ветер подхватил бы ее и погнал дальше, пугать в других местах и других людей, потому что в коридорах следственного управления люди пугались редко.

– Священник – это нехорошо, – странный итог вывел Савелий, а встретив недоуменные взгляды коллег, пояснил: – Сектанты набегут! Чем отбиваться станем, братцы? Мы-то не спецназ, их ведь тьма набежит!

– А нас – рать! – возразил «бородатой» пошлостью Домовой.

Савелий прыснул, Лиза осталась серьезной. Непристойничали мужчины не ради забавы или упражнения в остроумии, она понимала, это была своеобразная защита, самосохранение. Когда-нибудь в будущем и она станет делать именно так, но пока она ждала решения.

– Оба варианта правильные, – сверкая глазами, закончил Домовой дурацкую шутку. – Отбиваться будем фотографиями потерпевших. Парочку снимков покажем – все сектанты разбегутся. А ты, Рябинина, дуй на адрес, и чтобы телефон был включен, проверь.

II

Через час Лиза звонила в домофон, никто не отвечал. Она проявила настойчивость: отплясывала чечетку – ботинки все-таки промокли и без ходьбы ноги начали подмерзать, еще она в уме сталкивала вероятность дождаться соседей входящих и выходящих с запасом личного терпения (нужные жильцы могли отлучиться, и бессмысленность стояния у подъезда обрисовывалась весьма четко), а еще упорно набирала номер телефона, на который тоже никто не отвечал, и каждый раз, отводя мобильный телефон от уха, Лиза поправляла на голове берет. Температура вот-вот опустится до нуля, а Лиза тянула на уши берет!

Откровенно говоря, неразумное пристрастие. Ведь невозможно в Северном полушарии в последний день октября носить береты без риска подхватить насморк или менингит. Но что означала вероятность пустячного насморка и какого-то призрачного менингита, когда тебе двадцать пять? Ничего не означала. Лизе нравились береты, особенно в отражении зеркала, в которое она заглядывала перед выходом из квартиры, но прежде чем уйти она минуты две-три, а то и все пять занималась налаживанием берета, чтобы ямочки в шерстяном бортике утапливались на равном расстоянии и не походили на провалы кратера, а тулья никак не должна была напоминать блин или котелок, в случае же если требовалось переплести хвостик, из-за которого берет плохо сидел, то и с десятью минутами Лиза расставалась без жалости. В конце концов, за неимением других вредных привычек, вроде курения и продажности скидкам да социальным сетям, могла же одинокая девушка позволить себе берет, а лучше четыре; конечно, семь беретиков – это был бы перебор, это уже пора бы заняться манией вплотную, под приглядом серьезным (во времена нынешние телефоны психологов выскакивают на любой открытой веб-странице и такой настойчивостью милостиво освобождают от необходимости отдельного поиска. В былые времена Интернет грешил «выскакиванием» легкой любви за деньги, затем «выскакивали» легкие деньги, но безо всякой любви, теперь же повсюду психологические установки: деньги – фикция, придуманная реалистами-капиталистами, любовь – фикция, придуманная фантазерами-романистами, главное в жизни – обрести свое Я. Растет Интернет над собой, что-то осмысляет важное). Лиза догадывалась: семь беретов – это вопрос, требующий разрешения клинического, поэтому со своим внутренним Я сторговалась на шести. Вдруг совсем не к месту она вспомнила, что почти неделю не смотрела в зеркало перед выходом из квартиры, берет надевала один и тот же – неприметный черный – и всё на ходу. Настроение портилось: приехала зря, береты как прежде не радуют, а если заканчиваются поводы к радости, то разве станешь счастливой?..

Тем временем судьба кому-то благоволила: замерзшей Лизе или высокомерной тетке в длинном пуховом пальто, открывшей изнутри подъездную дверь, или оглашенно тявкающей собачонке, которая несмотря на свои мелкие размеры заставила грузную высокомерную женщину скатиться чуть ли не колобком с крыльца из четырех широких ступеней. Лиза позволила себе маленькую победную полуулыбку; тетка, когда только вышла из подъезда, смотрела вокруг с таким видом, будто перед ней открылась не дверь в унылыйосенний двор, с четырех сторон как частоколом окруженный высотками, а ворота Петровского путевого дворца с приглашением на проживание в зимний сезон, Лизу тетка оценила мельком, и даже в столь короткий срок вердикт был вынесен: некоторые попрошайки хуже блох, сколько ни гоняй – непременно возвращаются. Лиза взглядом проводила тетку с собачонкой и несколько задержалась. Спустя минуту или немного дольше мучительного осознания и сопоставления личных представлений о законах вселенной с течением жизненных реалий, Лиза обреченно признала перед самой собой: с этим миром явно что-то не так, если даже дети (принято считать – неразумные) отказываются в нем жить.

А дальше всё завертелось, Лиза смотрела во все глаза и даже забыла, куда приехала. Первая странность заключалась в собачке. Ушки, хвостик, четыре лапы, всё как положено – собачье, только задние лапы, сложенные пополам в области, мм… как бы коленей, торчали с большей похожестью на кузнечика, чем на собачку. Один конец поводка цеплялся за ошейник на собачьей шее, второй – стиснула тетка.

У первого полуоблетевшего листьями куста, заливаясь веселым лаем, песик вскинул заднюю лапу, задержался несколько, потом случился второй куст и второе задирание лапы с одновременным обнюхиванием перепутанных голых веточек, помеченных другими четвероногими, возле третьего куста ритуал был исполнен в точности, все собачьи радости были соблюдены ответственно и скрупулезно. Вдруг к песику подбежал еще один: вдвое или даже втрое больше размером, лохматый, серый с синевой, почти сизый. Этот был без поводка и ошейника и скорей всего бродячий. Несмотря на отсутствие у второго пса важных аксессуаров: ошейника со стразами, плетеного кожаного поводка, хозяйки высокомерной, – собаки обнюхивали друг друга со всей почтительностью, присущей знакомству равных по социальным мерилам существ. Через две минуточки обнюхиваний наметилась разница: пес на поводке истерически гавкал, пес без поводка и вроде как бездомный гавкать счел выше своего достоинства и того более смотрел на нового знакомого свысока и даже на него чихнул. Домашний песик затряс башкой. Тетка не стерпела, шикнула что-то (Лиза услышала звук, но его содержание точно не разобрала), дернула резко поводок. На дерганье, как ни странно, отреагировал бездомный – отпрянул, но почти сразу вернулся, видимо, чтобы продолжить знакомство, домашний ситуацию с поводком как будто даже не заметил, хотя тетка дернула достаточно сильно, у того аж передние лапы приподнялись над землей. А дальше случилось то, чего никто из этой странной троицы ожидать не мог (Лиза – тем более).

Домашний припал на передние лапы и крадучись, но не тайком, а как бы заигрывая, подбирался, подбирался и – впился зубами в бездомного! Тот взвизгнул и, будто не доверяя собственным чувствам, опустил лохматую голову вниз, – домашний пес действительно вцепился зубами в лапу бродяги и не отпускал. Лизе показалось чудны́м, однако бездомный выглядел растерянно. Любое животное хотя бы инстинктивно, и уж тем более превосходя обидчика размером и жизненным опытом, непременно перехватит инициативу и приложит зубы, пусть бы стертые и расшатанные, к любому доступному месту. Какие бы ни были зубы, даже полное их отсутствие, но инстинкт-то не переборешь. Инстинкт – это же отец всему! Это же силища такая, что и разум современный давно повержен на лопатки, хотя ни за что не признается; ах, а ведь были блаженные времена, когда на признание ошибок хватало мужества. Теперь кругом инстинкт, а для него мужество – не больше чем «история об истории». Бездомный, однако, инстинкты презрел! Бездомный медлил. Место действия остаткам его зубов было предостаточно – у домашнего холка открыта, кусай, рви, грызи (или слюнявь) сколько хочешь. Грыз домашний. Намоченная в лужах и помойных стоках лапа бездомного пса представляла какой-то удивительный деликатес для изнеженного домашнего песика. Незнакомые ароматы вскружили ему голову; инстинкт самосохранения отключился, вперед вышли инстинкты иные – жажда познания мира, познания самого себя. Домашний проверял личные силы, возможности, проверял черту дозволенного, черту протеста. Бездомный же ничего не проверял, он и так познал всё, что мог, он смотрел на свою поруганную лапу и выл: мелодично, плавно, минорно, протяжно выл. Неизвестно сколько это могло продолжаться, вероятно долго, однако конец наступил.

Бездомный в одной из своих благозвучных, стройных рулад дал «петуха», и эта маленькая ошибка послужила своеобразным сигналом: очнулась тетка. Поддавшись виртуозному исполнению и услаждая душу лирикой, тетка как будто не простила «петуха». Она немилосердно дернула поводок. Домашний, как и прежде, оставил без внимания, хотя и крякнул от неожиданности, бездомный же стращания чужим поводком испугался больше челюсти на своей многострадальной лапе. Жертвуя клоком шерсти, возможно лоскутом кожи, бездомный сделал рывок назад. Домашний отпустил его не сразу. Скорей всего, он и не отпускал, это бездомного обуял страх. Второй, третий, четвертый рывок – бездомный высвободил лапу и бросился прочь с поджатым к животу хвостом, а удирая подвывал. Прежде чем скрыться из виду, бездомный несколько раз обернулся, с каждым оглядыванием его вой становился тише. Исчез бездомный, а вместе с ним умолк и вой. Тетка с домашним песиком продолжили свой моцион «чинно, благородно, культурно» и без посторонних.

Выгул домашнего питомца не терпит суеты. Питомцы без выгула грустнеют, страдают и всячески хандрят. Теткин песик был весел, радостен, задорен, однако Лиза была уверена – пес страдал! Хотя бы потому, что ребенок, надевающий «шкуру» собаки или человека-паука, в общем-то, не имеет значения кого, потому что важно иное – шкуру не самого себя, такой ребенок сам страдает больше кого бы то ни было. И если ребенок! самое настоящее человеческое дитя! изображает собаку на выгуле, – весьма достоверно изображает, обнюхивая что положено, поднимая что положено, кусая… пусть будет что положено, – то изображаемые ребенком веселость и удовольствие остаются такой же игрой, приходяще-уходящим притворством. И еще, если для маленьких радостей ребенку нужен костюм пса и погружение в собачью жизнь вплоть до поедания собачьих консервов и испражнения в кустах, то какая жизнь у ребенка вне костюма?

Придерживая тяжелую дверь, Лиза проводила взглядом чудну́ю парочку и даже усмехнулась. Она действительно усмехнулась, только ни капли превосходства, злобы или сарказма в усмешке не было, а о прежней победной полуулыбке и вспоминать нечего. Сжалась Лиза всем своим замерзшим телом, что зверек затравленный, и юркнула в подъезд.

Примечание.

7. Там 132-я, скорее всего, Пал Игнатич.– Статья 132 УК РФ. Насильственные действия сексуального характера.

От автора:

Анонсы новых глав можно найти здесь: https://t.me/frantsuzova_k

5. Продолжение

III

Выйдя из лифта на восьмом этаже, Лиза выдохнула с облегчением. Подъемная кабина была чистой и не пахла ничем особенн