Мы остаёмся жить

Со мной остались лишь самые отважные – а уж на них у меня найдётся управа.

Вот мы и приняли моё зелье, выполнив всё по моим инструкциям. Надеюсь, хоть теперь солнце выглянет из-за туч. По крайне мере, для себя любимого я предпринял все возможные меры, чтобы ничего хуже обычного солнца не увидеть.

На самом деле, эффект настаёт не мгновенно – должно пройти какое-то время. Но галлюцинации появились практически моментально – даже я их увидел. Они казались настолько правдоподобными, что пришлось протереть глаза.

– Сплёвывайте! – приказала галлюцинация.

Обе мои жертвы выплюнули моё зелье. Я перестал понимать, что происходит. Обычно, образы, которые мы видим в сновидениях – принадлежат тем людям, которых мы уже видели, пусть и всего один раз в жизни. Сновидения, вызванные алхимическим способом – те же сны, только наяву. Но я готов был поклясться, что эту девушку или кого-либо похожую на неё – я не видел ни разу за свои долгие сотни и тысячи лет жизни. Картина мира, которую я так тщательно и упорно возводил для себя – вновь в один миг рассыпалась на мелкие осколки.

– Нет, – сказала галлюцинация, – я не видение. Я – самая настоящая. Он хотел обмануть вас, а я могу всё объяснить – мне есть теперь, что рассказать вам. Только, прошу, не нападайте на меня сразу – дайте хоть пару слов.

– Хорошо! Говори, пока я буду рубить тебя на части, – закричал рыцарь, доставая меч из ножен и замахиваясь им на неё.

Увернувшись от первого удара, она попыталась что-то сказать, но рыцарь не переставал нападать. Я не мог выстрелить из пистолета, потому что мог попасть в рыцаря. Уверен, что и ему одному прекрасно удастся справиться с ней. Тем временем, самые отважные из моего экипажа пытались загнать ведьму в ловушку. Чужак просто стоял и следил глазами за ней, будто всё тело его онемело. Может, ему тоже предложить место на моём корабле, когда всё закончится?

– Рыцарь, твоя ярость направлена не на того, – кричала она, будто слова могли отразить удары меча, – разве ты забыл, что детей у моего отца было четверо: два сына и две дочери. Сына поймали, когда он пытался покончить с собой, взобравшись на шпиль собора; а меня нашли в порту. Ты сам был знаком со мной когда-то – разве я хоть чем-нибудь выдала себя за зло?! У магистрата мы жили вдвоём – этот добрый человек, твой брат, согласился принять нас двоих у себя, чтобы мы не погибли в приюте, пока не найдём новый дом. Разве могла я, даже в мыслях, желать ему хоть малейшего зла?!

– В ту ночь погибла вся моя семья, дьявольская ты тварь, – кричал он ей в ответ, чуть опустив меч, чтобы остановить слёзы, – и никто больше не мог сделать этого, кроме истинной ведьмы. Как ты можешь ещё оправдывать себя и лгать мне после такого?! Гори вечно в жаровне ада!

И он, вместе с моими дураками, вооружёнными топорами, пошли в атаку, но только мешались друг у друга под ногами, а ведьма ловко уходила от всех их ударов.

– Ты во всём винишь себя, рыцарь. Но ведь только потому, что я исчезла.

– Ты слишком много говоришь. Сначала, я отрежу тебе язык!

От дюжины дураков невозможно убегать слишком долго. Пришло время отомстить ей за всё. Но тут ко мне из-за спины подошел этот чужак, Римиш, кажется, так его звали.

– Конечно, я заплачу тебе столько, сколько сам попросишь и даже больше, – сказал я ему первым, – лишь бы покончить с ней поскорей.

Услышав это от тебя, капитан, я сказал то, чего никак не мог от себя ожидать:

– Мне кажется, мы должны дать ведьме договорить до конца.

– Что?!

– Правосудие. Если ей есть, что сказать, то пусть закончит.

– Ты обещал, что только мы будем решать, что делать с ней! Убирайся, не желаю тебя больше слышать!

– Ты слишком долго охотился за ней, капитан, чтобы так и не узнать самого главного – что двигало ведьмой всё это время. Утоли своё любопытство.

А ведь этот чужестранец прав – я ведь так и не дал ей шанс высказаться. Не теряя времени, я встал между ней и рыцарем, чуть не обрекая себя на его удар.

– Стой, пусть говорит.

– Убегая от рыцаря и ему подобных, я всё время думала об истинном виновнике событий той ночи. Мой младший брат в детстве отравился и с тех пор был будто помешен на веществах, вызывающих тошноту. А так же различными ядами. В него будто вселился дьявол тогда, и лишил разума. Именно он отравил сначала всю мою семьи, а затем, когда нас приютил магистрат, и всю твою, рыцарь. Я долго не понимала, почему осталась в живых. Но недавно я вспомнила, что в тот вечер была не голодна и скормила весь свой ужин собаке, которая приняла мою смерть на себя. Первым о безумии моего брата догадался магистрат. Умирая, он успел подписать приговор на нас обоих, поскольку считал меня такой же, как и мой брат. Но я была жертвой – такой же, как и они все. Я сбежала, ведь иначе меня могли убить – но из-за этого все стали считать виновной. Я долго не могла понять, куда делся мой брат после этого. А затем поняла, какой дурой была всё это время. Какое ещё место, если не корабль дураков, приютил бы полоумного сироту, но имеющего мешок золота на поясе?! Я не могла спасти остальных от него. Но остановить – я ещё в силах. Ведь оба вы – бессмертные. Остановите это зло. Отомстите за всех нас.

– Безумная! Даже твоё полоумие не спасёт тебя от правосудия.

Ведьма, окружённая дураками, встала на колени и наклонила голову.

– Руби, рыцарь, если это изгонит дьявола внутри тебя.

Рыцарь замахнулся, но я снова его остановил:

– Постой, кто из моего экипажа удостоился твоих подозрений в убийстве, ведьма?

– Он не хочет показывать своё лицо, чтобы вы не заметили сходства. Прежде чем казнить меня, снимите с его головы тыкву, а затем решайте сами. Он опаснее, чем вы думаете.

– Молчи! Пора покончить с этим!

– Стой! Мы не спросили Голову-Тыкву, что он думает о её обвинениях.

– Какая разница?!

– Голова-Тыква, иди сюда!

Мой первый помощник не подчинился приказу. Вместо этого, он снял с головы тыкву и показал нам своё лицо. Я думал, что оно у нег всё в шрамах; но на самом деле, мне редко когда приходилось видеть настолько красивых мужских лиц с гладкой кожей.

– Убейте её! – прокричал он, – вы этого хотели! Почему медлите?

– Голова-Тыква… Схватить его!

Но исполнять этот приказ было некому. Дураки, стоявшие кольцом вокруг него, вооружённый топорами, развернулись в нашу сторону.

– Где Нюрнштайн? Где Голова-Кастрюля?.. Вы слышите меня?! Что происходит?..

Но ответ на этот вопрос я уже знал. Он собрал вокруг себя самых опасных сумасшедших, с которыми всё время, что мы пробыли здесь, разговаривал, настраивая против меня. Не я был теперь капитаном, а он…

– Будь вы повнимательнее, капитан, то давно заметили бы, что тела верных вам дураков гниют в трюме. Убейте ведьму сейчас и я позволю вам умереть быстро.

Моя команда обратилась против своего капитана; даже дураки отвернулись от меня. Он и вправду убил Нюрнштайна и остальных?.. В любом случае, так легко ему отсюда не уйти.

– Что это, чёрт подери, значит, головастик? Ты тоже был тогда в доме моего брата?! Это ты отравил его?!

– Убить их!

Банда дураков двинулась вперёд. Рыцарь отпустил ведьму, стоявшую перед ним на коленях.

– Значит, все эти годы я преследовал не ту. Это был ты! Ты заставил меня поднять руку на невинное дитя!

Дурака, подошедшего к нему слишком близко, он разрубил надвое. Но их было больше двух дюжин и они почти окружили нас четверых.

Римиш прошептал мне на ухо:

– Не бойся. Я знаю, что мы уж точно сегодня не погибнем.

– Эта девочка в опасности. И я не уйду отсюда без головы предателя и убийцы.

– В таком случае, чем нам сражаться?

Голова-Тыква скрывался за спинами своих людей. Я думал, как к нему можно было бы подобраться.

– Рыцарь! Мы должны пробиться к кораблю. Сможем пробить их строй?

– Как раз об этом и думал.

Он бросился в атаку на дураков, преграждавших ему путь и оттолкнул их в стороны, двоих из них пронзив мечом.

– Бежим!

Мы добежали до причала, где когда-то бросил якорь наш корабль, не подозревая о том, что это будет последнее его пристанище. Когда мы взобрались на борт, я заметил, что рыцарь остался внизу.

– Что ты делаешь?! Быстрее подымайся на борт!

– Они слишком близко – я задержу их, а вы сможете уплыть. Сделай одолжение – выстрели этому гаду между глаз и я буду знать, что свершил свою месть и умер с честью.

Не теряя ни секунды, он взмахнул своим двуруким мечом и бросился в бой с двумя десятками дураков. Голова-Тыква добежал до причала и закричал нам вдогонку:

– Я найду вас и прикончу! Мы ещё встретимся.

Я прицелился так, будто от этого зависела судьба всего мира. Грохот выстрела раздался в воздухе и пуля даже с такого расстояния угодила ему прямо в голову. После этого, Голова-Тыква упал и больше не мог ни говорить, ни двигаться.

Пока дюжина топоров разрубала на части плоть и металл, грешный рыцарь, казалось, улыбался. Это был апофеоз его духа, триумф справедливости, который он избрал для себя сам. Когда душа его спускалась всё ниже и ниже в Ад за все те сотни грехов, что он совершил, я знал – наконец, последний рыцарь обрёл покой.

Разрушение Третье

По этой дороге мы шли, будто путь держали в собственное прошлое. Флавий Тиберий вспоминал, как бывал в этих местах в лучшие из долгих и несчастных своих лет. Нам не было обратной дороги в Рим. Мой друг теперь был занят лишь бесконечной дорогой вперёд и поисками в памяти мыслей и образов, вспоминая о которых можно было со спокойным сердцем и чистой совестью покинуть этот мир.

В скольких битвах он бывал. О, всю жизнь он только то и видел, что конец и гибель величайшего из государств в истории. Мало жизней и времён настолько трагичных, и трагедий настолько позорных.

Пройдя через лес, мы вышли к дороге, по которой раньше ходили легионы и торговые повозки. Идти ночью – опасно. Но племена готов, чей мир с Римом давно уже прошел, могут бродить здесь днём в поисках дичи. И как бы сильно мы ни боялись ночных зверей – люди по-прежнему оставались самыми опасными и жестокими из них. Потому, тропы оставались открытыми для нас только ночью.

Старый человек – вот я смотрю, как идёт он вперёд, всё дальше и дальше, не смотря на возраст, усталость и страх – как он до сих пор не упал?! Даже я уже не верю, что он увидит ещё хоть раз в жизни своего сына. Но если бы и вера покинула его, то действительно ничего бы больше не осталось, кроме как найти какой-нибудь куст, лечь в него и тихо дожидаться смерти.

Так не могло продолжать вечно и к утру Флавий Тиберий лишился последних сил. К счастью и одновременно к несчастью, ни одна живая душа не повстречалась у нас на пути до сих пор. Все эти десятилетия упадка я провёл в библиотеках, вконец устав от странствий по всей империи. В путешествиях по свету я больше не видел никакого смысла, потому что мир этот так быстро менял свои очертания, что незачем было запоминать старые. И если бы мне пришлось вернуться куда-нибудь, то вместе с этим и смириться с тем, что в этом месте я прежде не бывал никогда. Из притонов для болтунов до меня доходили слухи о жестокости готов, сто воинов которых стоили целого римского легиона. В этих местах приходится всё время быть готовыми ко встрече с ними; но глядя на красоту этих мест и на дряхлость Флавия Тиберия, я раз за разом надеялся, что до стычки с ними не дойдёт. По крайне мере, один человек из их народа нам уже помог.

Уставшего Флавия Тиберия я уложил на траву в тени дерева, спрятав его под надёжное укрытие из листвы. Он был по-прежнему слаб, но на путешествие своих сил не щадил – это, вместе с остальным, могло привести к скорой его гибели. Теперь, видимо, доблестный римлянин не сможет пройти самостоятельно и сотни шагов. На этом наш путь мог и закончится – но мы зашли в самое сердце вражеской земли. И попытка вернуться обратно могла оказаться куда опаснее, чем упрямо следовать последней воли старика, двигаясь вперёд.

Флавий Тиберий уже давно не говорил со мной, сохраняя силы для ходьбы и собираясь с мыслями. Движемся ли мы в правильно направлении или уже давно заблудились – было теперь не столь важным. Мне приходилось отвечать даже на те вопросы Флавия Тиберия, которые он не задавал. Я сказал ему, что отправлюсь на поиски чего-нибудь, чем можно было бы наполнить желудок; да и пустоты в бурдюках с водой не мешало бы избавиться.

– До реки, – прохрипел он, – полдня пути отсюда вон в ту сторону. Если это не так, то я признаю, что ошибался с самого начала и не знаю, куда нас завёл. Я смогу найти свою виллу и сына только в том случае, если знаю, где нахожусь. А я неуверен.

– Хорошо. Я пойду туда, куда ты сказал – к реке. Вернусь к вечеру с едой и водой. В любом случае, я расскажу тебе, что нашел. Главное, Флавий, не дай пагубным мыслям сломить себя. Верь до последнего, что победишь. Сражайся, пока есть мясо на костях. Лучшего всё равно уже не произойдёт. Ты выстоял против орды варваров на Каталаунских полях – значит, сможем выйти победителем и из схватки с самим собой.

Я ушел, оставив своего друга одного, в листве под большим деревом.

Пробираться сквозь заросли и блуждать по запутанным тропинкам пришлось как раз полдня; всё это время, я не сворачивал с пути – Флавий Тиберий не может ошибаться, даже если сам думает иначе. В противном случае, что ж, придётся признать, что нам действительно конец. До реки, а вернее, до ручейка я всё же добрался. Поймал двух зайцев – для себя и для Флавия. Как же давно дикое чувство одиночества среди природы не наполняло меня.

Дорогу обратно я нашел только к вечеру. Я пришел точно к тому самому дереву, под которым оставил Флавия Тиберия. Ошибки быть не могло. Несколько раз, упрямо обойдя его вокруг, мне всё же пришлось признать, что моего друга под ним нет. Я сам сел на то место, где покинул его и попытался увидеть мир его глазами. Жуткое оказалось зрелище. Не зная, что мне делать дальше, с мёртвыми глазами и застывшим телом, я разглядывал неповторимый рисунок листвы великого дерева с огненным от последних солнечных лучей небом над головой. Своих мыслей у меня тоже почти не осталось, хоть и нужно было потихоньку составлять новый план действий. Хотя, зачем?! Флавий Тиберий вряд ли обезумел настолько, чтобы самому подняться и уйти просто так. Значит, он попал в руки разбойников-готов, франков, гуннов – кем бы ни были похитители, ничего хорошего ни ему, ни мне это не сулило. И зачем я только поддержал идею этого безумного старика отправиться в это путешествие, прекрасно ведь осознавая ещё тогда, в Риме, что это будет верным самоубийством для нас обоих.

Так прошел час. Вечер уже смело можно было назвать ранней ночью. Я всё ещё не двигался с места, пока не услышал вдали шум приближающегося всадника. Эти звуки заставили меня подскочить с места и схватиться за кинжал, спрятанный у меня за поясом. Наездник на хорошем скакуне и с длинной бородой остановился передо мной. Пусть только даст мне повод – и я быстро собью его с коня и разделаюсь с ним. Я ещё не забыл, как сражаться и не стану уходить от драки, если мне не оставят выбора, даже на этой варварской земле. Но его взгляд даже во тьме излучал спокойствие, будто и не думал о битве. Он заговорил сначала на своём языке, который я до сих пор не выучил достаточно хорошо, чтобы сходу понимать каждое слово. Увидев, что я его не понимаю, он заговорил со мной по-латински так, как я говорил бы с ним на готском.

– До Вероны довести могу тебя. Отказывайся не – я сам торопиться туда. Тебе не стоит бояться я. Доброму римлянину готы вредя на делать. Готы – мудрый народ. Лезь на мой конь.

Я замер в нерешительности. Гот заговорил со мной теперь на своём языке:

– Глупый римлянин, не бойся. Пусть бояться те, кто с мечом осмелится идти против готов.

Я улыбнулся и сделал шаг вперёд.

– Запрыгивай! Или оставайся здесь, римлянин. Я тебе не хозяин. Но твоего короткого кинжальчика против стаи волков будет недостаточно.

Ветер меняет своё направление так же быстро, как и мнимые планы, делающие будущее, будто бы, предсказуемым.

Даже пытаясь не упасть с этого коня, я не мог перестать думать о своём друге, по чьей вине оказался здесь. Единственной живой душой, которую я мог спросить о нём, был этот варвар. Но известно ли ему хоть что-нибудь? В ответ, он лишь махал головой, будто и вправду ничего не знал, пытался избавиться от глупых вопросов назойливого римлянина.

Моего неожиданного спасителя звали Ростриком. Он назвал себя мастером работы по дереву. Но это ничего конкретного не подразумевало. Он мог оказаться как дровосеком, так и оружейником, изготовляющим луки и копья, а так же художником, вырезающим лица на деревьях – но последнее было слишком маловероятным. Но он не мог очутиться у моего дерева просто так. Всё выглядело так, будто кто-то послал его за мной, точно зная, где меня найти

Об этой истории он рассказал мне только на следующий день вечером у костра, сделав последнюю остановку перед Вероной.

По пути Рострика в Верону, где он должен был договорить о сделке с одним купцом из римской Равенны, ему повстречался один странный старик, путешествовавший в одиночку. Сначала, он попросил у гота воды, а затем отдал ему, Рострику, всё золотое, что у него было. Рострику нужны были деньги, но он не хотел их брать у такого немощного старика, но незнакомец сказал, что золото всё равно ему ни к чему. Взамен, он попросил Рострика исполнить его просьбу. Он должен был поехать по указанной стариком дороге и подобрать первого встречавшегося ему римлянина. Затем, попросил отвести его в Верону, куда Рострик сам направлялся.

Вот так Флавий Тиберий и решил распрощаться со мной, передав последний привет таким странным способом. Только одному ему была известна причина такого его внезапного решения. Нужно было всё наше золото хранить у себя – тогда, возможно, Флавий Тиберий не решился бы. Хотя, когда что-либо на этом свете могло его остановить?! И без золота он смог бы найти для себя путь, даже ели двигаясь от усталости. Зачем он это сделал?..

Римская Верона долго держала осаду против готов в дни их вторжения в Цезальпийскую Галлию. Но, в конце концов, она сдалась на милость захватчиков. А вождь готов вместо того, чтобы разграбить и разрушить до основания прекрасный город – решил сделать его столицей своего королевства. Вскоре, под их мечами падёт и Равенна – чуть ли не последний город, сохранивший независимость. Многие прекрасные титаны, украшавшие собой центр империи, пали в дни страшной бури. Но Верона – остаётся жить, став столицей нового государства на осколках былой империи. По крайне мере, до тех пора, пока какое-нибудь другое, более сильное племя не захватит и её.

Прибыв в Верону и выполнив условия своего договора со старым безумным римлянином, повстречавшемуся Рострику по дороге, он всё-таки счёл правильным познакомить меня со своей женой и детьми; а затем, угостить меня ужином, назвав гостем в своём доме и разрешив остаться у него на ночь. А я просто обрадовался, что мне не придётся ночевать сегодня где-нибудь под городской стеной или в приюте для нищих. Но в этом городе я в любом случае не собирался оставаться долго – уже завтра я распрощаюсь с Ростриком и его семьёй. Делать мне в готской столице совершенно нечего. Особенно, не забывая о том, что я римлянин. Я всё же разыщу Флавия Тиберия, чего бы мне это ни стоило; а затем, задам ему вопрос: зачем он оставил меня? И я найду его, если смерть не настигнет его быстрее.

Этой ночью мне приснился странный сон. В нём я разговаривал с Аппием Примулом. Первый сын Флавия Тиберия сам уже давно был стариком. Я стоял вплотную к нему, но сам он упорно отказывался замечать моё присутствие, будто я не мог быть для него ничем, кроме безымянного призрака. Он глядел куда-то в сторону и просто молчал. Я даже стал сомневаться – правда ли это Аппий Примул или лишь его призрак? Лишь спустя много времени, потраченного впустую на попытки начать разговор со статуей, я обратил внимание на то, что находимся мы среди руин богатого римского дома, который в былые времена мог стать виллой знатного человека или даже самого консула. Точно, это прекрасно место и было виллой Флавия Тиберия. Не помню, что бы я бывал здесь раньше. Как я мог увидеть во сне то, чего ни разу не видел наяву?! Нет, никакая это не вилла Флавия, а всего лишь плод моей фантазии. И Аппия, которого мы так долго преследовали, я тоже выдумал, чтобы хоть во сне поговорить с ним наконец о его отце.

– Зачем вы преследуете меня? – спросил он, когда я уже собирался взлететь в небо и навсегда покинуть это место.

Я всё ещё стоял у выхода, в любой момент готовый взмахнуть руками и пролететь птицей над полями и лесами вокруг, но Аппий будто заморозил меня и я не мог двинуться с места.

– Что? – переспросил я.

– Зачем?! Почему вы просто не можете оставить всё как оно есть?!

– Потому что твой отец хочет найти тебя, Аппий. Ты даже не можешь представить, через что он прошел, чтобы встретиться с тобой.

– Хотел бы я, что бы ты говорил правду. Но ты лишь обманываешь сам себя.

– Я не лгу. Твой отец – мудрый человек, но он тоже часто совершает ошибки; и некоторые из них лишили тебя твоей семьи. Он лишь хотел всё исправить.

– Он зря старается – я никогда уже не вернусь в это гнилой город. Я не знаю, чего вы добиваетесь на самом деле, но прошу оставить это, чем бы оно ни было. Давай, улетай уже отсюда – нам не о чём больше разговаривать. Возвращайся в Рим и живи там своей жизнью, не вмешиваясь в чужие.

Подул сильный резкий ветер и меня чуть не сдуло наружу. Я еле удержался – нам пока рано заканчивать этот разговор.

– Аппий Примул! Твой отец – герой Рима. И всё, чего он хочет в последние свои дни – это увидеть своего первого и самого любимого сына. Не отказывай ему в этом. Ему есть, что сказать тебе. Прими старика и выслушай его слова. И уж решай: простить того, кто забыл о твоём существовании, но раскаялся в этом, или нет – только ты можешь сделать этот выбор. Но всё равно: выслушай его последнее слово, ведь твоё он услышал.

– Снова ложь! Ничего и никогда он не слышал.

– Твоя прощальная записка, Аппий, адресованная твоим братьям и тем, кто захочет её прочесть. Услышав твои слова, оставленные на бумаге, твой отец решил ценой последних своих дней найти тебя и рассказать обо всём. У него родился последний сын, Аппий. Твоего младшего брата зовут Тандемус Сперо. Вряд ли Флавий Тиберий когда-нибудь ещё увидит его – ведь он захотел напоследок проститься именно с тобой. Он сам так решил.

Аппий какое-то время ничего не говорил, а затем кивнул:

– Хорошо. Я подумаю.

Ветер ворвался с новой силой, схватил меня и вышвырнул прочь из этого дворца, а затем и из самого сна. Так я и проснулся, облитый холодный потом и бьющимся как молнии сердцем, вот-вот грозящим вырваться из груди.

Первым человеком, которого я встретил в новой реальности, был Рострик. Даже я догадался, что морщины на его лбу и напряжённые мускулы всем своим видом выражают беспокойство – и я решил заранее рассеять его волнения.

– Всё хорошо.

– Ты болен? – спросил он, будто вообще меня не слышал.

– Всё отлично. Я очень признателен вам за гостеприимство. Но теперь, я должен идти.

– Уже уходишь, римлянин?! Куда ты так торопишься?

– Тот старик, который заплатил вам – он мой друг…

– Мне это известно.

– …И я должен догнать его, чтобы он не успел далеко уйти от меня.

– Что ж, надеюсь, ты сможешь подождать ещё немного. Никуда не уходи, я скоро вернусь.

Я постоял немного в дверях, а затем, когда он снова явился ко мне, но на этот раз уже с топором в руках, попятился назад.

– Забыл сказать, что в условия нашей сделки со стариком входило так же задержать тебя здесь на какое-то время. Я взял приличную сумму, оставив его почти ни с чем. Разве я могу нарушить обещание?! Подожди, куда ты, подойди ближе.

Теперь, он говорил со мной только на своём не похожем ни на что языке. Но фразы, которые он выкрикивал мне в след – в переводе не нуждались, от них и без того вяли уши.

Пришлось бежать – притом с ловкостью олимпийского игрока, та как спасаясь от гота с топором в руках, невольно выложишься на полную.

Вроде, оторвался. И не с такими приходилось иметь дело. Если бы он меня догнал – пришлось бы защищаться всеми силами. А с какой стороны здесь ни посмотри, но оставлять труп за спиной – не самое лучшее, что может сделать римлянин в королевстве готов. Но всё равно, теперь, мне придётся чаще оглядываться по сторонам, чтобы не наткнуться на подобных сумасшедших.

Варвары переняли образ жизни у побеждённых римлян. В их столице процветают ремесленничество и торговля. На осколках империи рождаются новые государства, пользующихся мудростью и опытом Рима, смешивая их со своими традициями и культурой. И хоть повсюду царит вражда и недоверие, когда столетия бесконечных войн пройдут и настанут столетия строительства – потомки варваров, используя опыт Рима, смогут достичь ещё больших высот. Начнутся интересные времена. Лучше мне в это время находиться как можно дальше отсюда. Ещё грянут племена куда более жестокие, чем гунны и готы.