Мы остаёмся жить

Голова – под мышкой,

Мешок его золотой.

Безголовый капитан,

Вот он – командир дуракам.

Это была старая песня моей дурацкой команды – уже не помню, кто и когда придумал её. Она рассказывала про капитана на корабле дураков, за голову которого объявили награду. Недолго думая, он отрубил себе голову, засунул в мешок и на своём корабле приплыл в город за своими деньгами. Кто ещё может быть капитаном на таком корабле, если не последний дурак?! Хорошая награда – десять тысяч корон золотом за голову одного безумца.

Нюрнштайн прибыл так быстро, как даже я не мог этого ожидать. Вместе, мы вернулись в таверну. Хозяева наверняка были напуганы и обеспокоены тем, что затевает команда дураков. Вряд ли их терпения хватит надолго.

– Зачем мы пришли сюда, капитан?

– Помнишь, ты рассказывал мне о своих чудо-лекарствах? Наконец, они здорово нам пригодятся. Ты взял их с собой?

– О, я никогда не оставлю их на том корабле без надзора. Да, они со мной – всегда.

– Отлично. Пойдём со мной. Кое-кому нужна твоя помощь.

– Я могу узнать, что происходит?

– Помнишь рыцаря, которому я вчера выстрелил в бедро? Так вот, мы должны помочь ему снова встать на ноги. Ты справишься с этим?

– Думаю, да, если он мне позволит. Но зачем?

– Чтобы он помог нам найти ту, что сделала со мной вот это, – я повернулся к Нюрнштайну спиной и поднял вверх из штанов одежду, показывая ему спину с ещё не затянувшимися ранами от вчерашнего удара – скоро они пройдут, но Нюрнштайн не из тех, кто верит на слово.

Я продолжал:

– Как никогда, моё сердце переполняет ярость. Нюрнштайн, мне понадобится твоя помощь, чтобы отомстить.

Я думал, в ответ он промолчит, как делал всегда. Но вместо тишины, я услышал:

– Этот безумный век – погубит всех. Ни один из нас так и не доживёт до конца своей этой истории. И никому не дождаться счастья, о котором все так долго мечтали. Если тогда смысл мстить, капитан?

Теперь, настала моя очередь быть тем, кто в ответ лишь отводит глаза.

– Пошли уже, – махнул рукой Нюрнштайн, – где твой больной? Скажи ему, чтобы позволил делать мне с ним всё, что я сочту нужным, если он действительно хочет когда-нибудь снова встать на ноги.

– На счёт этого не переживай – он будет сотрудничать, я обещаю.

Нюрнштайн работал слажено и методично – иного я от него и не ожидал. Всё меньше и меньше в нём можно было найти от дурака или полоумного. Рыцарь рычал от его операций как лев и стонал как дворовая кошка, посыпая злого доктора всеми мыслимыми проклятиями и угрозами – за каждую секунду страдания, обещая превратить целый месяц жизни Нюрнштайна в Ад. Для него эти слова весили не больше ветра и нисколько не мешали ему выполнять свою работу так, как сам считал нужным. Рыцарю пришлось смириться с этим, как бы трудно ему не приходилось. Он поплотнее сжал зубы и количество криков, доносившихся из комнаты, поубавилось. И всё равно, это был один из самых скверных дней в его жизни.

– Солнце сядет на востоке, если он не станет на ноги через неделю, – заключил Нюрнштайн, – в худшем случае, через две. Мне пришлось повозиться, но всё могло обойтись намного хуже, если бы вы задели его чуть-чуть ниже, капитан.

Поскрипев ещё зубами, рыцарь признался мне позднее, что на самом деле был очень признателен моему доктору.

– Нюрнштайн – не доктор, – сказал я, – он презирает докторов. Скажем, он просто человек, который многое видал и знает не меньше. А тебе – просто повезло.

И дураку ясно, что пока мы стоим на месте, наша ведьма зря время не теряла, и наверняка успела сбежать из города. Нам с рыцарем тоже следовало отправиться в путь, чтобы иметь хоть какие-нибудь шансы догнать её. Но пока рана рыцаря заживала, у меня было время подумать. Странное чувство не покидало меня – и моего нового друга, видимо, тоже. В тот день, когда он смог подняться с кровати и сделать первые несколько шагов, мы сказали это одновременно, глядя друг другу в глаза:

– Она ещё здесь.

Но почему бы ей не убежать, чуть не прикончив нас обоих?! Сложно истолковать – но некоторые мысли и не требуют объяснений. Возможно это такой обманный манёвр. А возможно и то, что ведьма вселила в наши с рыцарем головы идею, что она прячется где-нибудь в городе, чтобы окончательно сбить нас с толку.

– И всё же, мы не можем ничем доказать, что она ещё здесь.

– Да, мы действительно можем глубоко ошибаться на её счёт, – подтвердил рыцарь, – зато её вина для нас – безусловна, как наша вера в Господа. И одного этого нам хватит, чтобы вершить правосудие.

Если говорить точнее: месть. Хоть это и обман, что в мире, где столько войн, предательства, нищеты и невежества – ещё найдётся место и для справедливости; только для праведной мести. Мне редко приходилось сталкиваться с этим чувством. Четверть жизни я просидел в библиотеках, полжизни я блуждал по миру, и оставшуюся четверть обчищал кошельки богачей. Не так уж и много я успел повидать – ведь у меня всего два глаза, а не двадцать тысяч. Я ни к кому особо не привязывался – даже к тем, кому говорил, что люблю их. Каждый век я встречал одних и тех же персонажей – в разных костюмах, но с неизменной жестокостью. Беспредельно много времени – это слишком мало времени. Чем дольше живёшь – тем сильнее время сужается в памяти. Я сам до конца этого не понимал и надеялся лишь, что перед тем, как рыцарь разрубит ведьме голову надвое, он даст мне время задать ей пару вопросов. Да, мной руководила не одна только месть; ещё было любопытством.

Ещё мне казалось, что она живёт намного дольше, чем я. И своё время, в отличие от некоторых, потратила с пользой. Шестнадцать лет – какой обман. Человечеству тоже всегда шестнадцать лет, как я всегда говорил. Значит ли это, что она одного возраста со всем нашим родом?! Хоть тогда и была ночь, я разглядел её лицо, и оно напоминало мне теперь не молодую девушку, а уродливую старуху. Когда мы ещё были заодно, мне казалось, что она постоянно хочет мне что-то сказать – нечто важное; но не делает этого, потому что ждёт, пока я сам спрошу её. Теперь, нам предстоит найти её в лабиринте из трёх сосен и забыть о ней навсегда, прикончив. Как же эта погоня напоминала мне наш безумный век.

Рыцарь иногда молился вслух, а я пытался найти ответ в своей внутренней пустоте: как и где нам найти ведьму?

И я, и я рыцарь – целыми днями мы оба сидели на одном месте и ничего не предпринимали. Он смотрел на меня, размышляя о чём-то, а я всеми силами старался его не замечать. Мы оба ждали, что ведьма сама снова даст о себе знать. Если это правда, то что бы мы ни делали – всё это будет бесполезной тратой сил и времени. А если нет, то…

Ночь, в которую она приснилась мне, было сырой и холодной, будто после дождя, шедшего несколько дней. Я встретил её без вражды; и она говорила со мной так, будто я никогда и не желал её смерти:

– Значит, ты говорил мне правду о том, что ты бессмертный, – в голосе её звучала неуловимая нотка надежды.

– Это не отменяет того, что ты хотела убить меня. И злюсь я так, будто всегда был простым смертным.

– Будь ты им на самом деле, ты уже давно был бы мёртв. После таких ран в живых не остаются. Ты сказал, что бессмертен – именно тебя я и искала. Но я не могла поверить тебе на слово – слишком велик риск. Если бы ты тогда сказал о своём бессмертии в шутку – за неё ты бы расплатился жизнью. А так: ничего особенного с тобой не произошло.

– Ты предала меня и убила. Все, кто поступают так – заканчивают плохо.

– Ты действительно так хочешь убить меня после этого?

– Я хочу получить ответы: кто я? Зачем я появился на свет таким? И как это можно прекратить?

– Значит, мне не о чём беспокоится – ведь я не могу сказать того, что ты так хочешь услышать, поскольку не знаю. Всё, что я знаю: ты – такой же, как и я, хоть убить меня будет намного проще, чем тебя. И всё же, я сильнее; хоть я и не хотела такой власти.

– Отрубить голову, сжечь, забросить на дно океана – с ведьмами можно расправиться.

– Я не враг тебе. И я тоже не желаю зла ни тебе, ни рыцарю. Ваш враг – совсем другой человек.

– Кто он?

– Не могу сказать. Если он узнает, что вы раскрыли его – то всем нам конец. Я должна найти способ избавиться от него так, чтобы больше никто не погиб по нашей вине. Вы с рыцарем должны прекратить.

Как появилась, так она и исчезла из моего сна. А что было дальше – навеки будет утеряно в памяти, потому что в конце этого сновидения лежали все ответы.

Рыцарю я ничего рассказывать не стал. Только за обедом сказал ему, как бы между прочим, что ожидать следующего появления ведьмы нам осталось недолго. Я сказал, что уверен в этом. Ему, конечно же, стало интересно, откуда мне это известно.

– А откуда миллионам христиан по всей Европе известно, что Бог существует?! – ответил я, – моё знание – не многим отличается от уверенности в существовании сверхъестественного.

– Нет, ты точно колдун, – стукнул он кулаком об стол, – тебе следует держаться подальше от воинствующих монахов и инквизиторов, если не хочешь сгореть на костре.

– Но ты ведь мне веришь?

– Пока что, – вытер он эль со своих усов, – ты не давал мне повода обвинить тебя во лжи. Но знай: ведьма может проникать в людское сознание и сеять там семена зла. Она намного опаснее и сильнее нас с тобой вместе взятых. Только хитростью и чудом у нас есть шанс одолеть её.

– А как она вообще появилась в твоей жизни? С чего ты вообще начал её преследовать?

Рыцарь выпрямил спину и серьёзно взглянул на меня:

– Долго же я ждал от тебя этого вопроса.

Он опустил голову и спрятал свои глаза за лбом, как это часто делают монахи в своих молитвах, скрываясь от того, кого они превозносят и обращаются к самим себе. Впервые я видел, что бы он о чём-нибудь так долго размышлял. Голова-Тыква, тем временем, поставил перед каждым из нас по тарелке с густым супом.

– Наслаждайтесь трапезой, господа, пока ведьма уносит свои пятки от нас и корчит нам рожицы из-за спины – притом не без оснований на это, скажу я вам, господа.

– Да заткнись ты уже, чёртов головастик! Ни то превращу твою голову в тыквенную кашу вместе со всем, что под ней, – закричал рыцарь.

– А под ней, скажу я вам, как раз ничего и нет, – сказал Голова-Тыква и поспешил удалиться прочь.

– Это произошло три года назад, – начал рыцарь, захватив суп ложкой, – не знаю, правильно ли рассказывать об этом во время обеда, но ты сам выбрал этот момент.

И он начал свой рассказ.

В то время шли жуткие дожди. И сколько не двигайся на восток или запад, в каждой второй деревне у тебя на пути свирепствовала какая-нибудь хворь. Я жил тогда вместе со всей своей семьёй в Антверпене. А это – город, в котором происходят самые странные вещи во всей Фландрии. Со временем, к ним привыкаешь – мы ведь не выбираем время и место, чтобы родиться. Но иногда происходит такое, что кровь стынет в жилах, сразу вспоминаются старые рассказы про чертей и демонов и просто невозможно закрыть на это глаза и отвернуться. Именно это и произошло тогда со всеми нами.

У замка Стен тогда собралась целая толпа народу. Никак сам дьявол или кто-нибудь из его слуг побывал на улицах Антверпена. Три человека: муж, жена и сын просто шли по своим делам, как не успев даже закричать, упали замертво на землю с широко открытыми глазами. Ничто так не пугает, как мгновенная смерть на глазах у такого количества народу – притом безо всяких на то видимых причин. Если бы кто-нибудь собрал всех ополоумевших в тот день, то не хватило бы всего антверпенского флота, чтобы загрузить его дураками и отправить вниз по реке. Мне сложно осознать причины того, что произошло, но отовсюду стали даже слышны крики, что это знак Господа, говорившего нам отнимать добро и богачей и раздать его беднякам. Всеобщее безумие в тот день дошло до того, что вмешалась городская стража и сам бургомистр. Только приложив общие усилия, властям удалось предотвратить бунт и ещё большее кровопролитие.

Когда народные волнения были укрощены, пришло время задавать вопросы и искать ответы: к кому смерть пришла в столь жутком облике и почему? Оказалось, что это была семья одного небогатого купца, уже много лет торгующего овечьими шкурами. И хоть профессия любого торговца связана с грязью и обманом, никому не могло прийти в голову, кому понадобилось убивать его вместе со всей семьёй – при свете дня, в самом сердце толпы. Однако было очевидно, что без чёрной магии дело не обошлось. Тела похоронили за кладбищенской оградой, как убитых с помощью нечистой силы, а жители ещё много месяцев жили в страхе.

Сложно сказать, сколько времени прошло, прежде чем кто-то вспомнил, что в семье убитого была не только жена с сыном; была ещё и дочь, которую никто не видел со дня страшного происшествия. Среди убитых её тело не обнаружили. На какое-то время, в головах у людей начало проясняться, ведь теперь у дела появился главный подозреваемый. Однако что стало с ней? Об этом спрашивали многие, но мало кто действительно искал ответ – в хаосе городских лабиринтов практически невозможно было отыскать кого-то конкретного. Предполагали, что она мертва – ведь как девочке выжить без семьи? Но решили искать до последнего.

И она нашлась – в объятиях какого-то похотливого моряка, которого пришлось силой отрывать от её хрупкого тельца. Сколько она прожила в портовых клоповниках было неизвестно. Сразу после этого, её направили к священнику. При всём уважении, он мало чем мог ей помочь. В народе говорили, что это она навела на всю свою семью ужасное проклятие и убила их с помощью смертельных паров, рецепт которых ей подсказывал дьявол. Но если и в этом удастся доказать её невиновность, то достаточно и того, что она – портовая потаскуха из семьи порядочных людей и нет места ей в этом городе.

Но какое же прелестное у неё было лицо! Брат мой, в отличие от меня, оруженосцем рыцаря стать не смог, а потому посвятил себя защите порядка и правосудия в нашем родном Антверпене. Он был одним из тех, кому доверено было вынести приговор этой потаскухе. Он должен был разоблачить её преступление и выбить из неё признания в своей вине. Но по непонятной мне причине, он отложил вынесение приговора. Он заявил, что в этом деле ещё следует разобраться.

В то время я тоже находился в городе и был одним из первых, кто сказал ему в глаза, что ведьма околдовала его. Но брат мой был сам не свой – никогда я не видел его таким. Он сказал, что не признаёт чёрную магию, а в этой девочке видит лишь невинную жертву. Я попытался вбить в его голову, что всё это чушь и ведьму нужно судить немедленно. Но он не слушал меня. Тогда, я сказал ему в лицо, что в таком случае, я обвиняю его в содействии силам зла. В ответ, он лишь выгнал меня из своего дома. Он сказал: правосудие – сильнейшее оружие человечества и требует осторожности.

Вскоре, всем уже было ясно, что мой брат, уважаемый юрист и учёный, сошел с ума. Что за безумие и ересь встать на защиту ведьмы в наш просвещённый век?! Он переоценил свою власть. Мой брат допрашивал ведьму наедине, прогнав стражу. Мне страшно даже представить, что она могла с ним сделать – за толстыми стенами темницы, без посторонних глаз. Судья сам стал жертвой.

Наконец, сама стража восстала против него и направилась вместе с толпой граждан к дому моего брата, чтобы самим завершить правосудие – и никто не мог их остановить. Вместе с ним жил мой старик-отец с тремя моими сёстрами – больше всего, я переживал из-за них, поэтому тоже присоединился к толпе, чтобы в нужный момент остановить её. Но ведьма, видимо, чувствовала надвигавшуюся беду. К тому времени, как мы обрушили двери – мой отчий дом уже превратился в склеп.

Слухи и легенды о той ночи ещё долго ходили по Антверпену. На телах мертвецов не было ни единой раны – как и в тот раз; а глаза жертв как будто раздвинуты щипцами. Моего брата нашли в его спальне без одежды. В руках он сжимал подписанный приговор, в спешке разорванный на три части. А ведьма будто провалилась под землю к своему хозяину.

С тех пор, я не появлялся в Антверпене. Даже если бы я захотел остаться – не нашлось бы там места для меня. В глазах своих бывших сограждан, я был мстителем, всю семью которого уничтожила ведьма. Они думали, что я ушел потому, что дал клятву отомстить – и до тех пор, не смогу увидеть дома. Но на самом деле, я собрал всё нажитое моей уничтоженной семьёй богатство и в горе странствовал по городам, участвуя в каждой драке, нарывался на тысячу сражений в надежде, что в одном из них меня, наконец-то, кто-нибудь прикончит. Я стал хуже любого зверя – чёрным рыцарем без знамени и чести. Прошло много лет; и лишь несколько месяцев назад рассудок вернулся ко мне.

Случилось это, когда я встретил её снова. Я выглядел так, будто постарел на двадцать лет, а она – всего на один день. Готов поспорить, что за всё это время ни единый волосок не упал с её головы. Сколько зла она успела причинить, пока моё сердце само обливалось тьмой?!

Я встретил её в далёкой Буде на Дунае. С тех пор, я преследовал её до вод Рейна; от Средиземного моря до Скандинавских берегов. Я не жалел ни сил, ни оставшихся средств, чтобы найти её. Она – была моим последним шансом вернуть всё, что я потерял. И я до сих пор готов отдать хоть тысячу жизней, но забрать ту, что виновна в гибели всей моей семьи и в моём собственном падении.

Он стукнул ложкой по тарелке.

– Так я оказался здесь: с прострелянным бедром, с дураком за одним столом.

– Вот это история.

– Для меня: печали и боли в ней больше, чем в тяжёлой судьбе Христа. Ведь страдал же он с целью и в конце победил. Я же – страдал без всякого смысла; смерть мне будет только наградой. На следующий день после моих похорон – даже могильщик не вспомнит обо мне. Нет, ни в грош я не ставлю собственную жизнь. Всё, чего я хочу напоследок – мести. А когда она свершиться – я отправлюсь в отпуск прямо в Ад. И чёрт меня подери – я буду самым счастливым мучеником в огненном океане, потому что заберу её с собой.

– Не торопись так, рыцарь. Знай: мне ещё хуже, чем тебе.

Этот голос не принадлежал ни мне, ни Голове-Тыкве, ни кому-либо из моего экипажа. Он был женским.

– Даже если кто и вспомнит моё имя – то только для того, чтобы полить его грязью. Особенно, это касается тебя, капитан. Прости, так и не узнала твоё имя. Да у тебя его и нет.

Мы оба одновременно развернулись в сторону, откуда доносился голос. Без единого шороха и скрипа, ведьма оказалась тут, перед нами.

Я достал свой пистолет и приготовился к выстрелу. Рыцарь вытянул свой меч и встал в полный рост. Десятерым воинам с ним было не справиться.

– Всё было не так, как вы думаете, – сказала она, – каждый из вас ошибается по-своему. Я причинила тебе зло, капитан, только потому, что у меня были на то основания. А ты, рыцарь, всё это время зря преследовал меня. Сама я искала того, кто виновен в гибели твоей семьи. Истинное зло таится совсем в другом человеке. Долго, я сама не могла понять, кто он. Поэтому, я убегала и старалась найти ответ. Капитан, ты стар и мудр, но по-прежнему наивен как ребёнок. Раскрой глаза! Услышь меня, ни то жертв будет ещё больше.

– Замолчи! – взревел рыцарь, – Тыквоголовый, закрой дверь! Не дай ей сбежать. А ты – готовься стрелять. Она владеет магией – одним махом она может прикончить всех нас. Но так просто ей теперь не уйти.

– Если бы я хотела – то почему до сих пор я остаюсь в этом городе?! Истинный виновник должен встретить свою смерть здесь. Подумай, капитан – ты единственный такой же, как и я.

– Убить её! – чуть не вышел из себя рыцарь, – с тобой я разберусь попозже. Стреляй!

Я спустил замок пистолета и нажал на курок, прицелившись прямо ей между глаз – её болтовня не собьёт меня с толку. Будто всё это время он был здоров, рыцарь в один прыжок, замахнувшись мечом, преодолел расстояние, разделявшее его и ведьму, будто от этого зависела его жизнь.

С вкусным хрустом, одним ударом он разрубил пополам целый стул. Отдышка у него была такая, будто он убегал от стаи волков. Мы держали головы опущенными, стараясь не видеть места, где стояла ведьма.

Будто никого и никогда в этой комнате и не было.

Интермедия Четвёртая

Жизнь продолжается всегда, пока не кончится – простая истинная, которая тебе, конечно же, известна. И пока конец её не настал – она будет вечно требовать анестезии.

Мне пришлось разбудить её пораньше. Хоть Будапешт и знаменит своими дневными купальнями, всё самое интересное здесь можно увидеть либо ранним утром, либо поздней ночью.

Когда-то давно, ноги и мысли её уже топтали кривые улочки Буды. Но её вечные проблемы с памятью – каждый шаг заставляли её чувствовать как новый. Каждый вид – как изумительный, невиданный, который никогда не повториться вновь. И затем, каждый раз, она возвращалась сюда, будто это было впервые. Она помнила, что была уже на этой улице; вот только во вчерашнем сне или в прошлом году наяву? И в позапрошлом?!

На этот раз, ей уже и нечего было вспоминать. Выражение её лица и мягкая притуплённость в глазах от бессонной ночи явно говорили о том, что единственным чувством, которое вызывали в ней неизведанные, по-городскому дикие и волшебные места – была усталость. Она перечёркивала всё – стоило свету только упасть на кончик её зрачка.

– А мы уже скоро придём? – ноет она.

– За следующим поворотом, если помнишь, будет выход на набережную. Оттуда мы можем пойти в тот белоснежный дворец и увидеть старую Буду; или перейти по мосту через Дунай и оказаться в Пеште.

– Ну хоть там ты дашь мне поспать?

– Нет.

– Проклятие. Более жестокого и злого человека я ещё не встречала. И ты ещё удивляешься, почему мы расстались.

– Разве только поэтому?!

– Нет. Далеко не только.

И замолчала, видимо, уснув на ходу. И ни одно моё слово не могло вернуть её в сознание.

Впрочем, ей это было простительно. Неважно, как пройдёт этот день – даже если мы будем расточительно брезговать волшебством утра и суетой дня в Будапеште. Куда важнее всего этого был вечер. Я заранее купил билеты. Надеюсь, ей понравится концерт – уж я-то постарался выбрать для нас самое лучшее. Но её, видимо, ничего, кроме подушки и какого-нибудь тёплого места, не интересовало.

И вот, мы переходим через мост Сечени с золотыми львами и оказываемся в старом Пеште. А она – по-прежнему видит всё, будто сквозь увеличительные стёкла.

На концерт мы попали не без трудностей – спустя бесконечно долгие часы впустую потраченного времени. Я вымотался до такой степени, что едва чувствовал ноги, на которых держался. А вот моя спутница выглядела более чем отдохнувшей. Улучив подходящий момент, Машенька попросту сбежала от меня. Мне пришлось чуть ли не полгорода перевернуть, чтобы обнаружить её спящей в каком-то захудалом кафе. Теперь, уже она была отдохнувшей и довольной, а я был сыт Будапештом по горло. У нас двоих к вечеру осталось лишь одно общее чувство – нежелание идти на этот концерт. Но билеты были уже куплены, так что…

Мы пришли раньше всех. Сгорая от усталости и апатия, я вышел из зала ожидания, оставив свою спутницу одну. Всё ради того, чтобы подышать свежим, ещё не испорченным воздухом; подымить сигаретой и глотнуть крепкого, как ночное небо, кофе.

Девушке-бариста я сказал, что сахару не надо. Она заметила, что у меня странный голос. Мой венгерский действительно был уже не таким как прежде, но её удивило не это. Она спросила, много ли я пою. Я улыбнулся и ответил, что петь мне приходится не часто, но для неё сделаю исключение. Я спел её «Strangers in the night». В целом, вышло неплохо, но не настолько, чтобы заслужить такой её восторг. Она сказала, что ей ещё никогда не пел. С виду, ей было двадцать пять – очень странная девушка. Я сказал ей в ответ, забирая чашечку с кофе, что раньше ещё никто не делал комплиментов моему голосу. Это было не совсем правдой, но пару раз за три тысячи лет – действительно похоже на нисколько. Я спросил её имя и она ответила: Вероника.

– Спасибо за кофе. Ещё увидимся, Вероника.

И ушел. На улице собирался дождь. Я быстро вернулся в зал ожидания. Одна рука у меня пропахла сигаретами, а другая кофе. Мы по-прежнему были единственными гостями в зале ожидания, но уже спустя минуту здесь было уже не протолкнуться, будто все эти люди ждали момента, чтобы войти сюда всем вместе. Взгляд моей спутницы стал рассеянным и наш с ней разговор на отвлечённую тему, который она сама же и завязала, довольно быстро угас.

Я встал в очередь у туалета – я устал и проголодался. И тут мимо меня прошел сам Кит Ден – блюзмен самого подходящего для этого жанра цвета кожи, на концерт которого мы и пришли. Я сразу забыл, куда шел и стал караулить его у двери, пока тот снова не появился. Он намеревался как можно скорее проскользнуть сквозь толпу обратно в концертный зал, но я перегородил ему путь, показавшись из-за угла – так просто от меня не уйти.

Я попросил его дать мне автограф, но не для меня, а для «for Veronica». Вздыхая и пошатываясь, давая всему миру понять, как он устал от приставучих фанатов, он всё же выполнил мою просьбу, одним ловким движением оставив внушительную закорючку на входном билете. Затем, он наконец смог вернуться туда, откуда вышел; а я остался доволен. А спустя ещё несколько мучительных минут в толкучке, мы зашли в зал и заняли свои места рядом со сценой. Довольно скоро, показались и сами музыканты.