Трое

Но этот вечер уже не будет походить на предыдущий. «Копарелли» уходит в море с утренним приливом: к полуночи и команда судна, и все ее офицеры должны быть на борту. Было десять минут двенадцатого. Хозяин кабачка ходил по помещению, собирая стаканы и вытряхивая пепельницы. Тюрин играл в домино с Ларсом, радистом судна. Сыграв несколько партий, они перешли к выстраиванию костяшек, пока те не падали при неосторожном движении. Ларс был крепко пьян, а Тюрин еще кое-что соображал. Его до испарины пугала мысль о том, что должно будет произойти в ближайшие несколько минут.

Остальные члены команды уже покинули заведение. Тюрин и Ларс тоже поднялись. Тюрин обнял Ларса за плечи, и, пошатываясь, они бок о бок выбрались на улицу.

Ночной воздух был сыр и холоден. Тюрин поежился. Теперь ему предстояло держаться поближе к Ларсу. Надеюсь, что Ник точно рассчитает время, подумал он. И надеюсь, что машина не поломается. И еще: остается надеяться лишь на Бога, что Ларс не погибнет.

Они прошли мимо темно-синего «Форд-Капри 2000», который с потушенными фарами стоял на обочине. На мгновение вспыхнул свет в салоне, и Тюрин увидел лицо водителя. Это был Ник Бунин. Вытащив из кармана мятую белую фуражку, Тюрин натянул ее на голову: сигнал, по которому Бунин будет ориентироваться. Когда моряки прошли мимо, машина снялась с места и двинулась в противоположном направлении. Еще рано.

– У меня есть невеста, – сказал Ларс. О нет, только не начинай о ней.

– И она, – хихикнул Ларс, – жутко горячая баба.

– Ты собираешься жениться на ней? – Тюрин настойчиво пялился в темноту перед собой и, прислушиваясь, продолжал болтать с Парсом только, чтобы держаться поближе к нему.

– Чего ради? – Ларс осклабился.

– Она верна тебе?

– Еще бы, а то я перережу ей горло.

– А я думал, что Швеция придерживается свободной любви, – Тюрин сказал первое, что пришло ему в голову.

– Ну да, свободной любви. Но ей бы лучше не изменять мне.

– Понимаю.

– Могу объяснить…

Да где ты, Ник? Давай же…

Тюрин услышал приближение машины. Он напрягся.

– В чем дело? – спросил Ларс.

– Ничего особенного. – Тюрин увидел свет фар. Машина ехала прямо на них по середине дороги. Моряки отошли к тротуару, чтобы освободить ей дорогу. Это неправильно, так не может быть, это не сработает! Внезапно Тюрин растерялся и впал в панику – затем он ясно увидел перед собой машину, на которую упал свет уличных фонарей, и понял, что это не та, появления которой он ждал, это патрульная машина полиции.

Улица вливалась в широкую пустую площадь, всю в выбоинах. Движения вокруг никакого не было. Моряки направлялись прямиком через площадь.

Вот тут.

Давай.

Они уже были на полпути.

Давай же!

Машина вывернулась из-за угла и помчалась через площадь, светя фарами. Окостеневшими пальцами Тюрин впился в плечо Ларса. Машина приближалась на полной скорости.

– Водитель надрался, – прохрипел Ларс.

Это был «Форд-Капри». Он вильнул, огибая группу моряков перед собой. Они перестали смеяться и рассыпались в разные стороны. Развернувшись, машина помчалась прямо на Тюрина с Ларсом.

– Смотри в оба! – заорал Тюрин.

Когда машина почти приблизилась к ним, он толкнул Ларса в сторону, заставив его потерять равновесие, и сам отпрыгнул в другую. Раздался глухой удар, сопровождаемый вскриком и звоном разбившегося стекла. Машина умчалась.

Готово, подумал Тюрин. Он с трудом поднялся на ноги и глянул на Ларса. Моряк лежал на дороге в нескольких футах от него. В свете фонарей блестела лужица крови. Ларс застонал. Жив, подумал Тюрин. Слава Богу!

Машина притормозила. Одна из фар у нее не горела – та, которой он сбил Ларса, прикинул Тюрин. Водитель словно бы медлил. Затем она набрала скорость и, подмигивая единственным глазом, умчалась в ночь.

Тюрин склонился над Ларсом. Остальные моряки столпились вокруг, переговариваясь по-шведски. Тюрин коснулся ноги Ларса. Тот отчаянно завопил от боли. Ларс был окровавлен, но кровотечение было не особенно сильным. Штурман нагнулся к нему. Но Ларс не позволял притрагиваться к ноге.

Скорая помощь прибыла через несколько минут, но они показались Тюрину вечностью: ему никогда не доводилось убивать человека, и он не был готов к этому. Ларса положили на носилки. Офицер сел в салон скорой помощи и обратился к Тюрину:

– Тебе бы тоже лучше сесть сюда.

– Да.

– Думаю, ты спас ему жизнь.

– О, Господи.

Он занял место в салоне скорой рядом с офицером. Они помчались по залитым дождем улицам, и синий маячок на крыше отбрасывал зловещие отблески на стены зданий. Тюрин сидел у задней стенки машины, не в силах смотреть ни на Ларса, ни на сопровождающего, ни в окно и вообще не знал, куда девать глаза. Он сделал много неблаговидных вещей на службе своей стране и полковнику Ростову – подслушивал разговоры любовников, чтобы потом шантажировать их, обучал террористов, как делать бомбы, он помогал захватывать людей, которые потом подвергались пыткам – но ему никогда не доводилось ехать в скорой помощи рядом со своей жертвой. Ему это не могло нравиться.

Они прибыли в больницу. Санитары вынесли носилки с Ларсом. Тюрин и штурман остались в приемном покое.

После долгого ожидания показался врач.

– У него сломана нога и некоторая кровопотеря, – сказал он. У медика был очень усталый вид. – И он крепко выпил, что никак не пойдет ему на пользу. Но он молод, здоров, силен и крепок. Нога у него срастется и через несколько недель будет, как новая.

Тюрина охватило чувство огромного облегчения. Только тут он понял, что его колотит.

– Наше судно отходит утром, – сказал офицер.

– Он не может быть на нем, – заметил врач. – Ваш капитан едет сюда?

– Я послал за ним.

– Отлично. – Повернувшись, врач оставил их.

Капитан прибыл одновременно с полицией. Он переговорил по-шведски со штурманом, пока молодой сержант выслушивал от Тюрина неопределенное описание машины. Затем капитан подошел к нему.

– Я считаю, что вы спасли Ларса от гораздо более худшего исхода.

Тюрин предпочел бы не слышать от него таких слов.

– Я попытался оттащить его в сторону, но он упал. Он был очень пьян.

– Хорст сказал, что вы ожидаете подходящего судна, списавшись с предыдущего.

– Да, сэр.

– Вы квалифицированный дипломированный радиооператор?

– Да, сэр.

– Мне нужно кем-то заменить беднягу Ларса. Не хотите ли завтра утром отплыть с нами?

– Я вывожу тебя из дела, – сказал Пьер Борг. Дикштейн побледнел. Он молчал, уставившись на своего шефа.

– Я хочу, чтобы ты вернулся в Тель-Авив и осуществлял руководство операцией оттуда.

– Да имел я тебя, – бросил Дикштейн.

Они стояли на берегу Цюрихского озера. Его гладь заполняли яхточки, чьи многоцветные паруса радостно трепыхались под лучами швейцарского солнца.

– Не будем спорить, Нат.

– Не будем спорить, Пьер. Я отказываюсь выходить из дела. И точка.

– Я приказываю тебе.

– А я говорю тебе – да пошел ты!

– Слушай, – Борг глубоко вдохнул. – План твой прекрасен. Единственная погрешность в нем заключается в том, что ты скомпрометирован: противная сторона знает, что ты его разработал, и они попытаются найти тебя и пустить прахом все, что тебе удалось достичь. Ты можешь по-прежнему руководить операцией, но тебе надо убраться с глаз.

– Это не та операция, когда ты можешь сидеть в конторе, нажимать кнопки, и все идет, как по маслу. Она слишком сложна, в ней слишком много непредугадываемых вариантов. И я должен постоянно находиться на месте, чтобы успевать принимать решения. – Прервавшись, Дикштейн задумался. Но в самом деле, почему я все должен делать сам? Неужели я единственный человек в Израиле, которому это под силу? А не в том ли дело, что я жажду славы?

Борг высказал вслух его мысли:

– Не пытайся быть героем, Нат. Ты для этого слишком умен. Ты профессионал; тебе надлежит подчиняться приказам.

Дикштейн покачал головой.

– Тебе следовало бы крепко подумать прежде, чем отдавать мне такой приказ. Помнишь, как евреи относятся к людям, которые всегда подчинялись приказам?

– Ну, хорошо, ты прошел концлагерь – но это не дает тебе право, черт побери, всю жизнь делать только то, что ты хочешь!

– Ты можешь, конечно, остановить меня. Можешь лишить поддержки. Но в таком случае ты так и не получишь свой уран, потому что я не собираюсь никому рассказывать, как его заполучить, – слова свои Дикштейн закончил выразительным жестом.

Борг в упор уставился на него:

– Ну, подонок, ты и это предусмотрел.

Дикштейн заметил выражение лица Борга. Как-то ему довелось быть свидетелем неприятной сцены, когда Борг ссорился со своим сыном – подростком Даном. Насупившись, мальчишка мрачно слушал, как отец объяснял ему: участие в маршах мира является нелояльностью по отношению к отцу, матери, стране и Богу и так далее – пока Борг едва не задохнулся от душившей его ярости. Дан, подобно Дикштейну, знал, как противостоять, когда на тебя давят, а Борг в таких случаях обычно багровел и начинал орать. Внезапно Дикштейн увидел, что на этот раз ничего подобного не происходит. Борг сохранял спокойствие.

Сдержанно улыбнувшись, он сказал:

– Уверен, что та, кого ты трахаешь – агент другой стороны.

У Дикштейна перехватило дыхание. Ему показалось, что сзади ему врезали ломом по голове. Вот уж этого он ожидал меньше всего. Сузи была чем-то отдельным, совершенно отъединенным от всей прочей жизни, а теперь Борг выволок ее на всеобщее обозрение: гляньте-ка, чем Нат занимается!

– Нет. – Голос Ната звучал глухо и ровно.

– Я изложу тебе лишь самую суть, – продолжил Борг. – Она арабка, политические взгляды ее отца носят проарабский характер, она путешествует по всему миру и под прикрытием профессии имеет возможность входить в контакты; а агент Ясиф Хассан, который и заприметил тебя в Люксембурге – друг ее семьи.

Дикштейн подошел вплотную к Боргу и, с яростью глядя ему в глаза, бросил:

– Это все?

– Все! Что ты, мать твою, имеешь в виду под этим словечком – все? Мы расстреливали людей и при меньших доказательствах вины!

– Но не тех, кого я знаю.

– Пыталась ли она получить от тебя какую-то информацию?

– Нет! – рявкнул Дикштейн.

– Ты злишься, потому что знаешь – ты сделал ошибку.

Повернувшись. Дикштейн уставился на озеро, стараясь успокоиться и взять себя в руки. После долгой паузы он сказал:

– Да, я злюсь, потому что сделал ошибку. Я должен был рассказать тебе о ней, а не ходить вокруг да около. Теперь я понимаю, как вся эта ситуация представляется тебе…

– Представляется? Ты хочешь сказать, что не считаешь ее агентом?

– Ты проверял через Каир?

Борг выдавил искусственный смешок.

– Ты говоришь так, словно в Каире у меня собственная разведслужба. Я не могу просто звякнуть им и попросить просмотреть ее досье, пока я жду на линии.

– Но у тебя же есть отличный двойной агент в египетской разведке.

– Так ли уж он хорош? Похоже, все о нем знают.

– Кончай эти дурацкие игры. После Шестидневной войны даже газеты утверждают, что у тебя есть отличные агенты-двойники в Египте. И дело в том, что ты даже не пытался ее проверить.

Борг умиротворяюще воздел руки ладонями кверху.

– О’кей, я постараюсь проверить ее через Каир. Это займет некоторое время. Тем временем ты представишь отчет, в котором изложишь все детали своего замысла, а я постараюсь привлечь других агентов к этому заданию.

Дикштейн вспомнил Ала Кортоне и Андре Папагополуса: никто из них не будет исполнять обещанное ни для кого другого, кроме Дикштейна.

– Не сработает, Пьер, – тихо сказал он. – Тебе необходимо получить уран, и я единственный человек, который может доставить его тебе.

– А если Каир подтвердит, что она в самом деле агент?

– Я уверен, что ответ будет отрицательным.

– Ну, а если нет?

– Думаю, что ты убьешь ее.

– О нет, – Борг ткнул пальцем едва ли не в нос Дикштейну, и теперь в его голосе слышалась сдавленная ярость. – О нет, я этого делать не буду, Дикштейн. Если она окажется агентом, ты убьешь ее.

С подчеркнутой медлительностью Дикштейн взял руку Борга и отвел ее от своего лица. И его голос еле заметно дрогнул, когда он сказал:

– Да, Пьер. Я сам убью ее.

Глава одиннадцатая

В баре аэропорта Хитроу Ростов заказал очередную порцию выпивки и решил начать игру с Ясифом Хассаном. Проблема по-прежнему заключалась в том, как остановить Хассана от информирования Каира, где все сразу же становится известно израильскому двойному агенту. Ростов и Хассан пришли к мнению, что пора уже выработать решение. Ростов собрался все выложить Хассану, а потом возвать к его профессионализму – какой бы он ни был. Конечно, он мог и спровоцировать его, но именно сейчас он был нужен ему в роли союзника, а не подозрительного антагониста.

– Взгляни-ка вот на это, – сказал Ростов, подавая Хассану расшифрованное сообщение.

«КОМУ: Полковнику Ростову через Лондонскую резиденцию.

ОТ КОГО: Московского Центра.

ДАТА: 3 сентября 1968 года.

Товарищ полковник!

Нами получено ваше сообщение g/35-21a, в котором вы просите дальнейшей информации о четырех судах, поименованных в нашем сообщении r/35-21.

Моторное судно «Штромберг», зарегистрированное в Дании и с датским же владельцем, недавно сменило последнего. Оно было куплено за 1500000 немецких марок неким Андре Папагополусом, корабельным брокером, для корпорации «Сейвил шипинг» из Либерии.

«Сейвил шипинг» зарегистрирована 6 августа с. г, в нью-йоркском офисе «Либериан Корпорейшн сервис, инк», с начальным капиталом 500 долларов. Держателями акций являются Ли Чанг, адвокат из Нью-Йорка, и мистер Роберт Робертс, чей адрес совпадает с местонахождением конторы мистера Чанга. Три директора были обычным путем зарегистрированы в «Либериан Корпорейшн сервис», и они подали в отставку на другой же день после основания компании, что также является обычным образом действий. Папагополус стал президентом и исполнительным директором данной компании.

«Сейвил шипинг» приобрела также моторное судно «Джил Гамильтон», 1500 тонн водоизмещения за 80000 долларов.

Наш человек в Нью-Йорке переговорил с Чангом. Он сказал, что «мистер Робертс» пришел в его контору буквально с улицы, не оставив адреса, и уплатил свой гонорар наличными. Похоже, он англичанин. Подробное его описание прилагается в досье, но оно ничем не может помочь.

Папагополус является известной для нас личностью. Он преуспевающий международный бизнесмен неопределенной национальной принадлежности. Основная его деятельность связана с брокерством в области морских перевозок. Принято считать, что он действует на грани нарушения законов. Его адреса у нас не имеется. Досье на него достаточно объемно, но содержание его носит в основном спекулятивный характер. Предполагается, что в 1948 году он работал по заданиям израильской разведки. Тем не менее, его политические пристрастия и взгляды остаются неизвестными.

Мы продолжаем собирать информацию относительно всех остальных судов, перечисленных в списке.

Московский Центр».

Прочитав, Хассан вернул листик Ростову.

– Как им удалось все это выяснить?

Ростов аккуратно разорвал сообщение на кусочки.

– Все хранится в том или ином досье. Ничто из вышеперечисленного не является секретом, кроме разве досье Папагополуса. Вся штука заключается в том, чтобы знать, где искать ответы на вопросы. А белки как раз в этом-то и специализируются. Это главное, чем они занимаются. – Ростов положил обрывки бумаги в большую стеклянную пепельницу и поджег их.

– Вам тоже надо бы обзавестись такими, – добавил он.

– Остается надеяться, что и у нас они появятся.

– Дай вам Бог. Во всяком случае, хуже не будет. Может, даже ты сам будешь заниматься этим делом. Что весьма поспособствует карьере.

– Может, я так и сделаю, – кивнул Хассан.

Появился заказ: водка для Ростова, джин для Хассана. Ростов был доволен, что Хассан правильно отреагировал на его дружелюбное вступление. Он тщательно размешал хлопья пепла, чтобы среди них не осталось ни одного клочка бумаги.

– То есть, вы предполагаете, – сказал Хассан. – что за спиной «Сейвил шипинг» стоит Дикштейн?

– Да.

– Так что мы будем делать со «Штромбергом»?

– Ну… – опустошив свой стакан. Ростов поставил его на стол. – Предполагаю, что «Штромберг» нужен ему для того, чтобы в подходящий момент подменить им «Копарелли».

– Этот замысел может ему обойтись непомерно дорого.

– Он перепродаст судно. Кроме того, он может использовать «Штромберг» для захвата «Копарелли» – правда, пока еще не представляю, как это будет осуществлено.

– Может, попробовать внедрить человека на борт «Штромберга», подобно Тюрину на «Копарелли»?

– Не имеет смысла. Дикштейн, не сомневаюсь, рассчитает старую команду и наберет израильских моряков. Надо придумать что-то другое.

– Вы знаете, где сейчас находится «Штромберг»?

– Я послал запрос белкам. Когда свяжусь с Москвой, у них уже должен быть ответ.

Объявили посадку на рейс Хассана. Он встал.

– Мы встретимся в Люксембурге?

– Не уверен. Я дам знать. Но я должен еще кое-что сказать. Присядь.

Хассан сел.

– Когда мы начали вместе работать по Дикштейну, я испытывал к тебе глубокую враждебность. Прими мои извинения, я могу только сожалеть об этом, но должен сказать, что для нее были свои причины. В Каире происходит утечка информации. Не подлежит сомнению, что в аппарате египетской разведки есть двойной агент, работающий на Израиль. И я убежден, как тогда, так и сейчас, что все сообщения, которые пересылаются вашему начальству, через этого двойного агента уходят в Тель-Авив; в таком случае Дикштейн узнает, как близко мы к нему подобрались и ускользнет от нас.

Хассан кивнул.

– И что вы предлагаете?

– Так. Конечно, ты должен проинформировать шефов о том, что удалось выяснить, но я бы хотел, чтобы ты особенно не вдавался в детали. Не называй ни имен, ни времени, ни места. Если на тебя будут давить, вали все на меня, жалуйся, что я не подпускаю тебя к информации. Не контактируй ни с кем, кроме тех, кому обязан сообщать. И, главное, не обмолвись ни о «Сейвил шипинг», ни о «Штромберге», ни о «Копарелли». Что же касается Петра Тюрина на борту «Копарелли» – постарайся просто забыть о нем.

– Что же тогда остается для донесений? – забеспокоился Хассан.

– Более чем достаточно. Дикштейн, Евроатом, уран, встреча с Пьером Боргом… если ты выложишь хотя бы половину из этого, то станешь в Каире просто героем.

Но Хассана его слова не убедили.

– Я отвечу такой же откровенностью. Если я последую вашим советам, мои донесения потеряют всю убедительность, которой отличаются ваши.

Ростов изобразил смущенную улыбку.

– Разве я веду нечестную игру?

– Нет, – признал Хассан. – Вы заслуживаете полного доверия.

– Да и, кроме того, никто, кроме нас двоих, не будет знать, как и чем отличаются наши донесения. И в завершении операции ты получишь полную информацию.

– Хорошо, – сказал Хассан. – Я буду осторожен. У вас есть какие-то планы?

– Постараюсь провести несколько дней с Марией и детьми. У нас дача на берегу Рижского залива.

– Прекрасно.

– Там великолепные места, хотя нет такой жары, конечно, к которой вы привыкли. Куда потом направишься – в Александрию?

Прозвучало последнее приглашение на рейс, и араб встал.

– Мне еще не так везет, – сказал он. – Скорее всего, мне придется провести все время в прогнившем Каире.

Но у Ростова мелькнуло подозрение, что Хассан лжет.

Когда Германия потерпела поражение в войне, вся жизнь Франца Альбрехта Педлера пошла под откос. Пятидесятилетний кадровый офицер вермахта, он внезапно оказался бездомным безработным нищим. И, как миллионы других немцев, начал с нуля.

Он стал коммивояжером французского предприятия по окраске тканей: без зарплаты, на небольших комиссионных. В 1946 году у него было всего лишь несколько заказчиков, но к 1951 году германская промышленность постепенно стала восстанавливаться, и, когда наконец дела пошли на лад, Педлер уже обрел такое положение, что мог воспользоваться открывающимися перед ним новыми возможностями. Его офис располагался в Висбадене, куда сходились железнодорожные пути на правом берегу Рейна, и были все основания считать, что в будущем он станет крупным промышленным центром. Список продукции, с которой он имел дело, постоянно расширялся, как и увеличивалось число потребителей; скоро он продавал моющих средств не меньше, чем красителей; он получил доступ на базы США, которые в то время осуществляли управление оккупированной частью Германии. Оставшиеся позади трудные времена научили его пользоваться открывающимися возможностями: если интенданту армии США были нужны дезинсектанты в пинтовых бутылках, Педлер покупал средство от насекомых, расфасованное в бочки по десять галлонов, снимал ангар, разливал в нем дезинсектант в закупленные из вторых рук пинтовые бутылки, украшал их наклейками «Специальный дезинсектант Ф.А.Педлера» и получал за эту операцию неплохой доход.

От аренды ангара и перерасфасовки было недалеко и до приобретения ингредиентов химических средств и их дальнейшего производства. Первые барели «Специальных чистящих средств Ф.А.Педлера» для нужд промышленности появились на свет в том же арендованном ангаре и были приобретены инженерно-технической службой военно-воздушной базы США. И компания пошла в рост.

Ф.А.Педлер стал поставщиком военных ведомств, у которых он получал не очень большие, но надежные и выгодные заказы. Взятый в аренду сарай превратился в комплекс одноэтажных зданий. Франц снова женился – его первая жена погибла при бомбежке в 1944 году – и усыновил ребенка жены. Но в глубине души он остался тем же ловцом удачи, и когда услышал, что где-то лежат солидные залежи урановой руды, которые можно задешево приобрести, почуял аромат прибыли.

Уран принадлежал бельгийской компании «Сосьете Женераль», которая входила в состав корпорации, фактически управлявшей Бельгийским Конго, где было изобилие естественных минеральных ресурсов. После волнений 1960 года компании пришлось оставить страну, и, поняв, что те, кто вовремя не унесут из нее ноги, будут просто выкинуты, компания приложила все усилия, дабы переправить в метрополию как можно больше сырья до того, как окончательно захлопнутся ворота. Между 1960 и 1965 годами она собрала немалое количество урановой руды неподалеку от обогатительных фабрик рядом с границей Голландии. К большому огорчению компании в это время был ратифицирован договор о прекращении ядерных испытаний, и, когда все связи с Конго окончательно прервались, на уран оказалось очень мало покупателей. Запасы руды лежали втуне смертным капиталом.

По сути, Ф.А.Педдеру было нужно не так уж много урана для производства красителей. Тем не менее, Францу нравились игры такого рода: руду удалось закупить по дешевке, на обогащение ее тоже уйдет не так много денег, и как только возникнет потребность в уране – а рано или поздно это произойдет – он получит солидный доход от вложенных денег. Поэтому он и пошел на эти затраты.

Нат Дикштейн появился у Педлера как нельзя кстати. Ему был симпатичен бодрый семидесятитрехлетний немец с искорками в глазах, который ухитрился сохранить свою шевелюру. Они встретились в субботу. На Педлере был яркий спортивный пиджак и желтовато-коричневые брюки, он говорил на хорошем английском с легким американским акцентом и предложил Дикштейну стакан «Секта», местного шампанского.

На первых порах они осторожно присматривались друг к другу. В конце концов, в прошедшей войне они дрались на разных сторонах, и война жестоко обошлась с ними обоими. Но Дикштейн всегда считал, что врагом был не немецкий народ, а фашизм, и его беспокоило лишь то, что Педлер будет чувствовать себя не в своей тарелке. Выяснилось, что то же самое волновало и Педлера.

Дикштейн позвонил из гостиницы в Висбадене, чтобы договориться о встрече. Его звонка ждали. Местный израильский консул предупредил Педлера об ожидаемом визите мистера Дикштейна, старшего армейского интенданта с большим списком предполагаемых закупок. Педлер прикинул, что перед ленчем у него дома он устроит гостю небольшую экскурсию по предприятию, которое в субботу утром будет пусто.

Просидев полночи над учебником, Дикштейн обзавелся набором интеллигентных вопросов относительно присадок и катализаторов, очистки сырья и контроля качества, а также складирования. Возможные ошибки он решил списать на плохое владение языком. Похоже, должно было сработать.

Сложилась достаточно забавная ситуация. Дикштейну предстояло играть роль заказчика, сомневающегося и нерешительного, которого уговаривает продавец, он же поставщик, тогда как на самом деле, он собирался втянуть Педлера в отношения, о серьезности которых немцу даже мысль не могла придти в голову. Он нуждался в уране Педлера, но ни словом, ни намеком не мог ему дать знать об этом. Он должен был поставить Педлера в положение, при котором его благосостояние зависело бы от расположения Дикштейна.