Я оставляю тебя в живых

Лейтенант произнес это без всякой злобы, скорее с цинизмом, который, казалось, настолько соответствовал его характеру, будто он говорил о самом себе.

– Ну да, точно! – воскликнул Бенжамен, стукнув кулаком по ладони. – Ты похож на актера, который играет Бэтмена! – Он расплылся в широкой улыбке, и его смеющиеся глаза превратились в щелки. – Круто, Дарио! Ну, старик, у тебя и глаз!

При этих словах лейтенант Порацци лукаво ухмыльнулся, опять схватил фломастер и под поляроидным снимком вывел на белой доске: «Бэтмен».

4

Мальчика завели в крошечную лачугу. Снаружи все выглядело тусклым в утреннем тумане, сквозь его ватную завесу едва проглядывали верхушки иссохших высоких деревьев, которые окружали домишко.

Внутри пахло затхлостью и сосновой смолой. От ветхой печурки прямой линией тянулась влево рыжая от ржавчины металлическая труба, уходившая в отверстие под крышей. Еще на пороге мальчику приказали сесть. Возле единственного стола он увидел стул и уселся. Было так тихо, что он слышал удары собственного сердца. Безмолвную зарю тревожили лишь какие-то птицы, копошившиеся в опавших листьях в поисках пропитания.

Спустя долгие минуты, может даже целую вечность, доски крыльца скрипнули, и погрузившийся в свои мысли ребенок вздрогнул. В единственную комнату лачуги проник мужчина, которого он уже, кажется, видел в школе. Мужчина медленно подошел пригибаясь, будто опасался удариться головой о пересекающие потолок толстые балки, хотя располагались они в добром метре над ним. Пока он приближался, мальчик пытался вспомнить, кто это перед ним. Когда пришедший заговорил, мальчик понял. Это председатель совета школы, куда он ходил каждое утро.

– Положи руки на стол, чтобы я их видел, – велел тот сурово, но спокойно.

Мальчик еще больше перепугался, так что его ладони оставили на деревянной поверхности влажные отпечатки.

Мужчина вытащил из кармана колоду карт и в беспорядке выложил их на стол. В ожидании объяснения или приказа мальчик поднял на него глаза. Под взглядом нависшего над ним гиганта он чувствовал себя совсем крошечным. Ему не удавалось выдержать взгляд этого человека дольше нескольких секунд. Черные волосы, длинные и гладкие, и крючковатый нос придавали ему сходство с вороном. А абсолютно черные зрачки, которые словно проникали мальчику прямо в душу, и прежде внушали ему тревогу. Как и все в этом проклятом месте, подумал он.

– Сейчас правой рукой возьми карту, тщательно вникни в изображение, пойми, что оно для тебя означает, затем положи ее к себе в карман и дождись проводника. Не торопись.

Мальчик протянул дрожащую руку. Не раздумывая, схватил ближайшую карту и положил перед собой. При виде напечатанной на плотной бумаге жуткой картинки у него скрутило желудок. Не важно, что это был всего лишь грубо намалеванный рисунок, – его смысл был понятен. Мальчик на мгновение прикрыл глаза, чтобы отогнать мрак, которым веяло от выбранной карты, и сунул ее поглубже в карман.

– Хорошо, – сказал человек. – Ты наверняка заметил цифру в верхней части карты. Прислушивайся к звуку колокола, и, когда он пробьет столько ударов, ты поймешь, что настало время, когда за тобой придет проводник.

Человек быстрым движением собрал разбросанные карты и вышел из лачуги, даже не взглянув на мальчика. Когда комнату вновь заполнила тишина, тот вытащил карту.

Над картинкой черной краской было пропечатано X и три I. Тринадцать.

5

Дарио развернулся и широко раскинул руки, будто собираясь сделать важное сообщение.

– Не обижайся, – сказал он Максиму. – У каждого из нас есть прозвище. – Он ткнул пальцем в сторону Колера. – Вот он – Сурикат, его кунья мордочка вечно с любопытством пялится вдаль. А этот – Бокюз[2], – прибавил он, подойдя к Муссе и крепко хлопнув его по плечу. – Ты быстро поймешь, почему его так прозвали, когда увидишь, как он заявится с грудой пищевых контейнеров для всей команды.

Долговязый жандарм слегка склонился над Максимом:

– По правде говоря, называть Бокюзом следовало бы мою мамашу. Она отлично готовит. Однажды, когда я впервые притащил из материнского дома остатки обильной семейной трапезы, все решили, что я и есть этот великий повар. Как нетрудно понять, я имею в виду трапезу из тех, про которые все знают, когда она начнется, но никто – когда закончится!

Однако Максиму-то как раз было невдомек. От истории, беспощадную банальность которой доказывали понимающие улыбки троих жандармов, он ощутил легкий укол в сердце. Сколько он себя помнил, ему никогда не случалось присутствовать на семейном ужине любой продолжительности.

– Когда парни попробовали стряпню моей мамаши, – продолжал Мусса, – они сразу дали мне эту кликуху, приписав мне чужие заслуги. А я не возражал.

– Это тянулось почти год, пока в один прекрасный понедельник мы не обнаружили подвох, – перебил его Дарио. – В тот день он пригласил нас к себе, и, отведав его жратву, мы сразу поняли, кому обязаны теми кулинарными шедеврами. Ловко же этот негодяй обвел нас вокруг пальца!

– Насколько мне известно, я вас не отравил! – слегка задетый, возразил Мусса.

– Да. Но по сравнению со стряпней твоей матушки это, можно сказать, было оружие третьей категории![3]

И коллеги во все горло расхохотались.

Установилась настолько непринужденная атмосфера, что узел в желудке Максима немного развязался, и он даже рискнул улыбнуться.

– Уж не знаю, как там было у вас в Анси, – отсмеявшись, продолжал Дарио, – но здесь перед нами ежедневно проходят самые мерзкие отбросы рода человеческого. Так что пусть тебя не шокирует, что мы, как можем, стараемся скрасить свои будни. И не покупайся на развеселые приколы сослуживцев – очень скоро ты поймешь, что наша бригада состоит из самых что ни на есть лучших следаков. У Лорела и Харди[4], которых ты здесь видишь, почти неприличный процент раскрытия.

Бенжамен Сурикат и Мусс Бокюз принялись раскланиваться, как в финале спектакля. С одной стороны, Максим был польщен тем, что его включили в столь престижную команду, с другой – опасался, что впоследствии начнет тяготиться подобным весельем. Впрочем, его частенько упрекали в том, что он принимает свою работу слишком близко к сердцу и чересчур серьезно относится к самому себе. Но как может быть иначе, если олицетворяешь закон и порядок, а жертвы преступников ждут твоих ответов?

– А у тебя какое? – бросил Максим.

Вопрос прозвучал гораздо серьезнее, чем ему хотелось, и веселье тотчас угасло.

– Прозвище? – неуверенно спросил Дарио. – Кид.

Максим отметил, что лицо лейтенанта приобрело отчужденное выражение.

– Кид? – повторил Максим, тотчас вспомнив черно-белые кадры фильма Чарли Чаплина[5].

– Кид. Просто Кид, – отрезал жандарм.

Дарио, нахмурившись, рухнул в кресло. Мусса и Бенжамен этим воспользовались: сославшись на необходимость закончить рапорт, они удрали, не прощаясь.

Кабинет окутала тишина, и Максим тоже уселся на свое рабочее место. Куда он попал? На этаже практически никого, кроме парочки следаков с замашками клоунов и этого вспыльчивого пятидесятилетнего мужика, который зачем-то его сфотографировал. Вопреки весьма зрелому возрасту, он изображает подростка в летнем лагере, награждая коллег кличками.

Максим попытался разбить ледяную глыбу, которая уже начала расти между их с Дарио столами.

– Не покажешь мне контору? – сказал он. – А где старший лейтенант Левассер? По идее, это он должен был меня встретить.

Дарио поднял голову, словно выходя из глубокого оцепенения. Складки у него на лбу исчезли, черты лица разгладились.

– Приношу свои извинения, – произнес он, поднялся и покачал головой. – Прости, должно быть, я тебе показался немного странным, но я правда совершенно забыл объяснить. – Дарио сделал несколько шагов и оперся бедром о край стола Максима. – У нас тут сегодня пустыня Гоби, но это нормально. Почти весь состав занят воссозданием обстоятельств преступления в Шевалине[6]. Кстати, это ведь твои края?

Максим молча кивнул.

– Короче, – продолжал Дарио, – следственный эксперимент должен был состояться завтра, но журналисты прознали, и, чтобы избавиться от этих пиявок, судебный следователь, который ведет дело, всех удивил, перенеся процедуру на день раньше. Левассер работает на месте. Вчера вечером он попросил меня связаться с тобой и сообщить, что сегодня ты можешь прийти после обеда, но у меня совершенно вылетело из головы. Испортил тебе утро. Извини.

У Максима аж глаза на лоб полезли. Он открывал все новые грани характера напарника и был почти заворожен его бесцеремонностью и разгильдяйством. Впрочем, веселый огонек в его глазах явно противоречил недовольному выражению, намертво приклеившемуся к физиономии, и делал этого человека удивительно симпатичным.

– Не бери в голову, – сказал Дарио, словно читал мысли Максима. – Давай-ка сварганим кофейку, я покажу, где у нас комната отдыха – кухня, как ее называют, – а заодно проведу экскурсию по нашим владениям.

Максим последовал за напарником по длинному коридору, где каждый их шаг сопровождался чавканьем подошв.

– Как будто идешь по луже, да? Невыносимо, конечно, но ты не беспокойся, это только сегодня: просто по понедельникам тут моют пол.

Хриплым, низким голосом Дарио описывал личный состав отдела расследований, уточняя, кто в каком кабинете сидит. Максим мгновенно отметил, что в отделе нет ни одной женщины, и это его огорчило. В следственной бригаде Анси, где он служил прежде, была задорная Эмма, но также и Ассия, что, по его мнению, обеспечивало определенный порядок. Максим полагал, что нельзя развиваться, не учитывая точки зрения другой половины человечества. А в профессии, где в конечном счете все упирается в человека, было бы безумием полагать, что удастся добиться результата, не привлекая женщин.

В конце коридора, сразу за автоматическими входными дверями, лейтенант свернул направо, в помещение такого же размера, как их кабинет. Вдоль дальней стены располагалась кухонная панель, оснащенная двумя раковинами промышленного вида, газовой плитой с четырьмя горелками, микроволновкой, тостером, большой кофемашиной, электрическим чайником и металлической сушилкой с разнокалиберными чашками и кружками. Дверцы всех шкафчиков были покрыты черным лаком, что придавало обстановке современный вид. Справа – большой двухдверный холодильник. Посреди кухни стояли два больших круглых стола из того же лакированного дерева, что и вся остальная мебель, а слева, чуть в стороне, ждал игроков настольный футбол, раскрашенный в цвета Национальной жандармерии. В углу прямо на полу томился горшок с суккулентом, явно нуждавшимся в поливе.

– Вот истинный нерв войны, – продекламировал Дарио. – Кофе![7] – Он открыл навесной шкафчик над раковиной и достал оттуда кофейник с фильтром и ручную кофемолку. – Лично я эспрессо не люблю. Я всегда варю себе на день целый кофейник. Дела тут на пять минут, но, если не хочешь ждать, толстая Берта в твоем распоряжении.

– Я подожду, – ответил Максим, чтобы не спорить с коллегой.

Дарио продолжал:

– Тебя горячо рекомендовал Дюпраз, ты знал? Похоже, ты вроде как большой спец по языку тела.

– По невербальному языку, – уточнил Максим. – И не то чтобы спец, просто я занимался синергологией и получил диплом.

– Во-во, это слово я и искал, – сказал Дарио, пересыпая молотый кофе в фильтр. – Кстати, Дюпраз сейчас в Париже как раз по этому поводу. Идет по твоим стопам. Вот он вернется, и все секреты подозреваемых будут как на ладони, ничего от вас не ускользнет.

Максим мысленно порадовался его энтузиазму, однако не стал уточнять, что эта методика небезупречна. Ему она помогала выдвигать версии, которые потом в любом случае следовало подтверждать реальными доказательствами. Синергологи не могут с уверенностью назвать виновного или помочь обвиняемому покинуть скамью подсудимых, суды не имеют права опираться лишь на их догадки. Так что в целом процедура полицейского расследования остается неизменной.

Дарио предложил Максиму присесть за стол. Аромат арабики постепенно усиливался.

– Ну что ж, Бэтмен, у нас есть пять минут, чтобы перекинуться парой слов. Может, следующий случай представится не скоро. Так что давай расскажи-ка мне о себе.

Максим уже возненавидел это дурацкое прозвище, но сейчас, когда ему предстоит влиться в новую команду, придется сделать над собой усилие и подчиниться местным обычаям. Он терпеть не мог разговоры на личные темы, однако, поскольку его жизнь вне жандармерии сводилась к сущему пустяку, у него не возникало ощущения, что он может выдать какие-то интимные тайны.

– Да ничего особенного, – начал он. – Я в конторе уже почти пятнадцать лет, холост, детей нет.

– Нет проблем, круто! О’кей. Хобби, религиозные убеждения, чтобы я со своим дурацким юмором не задел их ненароком.

Максим чуть было не сообщил Дарио, что он веган. Чтобы предотвратить неизбежные замечания и не занимать оборонительную позицию всякий раз, когда в его присутствии зайдет разговор на эту тему, он мог бы выбрать шутливый тон, но предпочел промолчать. Его диета, проистекающая из этических соображений, в большой степени определялась самой его личностью, и непрестанные подколки частенько задевали его. По сути, осмеянию подвергалась сама сущность Максима. А он был не готов парировать такие выпады в первый день на новом месте.

– Я много занимаюсь спортом. Бег на длинные дистанции, кроссфит, – сообщил Максим.

– О, спортсмен! – откликнулся Дарио, похлопав ладонью по намечающемуся животику. Затем обернулся и заметил, что кофейник уже почти полон. – Нектар жандармов наконец готов, – доложил он.

Едва он взялся за ручку стеклянного сосуда, как в комнату отдыха ворвался Мусса.

– Берите с собой, парни, мне только что звонил Левассер, нас призывают на место преступления, – чуть не задыхаясь, объявил он.

– И куда мы? – с видом человека, которого потревожили посреди сакрального ритуала, спросил Дарио.

– Недалеко, – ответил Мусса. – В лесу на горе Ревар обнаружено тело. Эксперты-криминалисты уже на месте. – Переведя взгляд с Дарио на Максима, он осекся. – Зрелище, очевидно, не из приятных. Обстоятельства по меньшей мере… странные. Вперед, нельзя терять времени!

Мусса исчез в дверном проеме. Максим торопливо поднялся. Дарио проворно достал из шкафчика два картонных стаканчика с пластиковыми крышечками и перелил туда дымящийся кофе. Максима он догнал уже в коридоре.

– Бэтмен, боги полиции сделали тебе подарок в честь первого рабочего дня, – заметил он, улыбнувшись уголками губ. – Труп-свежачок!

6

Пикап жандармерии мчался по департаментской дороге, не обращая внимания на знаки и светофоры; на каждом перекрестке Мусса включал сирену. Максим видел, как справа проносятся неровные уступы горы Ревар, скалистой кромкой цепляя ватные кучи облаков. Сидевший рядом Дарио буквально прилип к экрану мобильника. Максим думал, что тот пытается проверить, известно ли уже журналистам о преступлении, но оказалось, что напарник активно шарит по сайту знакомств для холостяков.

После минут двадцати экстремальной езды Мусса свернул на проселочную дорогу, которая устремилась к темной массе хвойных деревьев. Очень скоро машина, петляя по изъезженному и давно не ремонтированному асфальту, углубилась в лес.

На каждом крутом вираже пассажиры хватались за что попало. Двигатель ревел из последних сил. У Дарио заложило уши, он принялся зевать, чтобы избавиться от боли в барабанных перепонках, и этот вирус незамедлительно перекинулся на попутчиков.

Максим подумал о недавнем звонке старшего лейтенанта Левассера. Странно, что информация поступила Муссе, а не Дарио, который среди присутствующих был выше всех по званию. Может, с лейтенантом Порацци пытались связаться, но безуспешно или есть какая-то иная причина, которой Максим не знает? Последняя гипотеза настораживала. Если по неизвестной пока Максиму причине Дарио временно отстранили, это явно значит, что ему не доверяют.

Неожиданно раздавшийся хриплый голос прервал эти размышления:

– Поаккуратней, Бокюз! А то я сблюю!

– Скоро приедем, – огрызнулся Мусса. – Смотри на дорогу, а не на экран мобилы.

Дарио улыбнулся, повернулся к Максиму и по-дружески легонько ткнул его локтем в бок.

– Мальчишка, видать, считает, что я сделан из сахара, – шепнул он.

– Я все слышу, Дарио, я не глухой!

Отметив, что Мусса назвал лейтенанта по имени, Максим стал следить за проносящимся в окне пейзажем.

Дорога уперлась в щебенчатую парковку, где уже стояло с полдюжины машин. Мусса втиснул пикап между красной малолитражкой и вереницей контейнеров для раздельного сбора мусора. Дальше путь любому транспортному средству, кроме двухколесного, перегораживали два крупных каменных блока.

Четверо жандармов двинулись дальше пешком. Вершины деревьев сгибались под порывами холодного ветра. Максим втянул ноздрями воздух: пахло чем-то трудно поддающимся описанию, и оно предвещало снег.

Дорога заметно сузилась, и теперь они гуськом шли к небольшому одноэтажному строению. На деревянном щите было написано: «Северный приют на горе Ревар».

Повсюду сновали жандармы в форме, сотрудники «скорой помощи» в форменных халатах и еще кто-то в штатском. Возле дома поставили навес, под которым на двух складных столах стояли два массивных хромированных термоса. Внимательный взгляд Максима засек, как двое полицейских прихватили дымящиеся картонные стаканчики и двинулись по узкой дорожке между деревьями.

Прибывшие подошли к старшему по званию и представились.

– Старший аджюдан Амбонгила, – протянув руку, сказал Мусса. – Отдел расследований Шамбери. А это лейтенант Порацци, старший аджюдан Колер и М…

Он запнулся, и Максим договорил за него:

– Старший аджюдан Монсо.

Поприветствовав коллег, коренастый седой жандарм кратко ввел их в курс дела:

– Сегодня рано утром, около шести часов, молодая женщина, в одиночестве совершавшая пробежку, наткнулась на труп прямо посреди опушки, расположенной сразу за той еловой рощей – отсюда пара минут пешком. Мы прибыли на место первыми. Криминалисты работают уже целый час, мы разместили свидетельницу в Приюте. Владелец оставил нам ключи и включил воду – она была отключена, поскольку сейчас не сезон.

Мусса поблагодарил жандарма и предложил Дарио и Максиму осмотреть место преступления, пока они с Колером пообщаются с единственной на данный момент свидетельницей. Дарио, которому явно стало не по себе, отошел на несколько шагов в сторону и, схватив Максима за рукав, притянул его к себе.

– Если там труп, – прошептал лейтенант, – я бы предпочел опросить свидетельницу. Вдобавок, кажется, это сфера твоей компетенции?

– Если мы хотим толково провести допрос, я должен сам увидеть, что произошло. У тебя проблема из-за того, что там покойник?

Дарио запустил руку в густую шевелюру и скроил кислую улыбку:

– С тех пор как у меня родилась дочь, я не выношу зрелища смерти – сам не знаю, это необъяснимо, но я не могу…

Но Амбонгила с напарником уже направились к Приюту, и Дарио понял, что момент упущен.

– О’кей! – пророкотал он им вслед. – Но для углубленного допроса дождитесь нас. Мне бы хотелось, чтобы Бэтмен тоже присутствовал.

Бокюз и Сурикат кивнули.

– Давай, – сказал Максим, – сделай глубокий вдох и позволь действовать мне. Можешь даже не смотреть на труп, раз тебе от этого становится дурно.

Дарио чертыхнулся и двинулся по усыпанной опавшими листьями дорожке, петлявшей среди деревьев. Максим пошел следом.

Тропинка привела жандармов на поляну; в центре почти идеального круга, будто навеки уснувший мудрец, высилась увитая плющом квадратная башня. Похоже, построили ее еще в Средние века, но вопреки времени она неплохо сохранилась. Только ступеньки на второй этаж частично были заменены на бетонные.

На траве у подножия башни лежала какая-то бесформенная масса, а вокруг были раскиданы желтые пластиковые мешки с черными цифрами. Над долговязым телом склонился, присев на корточки, один из криминалистов, облаченный в цельный белый комбинезон, бахилы, защитную шапочку из нетканого материала и маску. Другие, экипированные таким же образом, делали фотографии, бродя вокруг, будто космонавты, попирающие землю незнакомой планеты. В жуткой тишине поляны раздавался треск вспышек; по телу Максима пробежала дрожь.

Черно-желтая заградительная лента не позволяла подойти ближе, и напарники наблюдали за работой криминалистов издали.

Дарио поднял руку и в надежде, что их заметят, помахал.

Криминалист, который склонился над телом, поднял голову, обернулся и сделал несколько шагов навстречу.

– Можете подойти, – раздался хрипловатый женский голос. – Мы здесь почти закончили, только, пожалуйста, наденьте бахилы. Они в рюкзаке прямо у вас под ногами.

Максим присел и достал две пары белых бахил. Надев их, они с Дарио подлезли под заградительную ленту и подошли к молодой женщине. В этой экипировке лица вообще не было видно, разве что подведенные темным карандашом светлые глаза, цвет которых невозможно было определить из-за очков с желтыми стеклами.

Она предложила напарникам подойти к трупу. Кратко поясняя детали, она указывала защищенным латексной перчаткой пальцем на разные части тела. Максим заметил, что Дарио блефует: он поворачивал голову вслед за ее пальцем, но при этом избегал смотреть на труп.

– Жертва – мужчина европеоидного типа, возраст от шестидесяти до семидесяти пяти лет. Судя по всему, смерть наступила в результате падения с вершины башни. Полный вывих третьего и четвертого шейных позвонков. Положение головы, каким вы его сейчас видите, изменено мною для углубленного осмотра, но прежде она образовывала с телом угол в девяносто градусов. Есть фотографии, я направлю их вам вместе с отчетом.

– А что с его лицом? – спросил Максим.

Дарио отвел взгляд. Он безотчетно скривился от отвращения. Похоже, выработанный за годы работы рефлекс.

У жертвы не было ни глаз, ни щек, ни подбородка. Лицо превратилось в красноватую, осклизлую и искромсанную массу, месиво из раскрошенных костей, рассеченных кровеносных сосудов и размолотых кусков жировой ткани.

– Сейчас я к этому перейду, – продолжала криминалистка. – Можно предположить, что по лицу многократно били вот этим.

Она отступила на несколько шагов и подняла с земли увесистый камень. Сверху он был белый, словно покрытый известью, а снизу – красный от крови. Темной и липкой.

– Человек, который воспользовался этим камнем, бил сильно, – продолжала женщина. – Чтобы добиться такого результата, надо повторять действие многократно. – Она указала на область вокруг ног жертвы. – Видите следы вдоль бедер? Это земля. А две вмятины в траве? Я почти уверена, что убийца уселся на живот жертвы, схватил камень двумя руками и бил до тех пор, пока человека не стало совершенно невозможно узнать.

Максим прищурился, представляя себе эту сцену.

– Вмятины в траве могут обозначать местоположение коленей убийцы? – спросил он.

– Совершенно верно, – подтвердила она, снимая запотевшие очки.

Сияние изумрудно-зеленых глаз выдавало строптивый нрав. Она нарочито долго смотрела на Максима, который ощутил, как в глубине ворочается тревога. Он почесал лоб и прервал зрительный контакт, будто перерезал пуповину. Странное ощущение постепенно исчезло, но ему показалось, что прошла целая вечность. К гнусной реальности сцены преступления его вернул низкий голос Дарио, предпочитавшего сосредоточиться на ней, а не на самой жертве:

– Конечно, эксперт здесь вы, но, на мой взгляд, на траве вокруг головы слишком мало крови.

– Вы наблюдательны, – снова надевая очки, заметила она. – Это потому, что жертву изуродовали после смерти. Отпечаток на почве и размозженный затылок заставляют предположить, что человек упал с вершины башни. Ее высота шесть метров, и он явно падал головой вниз. Я считаю, что преступник перевернул тело, затем уселся сверху и взялся за камень. Сердце к тому времени не билось уже несколько минут, поэтому крови вытекло существенно меньше.

– А время смерти? – спросил Максим, старательно избегая встречаться взглядом с экспертом.

– Трудно сказать наверняка. Судя по ректальной температуре и температуре почвы, я бы предположила, что смерть произошла часов десять назад. Но, учитывая горную местность и порывы ветра, мы имеем дельту плюс-минус пять часов, что дает нам определенный временной разброс. Лабораторные исследования помогут определить точнее. А пока я настаиваю на проведении вскрытия.

– Само собой, – кивнул Дарио.

Максим некоторое время всматривался в бледное лицо напарника, а затем перевел взгляд на двух приближающихся к поляне криминалистов. Один, в нелепом космическом комбинезоне, помахал, и Максим узнал повадки фотографа, с которым ему уже доводилось сталкиваться. Мало кто может похвалиться тем, что способен издали узнать человека, чье ремесло – фотографировать трупы. Таковы прелести профессии жандарма.