90-е: Шоу должно продолжаться – 3

– Интересное дело, барышня, – усмехнулся я. – Вы говорите «ваша группа», но ни разу не видели, чтобы я играл или пел. И сейчас на сцене меня нет. С чего вы решили, что разговоры нужно вести именно со мной?

– У меня безошибочное чутье на нужных людей! – заявила девушка.

– Ну да, чутье, – хохотнул Жан. – Просто она пообщалась сначала с вашим Астаротом и чуть было не убежала в панике.

– Это пока вы нас ждали? – спросил я.

– Ну да, – Жан перегнулся со второго ряда между мной и Ириной. – Я сразу говорил, что общаться надо с тобой, но она уперлась. Говорит, есть же солист, значит нужно с ним обсуждать. Ну я ей показал Астарота, она подошла, а тот сначала сделал суровое лицо и смотрел на нее подозрительно. Потом что-то мямлил уклончиво, а потом сказал, что всеми такими делами группы занимается Велиал, а его, Астарота, не следует отрывать по столь ничтожным вопросам.

«Хороший знак, – подумал я. – Астарот перестал тянуть на себя одеяло». Вряд ли надолго, конечно, наверняка он еще взбрыкнет. Но пока мозгов хватило, чтобы осознать удобство, когда есть человек, который разруливает твои дела, пока ты занимаешься своим творчеством.

– Так что там у нас за дела? – спросил я.

– В общем, нужно будет записать интервью в студии, – сказала Ирина. – Вот, у меня тут есть расписание свободных окон… Сейчас!

Она достала из сумочки ежедневник и принялась листать.

– Значит, до Нового года есть три окна по часу, – сказала она.

– Подожди секунду, – сказал я и привстал, выискивая Гену. Стас ходил по сцене и настраивал камеру. Мои «ангелочки» топтались там же, обсуждая, как им и что делать. А Гена… – Гена, ты не занят? Подойти к нам, пожалуйста!

Длинный оператор стоял рядом с камерой на штативе и сосредоточенно делал ловил ворон. Услышав меня, встряхнулся и нехотя двинул к нам.

– Чего тебе? – буркнул он.

– Слушай, я довольно смутно помню, что там говорил Костян, когда мы в первый раз встречались, – сказал я. – Но у меня прочно засело в памяти, что кроме клипа вам нужно еще снять что-то вроде интервью с героями. То есть, получится готовая программа, так?

– Ну типа того, – кивнул он.

– А что потом с этой программой планируется делать? – полюбопытствовал я.

– Теперь не знаю, – он пожал плечами. – Раньше вроде все лучшие программы показывали по новокиневскому телевидению. Но сейчас там все поменялось, больше так не делают. Так что покажут в училище, и все. В архив.

– А снимать вы это когда планируете? – спросил я.

– Часть мы еще в лесу сняли, – пожал плечами он. – И сегодня еще поснимаем, времени-то много.

– Ну вот смотрите, Ирина, у вас будет готовая программа, – сказал я. – И окно никакое не понадобится…

– Ну я даже не знаю… – задумчиво протянула она. – Алекс может не согласиться на такое…

– Барышня, если я верно вас услышал, то вам давно хочется что-то свое, верно? – усмехнулся я. – Стильное-модное-молодежное?

– Я… – Ирина помолчала, бросив взгляд на Жана. – Да! Я считаю, что нам нужно развиваться и пробовать новое! Я пока не разговаривала на эту тему с главным редактором, потому что…

– Хочется явиться с чем-то готовым и блистательным? – подмигнул я. – Ну так вот же тебе Стас и Гена. И еще часов восемь времени на театральной сцене. И две камеры. Даже три, есть еще моя «дживисишка»…

– То есть, ты предлагаешь мне взять интервью? – проговорила она. Потом посмотрела на Гену. – А так можно? Или кто-то из вас должен вопросы задавать?

– Неа, – мотнул головой Гена и сунул руки в карманы. – Стас снимал так, что интервьюера в кадре было не видно вообще.

– А можно… – Ирина посмотрела на меня, потом на Жана. Потом сорвалась с места и помчалась на сцену. – Стас! Стас, можно с тобой поговорить?!

Ирина собрала всех, стоящих на сцене, в кучку и принялась что-то горячо рассказывать, иногда размахивая руками, как бы иллюстрируя что-то. Стас сначала слушал с недоверием, потом на лице появилась заинтересованность, а потом он сам уже включился в разговор, что-то предлагая. Похоже, эти двое друг друга нашли. Во всяком случае, теперь они там вместе взялись расставлять моих «ангелочков» по сцене и отдавать команды молчаливому мужику-осветителю. Пока Стас решительно не отогнал ее обратно на место.

Ирина снова села рядом со мной. Вид имела при этом гораздо более довольный и счастливый.

– Ну как, вы обо всем договорились? – уточнил я.

– Держу кулачки, – Ирина вцепилась руками в подлокотники кресла. – Если все получится, то это будет круто-круто-круто!

– Ну вот и славно, – сказал я. В этот момент приготовления, кажется, завершились. Все заняли исходные исходные позиции.

– Короче, повторяю в последний раз, – веско сказал Стас, выкатившись на середину сцены. – Я включаю мафон, играет ваша песня, вы делаете вид, что играете ее и поете. Я снимаю. Гена снимает тоже. Все понятно?

– Получается, что мы в первый раз в жизни будем петь под фанеру? – засмеялся Бельфегор.

– Получается, что так, – сказал Стас. – Так, хорош болтать! Значит, сначала пишем песню целиком в две камеры. Потом еще кусочки отдельные поснимаем. А потом вопросы и все прочее, что Ирина предложила. Все, поехали!

Заиграла запись песни про монаха, Астарот с величественным видом подошел к микрофону, луч света выхватил его из мрака…

– Вова, – прошептала мне на ухо Ирина. – Слушай, у меня появилась еще одна идея, мы можем ее обсудить?

Глава 6

– Да это бред вообще! – яростно возмущался Астарот. – Мы же как идиоты будем выглядеть, над нами весь город ржать будет!

– Ужас, ага… – пробухтел Бегемот. – Детский сад, штаны на лямках.

Я озвучил «ангелочкам» идею Ирины, когда мы собрались в своей берлоге, чтобы порепетировать и программу концерта в военном училище составить. Девушка хотела прямо ночью в театре драмы об этом поговорить с ними, но я предусмотрительно ее остановил. Мол, детка, давай не все сразу, а? Ребятам надо материал записать и на камеру поговорить всякие умные и идейные вещи. А для обсуждения новых идей есть и более подходящее время и место. Подозревал, что когда Астарот услышит ее предложение, его на британский флаг порвет от возмущения. И угадал.

Хотя на самом деле предложение было неплохое. Даже, я бы сказал, отличное предложение. Сняться в рекламном ролике.

– В общем, у нас есть очень влиятельный заказчик, который занимается косметикой, – рассказала мне ночью Ирина. – И он постоянно заказывает у нас рекламу. Обычно это просто текст под музыку. Но недавно он задумался, что можно ведь создать что-то более творческое… И даже первый видеоролик сняли по его сценарию. Ходили по улицам и опрашивали как будто случайных женщин. Спрашивали, где они покупают косметику. И те отвечали, что, конечно же, в «Белой лилии»! Но ведь можно снять и необычнее… Я видела, есть такая рок-группа, у которой грим такой черно-белый на лице. Твои ребята могут их сыграть. Вот представь, гримерка, перед зеркалами сидят музыканты, наводят марафет. К ним прорывается поклонница с букетом цветов. Слезы радости, все такое. Протягивает блокнот, типа для автографа и спрашивает. «На сцене так жарко, а у вас не течет косметика?!» А главный рокер отвечает таким хриплым голосом: «НЕТ!» А поклонница, такая: «Ой, а где же вы покупаете такую хорошую?!» И музыканты хором под тяжелый аккорд: «В „Белой Лилии!“» И солист пишет на листе: «За косметикой – только в „Белую лилию“!»

Я поржал, как только это представил. И чуть было сразу не позвал Астарота, чтобы с ним поделиться. Но вовремя вспомнил, что в отличие от меня, ему на самом деле девятнадцать. А в таком возрасте с самоиронией далеко не у всех хорошо. Да что там, у Астарота с ней вообще беда! Болезненное самомнение, помноженное на нервную параноиньку, что его, такого талантливого, все хотят под стол задвинуть.

Так что Ирину я притормозил, но пообещал, что поговорю обязательно.

И вот сейчас я слушал, как Астарота разрывает от возмущения, и мысленно выписал себе благодарность с занесением в личное дело. Хорошо, что прямо в театре не позволил сказать. А то этот скандал разразился бы прямо там, на сцене.

– Нда, придется идти долгим путем, – пробормотал я. – Привези мне, папенька, цветочек аленький.

– Что? – встрепенулся Бельфегор.

– Да ничего, анекдот просто вспомнил, – усмехнулся я. – Астарот, да забей уже. Ну, нет так нет. Считай, что я вам просто как прикол рассказал.

– Что значит прикол? – взвился наш фронтмен. – То есть, этой телевизионной телке мы вот такими кажемся? Смешными, да? Хиханьки, да?

«Если бы ты себя сейчас со стороны видел, то тоже бы поржал», – подумал я. Но сказал другое, ясен пень.

– Это ее работа, Астарот, забей, – я хлопнул его по плечу. – Вообще мы тут для другого собрались. У нас через примерно десять дней концерт в военном училище. Стильный, модный, новогодний. И нам бы с вами программу для него составить.

Астарот некоторое время молчал, сжимая и разжимая кулаки. Прямо по лицу было видно, с каким трудом у него получается свернуть с кипящего возмущения в рабочий режим. Но все-таки удавалось. Пунцовые щеки постепенно становились нормального цвета, дыхание переставало напоминать шипение парового котла, и молнии из глаз становились все менее ослепительными.

– Мы же подобрали ту песню «Нирваны» уже, – осторожно проговорил Кирилл. – Давайте сыграем?

Мои «Ангелочки» взялись за инструменты. Я сел на стол и откинулся спиной на стену. Да уж, пожалуй, убедить Астарота сниматься в рекламе будет тем еще квестом. Прямо ломать об колено понадобится нашего фронтмена.

Зазвучала песня. Не так плохо, как я опасался. Во всяком случае, мотив узнаваем. Астарот поднес микрофон ко рту и запел. Типа на английском… И вот тут-то мои уши чуть не свернулись в трубочку. Акцент был настолько рязанским, что им нужно было не демонические костюмы свои носить, а косоворотку. И гвоздичку на картузике.

– Слушайте, а может текст на русском сделаем? – дипломатично предложил я, когда последний аккорд замолк.

– Зачем? – нахмурился Астарот. – На английском же круто звучит!

«Только не в твоем исполнении», – подумал я.

– Я напоминаю, что у нас в военном училище концерт, – усмехнулся я. – Прикиньте, что суровый полкан начнет нас пытать, что это там за слова мы поем на иностранном языке? А вдруг что-то матерное и неприличное, а он не понимает.

– Ну… – Астарот почесал в затылке. – Но перевести ведь дословно с сохранением размера не получится…

– Давайте сначала просто переведем, – сказал Бельфегор. – Кирюха, ты же текст снимал, про что там вообще поют?

– А ты английского не знаешь, разве? – похлопал глазами Кирилл.

– Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ, – продекламировал Бельфегор. – Учил в школе, а сейчас у нас латынь и немецкий. Да ладно, чего ты? Переведи, ты же точно лучше знаешь. Тебе трудно что ли?

– Ну, в общем… – Кирилл прикусил губу. – Заряжай пистолеты и приводи своих друзей, это весело – терять и притворяться. Она скучает и самоуверенна. О нет, я знаю грязное слово.

– Но это же просто какой-то набор слов! – нахмурился Бегемот. – О чем это вообще?

– Кажется, там народ собирается на тусовку, и кто-то привел девушку, – неуверенно проговорил Бельфегор. – Эту самую самоуверенную. Она думает, что она принцесса, а Кобейн про себя называет ее другим словом. Грязным.

Все заржали.

– А дальше там что? – спросил Астарот.

– С выключенным светом все менее опасно, вот мы здесь, развлекай нас, – продолжил Кирилл. Я чувствую себя глупым и… это слово не знаю, как переводится. Потом опять – вот мы здесь, развлекай нас. Мулат, альбинос, комар, мое либидо.

– Либидо? – захлопал глазами Бегемот. – А такое слово есть вообще?

– Есть, – засмеялся я. – Если по-простому, то это влечение к противоположному полу.

– Ну хрен знает, как это по-русски спеть, – Бегемот постучал по барабану.

– Раз смысла нет, значит вообще неважно, как, – я пожал плечами. – Просто придумаем русский текст, подходящий по размеру. И все.

– Не может быть, чтобы там не было смысла! – заявил Астарот. – Каббал, ты неправильно переводишь! Это же другой язык, там могут быть другие значения.

– На всякий случай напоминаю, что у нас не очень много времени, – проговорил я. – Если залезем в дебри, то нам придется на концерте по кругу монаха петь.

– Я так понял, что мои песни мы не поем? – обиженно буркнул Астарот.

– Их вы и так играете без проблем, – я пожал плечами. – А нам нужен расширенный репертуар. Вот над ним мы и работаем.

– Берем стволы, берем друзей

Идем не в клуб и не в музей.

Она скучает, вот непруха,

Но знаю я, что она… – пропел, подыгрывая себе на гитаре, Кирилл.

Все заржали.

– Нет, так нельзя, мы же в военном училище выступаем! – сказал Астарот.

– И что, думаешь, там слово «шлюха» не знают? – фыркнул Кирилл. Блин, все-таки этот парень парадоксален. На вид он все еще был типичный отличник и домашний мальчик. Но когда брался писать тексты, то из него прямо-таки все человеческие пороки начинали выпирать. Ходячая иллюстрация поговорки насчет тихого омута.

– А может возьмем вообще какое-нибудь готовое русское стихотворение и его споем? – предложил Бегемот. – Ну, там Есенина какого-нибудь. Или Пушкина.

– Прикольная идея, – хмыкнул я. – Кто-нибудь помнит подходящий стишок?

Все задумались. Астарот смотрел в потолок и шевелил губами. Бегемот тихонько постукивал палочкой по тарелкам. Бельфегор прикусил губу и смотрел в пустоту, а Кирилл сидел неподвижно, приоткрыв рот. Так забавно смотреть, как мои «ангелочки» вспоминают классику, которой их на уроках литературы пичкали!

– Мороз и солнце, день чудес…

Еще ты дремлешь, друг прелес… – задумчиво пропел Бельфегор. – Блин, как назло все из головы вылетело!

– Это четырехстопный ямб, – сказал Кирилл.

– Вот очень понятно сейчас стало… – пробурчал Бегемот. – Мне что хорей, что амфибрахий…

– Я вспомнил! – просиял Кирилл. И нормально ложится… Правда, надо будет там чуть-чуть подогнать…

Он снова заиграл на гитаре и запел.

– Меня в загробном мире знают,

Там много близких, там я – свой!

Они, я знаю, ожидают…

А ты и здесь, и там – чужой!

– О, прикольно! – удивился Астарот. – Это чье такое? Сам написал?

– Да не, это поэт девятнадцатого века, Случевский, – сказал Кирилл.

– Мы вроде такого в школе не проходили, – задумчиво пробормотал Бельфегор.

– У меня дома есть сборник, – смущенно объяснил Кирилл. – Я это стихотворение из него на конкурс чтецов учил в шестом классе.

– Ну-ка давай попробуем вместе! – Астарот снова схватил микрофон. – Давай, напиши мне текст!

Я прикрыл глаза. Маховик творческого процесса закрутился, можно больше активно его не подгонять. Через примерно сорок минут споров, пения и ржача композицию признали годной. Более того, даже пришли к выводу, что группе «Ангелы С» текст поэта прошлого века отлично подходит. С некоторыми дополнениями, правда, но все равно. И что можно ее включить в постоянный репертуар. И в студии записать. И еще клип бы снять тоже.

Потом взялись перебирать песни русских рокеров, которые можно было бы спеть для курсантов. Потом Кирилл несмело поделился еще неготовой песней про проклятье злой девочки и мальчика, выкопавшего себе могилу прямо во дворе.

В этот момент в дверь тихонько поскреблись.

Я спрыгнул со стола и щелкнул замком.

– Ребятишки, вы не засиделись тут? – озабоченно спросил дядя Коля. – Половина первого ночи уже!

А глаза с подозрительным прищуром как локаторы «ощупали» нашу берлогу. Проверяет, не бухаем ли мы.

– Скоро пойдем, дядя Коля, – сказал я. – У нас концерт скоро, вот мы и работаем, как не в себя.

– Ну да, концерт у них, знаем-знаем, – пробурчал он и направился к выходу наверх.

– Кстати об этом, дядя Коля! – крикнул я ему вслед. – Ребята будут до Нового года приходить каждый день. Ну, или почти каждый. Ты там внеси их в расписание, чтобы без меня тоже запускали, хорошо?

– Внесу, внесу… – покивал он. – Чем бы путним занимались, а то так, тренькают чего-то.

– Спасибо, дядя Коля! – крикнул я. Надо будет все равно заскочить проверить. А то я не могу каждый день здесь бывать, будет глупо, если другой вахтер не пропустит.

– Ладно, братва, давайте уже правда сворачиваться, – сказал я. – Все помнят, что завтра у нас с вами день икс, да?

– Блин, почти забыл ведь, – вздохнул Бегемот. – Столько всего случилось…

– Только давайте встретимся заранее, и в рок-клуб все вместе пойдем, ладно? – нервно попросил Кирилл. – Мне как-то… ну… боязно.

– Всем боязно, – усмехнулся я и похлопал Кирилла по плечу. – Все будет нормально, не переживай.

Мы вышли на улицу, в зиму и метель, и почапали по домам. Бельфегор подергал меня за рукав.

– Вов, а что за анекдот про аленький цветочек? – спросил он.

– Какой анекдот? – недоуменно нахмурился я.

– Ну тот, – Бельфегор снова дернул меня за рукав. – Ты сказал, что как в анекдоте. Привези мне цветочек аленький.

– Ааа! – засмеялся я. – Ну, в общем, собирается купец в дальние страны и спрашивает своих трех дочерей: «Дочери мои любимые, дочери мои красивые, что привезти вам из заморских королевств?» Старшая говорит: «Привези мне колье алмазное, чтобы сияло всеми цветами радуги!» Купец отвечает: «Не проблем, зайду в ювелирный!» Средняя дочь говорит: «А мне привези зеркало волшебное, чтобы посмотрелась в него – и хоба! – уже красивее всех!» Отец задумался, потом тоже кивнул: «Хорошо, доченька, знаю одного проходимца, который такими зеркалами торгует! А тебе, младшая-любимая дочка, что привезти?» «А привези мне, батюшка, чудище лохматое для утех сексуальных!» Охренел тут купец и заорал: «Ты в своем уме, Аленушка?!» Вздохнула тогда младшая дочка: «Ладно, пойдем длинным путем… Привези мне, батюшка, цветочек аленький!»

Бельфегор сначала заржал, потом резко так осекся и посмотрел на меня.

– Ты думаешь, что нам нужно сниматься в той рекламе, да? – спросил он.

– Ага, – кивнул я.

– Но Астарот же… – Бельфегор прикусил губу.

– Борь, нам нужны денежки, – сказал я. – Гитару после Нового года Максу надо будет вернуть. Нам нужна драм-машина. И тебе бы нормальный синтезатор тоже. На все это нужны деньги. Мы можем, конечно, вагоны поразгружать или я могу на рынке попросить какой-нибудь работы, но это же неправильно, да?

– Почему неправильно? – спросил Бельфегор.

– Потому что… – я задумался. А действительно, почему? Прямо пунктик у меня, что нужно зарабатывать не абы где, а именно музыкой или чем-то около нее. – Потому что так правильно. Мы же в большой шоу-бизнес стремимся, а не в подсобные рабочие, которые в гараже лабают что-то там под пиво по выходным.

– Ну да, логично, – кивнул Бельфегор. – Но реклама эта… Ну правда же, смешно как-то!

– А ты подумай об этом чуть иначе, – хмыкнул я. – И представь, сколько людей из-за этого ролика одним махом узнает о нашем существовании?

– Но они же будут смеяться! – возразил Бельфегор.

– Кто-то будет, – пожал плечами я. – Но эти «кто-то» на наши концерты и так бы не пришли. Зато нас сразу будет знать больше народу, чем каких-нибудь «Цеппелинов».

Перед входом в ДК мои «ангелочки» резко замедлились и занервничали. Да что там, даже мне было немного не по себе, хоть я у меня уже и был план на любой вариант развития событий.

– Ну что тормозим? – хохотнул я. – Вперед!

Я шагнул к двери, оттерев плечом Астарота, распахнул ее и шагнул внутрь. В фойе было не то, чтобы очень многолюдно, но понятно было, что публика, в основном, рок-клубовская – патлатая, в джинсе, коже и феньках. Сегодня никакого официального сборища или концерта не было, просто прошла инсайдерская информация, что о результатах отчетника сообщат. Может быть. Света больше ничего не сказала, сделав многозначительную паузу. Мол, приходите сами и узнавайте.

Вот мы и пришли. Встретились предварительно в фойе универсама, чтобы на улице друг друга не ждать.

По дороге в основном молчали и сосредоточенно сопели. И вот сейчас он настанет. Момент, так сказать, истины.

До информационного стенда мы дойти не успели, потому что на нас вихрем налетел длинноволосый блондин растрепанного вида и благоухающий свежим портвейновым перегаром. Рожа была смутно знакомая, но тут уже большинство были такие.

– Поздравляю! – заорал он, кинувшись обниматься с Астаротом. – Я сразу был уверен, что вы пройдете, такой кипиш навели!

– Уже повесили решение, да? – чуть дрогнувшим голосом спросил Бельфегор.

– Будь спок, уже даже в общий список внесли! – заверил блондин, отлипнув от Астарота и похлопав Бельфегора по плечу. А к нам, тем временем, спешили другие-прочие патлатые парни. Все торопились встать поближе к тем, у кого на бэк-вокале пел сам Семен Вазохин по прозвищу Сэнсэй. Посыпались поздравления, заверения в дружбе и прочие внятные и не очень фразы. Тягостную тревогу с лиц моих «ангелочков» моментально смыло. Теперь они радостно улыбались, обнимались и купались, так сказать, в лучах славы и внимания.

Я отступил в сторону. Ко мне весь этот движ не относился, меня в лицо тут знали далеко не все. Я же не стоял на сцене в тот памятный вечер.

Так что я неспешно направился в сторону кафешки. Хотелось хлебнуть горячего чая и, может, бутер зажевать.

– Володя, постой! – окликнули меня. Я оглянулся. Меня торопливым шагом догонял Женя Банкин. – Я тебе сегодня все утро пытался дозвониться. Пойдем ко мне в кабинет, есть разговор…

Глава 7

Кабинет Банкина был заставлен какими-то коробками, мимо которых ему пришлось на свое место протискиваться. Что изрядно мешало ему держать авторитетный вид, хотя он очень старался. Выражение его лица было значительным и загадочным, прямо-таки кардинал Ришелье, современная редакция. Так-так, никак у нас какие-то тайны мадридского двора намечаются?

– Володя, я надеюсь, этот разговор останется между нами, – со значением проговорил Банкин и уставился на меня немигающим взглядом.

– Разумеется, ваше преосвященство, – я изобразил жестом, что снимаю шляпу и взмахнул ей в придворном псевдопоклоне.

– Володя, я не шучу! – возмутился Банкин.

– Я весь внимание, Евгений, – сказал я без улыбки.

– Как ты уже знаешь, ваш коллектив приняли в рок-клуб, – сухо сказал он.

– С порога сообщили, ага, – кивнул я.

– И в связи с этим я хочу с тобой поговорить, – медленно проговорил Банкин, не спуская с меня глаз.

– Только со мной? – переспросил я. – Или все-таки с нашей группой?

– С тобой, Володя, – сказал Банкин. – Потому что именно ты мозг вашего… гм… коллектива. Хоть на сцене я тебя и не видел.

– Хорошо, я слушаю, – я подался вперед и положил руки на стол.

– Когда я затевал всю эту историю с рок-клубом, я представлял его себе как место, которое выполняет миссию просвещения и единения, как бы пафосно это ни звучало. Мне хотелось, чтобы у молодых музыкантов, которые играют свою музыку, всегда было место, где их поймут и поддержат. Где они смогут получить признание и ответы на вопросы. Место идейного единения…

Я слушал Банкина, изо всех сил стараясь не меняться в лице. Кажется, он дословно повторял мне свою речь, которую говорил, когда выбивал под рок-клуб преференции у новокиневской администрации. Очень уж гладкие были фразы. И звучали сплошной демагогией. Я с важным видом кивал. И ждал, когда он перейдет к сути вопроса.

– …а теперь все, чего я добился за это время, может превратиться в… ничто, – пафосно закончил он.

– Но почему? – спросил я.

– Видишь ли, Володя, далеко не все мыслят, как я, – Банкин развел руками. – И к сожалению, я поздно понял, что среди моего ближайшего окружения завелись люди, с которыми у меня диаметрально расходятся взгляды. Которые увидели в рок-клубе не более, чем инструмент обогащения. Мне кажется кощунственной сама идея, что членство в клубе может продаваться! Это же немыслимый ужас, никогда рок-музыканты не ставили во главу угла деньги! Для нас всегда главной была наша музыка! Наше творчество!

– Так у нас не то, чтобы дешевое творчество, – я пожал плечами. – Инструменты, звукозапись – все это стоит денег.

– Так вот поэтому я и создал клуб! – горячо воскликнул Банкин. – Чтобы у мальчишек, которые делают первые шаги, была возможность играть свою музыку, даже если у них ни гроша за душой нет!

– Да-да, я понимаю, – покивал я. Хотя до меня пока не очень доходило, к чему он ведет.

– Володя, чтобы вашу группу приняли, мне пришлось надавить на кое-какие… рычаги, – сказал Банкин. – Как у основателя рок-клуба у меня есть право последнего голоса. И я им воспользовался.

– Гм… Я пока внутреннюю кухню рок-клуба не очень хорошо знаю, – сказал я. – Но у меня создалось впечатление, что нас прямо на старте втянули в какие-то интриги.

– Да-да, ты все верно говоришь! – Банкин хлопнул ладонями по столу. – Интриги! Я вложил в новокиневский рок-клуб не только душу, но и свой организаторский талант. Собрал в единый кулак ребят по-настоящему талантливых. Буквально за год мы доказали, что членство в рок-клубе – это настоящий знак качества. Что никакой халтуры, никакой лажи мы здесь не культивируем. И люди это поняли. Люди стали нам доверять. Ребятам чаще стали давать концерты. И как мухи на… варенье… откуда-то слетелись люди, которые решили, что можно безнаказанно воспользоваться плодами моего труда. Понимаешь меня?