Галерен: мир без людей

Яичница исчезла с тарелки быстро. Август откинулся на спинку дивана, лениво отёр рот тыльной стороной ладони и махнул рукой, разрешая уходить.

Оливер выдохнул, развернулся и ушёл в свою комнату.

Небольшая спальня, которую он делил с младшей сестрой, была тесной и захламлённой. Половина комнаты принадлежала ей: игрушки, книжки, цветные карандаши. Его сторона была почти пустой. Старый письменный стол, узкая кровать у стены и потрескавшийся глобус на полке.

Оливер опустился на кровать, прислонился спиной к холодной стене и закрыл глаза. Перед внутренним взором снова вспыхнуло лицо странной женщины.

– "Они не погибнут… не должны".

Домашнее задание обычно помогало Оливеру отвлечься от тяжёлых мыслей. Но не сегодня. Всё валилось из рук, а концентрация ускользала, оставляя лишь глухую пустоту.

Когда он вытащил ручку из пенала, лезвие канцелярского ножа, лежавшего рядом, неожиданно скользнуло по коже. Резкая боль заставила его поморщиться. На пальце тут же выступила алая полоска.

Оливер вздохнул и, не теряя времени, достал из аптечки перекись водорода. Жидкость зашипела на ране, вызвав лёгкое жжение. Он уже начал бинтовать палец, когда почувствовал за спиной знакомое присутствие.

– Это Август сделал? – голос Аделайн прозвучал тихо, но в нём сквозила ярость.

Она редко называла его отцом. Для неё он был просто Августом – человеком, который приносил в их жизнь только страх и синяки.

Оливер покачал головой и указал на нож, лежащий на столе.

– Понятно, – вздохнула сестра и легонько щёлкнула его по лбу. – Недотёпа.

Он невольно улыбнулся. Он любил свою младшую сестру. Фактически она заменила ему друзей, которых у него не было. Трёхлетняя разница в возрасте позволяла им иметь много общих интересов и тем для общения. Аделайн выучила язык жестов ради него и могла понять с полувзгляда, даже без движений рук.

– Завтра с девчонками в кино идём. Пойдёшь с нами? – спросила она, убирая непослушную чёлку с лица.

Оливер кивнул. Ему было всё равно, куда идти, лишь бы быть рядом с ней.

– Супер! Жду не дождусь! – обрадовалась Аделайн и крепко обняла его.

Вскоре они вместе сели за уроки. Сестра быстро справилась с алгеброй, а Оливер помог ей с эссе по литературе. В комнате, несмотря на облупившиеся обои и старую мебель, царила уютная, почти хрупкая гармония.

Время пролетело незаметно, пока их не отвлёк тихий стук в дверь.

– Не помешала? – спросила мать, просунув голову в комнату.

– Нет, – ответила Аделайн, даже не глядя в её сторону.

– Ложитесь спать, завтра рано вставать, – сказала она, заходя внутрь, поцеловала обоих в макушки и также тихо ушла.

Комната была крошечной, кровати стояли так близко, что, чтобы пройти, приходилось ждать, пока кто-то уступит место.

Аделайн первой юркнула под потёртое одеяло.

– Оливер, мне страшно, – прошептала она, протягивая руку в темноте.

Он, не раздумывая, дотянулся до неё и сжал маленькую тёплую ладонь.

– Обещай, что не бросишь меня, – прошептала она, с трудом сдерживая дрожь в голосе. – Что бы ни случилось.

Оливер стиснул её руку сильнее.

Обещаю.

Сестра поняла его без слов. Она всегда понимала.

***

– Оливер! – раздался знакомый голос, прорезая пелену тьмы. – Вставай! Нам нужно уходить!

Он с трудом разлепил веки. В глазах плыл туман, но перед собой он различил фигуру: бледно-голубая кожа, огненно-красные волосы, чёрные, бездонные глаза с серым, почти стеклянным отблеском.

– Да Малум тебя подери! – выругалась другая девушка, стоявшая чуть поодаль. Её серебристые волосы блестели в призрачном свете. – Не время впадать в ступор! Уходите! Мы их задержим!

Голова гудела. Оливер зажмурился и потряс её, но хаос вокруг не исчез. Бирюзовое пламя извивалось лентами, окрашивая поле боя в зловещие оттенки. Крики, звон металла, треск ломающихся веток. Существа метались: одни поднимали раненых, другие с отчаянием отбивались, третьи бросались прочь, ведомые животным страхом. Даже звери, которым в обычные дни не было дела до распрей разумных, участвовали в этой битве.

Только птицы безмолвно кружили над полем, безразличные к чужим страданиям.

Оливер не мог оторвать взгляд. Эта сцена казалась странно знакомой – пугающе близкой.

– Он не в себе, тащи его и беги, – бросил парень с длинными заострёнными ушами.

Существо рядом с Оливером кивнуло, схватило его за руку и потащило прочь. Они бежали через лес, спотыкаясь о корни, которые, казалось, намеренно пытались их остановить.

– Всё будет хорошо, – повторяла она. – Мы справимся. Я не дам им тебя забрать.

Оливер знал: те, кто остались позади, обречены. Её друзей, тех, кто сражались, уже не спасти. И он ничего не мог изменить. Горло сдавил ком, а в глазах застыли слёзы. Девушка, почувствовав его дрожь, сжала руку сильнее, и это принесло хоть каплю утешения.

Он хотел верить, но сзади всё ещё слышались лязг, рёв и тяжёлые шаги. Они прорвались к опушке. Там, среди голых деревьев, стояла покосившаяся хижина – тёмная, угрюмая, с обрушенной крышей и окнами, похожими на пустые глазницы.

– Нам туда! – Мириель дёрнула его за рукав.

Внутри пахло сыростью и гнилью. Полы скрипели под ногами, но это было лучше, чем оставаться снаружи. Они притаились, пытаясь отдышаться.

– Ты как? – девушка заглянула ему в глаза.

Оливер кивнул, хотя его трясло. Она приложила палец к губам, прислушалась… и побледнела ещё сильнее.

– Поздно, – прошептала она.

Дверь с треском сорвало с петель. В проёме выросли три фигуры: высокие, тонкие, с кожей, серой, как зола. Их глаза горели чёрным, как непроглядные дыры, в которых не было ничего живого.

– Тебе некуда бежать, Мириель, – раздался холодный голос. – Сдавайся, и, может быть, мы оставим твоего уродливого питомца в живых.

Из тени вышел мужчина в чёрном сюртуке с серебряной вышивкой. Чёрные волосы идеально зачёсаны назад, лицо – без следов эмоций. Лишь едва заметное движение губ, когда он говорил, выдавало, что он живой.

Мириель стояла, сжимая кулаки, но сразу же почувствовала, как сильный удар сбивает её с ног. Тело ушло в сторону, и она едва удержала равновесие. Из груди вырвался болезненный вздох, но боль не могла остановить её. Она быстро поднялась, глотая кровь, что заполнила её рот. Ничего, она не могла отступить. Оливер был рядом, и это значило, что она должна бороться до конца

– Только попробуйте его тронуть, – она прошипела, – от вашей крови мир не отмоется.

Она встретила взгляд мужчины с холодной яростью и, не теряя времени, плюнула, заставив его лицо скривиться от отвращения. Кровь и слюна смешались в её плевке, но она не позволила себе ослабить взгляд.

Мужчина с презрением глянул на пол и, не моргнув, холодно произнёс:

– Отрубите мальчишке руку.

Существа, стоявшие в тени, вытащили клинки, их острие блеснуло в темноте. Один из них схватил Оливера за руку, стиснул так, что пальцы не могли пошевелиться. Меч взметнулся.

Последнее, что он успел увидеть – это взгляд Мириель, её крик и её боль. И затем… невыносимая боль, пронзающая его правую руку.

– Оливер! – голос прозвучал снова, но уже где-то рядом. Он вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Аделайн, трясущая его за плечи.

Он машинально глянул на свою руку. Она была цела. Но фантомная боль не отпускала, будто кошмар продолжался наяву. Сидя на кровати, Оливер пытался восстановить дыхание.

Аделайн смотрела на него с сочувствием.

– Завтрак готов. Мама ещё дома, можешь её застать. Август ушёл рано, я уже поела, так что бегу в школу. И не забудь – сегодня в кинотеатр.

Оливер кивнул и направился в ванную. Тесное пространство встретило его знакомыми деталями: чистым зеркалом, которое сестра ежедневно протирала, и лавандовым мылом на раковине. В стакане стояли две зубные щётки – его и Аделайн.

Прохладная вода освежила лицо, смывая остатки сна и тревоги. Оливер почувствовал себя собраннее. Спустившись на кухню, он увидел мать.

– Доброе утро, сынок, – произнесла она, входя в столовую. Её длинные тёмные волосы были аккуратно уложены.

Оливер сел за стол и начал есть. Вдруг раздался телефонный звонок. Хана подняла трубку, коротко поговорила и закатила глаза.

– Опять рекламщики… – пробормотала она, затем взглянула на часы и ахнула. – Аделайн уже в школе, а мне пора на работу. Деньги на билеты я оставила у двери. Увидимся вечером.

Мать ушла. Оливер закончил завтрак, собрался и вышел из дома. По пути он взял деньги с банкетки. До школы было недалеко, но он всегда предпочитал не спешить, наслаждаясь прогулкой. Город встречал его белёными домами, шорохом листьев и журчанием ручьёв.

Старый центр города, где он жил, был окружён зданиями, сохранившимися с далёких времён. Над улицами возвышалась готическая церковь, придавая городу вневременной облик.

Пройдя мимо рынка, напоминающего улей, Оливер добрался до школы.

Внутреннее убранство завораживало своей органичной архитектурой, но за этой красотой скрывалась давящая атмосфера. Часы тянулись бесконечно. Когда прозвенел звонок, Оливер быстро покинул класс.

Он шёл к кинотеатру, куда они договорились встретиться с Аделайн. Придя раньше времени, он решил осмотреть окрестности. Рядом находился мост через реку Липпе* – место, которое вызывало у него противоречивые чувства. Именно здесь, много лет назад, случилась трагедия, изменившая его жизнь.

Дойдя до середины моста, Оливер оперся на парапет и посмотрел вниз. Пасмурная погода делала течение реки бурным. Вода ударялась о камни, создавая тревожный гул. Он наблюдал за волнами, пока внезапное движение впереди не привлекло его внимание.

– Бу, – раздался тихий, насмешливый голос.

Оливер замер. Он узнал его сразу. Темноволосый парень лет девятнадцати – тот самый школьный задира, с которым он не раз сталкивался. За ним стояли двое его приятелей.

– О, да он даже не дёрнулся, – хмыкнул парень и толкнул Оливера в плечо.

Оливер отступил, упираясь спиной в холодные перила моста.

– Чего прижался? – ухмыльнулся второй, нагло заглядывая в рюкзак. – Чё, секретики?

Оливер вцепился в лямки. Но парень дёрнул, и рюкзак выскользнул из рук. Парень уже вывалил всё содержимое на землю: учебники, карандаши, альбом.

– Так-так… – он поднял альбом, листая страницы. – Чё за жуть? Смотри, Дэн, – ткнул пальцем в рисунок с фигурой с длинными, изломанными конечностями. – Ты больной, что ли?

– Псих, – хмыкнул тот.

Оливер шагнул вперёд, протянул руку, но тут же получил толчок в грудь. Его откинуло к перилам, холодный металл впился в спину.

– Не рыпайся, художник, – сказал тот, разрывая несколько листов.

Белые страницы, покачиваясь, полетели в реку. Бумага коснулась воды и медленно исчезла под ней.

Оливер смотрел, как растворяются его рисунки, и сжал кулаки. В груди разрасталась острая, беззвучная боль, а вместе с ней – глухая злость.

– Может, новый нарисуешь? – ухмыльнулся другой. – Типа… себя на дне.

Смех ударил в уши. Оливер почувствовал, как дыхание стало сбиваться.

– Эй! Вы, идиоты! – раздался злой голос сбоку. – Что, слабо кого-то своего размера найти?!

К ним быстро приближалась Аделайн, с растрёпанными волосами и горящими от ярости глазами. Щёки пылали, кулаки сжаты.

– О, да тут кто-то на взводе, – хмыкнул парень. – Слышь, ты чё, геройствовать пришла?

– Я пришла вам морды набить! – выплюнула она. – Вот что!

– Ого, – присвистнул второй. – Ничего себе!

– Да вас самих бы в воду скинуть! – продолжала она, не останавливаясь. – Сидите, как шакалы, стаей на одного! Весело, да?

– Мы так… прикалывались, – с издёвкой протянул рыжий. – Чё орёшь?

– Прикалывались? – она фыркнула. – Сожгите тогда свои вещи! А? Тоже смешно будет! Я так точно посмеюсь!

Парни переглянулись, усмехаясь, но не так уверенно, как раньше.

– Всё, иди, девочка, не мешайся, – буркнул первый и сделал шаг вперёд.

Пощечина.

Звук щелчка отразился от каменных перил. Парень замер, медленно повернул голову. Губа дёрнулась.

– Ах ты ш… – он занёс руку.

Оливер бросился вперёд, вцепился в запястье. Пальцы дрожали, ногти впивались в кожу, но он не разжимал хватку.

– Ты чё… – тот дёрнулся, пытаясь вырваться.

Рывок. Слишком резкий.

Опора исчезла.

Ноги соскользнули по скользкому камню. Перила словно растворились из рук. Сердце ударило в груди с такой силой, что отозвалось звоном в ушах. Мир перевернулся, замер, а потом рухнул вниз.

В последнюю секунду он увидел лица наверху: расширенные от ужаса глаза хулиганов, перекошенное от страха лицо Аделайн, её движение к краю.

– Оливер! – её голос пронзил воздух, раскрошился на осколки, врезался в сознание.

И тут пришла вода.

Холодная. Жёсткая.

Она ударила в спину, разрезала кожу тысячей ледяных игл, сомкнулась сверху тяжёлым куполом. Мир потемнел. Паника вспыхнула, разгораясь в груди вместе с отчаянным желанием вдохнуть. Руки дёрнулись вверх, но вода вязко обволокла их.

Оливер рванулся к поверхности. Или вниз? Он не понимал, где верх, где низ. Вокруг – только мутная серость и пузырьки воздуха, кружащиеся в хаотичном танце.

В голове билось: не дыши, не дыши, не дыши.

Но лёгкие горели, требовали вдоха.

Вспышка памяти: Аделайн, протягивающая ему карандаш и смеющаяся.

Он попытался выплыть вверх. Ещё одно движение – и опять пустота. Грудь сдавило. Воздуха не осталось.

Страх нарастал, сжимая сознание в тугую точку. Паника смяла все мысли, оставив одно отчаянное желание: дышать.

Вода хлынула в горло, ледяная, с запахом грязи и ржавчины. Он дёрнулся, кашлянул, вдохнул ещё. В голове вспыхнула боль, будто кто-то вонзил внутрь раскалённые гвозди.

В последний миг, перед тем как всё растворилось в темноте, он услышал наверху её голос.

– Оливер!

Он потянулся к этому звуку, но звук стал глухим, далёким, растворился в воде.

А потом осталась только тьма.

Галерен. Пятнадцать лет от коронации Баэльрана

Холодная земля дышала сыростью и гнилью. Тело лежало неподвижно, как выброшенная на берег рыба. Влажные комья травы липли к странной одежде, пропитанной речной водой. Издалека могло показаться, что это просто труп, брошенный капризом природы. Но природа не капризничает – она выживает.

Серебристые волосы скользнули вперёд, когда она наклонилась. Дыхание, обычно ровное, сбилось. В груди шевельнулся страх – терпкий, липкий, почти сладкий.

Он выглядел… неправильно.

Короткие, почти детские волосы липли к его лбу, а кожа имела болезненно-розовый оттенок. Ни хамен, ни альвзаид. Что-то чужое, неправильное. Даже лежащий он нарушал гармонию её мира. Всё вокруг будто вымерло, затихло.

И вдруг – движение. Тихий, сдавленный хрип прорезал тишину. Она отшатнулась, рука инстинктивно схватилась за первое, что попалось под руку – камень. Тело, которое она считала мёртвым, сотрясалось в судорогах, из горла хлынул поток воды. Оливер закашлялся и медленно начал приходить в себя.

Её пальцы сжали камень до боли, но она не сделала ни шага назад. Пронзительно-красные глаза смотрели на него пристально, ловя каждое движение. Она должна была бы испугаться. Бежать. Позвать кого-то. Но вместо этого она стояла, как зачарованная, не отводя взгляда.

Он приподнялся, облокотившись на локоть. Она видела, как он моргнул, будто впервые увидел свет, а затем уставился на неё. Её позвоночник украсила дорожка мурашек. Он смотрел на неё так, будто знал её. Но это было невозможно.

Горло обжигало, лёгкие судорожно хватали воздух. Он хотел бы остаться в этой тишине, в привычной глухоте без слов, но…

– Опять ты… – голос сорвался с губ, хриплый.

Оливер замер. Его сердце пропустило удар. Глаза расширились, пальцы дрожащей рукой коснулись губ. Он почувствовал их движение, ощутил вибрацию звука. Его звук. Его голос.

Я говорю.

Мысль пронзила сознание, и вместе с ней пришёл страх. Слишком много всего сразу: чужая девочка, незнакомое место, и он – говорящий. Он, который столько лет жил в тишине.

– Я… – губы снова шевельнулись, и звук вырвался наружу. Рваный, дрожащий, будто не принадлежащий ему. Горло содрогнулось, лёгкие сжались от паники. Он зажмурился, надеясь, что всё это исчезнет, что слова снова станут невозможными. Но они были здесь. Реальные.

– Ты понимаешь меня? – раздался осторожный голос.

Он медленно открыл глаза. Красные радужки напротив не отводили взгляда. Её страх смешивался с любопытством, но он почти не видел её. В голове звенел эхом собственный голос.

– П-понимаю, – выдохнул он.

Слово ударило в грудь тяжёлым камнем. Он замер, вслушиваясь в хрип, в чуждую, но всё же свою интонацию. Странное, липкое ощущение: будто внутри него что-то сдвинулось, ломая старые границы.

Она нахмурилась. Шагнула ближе.

– Что ты такое?

Что я такое?

Губы пересохли. Он провёл языком по ним, пытаясь проглотить ком в горле. Слова застревали, цеплялись друг за друга.

– Я… – он замялся. Хотел солгать. Хотел сказать что-то другое. Но слова были сильнее его. – Я не отсюда.

Он сжал кулаки. Ногти впились в ладони.

– Человек, – прошептала она.

В голосе прозвучала недоверчивая догадка. Она наклонилась ближе, всматриваясь в него, будто могла найти в его лице объяснение этому невозможному слову. Округлые уши, короткие, спутанные волосы, болезненно-розовая кожа. Карие глаза с белыми склерами. Простые. Слишком простые.

– Ложь, – её голос дрогнул, но взгляд не отрывался от него.

Он не ответил. Он просто сидел, опустив взгляд, едва заметно дрожа.

Её дыхание стало прерывистым. Камень выпал из её рук, упал в грязь, но она этого даже не заметила.

– Это невозможно… – вновь прошептала она. Её пальцы сжались в кулак. Сердце стучало слишком громко, отдаваясь где-то в ушах.

Он сидел перед ней. Слабый. Настоящий.

Человек.

* Малумы – монстры, наполнявшие Галерен. Также используются в качестве эмоционального усиления в разговорной речи. Марль – Город в Германии.Липпе – Река, протекающая в районе Северный Рейн-Вестфалия на территории Германии, правый приток Рейн.

II. Мириель

Сны.

Полная луна, взошедшая высоко в небе, проникала сквозь маленькое окно и рассеивала холодный свет по комнате. Стены, из темного, шершавого камня, покрытые глубокими трещинами, как будто пережили целую эпоху, и их мрак, поглощавший свет, придавал помещению странное, неподвижное спокойствие.

Мириель лежала в своей постели, завернутая в тонкое одеяло. Сон её был тревожным, а веки подрагивали, и её дыхание становилось прерывистым, как будто она пыталась убежать от чего-то, что не видела, но ощущала в каждой клетке тела.

– Нет… не трогайте… – тихо прошептала она, стиснув зубы. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки, а лицо исказилось от напряжения, которое было невозможно преодолеть.

Внезапно её глаза распахнулись, и в них вспыхнуло невообразимое отчаяние. Комната исчезла, пульсирующая и жуткая, полная теней, где скрывались призраки ночных кошмаров. Она замерла, задыхаясь, но, в одно мгновение осознав реальность, сделала глубокий вдох, и тьма рассеялась. Комната вернулась, как будто ничего не случилось, оставив лишь странное, неопределённое ощущение тревоги, будто вырванный кусочек сна всё ещё бродил где-то в её подсознании.

Мириель села на кровати, обняв колени, ощущая, как холодный страх, хотя и притуплённый, всё ещё пульсирует где-то в груди. На старом деревянном столе лежало маленькое зеркало, и она невольно взглянула в него, боясь найти в отражении что-то большее, чем просто себя. В зеркале встретила её измождённая, усталая версия самой себя: тёмные круги под глазами, влажные пряди красных волос, прилипшие к лбу. Она провела ладонью по лицу, пытаясь прогнать усталость, хотя понимала, что это не поможет.

Спустившись по скрипучей лестнице, Мириель оказалась на кухне, в которой царил уютный полумрак, а слабый свет едва заметного огня тлел в камине, согревая холодный воздух. Стены украшали её детские рисунки, сохранившиеся с тех времён, когда всё казалось проще. На полу – простой узор из глиняных плиток, не бросающийся в глаза, но сохраняющий тепло. Это было место, где не требовалось богатства, но в котором всегда царил мир и тишина. Несмотря на скромность, здесь было всё, что им нужно – уют, который не измерялся никакими деньгами.

Наполнив стакан холодной воды, Мириель сделала несколько жадных глотков, чувствуя, как внутренняя напряжённость немного ослабевает. Затем она вышла во двор, и ночной воздух нежно коснулся её лица, унося прочь последние остатки страха. В этот момент мир, казалось, останавливался, поглощённый тишиной ночи. Постояв немного под звёздным небом, она вернулась обратно, чувствуя себя чуть легче.

– Сон ни в одном глазу, – прошептала она, зарывая лицо в подушку. Но память не позволяла отдохнуть, вновь возвращая её к воспоминаниям. Всплыла мелодия старой колыбельной, что мать пела ей в детстве. Мириель, чуть слышно, начала напевать:

"Малум тихонько крадётся в ночи,

С когтями, что алым сверкают в тиши.

Он лишь тень среди тёмных теней,

Но не коснётся он сладких снов твоих.

Не бойся, малышка, ведь свет нас хранит,

Над нами отвага, как щит, стоит.

Засыпай, утро грядёт без тревог,

И пройдёт всё, что тьма унесёт на восток."

Её голос был тих, но слова колыбельной оживали, вытесняя мрак, что очернял её сны. Постепенно тревога исчезла, и Мириель погрузилась в глубокий сон.

***

Когда её разбудили мягкие солнечные лучи, пробившиеся сквозь окно, в комнату уже постучала её мать, Мервена. Лёгкая улыбка мелькнула на её лице, когда она увидела, что дочь готова к новому дню.

– Доброе утро, – тихо сказала Мервена, остановившись в дверном проёме. – Сегодня будет мясное рагу.

– В честь чего пир? – Мириель с неохотой покинула объятия одеяла. Она потянулась, разминая затёкшие мышцы.

– Просто захотелось порадовать тебя, – улыбнулась мать. – Давай, я пока займусь мясом, а ты пойди на рынок, возьмешь для меня трав, немного соли и пряностей.

Мириель прищурилась, слегка раздраженная предложением, но не стала спорить. Она быстро умылась и, взяв корзинку, вышла из дома. В воздухе всё ещё висела утренняя прохлада, а город уже начинал наполняться голосами.

– Мириель! – крикнула Мервена, выходя из дома. – я же говорила – никогда не выходи без неё, – она прикрепила бордовую брошь на рубаху дочери и, поцеловав ее в макушку, вернулась в дом.

Она не могла точно сказать, что именно было особенного в этом украшении, но его блеск всегда таил в себе что-то загадочное. Мать часто повторяла, что эта брошь имеет большое значение, но сама Мириель так и не узнала, почему. Единственное, что она знала наверняка, – чтобы ей позволили выйти из дома одной, брошь должна быть на ней.

На рынке всегда толпился народ. Птицы шумно щебетали возле прилавков, торговцы громко зазывали покупателей, а воздух был пропитан ароматами свежих плодов, зелени и дымком от выпечки. Мириель медленно прошлась вдоль рядов, выбирая нужные травы для рагу, собирая всё, что просила мать. Она вспоминала, как часто раньше приходила сюда с ней, держась за руку и слушая её рассказы. Но теперь всё изменилось – она больше не была маленькой девочкой, хотя ей всё ещё казалось, что мама чрезмерно её опекает, несмотря на возраст Мириель.

После покупки зелени, Мириель зашла в лавку пряностей, дабы взять немного соли. Продавец сразу узнал её и, улыбнувшись, предложил скидку. Пока она рассчитывалась, её взгляд упал на заголовок газеты: "Беспорядки на севере, забастовки, малумы. Сможем ли мы переждать приближающуюся зиму?". Ей не особо было интересно, что пишут в газетах, но Мервена любила коротать время прочитыванием всего, что только можно. Поэтому Мириель прихватила газетку, прощаясь с продавцом и ушла с рынка.

Когда Мириель вернулась, дом наполнял аппетитный аромат жареного мяса. Мервена поставила на стол дымящийся котелок.

– Как раз вовремя, – сказала Мервена, сняв с рук прихватки и ставя их на стол. – Всё спокойно?

– Да, всё хорошо, – коротко ответила Мириель, снимая брошь с шеи и отложив её на стол.

Хотя это был обычный жест, в его простоте скрывался скрытый протест. Это украшение всегда было чем-то важным для её матери, а для Мириель оно стало символом лишений и подчинения.

– Оставь её, – спокойно сказала Мервена, продолжая нарезать травы для рагу, не взглянув на дочь. – Ты же сегодня к друзьям собираешься?

Мириель замерла. Она не ожидала, что мать даст разрешение. В голосе Мервены не было той привычной строгости, которой всегда сопровождались такие вопросы.

– А можно? – спросила она, не веря своим ушам. В её голосе скользнуло удивление, которое она тут же скрыла. Но если бы она прислушалась к себе, то почувствовала бы, как нарастающее напряжение начинает расползаться по всему телу.