скачать книгу бесплатно
Левой рукой он осторожно нащупал ремень безопасности и, не глядя, верным движением вогнал его в замок.
– Полагаю, шутки закончились, – я вцепился в свой ремень безопасности и долго возился с ним, пока не услышал щелчок.
Это послужило сигналом и автомобиль, задыхаясь от возмущения, кинулся в погоню за «Крузером». От рева мотора мы ничего не слышали, ни наших криков, ни пения птиц за окном. Казалось, наш темно-синий корпус плавился от трения с воздухом, становился черным, а сам автомобиль готовился взлететь.
Не спеша (если это слово вообще уместно в данной ситуации) мы, метр за метром, сокращали расстояние до «Крузера» с плохо воспитанной, но симпатичной девушкой. И уже второй раз за день обгоняя их, я в ответку, вытянул руку и показал… Ну, в общем, отомстил. Лопоухий что-то радостно и нецензурно отозвался о водителе.
Мы, тем временем вырвались вперед уже на корпус.
– Закрывай их, – прокричал я, – пока они не прибавили.
Сосед чуть кивнул и плавно повернул руль вправо.
– Глотай пыль, паскудник, – заорал я.
Наш болид стал заграждать дорогу соперникам, как вдруг, будто из параллельного мира, впереди нас появился «Ауди». Красный, как только что из пекла преисподней. Даже при окружающем шуме мы слышали его истошный сигнал. «Крузер» никак не мог видеть ситуацию на дороге – мы попросту закрыли ему весь обзор. «Ауди» мчался на нас, не сбавляя скорости. У соседа видимо сработал инстинкт выживания. Он до конца повернул руль вправо, и мы, промелькнув перед озадаченным «Крузером», вылетели за пределы трассы, задев при этом правым боком столбик заграждения. Послышался скрежет металла, позади раздались визг шин и испуганный сигнал. Мы тем временем мчались, подпрыгивая, по кочкам. Машина скакала с правых колес на левые и наоборот. Нас болтало влево-право, вперед-назад и по-часовой. Сосед держался за руль, я уперся в приборную доску руками, а спиной вдавился в кресло. Кричали ли мы тогда? Может быть. Окружающий нас мир за окнами перестал существовать. Вместо него всюду прыгали и резвились размытые разноцветные пятна. И все это заняло несколько секунд.
Наконец индикатор спидометра вернулся к нулевой отметке. Мы сидели молча, пытаясь осознать происходящее. Моя голова болела, будто в ней произошел маленький, но настоящий атомный взрыв. Слева от нас, на шоссе, целый и невредимый «Крузер» не спеша набирал скорость. Водитель, как мне казалось, смотрел в нашу сторону, но видя, что мы не перевернулись и не горим, решил не тратить время на нас, психопатов. Я думаю, знакомство с нами он запомнит надолго. Надеюсь, что его девушка с пальцем не пострадала. «Ауди» на дороге не было. Или уже уехала от греха подальше, или догорает в кювете с левой стороны от дороги.
Я взглянул на соседа. Он уже стоял возле машины. Я даже не услышал хлопка двери, настолько эхо от воображаемого взрыва шумело в ушах. Я открыл дверь со своей стороны и пытался выбраться. Но получилось не сразу, пока я не догадался дрожащими руками отстегнуть ремень безопасности. Обстановка вокруг была все такой же веселой и жизнерадостной. Те же облака на небе. Тот же цветочно-травный ковер вокруг. Разве что деревьев стало больше, да деревенька показалась в дали. И все это плыло перед глазами, слово только что слез с карусели. После гоночного шума показалось, что в мире исчезли все звуки, такая вокруг стояла тишина. Я посмотрел назад. Сколько же мы успели намотать в километрах?
Держась за крышу автомобиля, осторожно подошел к лопоухому. Тот внимательно разглядывал царапину, оставшуюся после встречи со столбиком. Чем-то это напомнило пробоину на несчастном «Титанике». Правда, меня тогда там не было по ряду не зависящих от меня обстоятельств.
– Ты как? – спросил я его, так как сам чувствовал себя более, чем хреново.
– «А у дельфина взрезано брюхо винтом», – неожиданно радостно пропел он, – вот думаю, что бате такого правдивого сказать.
Его речь была заторможенной, голос звучал глухо. Или мне просто так казалось?
– Я его назову Дельфином, – сообщил лопоухий.
– Кого? – спросил я.
– Автомобиль. Уж очень похож.
Мне даже показалось, что автомобиль действительно напоминает поврежденного, но непокоренного дельфина.
– Правильно сделал, что опять забыл про тормоз, – заметил я, и мое произношение походило на произношение слабоумного, такое же растянутое и нечеткое, – а то нас бы поцеловали с двух сторон не по-детски. Все пятеро скончались бы на месте.
– Шестеро, – возразил лопоухий, – в «Ауди» тоже двое сидело.
– Блин! – воскликнул я, смеясь и морщась от боли одновременно, – Ты когда успел всех нас пересчитать?
– Да, – самодовольно улыбнулся лопоухий, – я такой.
И слегка пошатываясь, он подошел ко мне и протянул руку:
– Павел.
Леший играет
По утрам я ходил с дядей в наш лес. Не в смысле – наш местный, тутошний. В смысле – наш с дядей. Подальше от лесных дорог и тропинок. Подальше от охотников и браконьеров, хотя эти ребята, как раз, есть везде. Грибники тоже являются составляющей этой группы. Они, как и мы, выходят на промысел ни свет, ни заря, когда лучи еще неподнявшегося солнца освещают округу ровно на столько, чтобы человек не нарвался на острую ветку или не споткнуться об неудачно расположившийся пенек. Встречающиеся односельчане почтительно кланяются с нами и спешат отойти подальше. То есть, совсем скрыться с глаз. Самые суеверные просыпаются раньше всех.
– Это они стараются не мешать нам, помогать им, – тактично объясняет дядя их страх перед колдуном и его наследником, – для них же стараемся.
На дяди не было ни плаща с капюшоном и серебристыми звездами из фольги, ни остроконечной шляпы. В руках он не держал магического посоха. Он был одет в брезентовый костюм цвета хаки, на голове бейсболка, за спиной небольшой рюкзачок для трав, ягод и термоса с чаем. В таком виде он больше походил на туриста, чем на уважающего себя колдуна. По крайней мере, в моем детском понимании. Стоит ли говорить, что уборку в доме мы делали сами, без помощи поющих зверей.
Мы не спеша продвигаемся вглубь леса, к нашей поляне. По пути дядя молчит и лишь изредка комментирует те или иные события, проходящие вокруг. Вот где-то раздался выстрел, звук эхом пронесся по лесу. Дядя прислушается и говорит, качая головой:
– Степаныч косого подстрелил. Башку ему снес, паскудник.
Или иной раз, глядя на землю, покрытую травой и с осыпавшейся хвоей, увидав незначительную вмятину, воскликнет:
– Миша проходил. Надоело самому еду добывать, вот – к людям подбирается, – дядя тревожно смотрит в сторону поселка, словно видит его за стеной сосен – как бы он на наших курей не позарился. Надо будет Васильева предупредить, пусть готовым будет. Эдакой паскудник.
– Кто паскудник? – вклиниваюсь я в дядины размышления. Нравится мне, когда он ругается.
– Оба, – выносит свой вердикт дядя.
А иной раз не можем нашу поляну найти. Даже я, шестилетний несмышленыш, с закрытыми глазами мимо не пройду. А тут ходим-ходим, нет ее. Будто кто скатал полянку в рулон, как ковер с цветным узором, да ночью на плече уволок в другое место. Чтобы то место красивее было.
– Леший по кругу водит, – ворчит сердито дядя, – поиграть вздумал, плешивый паскудник.
Где-то слышится задорный смех.
– Скучно ему стало. Видишь, Серега, сосна примечательная. Второй раз идем мимо нее.
И я смотрю на сосны, пытаясь определить, какая из этих совершенно одинаковых сосен, ну уж самая примечательная.
– Та, у которой верхушка опалена? – строю я догадки.
– Не-а, – радуется дядя.
– Переломленная пополам? – продолжаю говорить то, чего не вижу.
– Мимо, – а в глазах озорные огоньки искрятся.
– Самая большая, самая маленькая, густая, голая, которую не видно, – тыкаю наугад пальцем и детская злость берет меня.
– Вон та, – показывает дядя прямо в скопище сосен, – ну вон же, на которой ворон сидит.
И как зайдется хохотом, сразу молодея лет на тридцать. Будто не пожилой почтенный колдун передо мной стоит, а подросток, решивший похулиганить. Дядин хохот долетает до Степаныча и его бедного зайца. Испуганный ворон слетает со своей примечательной сосны и растворяется среди обыкновенных. Я тоже смеюсь. Наконец дядя успокаивается и кричит во все горло:
– Хорош озорничать, старый! Показывай путь! После наиграемся! – и, глядя куда-то вдаль, бормочет тихо, – Да вон же она.
И мы выходим на поляну.
Залитая утренним теплым солнцем, сверкающая чистой прозрачной росой на листьях полевых цветов. В окружении трепещущих осин, собравшихся в отдельные группы, высоких кедров, верхушками стремящихся ввысь и примечательных сосен, своим количеством превосходящих другие деревья. На середине поляны стоит береза, как бы обозначая центр. И синее бесконечное небо над головой. Такое огромное и мудрое, что, кажется – не видит оно тебя, такого маленького, но знает о тебе все, и даже то, что ты его видишь, но не знаешь о нем ровным счетом ничего. Бледная луна покорно растворяется в синеве, среди небольших безымянных облачков. Уже знакомый нам ворон молча пролетает над нами, делая полукруг над поляной, как ловко запущенный черный бумеранг. И почти полная тишина. Только легкий ветер любовно ласкает верхушки деревьев и осторожно подталкивает облака, чтобы те не стояли на месте без дела, а добросовестно выполняли свою работу.
Я снимаю с себя кроссовки и носки, откидываю их в сторону, как вещи, совершенно здесь неуместные. Мои голые подошвы чувствуют приятную прохладную вибрацию от земли. Исцеляющая энергия идет из глубоких недр. Поднимается от подземных прозрачных рек, никогда не видевших солнечного света. От залежей чистого серебра, очищающего все от худого и негативного. От костей доисторических животных, таких доисторических, что название их забыло даже Время, которое ничто не может забыть от начала сотворения всей нашей Вселенной.
И когда энергия заполнят меня от подошвы до макушки, я бегу.
Я бегу по мягкой упругой земле, на которой нет разбитого стекла и ржавых банок с острыми краями. Бегу по шелковой траве и нежным цветам, и хоть бы что-нибудь сломал, растоптал, придавил. Нет, все остается целым, будто нет во мне веса. Легкий и свободный, как пушинка, подгоняемая ветром, я бегу по краю поляны. И только роса, сбиваемая моими ногами, поднимается за моей спиной весело в воздухе, и опускается на траву водной пылью.
Раскинув руки, наподобие крыльев самолета, я во весь опор бегу к дяде. Он хватает меня обеими руками и подбрасывает высоко-высоко вверх. Я, безумный от счастья, от своего скудного детского счастья, радостно кричу и взлетаю над дядей, поляной, землей почти к самим небесам. Задерживаюсь на мгновенье в воздухе и падаю вниз. Дядя демонстративно опускает руки и прячет их за спину, но я знаю – в самый последний момент он обязательно меня поймает.
Первое и последнее предупреждение
Мы стояли в кабинете завуча и пытались испытывать стыд и краснеть. После нашего красивого вылета за пределы трассы мы оба получили легкие сотрясения. Вдобавок, я потянул шею. Это, конечно, ерунда по сравнению с тем, что могло произойти, но легче нам от этого не становилось.
Завуч сидела за своим маленьким столом и долго смотрела на нас.
– Митрофанов и Тряскин, значит. Я, конечно, многое повидала за свою педагогическую практику, – начались ее наставления, – но таких умников вижу впервые.
Увидев наши улыбки, быстро пресекла их ударом руки об стол:
– Это не комплимент!
Сразу было видно ее профессионализм. Мы сделали серьезные лица взрослых, признающих свои ошибки, людей. Сердито осмотрев нас, она продолжила бичевание:
– А зачем вам учиться? Может, вы уже все знаете? Может вам уже можно выдать диплом? Красный! С выдачей годовой стипендии? Так вот, господа хорошие – не получится! Учеба – это та же работа. Здесь вы обретаете свои первые профессиональные навыки, пусть даже теоретические. Потом вы применяете их на производственной практике. После – находите работу с хорошей зарплатой.
Она немного помолчала.
– Так вот – с таким отношением к учебе, вы не найдете ровным счетом ни-че-го.
Почему-то некоторые люди так и говорят раздельно – «ни-че-го». Наверно, так лучше доходит.
– Так может, мы закончим наше общение прямо сейчас?
Это было попаданием точно в цель. Мы отчаянно затрясли головами. Мы ненавидели каждый сам себя и друг друга одновременно. Нам стало страшно. От вчерашнего героизма не осталось и следа.
Завуч одобрительно кивнула головой:
– Тогда идите на лекцию и учитесь. И больше не хулиганьте. Это первое и последнее предупреждение. Второго шанса не будет. Вам все ясно?
– Да-да, – кротко ответили мы, – все ясно.
– А что вам конкретно ясно? – бомбила она наше самолюбие.
– Что второго шанса не будет.
– Вижу, что у вас есть потенциал и тяга к учебе. Не разочаруйте меня. Идите.
Выйдя за дверь, Паха тихо сказал:
– Вот стерва.
– Исключительная, – заверил я его так же шепотом.
– Таких еще поискать.
– Таких больше не бывает.
– По крайней мере, в нашей Вселенной.
Мы расхохотались. Что тут можно сказать в свое оправдание? Нам всего по восемнадцать лет.
Паха предложил:
– Может, повторим вчерашнее? Дельфинчика иногда надо выгуливать.
– Нет, – ответил я, – если меня отчислят, меня дядя сначала убьет, потом потребует назад деньги и превратит в лягушку на неделю. Он колдун.
– А почему именно в лягушку?
– Потому что в жабу было бы через чур унизительно.
– Да, у тебя очень гуманный дядя, – заметил Паха, – мой бы меня в таракана превратил, и тапком меня, тапком! Раз пятнадцать!
– Жестоко, но эффективно, – посочувствовал я.
– Хорошо, что у меня нет дяди, одни тети. Но тоже, ведьмы.
– Значит, лучше самим обратиться ботаниками, – предложил я, – хотя бы на время.
– Всецело поддерживаю, – улыбнулся Паха.
– А вот в воскресенье можно.
– Заметано.
Интересная и опасная вещь
Зимой в наших краях всегда много снега. Он, правда, выпадает редко, но уж если решил проявить себя, то пощады не будет. Наметет так, что рад не будешь. Хмурое, серое, недовольное небо, начинает вначале неохотно, но потом уже щедро и радостно сыпать сверху чистый молодой снег, крупный и густой. Такой густой, что горизонт не виден. Снег покрывает поля, крыши домов, холмы и овраги. Накидывается на лед замерзшей речки, на ее берега с тонкими ивами, дорогу в город, лесные тропинки. Посыпает желтую сухую траву, лапы сосен, голые ветки берез и осин. Пугала в огородах изумленно разглядывают свою рваную одежду, ставшую белоснежно чистой.
Щенок продавщицы сельпо Петровны, по кличке Фунтик (надо же было так опозорить собаку), постоянно выскакивает из конуры, проваливается в сугроб по уши и, затаив дыхание, смотрит на небо, пока не подойдет мама, овчарка Найда, и, взяв его за загривок, не отнесет обратно в конуру.
В любом дворе, где есть ребенок, зимой обязательно стоит снеговик. С морковкой, как традиционной заменой носа и ведром на голове, которое мамы и бабушки ищут по всему дому. У Васьки-комбайнера, во дворе аж четыре снеговика. Потому что у него три сына школьного возраста, да и сам Васька, когда выпьет, становится ребенком. Глупым и бесконечно радующимся жизни.
Заяц, брат другого, убитого нерадивым Степанычем, скачет по краю села, оставляя за собой четкие аккуратные следы, дразня местных собак. Иной раз он долго сидит напротив дома Степаныча, нагло и вызывающе смотрит в окна, призывая убийцу к ответу. Сколько раз разъяренный хозяин выбегал из дома с двустволкой и матами на всю округу. Но длинноухий, закатываясь от хохота, уже скрывался в лесу. Спущенные вдогонку собаки возвращались ни с чем, и виновато опустив глаза вниз, долго выслушивают ругань хозяина. По крайней мере, так говорит Степаныч.
В лесу стоит первозданная тишина. Все животные, кто должен спать – спит. Остальные ищут пропитание или запрятанные летом запасы, которые «должны быть где-то здесь». Белки прыгают с ветки на ветку, отчего сбитый ими снег серебристым холодным дождем осыпается вниз, на замершие кусты багульника. Зайцы наносят пунктиром на снежную карту леса свои маршруты – прямые, зигзаги, дуги, петли. Птицы, оставшиеся зимовать, добавляют свои штрихи к узорам на снегу. А вот волков и лисиц в лесу не осталось. Они оставили эти места, и ушли в более северные районы.
Потому что в округе появился оборотень.
Долгий зимний вечер. За окном вовсю гуляет метель. С завыванием, ветром, густым снегом – все как положено. Только что ушел Васильев, наш участковый, со своим другом Тимофеевым. Оба пьяные. Их и трезвыми никто не любит, а тут – тем более. У Васильева родилась дочка. «Вся в меня», хвастается Васильев и от этого становится неуютно. Бедная девочка! Теперь он разносит эту весть лично, хотя в поселке все уже знают. Эта бесноватая парочка исчезает в ночи и их следы засыпает снег. Они теряют четкость контура, сливаются с общим белым фоном. Калитку они не удосужились закрыть, паскудники, и она хлопает на ветру.
