скачать книгу бесплатно
– Катунь? Это вроде река… И Евдокимов где-то там погиб. Актер.
– Все так. Только он еще и губернатором у нас был, – уточнил мой собеседник. – Давайте договоримся: если вам неловко принимать угощения от посторонних, то вы со мной просто потом поделитесь своим салатом. Идет?
– Вполне, – я осмелела и взяла креветку за хвостик. – Однако какой-то неравноценный обмен получается…
– Нормальный обмен. Кстати, меня Саша зовут, – протянул он мне руку.
– Оля, – пожала я его ладонь. – Расскажите мне какую-нибудь историю. Я сюжеты собираю для книг, пишу по договору в разные издательства иногда.
– Ух ты! – восхитился мужчина. – Что же рассказать? У меня столько историй – не на одну книгу хватит.
– Мне что-нибудь спокойное. Обыденное такое, философско-житейское.
– Вот с этим сложнее, – Саша задумался и пожевал губами.
– Ну что вас потрясло недавно? Знаете, например, в детстве вы знали одно про кого-то и тут вдруг открылась другая сторона этого знания… – я посмотрела в его лицо внимательно. – Понимаете, о чем я?
– Пожалуй, да. Есть у меня такое открытие, но будет ли оно интересно…
– Будет! – заверила я его. – Мне все интересно.
– Хорошо, – ответил он, приготовившись рассказывать. – Вы записывать будете или так запомните?
– Я что-то проголодалась, – призналась я. – Буду есть и слушать.
– Вот молодец! Ценю искренних людей, – придвинул дощечку еще ближе. – Может, по пельмешкам?
Подцепил ловко и угостил меня со своей вилки.
– Теперь можно и на «ты», раз едим с одной тарелки.
Я утвердительно махнула головой, жуя горячий сочный пельмень.
– Ну слушай, писательница. Живу я в Петербурге уже семь лет, в Барнауле столько же и не был. А тут дела заставили вернуться – умерла мать, надо было организовать там все и помочь сестре с переездом сюда.
Выдался у меня денек побегать по родному городу, посмотреть, что с ним стало, повспоминать юность. Сильно в моем микрорайоне ничего не изменилось, площадь благоустроили, плиткой все выложили, деревья разрослись. Сосна, под которой мы с пацанами клятвы в детстве закапывали, оказалась за забором на территории небольшого парка. Искать вход было лень, я через прутья на нее посмотрел, интересно, как бы я выглядел у сосны на корточках, откапывающий картонный пакет от кефира восемьдесят второго года разлива? Или розлива? Как правильно, грамотейка?
– В разговорной речи «разлива». «Розлив» – для вывесок, – машинально отметила про себя, что я все-таки зануда.
– Буду иметь ввиду, – серьезно ответил мужчина. – Но искал я не эту сосну, а дом своего школьного товарища Юрки. Он жил с родителями в частном секторе, дом у них был очень ухоженный, с железной ярко-красной крышей, придающей строению сказочный вид. Я боялся, что его снесли, последние метры почти бежал, выскочил из-за угла: стоит дом. И забор все тот же. Только тихо и нет привычных цветов на самодельных клумбах. Все заросло травой, окна закрыты, крыша в ржавых пятнах.
– Есть кто-нибудь? – крикнул я, хотя был уверен, что мне никто не ответит. – Хозяева!
– Вы кого найти хотите? – раздался голос, и я увидел сухого старика с сеткой-авоськой. Вероятно, он шел в магазин, но не спешил особо, потому что остановился возле меня и переспросил:
– Родственник их? Ааа… Одноклассник Юркин? А чего же вы с ним, потерялись? Я не знаю, где он, все больше с отцом его общался… Жалко Прокопчука – строил-строил, а дети разбежались, никому ничего не надо. Того и гляди снесут дом, как будто и не было…
Старик пошарил рукой по калитке, дернул крючок, распахнул дверцу и пригласил меня присесть на лавочку у дома. Сетку свою примостил рядом, закурил и начал повествование о том, как опустел Юркин дом. Я слушал и не перебивал, на меня столько воспоминаний детства нахлынуло, в родительских стенах и половины не набралось бы.
Первый раз я пришел к Юрке в гости в третьем классе – мы с ним готовили доклад про первую советскую экспедицию на Эверест, и мне у них очень понравилось. По-детски так понравилось, понимаешь? Показалось, что у нас дома как-то бедно, грустно…
Мы жили в обычной панельке, в квартире с двумя крохотными комнатками на первом этаже. Когда сестра моя родилась, Танька, она то ли болела, то ли просто слабая была, но кричала все время, и меня отправили к бабушке в Рассказиху. Вот где раздолье было! Просторно: бегай, где хочешь, речка, трава по пояс, парное молоко и ароматный горячий хлеб из печи.
Жил я там года два или три, пока в школу пора не пришла идти.
– Скучал по маме? – спросила я. Мне как раз принесли салат из овощей, и я честно отгребла половину в Сашину тарелку.
– Да не так чтобы скучал… – ответил он. – Меня бабушка любила очень. Баловала, сказки рассказывала, а с дедом мы мастерили все время, так что грустить было некогда.
Вернулся я в город перед самым первым сентября. Танька подросла и теперь спала со мной в комнате. Было тесно, темно из-за решеток на окнах, душно, потому что окна на первом этаже не распахнешь – то курит кто-то на лавочке у подъезда, то хулиганы что-нибудь в окно бросят… Тяжело я привыкал в квартире жить, во дворе тоже друзей не нашел. Гулял, конечно, со всеми, но в гости не ходил и тем более к себе не звал.
Потом отец от нас ушел. Он работал автослесарем, а по выходным занимался мелким ремонтом у знакомых и соседей. Зарабатывал хорошо, не жадничал, но отдыхать не умел, поэтому часто напивался. Начинал орать, что мы ему надоели, что мать его женила на себе, что из-за меня он учиться не пошел, потом еще эта Танька вся больная, он ее не заказывал… Я убегал во двор, мать хватала сестренку и закрывалась с ней в комнате. А когда отец был трезвым, он уходил на заработки и меня не замечал.
Мать работала учительницей в школе. Больше всего она любила свой предмет – литературу. Зачитается, спохватится: уже вечер, а есть дома нечего. Сбегает за колбасой и сыром в магазин или яичницы нажарит – вот мы и поели. Из-за такого ее отношения денег нам вечно не хватало, да и дома грязно было, неуютно.
Не то что у Юрки. У них комнатки тоже были небольшие, но у каждого своя. Во дворе можно было сидеть: читать, кроссворды разгадывать или в шахматы играть. Веранда – сплошные окна: светлая, просторная. Мать у него не работала, всегда была приветлива, с уложенными волосами, в чистых нарядных платьях и в домашних красивых туфлях.
Отец его на «Роторе» работал начальником какого-то цеха. Он часто в Москву в командировки ездил, на телевидении выступал, известный был человек. Точно не знаю, может, и не цехом он заведовал, но дома он заведовал всем. Мог отремонтировать любую вещь, крышу сам стелил, мы ему помогали с Юркой и его старшим братом. Всегда с улыбкой, с уважением, объяснял спокойно, если мы что-то неправильно делали…
В общем, нравилось мне у них: настоящая семья. Родители, сыновья и дочь Ася – с темными волосами и большим смешливым ртом. Она взрослая уже была, училась в институте на инженера, кстати. Что-то чертила все время, а мать ей мимоходом спину выпрямляла: «Горбик вырастет, Асенька». Скажет спокойно и идет дальше. Мне бы дома так кулаком заехали между лопаток – я бы всю жизнь от страха с ровной спиной ходил! Мы Аське носили пирожки в комнату или мать яблок намоет, велит ей отнести, а она даже «спасибо» не скажет, лежит, уткнувшись в учебники, или сидит перед чертежной доской и что-то чертит…
Вынесем мы с Юркой тазы с выстиранным бельем, мать вешает, а Аська взбесится и кричит в окошко: «Свет загородили!» Наподдать бы ей, а мать в ответ: «Замуж выйдешь, успокоишься, доченька». И все. Ни слова упрека.
– Не нравится она тебе, – заметила я. – Интересно, что с ней дальше стало, вышла она замуж, успокоилась?
– Терпение, мой юный друг, – улыбнулся Саша. – Слушай внимательно, скоро все узнаешь. Я с радостью помогал Юркиной семье по дому, потом, вдохновившись, мог и у себя порядок навести, но хватало его ненадолго – у нас никто к чистоте не был приучен. Аська мне запомнилась тем, что лицо у нее было интересное – рот большой и словно вот-вот рассмеется, а характер ворчливый и всем недовольный. Но ее все равно любили и мать о ней заботилась, как будто она графиня какая-то.
Вот моей матери было все равно – чистая ли у меня одежда, мыл ли я руки и что я ел. К Юрке я всегда шел, вымыв лицо и шею, начистив обувь и сменив носки. У них же я научился уважительно разговаривать с людьми, следить за своей речью. Мне так хотелось, чтобы меня уважали его родители, что я стал много читать и заниматься спортом.
И так хорошо и спокойно было мне у Юрки дома, что я ничего не замечал. А оказывается, не все было гладко в датском королевстве…
– Ну вот… – расстроилась я. – Да почему же не бывает идеальных семей? Везде какие-то или тайны, или измены. А то кто-то очень хороший возьмет и умрет!
– Везде жизнь, Оля, – снисходительно ответил мой рассказчик и пропел: – То взлет, то посадка. То снег, то дожди… Всякое бывает. Слушай дальше.
Стыдно признаться, но я втайне мечтал о такой матери, как у Юрки. Придем из школы, она нам с порога:
– Проголодались? А я оладьев напекла. Борщ ставлю греть? – никаких микроволновок в помине тогда не было, она наливала нам несколько половников ароматного борща в большую миску и ставила на плиту.
Пока мы мыли руки, стол был уже накрыт. Юркина мать садилась всегда с нами на краешек стула и внимательно расспрашивала, как прошел наш школьный день: что самого смешного случилось или печального, какие выводы мы сделали или что почувствовали. Мне самому было интересно отвечать на ее вопросы, она каким-то чутьем улавливала самую суть происходящего и давала нам возможность научиться ощущать самих себя в разных ситуациях.
– Это я сейчас так мудрено говорю, – улыбнулся Саша. – Потому что вижу, что ты понимаешь, о чем я. Понимаешь ведь?
– Конечно, я сама так со своими детьми всегда общаюсь, – подтвердила я.
– Счастливые у тебя дети, – вздохнул он. – Но в детстве не улавливаешь масштаба пользы от таких разговоров. Мне просто было приятно, что мое мнение кому-то интересно, я чувствовал себя важным, нужным. Намного позже я преисполнился благодарности к Юркиной матери за то, что научила меня жить так, как я сам считаю правильным, не поддаваясь на уговоры и не давая себя втянуть в разные авантюры. Но про это я тебе отдельную книгу надиктую, приключенческую. Давай к философии вернемся, как ты просила.
Звали его мать Наталя, прям вот так, без мягкого знака. Она училась в пединституте, когда в Барнаул приехал по распределению молодой рабочий Валерий Прокопчук. Поженились быстро, родилась Аська, и я не знаю, получила ли Наталя диплом. Она как-то обмолвилась, что никто ей не помогал с младенцем, а она такая мать, что, скорее всего, с головой погрузилась в заботы о дочке. Валерий пропадал на заводе, делал карьеру, ему не до личной жизни было. Наталя так и осталась домохозяйкой. Но не такой, которая с обкусанными ногтями пирожки с утра до вечера печет и подолом со стола вытирает, нет! Она читала много и в Москву иногда с мужем ездила, если какие-то интересные постановки в театрах были. Она и с детьми общалась, не как с маленькими, а на равных, заставляя их думать: «В школе зубрежка, школа мыслить самостоятельно не учит, к сожалению…»
Мне казалось, что на ней вся семья держится. Отец, конечно, авторитет, крепкий и хозяйственный, но мать – фундамент. И если Юрка огорчал мать, я искренне переживал за нее. Делал он это не так часто, как Аська, но бывало. Учился мой товарищ хорошо и по дому помогал, но был каким-то чересчур принципиальным. Мало того, что брезглив не в меру, чем злил всех окружающих, так еще и свою честность напоказ выставлял. Ну промолчи ты, если соврать не можешь, но ему казалось, что все должны знать его мнение.
– Юрочка, зачем ты учительницу при всем классе обидел? Она же только из института, опыта мало, волнуется…
– Она ошиблась, надо было сказать ей, – объяснял Юрка.
– Нужно было при всех сказать? – допытывалась Наталя. – Ну подошел бы потихонечку или написал бы записку.
– И позволил бы безграмотной девице оценивать знания всего класса? – Юркино лицо пошло пятнами. – Мама, ты что говоришь такое?
– Тяжело тебе придется, – делала вывод мать. – Всегда думай, прежде чем что-то сказать. Иначе один останешься. Сынок, как можно быть таким бескомпромиссным? Ну позаботься хоть немножко о своей выгоде, разве полезно правду трубить на каждом углу, тем более у каждого она своя…
За меня родная мать никогда так не переживала, и я старался копировать Юркино поведение, чтобы хоть как-то привлечь ее внимание. Мне казалось, если я стану таким же, как Юрка: много знающим, спортивным, ясно излагающим свои мысли, то моя мать изменится и станет заботливой, доброй, беззаветно любящей меня. Но она после ухода отца совсем нас с сестрой перестала замечать. Я сейчас только подумал, что понятия не имею, чем Танька питалась.
А еще Юрка умел вести себя с девочками: разговаривал с ними всегда просто и мягко, не хамил от страха быть обсмеянным, не льстил, общался ровно, как с друзьями. И когда мы стали выпускниками, девчонки в него пачками влюблялись, но он в компании парней никогда никого не обсуждал, отзывался о каждой уважительно и тепло. Я точно знаю про одну его сердечную привязанность, но что там у них было – осталось тайной для всех. Еще и одет он был всегда красиво: школьные костюмы ему в ателье подгоняли по фигуре, на каждый учебный год брюк покупали несколько пар, рубашки всегда были белоснежными и накрахмаленными. Я со своими в три раза подвернутыми брюками навырост, утянутыми в поясе ремнем, и серых, «практичных», по мнению матери, рубашках, рядом с ним чувствовал себя плебеем, недостойным ни одного девичьего взгляда.
Отец его хотел, чтобы Юрка по направлению от завода пошел учиться на инженера, а тот решил стать школьным учителем.
– Ты узнай сначала, сколько учителя получают, тебе же семью кормить придется, сыночка, – увещевала его мать. – Самая неблагодарная профессия, зачем тебе это?
Юрка поступил в педагогический на факультет истории и географии.
Наталя часто спрашивала у меня, заставляют ли нас в политехе участвовать в рейдах и добровольных дружинах, как у Юрки:
– Саша, ну ладно он на учебе пропадает, зубрит абсолютно ненужные тексты, ну что там нового в географии: Африка остается там, где и была… А за эту всю общественную деятельность «спасибо» никто ему не скажет, только хулиганы прибьют в подворотне.
Но это было не единственным сожалением матери по поводу сына. Юрка ей еще один сюрприз подкинул перед институтским выпуском. Привел в гости девушку, что неудивительно – он и раньше приводил целые компании, но эта девушка явно была для него особенной: мать с порога поняла по тому, как бережно он повесил ее курточку и подал руку, приглашая войти в дом.
– Мама, это Катя, я сделал ей предложение, и она согласилась стать моей женой.
Наталя побледнела, но взяла себя в руки и привычно предложила поужинать с семьей:
– Давайте за столом все обсудим, сейчас папа придет.
– Да что там обсуждать, – сказал Юрка. – Мы уже все решили. Жить будем у Кати, у нее мама болеет, ее оставлять одну нельзя.
– А папа ей почему не помогает?.. – мать сразу прикусила язык, спохватившись, что допустила бестактность.
– Папы нет. И никогда не было, – отрезал сын и прошел со своей спутницей к почти накрытому столу.
Тут только Наталя разглядела, что девушка сильно сутулится и прихрамывает. «Калека, что ли?» – ужаснулась мать, но снова промолчала.
Ужин прошел в гнетущей тишине, отец позвонил, что задерживается, Аська к столу не вышла, сославшись на срочную работу, и Наталя отнесла ей в комнату тарелку с густым гуляшом и ломоть хлеба.
Юрка сухо поблагодарил мать за ужин, пошел провожать Катю и появился дома только вечером следующего дня. Женщина бросилась к нему:
– Сынок, благословения не дам. Ну ладно бы ребенок у вас образовался, трудно, но это ведь счастье такое… Да неужели тебе красивые девушки не нравятся, эта Катя, она же… Пусть живет с таким же калекой, им вдвоем проще будет, – женщина заплакала. – Зачем тебе обуза?
Юрка помрачнел, но он был воспитанным сыном и произнес сквозь зубы:
– Мама, Катя – замечательный человек. Она лучше всех красавиц мира. Лучшая на нашем курсе! Ты увидишь… Узнай ее поближе, прошу.
Но мать уже было не остановить, она решила выплеснуть всю горечь, накопленную с того момента, когда он не пошел учиться туда, куда отец его просил. Женщина выкрикнула:
– Всю душу ты мне вымотал! Убирайся тогда к этой своей убогой и выноси горшки из-под нее и из-под ее матери до конца своих дней. Попомни, сынок, – мать пошла малиновыми пятнами и тяжело дышала. – Ты же первый от нее и сбежишь, захочешь детей, захочешь по улице с красивой здоровой женщиной прогуляться – и сбежишь. Или будешь, как паскудник, по чужим постелям втихомолку бегать, если совесть не позволит инвалида бросить!
Юрка схватил ее за плечи и пустым голосом глухо произнес:
– Хорошо, мама, поговорим когда-нибудь потом. Я уже все решил и буду последним подлецом, если оставлю сейчас Катю. Я себя презирать буду, а тебя – ненавидеть. А я так не хочу.
Так и не раздевшись, отступил к двери, оглядел, словно прощаясь, просторную веранду, и ушел.
Жил он у Кати, устроился учителем работать в школу, к матери в дом не приходил, а она как будто превратилась в другого человека. Караулила его у школьных ворот, просила уйти от калеки и вернуться домой. Юрка молча шел мимо, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить матери. Потом в деканат пришло анонимное письмо об аморальном поведении Екатерины, недостойном студентки педагогического. Тогда Юрка позвонил из телефона-автомата:
– Мама, прошу тебя, прекрати отравлять нам жизнь, иначе я уеду из города, и ты никогда меня не увидишь.
Наталя решила атаковать невестку. Вызвала ее как-то с консультации перед госэкзаменом, Катя спустилась по лестнице и остановилась в паре шагов, глядя женщине прямо в глаза.
«Гордая какая, одета бедно, но в чистое», – отметила мать про себя, поправила шелковый платок на шее и начала:
– Вы понимаете, зачем я пришла, не притворяйтесь. Я вижу, что вы умная и гордая девушка, поэтому вы найдете в себе силы оставить моего сына в покое и не ломать ему жизнь. Вы ему не пара, он из другой социальной среды и у него без вас блестящее будущее. А с вами… – женщина с презрением осмотрела девушку с ног до головы. – Тоска зеленая.
Катя попала в аварию на втором курсе, соскользнула со ступеньки отъезжающего автобуса зимой и не смогла встать, автобус тронулся, люди закричали, стало очень больно… Но так больно, как ей сейчас сделала эта красивая, модно одетая женщина, ей не было никогда.
– Я его не держу. Он у меня живет, правда? – улыбаясь, нашла в себе силы ответить. – А не я у него…
Наталя улыбнулась криво:
– Ну раз у вас живет мужчина, то не мне вам объяснять, чем вы его держите. Надеюсь, у вас не может быть детей, милая, иначе, когда Юрий опомнится и уйдет, вам придется еще и с выродком всю жизнь маяться. Неизвестно, что у вас там с генетикой, раз мать лежит и вы вся кривая… – мать наклонилась к ее лицу и прошипела: – Все равно он тебя бросит.
Руки у девушки дрожали, на тонкой шее билась голубая жилка, она боялась потерять сознание, но проговорила спокойно:
– Хорошо, я Юре передам вашу просьбу вернуться домой. Пусть сам решает. К счастью, ему генетическая жестокость не передалась от вас, он добрый и порядочный человек.
– Ничего говорить ему не надо, – попыталась схватить Катю за руку мать, но та вывернулась и отступила назад. – Поймите меня как женщина. Я просто желаю своему ребенку счастья. А с вами какое счастье? Ну будьте же вы благоразумной.
Голос у нее сделался почти просящий, заискивающий. Она сгорбилась и стала ниже, пересекая институтский двор. Катя смотрела на нее из окна в коридоре второго этажа и глотала слезы, не хватало еще, чтобы Юрка увидел, что она плакала.
Но он заметил:
– Кто тебя расстроил? Мать что-то вытворила?
Девушке стало жаль свекровь, Юрка парень горячий, мог и глупостей натворить.
– Не выспалась и голова весь день тяжелая…
Они не могли общаться во время лекций, поэтому завели специальную тетрадку, в которой писали: «Обедаем в столовке или домой сбегаем?» или «У старосты можно бесплатно билеты взять в театр, идем?», там же была и запись про тяжелую голову…
На вручение дипломов мать не пришла. Сыну ответила сухо: «Некогда». Юрка работал, поэтому для него диплом был формальностью, а Катя госэкзамены сдавала уже с животиком. В декабре у них родилась Лиза. Тяжело им пришлось: мать больная помогать с малышкой не могла, сама требовала ухода, у Юрки зарплата – смех, Катя не работала. Наталя же сделала вид, что внучки у нее нет. Тем более, что в семье у них новая неприятность приключилась.
