скачать книгу бесплатно
– Почему так получилось? – спросила я раскаявшегося мужчину. – Много работы было?
– Да нет же! Ну приведет она подружек, сядут они чай пить, прически друг другу делать, – что там девчонки делают в гостях? – дядька вопросительно посмотрел на меня и я кивнула, подтверждая его правоту. – А тут я заявлюсь. Пьяный, матерился при них, не стесняясь… Стыдно ей было. Боялась, что другие узнают, какой у нее отец, разве таким гордятся? Вот я и задумался тогда, глядя не ее ровесниц: идут стайкой, хохочут, что-то взахлеб рассказывают друг другу. Ульянка же моя всегда серьезная, морщинки на переносице придают ей сосредоточенный вид. А чем она хуже этих девчонок? За что ей такая судьба? Она ведь только жить начинает…
Пришел я в тот день домой пустой. Ну это… Без бутылки. Даже пиво брать не стал. Хотя рассчитали меня за прошлый рейс щедро. Никто не вышел меня встречать: жена принесла с работы ноутбук и сосредоточенно сводила дебет с кредитом, Настена смотрела мультфильм в детской комнате, Ульянка грела мне ужин.
– Что, хлеба купить не на что? Все работаешь, – я хотел поддержать жену, но получилось грубо. – Разве в доме нет мужчины?
Она насмешливо посмотрела на меня поверх монитора. Жизнь в доме шла своим чередом и без меня: менялась сантехника, переклеивались обои, покупалась новая мебель и появлялись свежие мягкие полотенца. Я хотел обидеться, но только снова разозлился на себя: потому все и делается без меня, что я когда-то наплевал на весь этот домашний уют, предпочтя семейному благополучию шумные веселые пьянки с приятелями в гараже.
– Я это… В ресторан тебя приглашаю. Прямо сейчас, – уверенно сказал я ей. – Собирайся. Деньги есть.
– В рестораааан? – протянула она удивленно. – Ничего больше не придумал? Мне собираться часа два, а завтра вставать рано.
– Да что тебе собираться? Ты и так красавица! В чем-то ты ведь на работу ходишь…
Мне очень хотелось сделать для нее что-то приятное, загладить свою вину, а главное – доказать самому себе, что я не совсем пропащий человек и могу порадовать свою женщину. А она, видимо, привыкла полагаться во всем на себя и ничего хорошего от меня не ждать.
– Так, может, мне с работы начать по ресторанам шляться, такой красавице? А что? Одета хорошо, могу себе позволить рюмку-другую накатить с подругами, прийти домой и завалиться, ноги на стену… – Губы ее задрожали и неожиданно из глаз потекли слезы. Я растерялся и вышел из дома. В дверях услышал Ульянкин возглас: «Ужинать будешь?», понял, что она меня давно не называет папой, вообще никак не называет, и хлопнул дверью.
– Ну точно детский сад! – усмехнулась я. – Зачем дверью-то хлопать, вам пятнадцать, что ли? Натворил делов – и сбежал. Нет, чтобы собрать всех за общим столом и поговорить…
– Да плохо мне было в тот день, – пробормотал мужчина. – Накануне перебрал, весь день за баранкой… Не выспался. Я вон на ту лавочку лег, видите, за качелями, в тени? И задремал.
Пришел поздно. Жена уже уложила младшую и спала. Ульянка ждала меня на кухне.
– Дочка, ты чего? – удивился я.
– Вдруг у тебя ключа нет, – ответила устало. – Перебудил бы весь дом. Есть будешь?
Пока она хлопотала, снуя между холодильником, плитой и обеденным столом, я обмылся и переоделся в домашние шорты и майку.
– Доча, а расскажи, как ты живешь? – спросил прямо. – Я сегодня понял, что вообще о тебе ничего не знаю. Ты хоть в каком классе?
Ульянка вскинула на меня свои серые глазищи:
– Пап, я первый курс заканчиваю, у меня практика сейчас в музейном архиве.
Она уже третью неделю работала в музее, а я не знал. Дочку мою хвалили, она занималась электронными каталогами и к концу практики успела систематизировать много информации. Беда была только в том, что сотрудницы совершенно не владели компьютерными технологиями, и ей постоянно приходилось убеждать их позволить ей сканировать рассыпающиеся от ветхости архивные документы. От злости она даже как-то стукнула кулаком по столу и выругалась, чем нажила себе оппозицию в лице заведующей практикой. Чуть позже Ульянка поняла, что за каждый испорченный документ сотрудники головой отвечают, и это не вредность их характеров, а страх остаться без работы. Потом ее куратор ушла на больничный, девушка со своей идеей обратилась к самой молодой сотруднице в музее, и та подтвердила:
– У нас столько нормативов для выемки бумажных носителей из архива, просто так взять и сканировать нельзя. Вы разве это еще не проходили в институте?
У нее зазвонил телефон, она ответила, стала очень серьезной и убежала вверх по лестнице.
Ульянка ушла к себе в подвал, рассеянно перебирала пожелтевшие карточки из картотеки и думала, как же сделать рассыпающиеся документы доступными для посетителей музея.
Она знала, что у них есть красочные видеогиды в некоторых залах, но ведь приходят люди, любящие изучать историю по документальным записям или документоведы, им не нужен экшн на экране с бравурной музыкой и бодрым голосом диктора, они свое собственное мнение обо всем хотят иметь. Неужели нельзя создать альбомы в виде сборника старинных справок и приказов?
Рабочий день уже закончился, она отметилась в журнале убытия и села на ступеньках набережной, раздумывая, что у них есть в наличии и с какого исторического периода лучше начать выпускать альбомы. Еще дочке было очень страшно, что старшие коллеги ее просто засмеют.
На следующий день она преисполнилась решимости и вошла в кабинет директора музея. Он равнодушно выслушал, ответил, что идея очень достойная, записал что-то в своем ежедневнике и велел ей идти продолжать работу. Ульянке даже обидно стало от его спокойствия – она своей идеей горела.
В пятницу утром на планерке директор таким же незаинтересованным голосом сообщил, что в музее начинается проект по созданию серии журналов с архивными документами, назначил ответственных лиц: за тексты, верстку, оформление. Ульянке поручил сканировать документы под руководством ее наставника, когда та выйдет с больничного.
Для всех день прошел буднично, словно ничего не случилось. А девушка до вечера перебирала скучную картотеку советских времен, хотя душа ее пела от радостной причастности к важному общему делу.
Заведующая практикой вышла в понедельник:
– Что? Не может быть! – воскликнула она, сдвигая очки на кончик носа. – Обскакала меня, в дирекцию бегала!
Она подняла вокруг этого проекта такой шум, что Ульянка пожалела о том, что решилась поделиться своей идеей: практика скоро закончится, сидела бы молча… Но тогда что дальше? Возненавидеть будущую профессию и отбывать время учебы, не зная, чем заняться дальше?.. Девушка так и заявила директору, сгорая от стыда за то, что отняла столько времени у серьезных людей.
– То есть как это «никому не надо»? – директор вскипел, а она наконец-то почувствовала поддержку своей идеи. – Мы думали об этом, просто инициативных людей не было! «Никому не надо…» Во дает! Уже и бюджет перекроили…
В обеденный перерыв за столик к Ульянке подсела заведующая.
– Не помешаю? – поставила поднос и ловко ногой отодвинула стул. – А знаешь, ты молодец. Смелость города берет. Так держать! Скажи только, с альбомами сама придумала или подсказал кто из наших?
Женщине было обидно, что ловкая практикантка обошла ее, оказалась проворнее и настойчивее.
– Так это я в другом музее увидела! – девушка улыбалась искренне и радостно, как всегда, когда разговор касался ее проекта. – Мы с классом еще в Москву когда ездили, нас возили на экскурсии, и где-то у кассы я увидела сборник документов, времени же не хватит…
Заведующая притворно хлопнула себя рукой по лбу:
– Так наши здесь ни при чем! А я не знала, на кого и подумать: мы года два уже всем архивом бьемся за этот проект, тут девчонка с улицы появилась и все ловко организовала. Вот ты боевые листки разбирала, а там уже бумага тлеть начинает и темнеть. Теперь представь отдел славянской культуры. Там каждый листок уже прозрачным стал от времени! Ну как его в сканер положить? Руками? Пинцетом?
Тут только заметила, что Ульяна ничего не ест.
– А ты что же, на диете?
Девушка опустила глаза.
– Ты талон получила на питание? Мы в этом кафе со скидкой едим, как сотрудники… – наставница поняла, что это ее оплошность и спохватилась. – Пойдем со мной. Вставай же, – подтолкнула упирающуюся девушку к буфету.
Когда они снова вернулись за свой столик и Ульянка с удовольствием принялась за горячий куриный бульон с крошечными сухариками, заведующая сказала примирительно:
– Ну что, мир? И не такое в жизни бывает. Жизнь свое диктует, а ты ей – свое. Главное, не мямли, иногда и зубы надо показать…
Так дочка и сидела на кухне в раздумьях, пока я не пришел.
– Прости меня, доченька, маленькая моя, любимая, солнышко мое, – я на колени перед ней встал, хотел целовать ей руки, но она смутилась и вырвалась. Убрала со стола, вымыла посуду. Все молча. А я не решался подойти.
Жена спала, знала, что Ульянка все уберет, и тут меня осенило! Я тихо прошел в дочкину спальню и положил ей на кровать пятитысячную купюру – на обеды, на кино или на новую кофточку. И в этот самый момент почувствовал себя настоящим отцом – который и накормит своего ребенка, и в обиду не даст!
Мужчина вздохнул:
– Ненадолго меня хватило. Сегодня встать не мог – так плохо было. Наизнанку выворачивало, чуть не умер. От рейса отказался… А все Сологуб!!! Он вчера отпускные получил и «проставился». Я хотел уйти, но не тут-то было! Сологуб взял меня за плечи и усадил со всеми.
– Не буду пить, – отодвинул я стакан с мутной жидкостью. – Мне уже стыдно домой идти, жена со мной не разговаривает, дочка презирает…
– К черту жену с дочкой! – закричал кто-то. – Зарплату приносишь, а больше им от нас ничего и не надо. Лишь бы мы дома пореже появлялись, да побольше денег оставляли. Выпей с коллективом, не обижай…
И я пил. Пил, а легкость не приходила. Сердце начало болеть, но я внимания не обратил. Думал о том, что Ульянке еще денег дам, чтобы не обижалась. Или пойду с ней в торговый центр – пусть выберет себе все, что хочет: платье новое, туфли, духи. Сестренке игрушек каких-то… Пусть я неважный муж, но своим доченькам я хороший отец. Потом я брошу пить, заработаю больше, свожу своих девочек к морю, они ведь никогда на море не были. Я не позволю, чтобы моих дочек возили на курорты всякие хмыри…
– Конечно! – наливали мне приятели стакан за стаканом. – Ты сам все можешь им организовать! У тебя такой опыт вождения – без работы не останешься.
– Ладно, мужики, я пойду, – встал я из-за стола. – Ульянке хочу успеть обновки купить.
Мужики налили мне «на посошок», еще и еще, и, когда я вышел на улицу, была уже ночь. Светло же – я и не понял, что поздно. В круглосуточном магазине у дома купил коробку самых дорогих конфет, поднялся на свой этаж, присел у входной двери и уснул. Проснулся от того, что кто-то совал мне в лицо что-то мохнатое, пахнущее псиной. Сосед спускался по лестнице со своим шпицем, счастливым от предстоящей прогулки. «Вам плохо? Может, Скорую вызвать?» – спросил он, оттаскивая пса, радостно лижущего мне лицо.
Вышел я на улицу вспотевший, мятый. Было еще прохладно, и ветерок шевелил мне волосы. Я смотрел в пустоту перед собой, в руках у меня была мятая коробка конфет – во сне раздавил дочкин подарок. Да и что это за подарок, надо было, как задумал, трезвому пойти по магазинам и покупать все, что Ульянка бы сама выбрала, а потом зайти в кафе и угостить доченьку пирожными… И жена права, что отказалась со мной в ресторан идти! И про море я зря сказал, что хмыри моих девочек будут возить, – пусть попадутся им хорошие парни, которые смогут сделать дочек счастливыми. А хмырь – это я. Я! Радовался несколько лет назад, когда принес Ульянке чужие валенки – у кого-то из нашей автоколонны у племянницы нога выросла, а выбросить жалко. И ношеную школьную форму. Жена хмыкнула, даже показывать дочке не стала. «Я сама куплю, лучше недорогое, но новое», – отрезала сухо и вынесла пакет с моими обновками на мусорную площадку.
– Да лучше бы вообще я ничего не приносил! – всхлипнул мой собеседник. – Был бы я калекой каким или вовсе бы умер – ей бы краснеть за такого отца не пришлось! А я безвольная тряпка, понимаете, что-то в жизни у меня пошло не так…
Отец мой всю жизнь выпивал, после школы я в институт поступил – первую же сессию из-за пьянки завалил и в армию загремел. Там за меня командир взялся, я рисовал хорошо. Хлопотал обо мне после смерти отца, при штабе оставил, чтобы меня на чеченскую не загребли. Отправил в автошколу учиться. И я ведь тогда совсем не пил! Два года почти не пил! А потом вернулся домой, встретил школьного товарища, он меня позвал на свадьбу к своему однокурснику – и понеслось…
А в меня уже не лезет, настолько плохо от алкоголя. За руль разве можно в таком состоянии? Уволят – что делать? Жена, понятное дело, всю жизнь дочек растит, не пропадет. Из родительской квартиры я ее не выгоню – сам уйду.
Мужчина плакал, но без слез, просто хрипел. Вскочил на ноги и заговорил быстро. Было понятно, что его переполняют чувства, и им надо дать выход:
– Я зашел в квартиру, было тихо, все спали. Снял с себя вонючую одежду, вымылся с мылом. Терся мочалкой, пока кожа не стала ярко-красной. Надел чистое. Положил на тумбочку в прихожей всю наличность, карту зарплатную, записал пинкод на клочке бумаги, выложил документы и телефон. Зачем-то прихватил с полки детскую игрушку из шоколадного яйца – яркого пластикового уродца – подержал в руке и положил на место. Постоял в раздумьях, не зная, что делать с ключом от квартиры. Потом решительно вышел, запер дверь и спустился во двор. Проверил в кармане веревку, я ее взял, чтобы связать себе руки и ноги, и направился в сторону Невы.
Из-за угла на меня выскочила Ульянка в материном плаще, накинутом на домашнее платьице, и в кедах. Мы стояли и смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова.
Лицо у доченьки стало белее мела, голос как будто чужой:
– Папа, ты на работу? Так рано? Сказал бы, я бы тебя проводила.
Я вдруг увидел, что она дрожит, то ли от холода, то ли от неожиданности, что меня встретила. В руке у нее был пакет молока. Я протянул руку, чтобы застегнуть плащ, но она отпрянула, оступилась, и ткнулась лицом мне в грудь. Как тогда, когда она была совсем малюткой. Меня такая нежность захлестнула, я прижал ее к себе крепко-крепко, сердце зашлось: ей бы спать сейчас, а она за молоком побежала в соседнюю лавку.
Ульянка расплакалась, а я держал ее двумя руками все крепче и бережнее. Я снова понял, как виноват перед ней, и чуть не причинил ей еще одно горе, собираясь лишить ее отца. Мне и в голову не пришло, что меня распухшего вытащат из воды, потом опознание, похороны, слезы… А сейчас я живой и можно все исправить. Я живой! Целую дочкины глаза, щеки, целую ее прямо в слезы и чувствую себя сильным, взрослым, важным. Я ведь дольше живу и жизнь знаю, пусть мой опыт неказистый, но он тоже может быть ей полезен! Так захотелось начать ее оберегать от невзгод, сделать ее жизнь легче, интереснее. Я шептал ей: «Моя малышка», а она плакала и плакала, содрогаясь всем тоненьким тельцем в моих сильных руках.
Сколько мы так простояли – я не помню.
– Мне завтрак надо готовить, сейчас Настя проснется, – сказала Ульянка. – Молоко закончилось вчера, я уставшая пришла и не купила. Пап, – назвала она меня папкой снова, – А ты можешь сегодня с Настеной побыть? Мама ее собиралась на работу взять, в садике карантин. Или ты в рейс?
– Конечно могу, – радостно согласился я. – Я выходной. Вот мамка обрадуется.
Сам подумал: «Семья – это хорошо. Ульянка, Настенка, красивая жена – это очень хорошо». Перевел взгляд на дочку, она смотрела куда-то поверх моего плеча:
– Пап, скажи честно, ты же дома не ночевал? А вид у тебя отдохнувший и одет ты в чистое… Ты же не…
Солнце уже поднялось, туман почти рассеялся, лениво и сонно поднимаясь вверх, к сизым облакам. Я посмотрел вокруг и увидел наш проспект другими глазами: невероятной красоты архитектура, пестрые клумбы, украшающие веранды ресторанчиков, синее небо. Все такое привычное и как будто незнакомое. Я странное чувство тогда испытал: словно утреннее солнце растворило всю суматоху в голове, все неправильные мысли, всю тяжесть в теле.
– Разумеется нет. Просто ночной рейс-коротыш подвернулся. Пойдем домой.
…Егор набегался и плюхнулся рядом со мной.
– Пить хочу!
– Так ты всю воду выпил, надо в магазин идти. Сходишь?
– Да нет, уже все, ребята устали, мы расходимся, – он помахал подбегающей к нам длинноногой девочке в майке-борцовке и спортивных шортах. – Пока, Настя!
– Пока, Егор! – приветливо крикнула она в ответ, доверчиво взяла отца за руку и потянула его к выходу. Было приятно смотреть, как они идут, переговариваясь о чем-то, и не верилось, что сегодня утром этот человек собирался сделать нечто такое, из-за чего бы он никогда больше не увидел это солнце, эти деревья и этих людей…
ИЮЛЬ
Стояла удушающая жара, Саша с Егором улетели на юг к морю, а я занималась поисками работы. В незнакомом городе мне даже поговорить было не с кем. Все общение сводилось к переписке с подругами, раскиданными по всей планете, и к беседам со случайными людьми, встреченными в разных местах культурной столицы.
Каждый вечер я надевала белые «найки», атласный спортивный костюм и выходила из дома с любимым плейлистом в наушниках. Шла вдоль Невы к Благовещенскому мосту, мимо Манежа к Исаакиевскому собору, потом – куда глаза глядят до Невского проспекта. Сидела там на какой-нибудь веранде, глазея на лица счастливых туристов и хмурых петербуржцев, протискивающихся в толпе к парковкам и остановкам, – этим явно было не до восторгов.
В один из пятничных вечеров свободных столиков на улице не оказалось ни в одном ресторанчике на моем пути. Единственно, на веранде у «Англетера» мне предложили сесть за один столик с мужчиной, сосредоточенно стучащим по клавиатуре ноутбука.
– Можно к вам? – спросила я скорее из вежливости, потому что сил идти дальше у меня не было, и я бы все равно приземлилась на заботливо отодвинутое официанткой плетеное кресло.
Мужчина посмотрел на меня бегло, кивнул и снова принялся что-то писать.
«Отлично, – подумала я. – Попью воды со льдом, отдохну и пойду дальше». Равнодушие моего соседа пригасило чувство вины от того, что я вторглась в его личное пространство: раз ему все равно, значит, я не помешала.
Исаакиевский собор впечатлял своей красотой. Туристы выстроились в очередь, чтобы попасть на смотровую площадку, сновали двухэтажные красные автобусы, беспрестанно хлопали дверцы такси, привозящие и забирающие людей, цокали копытами лошадки, запряженные в нарядные кареты.
Разглядывая все это великолепие, я думала, каково это – жить в этих домах: засыпать и просыпаться под гомон радостной толпы и шум машин. С другой стороны, роскошь зодческих форм не может не сказаться благоприятно, особенно на детях. Как ни крути, а мы проводим всю свою жизнь среди архитектуры, хотим мы этого или нет…
Официантка принесла мужчине заказ, ловко поставила перед ним тарелку с горячими пельменями, пивной бокал и дощечку с закусками. Открыла запотевшую бутылку с холодным пенным напитком.
– Вы сделали свой выбор? – обратилась она ко мне, доставая из кармана фартука блокнот.
– Простую воду со льдом, – почему-то мне стало неловко так мало заказывать. – И если есть, то салат из свежих овощей.
– Да, – безразлично подтвердила девушка. – Воду можно сразу?
Я кивнула, отпустив официантку. Мужчина убрал ноутбук и вдруг придвинул ко мне дощечку с нарезанными кусочками мяса, кольцами лука, кальмаров, креветками и разными видами сыра.
– Угощайтесь. Может, пива?
– Нет, я в такую жару умру от одного глоточка.
– Сначала все завещайте мне, потом можете умирать, – пошутил он, и смущение между нами исчезло. – Вы тут как, туристом?
– Да нет. Я хожу каждый вечер, а сегодня так жарко, что я чуть в обморок не свалилась, – бесхитростно ответила я. – Хорошо, что вы потеснились. Мы здесь рядом, на Васильевском, живем.
– А я из Барнаула, знаете, где это? – спросил мой собеседник.
– Мне только озеро Телецкое на ум приходит. Ну еще город Бийск, – я растерялась. – У меня знакомая там жила.
– Уже неплохо, – улыбнулся мужчина. – Может, еще что-то вспомните? Съешьте что-нибудь, голова заработает.
Я взяла кусочек копченого сыра и вспомнила:
