Десять

Первым делом он решился поговорить подробнее с прихожанами в этом храме, чтобы выяснить, какие настроения в связи с приходом нового настоятеля бродят там. Наскоро позавтракав и одевшись, он выехал в сторону Ленинского района. Доехав буквально за двадцать минут, без обычных пробок, он оставил машину подальше от храма и пошёл пешком.

– Очень рад, очень рад, – отец Алексий протянул руку Косте. – Вы и есть тот самый журналист, который раскопал про меня всю «правду»? – улыбнулся он.

– Добрый день, – Костя был явно не готов, к тому, чтобы его так сразу узнали.

– Я видел вас тогда, неделю назад, когда вы ходили вокруг храма…, но так и не зашли. Видите, сегодня уже зашли…

Костя был явно растерян, не знал, что ему нужно сказать, и как себя теперь нужно вести. К такому благожелательному отношению к собственной персоне он был явно не готов.

– Скажите, Константин, вы ведь крещённый?

– Да.

– Вот видите, это уже очень хорошо.

– Да! – Костя махнул рукой. – Что хорошего? Честно говоря, крестили меня в детстве… никто и не спрашивал.

– Ну и хорошо, что в детстве. А представьте себе такую ситуацию: ваша мама заметила бы, что вы заболели, и стала бы вас тогда, в двухлетнем, например, возрасте спрашивать: лечить вас или не лечить. Вы бы, наверное, и не знали, что ответить. Крещение – это только начало выздоровления, начало нашего спасения. А дальше человек, вырастая, делает собственный выбор, как жить: в соответствии с состоявшимся уже Крещением, или вопреки ему.

– Ну, вопреки… конечно, никто не живёт. Живут все, как люди, никто никого не убивает.

– Что-то в вашей газете, я этого не заметил. Если бы так было, Константин, как вы говорите, газете вашей не о чем было бы писать. Вы сами-то в храм не ходите, как я понимаю?

– Ходил. Ну…

– Когда-то было, да?

– Как вам сказать. Я вам расскажу историю, а вы сами решите… Однажды, как сказать… в трудную минуту своей жизни, когда мне понадобилась помощь, ну знаете, семейный конфликт, первый брак… сложности, безденежье… В общем, шёл я вечером по проспекту, не зная куда… И тут на дороге я увидел красавец-храм. Величественный. Большой. Зашёл, постоял среди икон. И тут из какой-то двери вышел старичок. Я к нему. Накопилось, знаете… А он ключами потрясывал, храм торопился закрыть, домой, видимо. Ну и сказал мне, мол, приходи завтра. Завтра и поговорим. Ну, что делать. Завтра, так завтра. Ушёл я. Причём всё во мне тогда оборвалось, что ли. Уж, думаю, если в церкви отворачиваются вот так…, кому я нужен тогда… Ну, и… сами понимаете. Напился с друзьями до состояния… морской свинки. Утром домой пришёл, а жены нет. Надо было бы вернуться тогда, попросить прощения, мол, сам виноват, руки распустил. Ну, в общем, расстались мы, развелись. И горечь осталась… Думаю, если бы тогда с этим старичком поговорил бы, дорожка бы привела в другую сторону.

– А чего вы сами не вернулись, раз чувствовали свои вину?

– Да как сказать…, ослеплён был обидами своими. Ну, вот. Я и рассказал вам. Никому не рассказывал никогда.

– Вот видите, а говорите, что вы неверующий, – опять улыбнулся отец Алексий. – Раз так говорите, значит, верите в помощь Божию…, а она, знаете, не сразу вот так человеку раскрывается. Иногда через страдания, через обиды, через трудности… Вам только… знаете, надо бы что-то с работой…. – отец Алексей помедлил, – уж больно темы в вашей газете, знаете… некрасивые что ли. Хорошо бы писать о чем-то полезном, хорошем, а не копаться в чужом грязном белье… Вы сами-то как думаете?

Костя помолчал, поморщил лоб.

– Нормальная газета. Как у всех. Сами понимаете, если такой газеты не будет, будет другая. Кому-то нужно… – он в свою очередь тоже улыбнулся, пытаясь поймать нужное слово… – писать и о таком.

– Да нет. Не нужно писать о таком. Это всё от бедности духовной нашей… интересуются подобным. Вы, Константин, если бы хотели, нашли бы себе что-то более…

– Да не ищу я ничего более… Меня эта работа вполне устраивает…

– Ну, как знаете, вам, конечно, решать. Ну, в любом случае, для вас сюда дорога всегда открыта…

– Да разные у нас с вами дороги… – Костя не сразу сообразил, как назвать священника – по должности или по имени. Подумал, и решил не называть никак. – Разные дороги. Я пойду, мне пора.

– Да, да, конечно. Знаете, Константин, даже разные дороги иногда приводят к одной цели…

– Ну, как сказать, – ухмыльнулся Костя. – Я знаете…, ценю свободу выше всего… даже выше религии, какой бы она не была полезной и хорошей. Поэтому считаю себя свободным человеком…

– Это, Костя, как посмотреть. Свобода – она внутри человека, а не снаружи. Вот, вы сейчас направитесь не туда, куда хотите, а на работу. И в этом уже есть часть вашей несвободы. И сигарету приготовили, потому что волнуетесь…, я же вижу… А сигарета ваша, – уж тем более несвобода от этой нездоровой привычки. Куда бы вы ни отправлялись…

– Ну, ладно. Куда отправлюсь… – помедлил Костя и уже начал разворачиваться в сторону дверей. – Туда и отправлюсь… – а сам начал уже думать о том, что и действительно собирался ехать в редакцию. Он хотел попрощаться, но опять не знал, как и что лучше произнести в конце разговора. Священник выручил его, первым протянув руку для прощания:

– Ну, до свидания. Храни Господь!

Костя неуклюже и как-то неожиданно для себя немного наклонил голову в его сторону – словно прощаясь, открыл двери храма и вышел на улицу. Солнце ещё по-летнему припекало, большие осенние лужи отражали яркость и прозрачность нового дня, а на душе у Кости почему-то было скверно. Эта скверность как-то была связана с мягкой тёплой улыбкой и искренним радушием священника – Костя не понимал, почему тот, совершенно чужой ему человек, так радуется, – он и видит его в первый (ну, пусть – второй) раз в жизни. Что в этом священнике такого, что он видит всё и всех в таком радостном свете? Не мог Костя придумать какое-то разумное и логичное объяснение этой феноменальной улыбке… Поэтому оставалось думать что-то несуразное и подозрительное.

Потому и настроение было под стать мыслям.

3.

Новая статья не получалась. Никаких мыслей, идей, вариантов, подходов, никаких аргументов, и самое главное – никаких фактов не было, не находилось, не получалось найти, – все было безрезультатно. Белый лист бумаги третий день лежал на Костином рабочем столе и так и оставался белым. Он понимал, что невыполнение редакционного задания грозит ему, как минимум, разбирательством с главредом, но после последнего разговора с отцом Алексием Костя пребывал в каком-то растерянном душевном состоянии – он прекрасно понимал, что настоятель спокойно и уверенно делает своё дело и что изобличить такого человека в чём-то грязном и нечестном практически нереально. Все мысли были направлены только на то, чтобы найти достойный повод отказаться от этого задания редакции и «свалить» на какой-то другой проект.

Вечером в пятницу раздался звонок Медведева. На том конце главный редактор куда-то торопился и звал Костю с собой.

– Собирайся, мэр зовёт поговорить.

– Георгий, у меня нет ничего…

– В смысле?

– Да ничего пока со статьёй не получается.

– Да ну её, эту статью. Собирайся, говорю. Мэр устраивает встречу в бане. Как говорится, заодно и попаримся.

– В бане?

– Ну да. А ты не знал, что он каждую пятницу по вечерам решает там дела? Костя… ты, а ну да… ты, наверное, ни разу там не был… Ладно, я отвезу. Сам увидишь!

Баня находилась за городом. Двухэтажный особняк за высоким забором был выдержан в русском деревенском стиле: массивные стены из оцилиндрованного дерева, узорчатые окна парной, рядом резная беседка с пыхтящий мангалом, на котором жарились жирные куски сегодняшнего угощения от мэра. У забора был припаркован десяток дорогих и сверкающих иномарок. В дверях уже ждали упитанные охранники. Проверив документы и вывернув содержимое портфелей, Медведева и Костю провели в дальние комнаты, где предстояло, оставив все лишнее, облачиться в белоснежные халаты и проследовать в банный комплекс.

Мэр города был уже «навеселе». С радостью приняв новых посетителей своей «банной империи», он долго водил их по помещениям, показывал оборудование, элементы отделки, кедровые бочки, бассейн длиной с взлётную полосу аэродрома, тренажёрный зал, парилку, какие-то неземные капсулы для омоложения и прочее, прочее, – казалось, в этом заведении можно вернуть себе былые годы молодости, зацвести, словно новый одуванчик, родиться заново и обрести вторую, и даже третью молодость. Мэр на эпитеты сегодня был скор и горяч, и казалось, что он действительно искренне верит тому, о чём так оживлённо рассказывает.

– А раз верит всему этому бреду… – думал Костя, – значит каждый день тут проводит, – сделал он довольно простой и незамысловатый вывод.

После обхода всех помещений мэр вернулся к столу, который был установлен в трапезном зале, и быстро потеряв интерес к новым гостям, принялся за дело, от которого его оторвали. За столом уже ждали раскрасневшиеся то ли от парилки, то ли от первых рюмок спиртного коллеги мэра по управлению городом. Костя видел знакомые лица: тут был и начальник милиции, и прокурор города, и руководители известных городских предприятий, помощники мэра, директора магазинов и ещё несколько человек с более серьёзными лицами, имён и фамилий которых Костя не знал. Они сидели за столом, в мягких кожаных креслах, чуть развалясь и отдыхая после банных процедур. Стол, за которым сидела мэрская компания, был уставлен яркими, красочными импортными бутылками, длинными блюдами с закусками, тарелками и рюмками, – словом, всё было накрыто по высшему в таких случаях, мэрскому разряду. Сидящие за столом оживлённо перешёптывались, негромко разговаривая о своих, текущих и не текущих делах.

Мэр продолжал и здесь «управлять заседанием».

– Ну что, дорогие мои…, я собрал вас…, чтобы сообщить вам… – он одернул ослепительно белый халат и поднял рюмку. – Ладно, не разговаривать сюда пришли…, а… так сказать, очиститься… Сегодня это особенно важно…, потому что количество, так сказать, сплетен и слухов в городе и области растёт каким-то неудержимым образом… – он помолчал. – Вот и главный редактор… наших «Горячих новостей» тут, если кто подзабыл его… вот он – Георгий Медведев, или просто Жора… Ну, и…значит… давайте, э-э-э, за чистоту в городе, информационную и, так сказать, чистоту во всём! Ну, поехали…

Он ловко опрокинул рюмку, шумно выдохнул и потянулся к блюду с закусками, прищёлкивая пальцем.

Ещё несколько тостов были сказаны следом, потом все долго и молча закусывали, изредка переговариваясь с соседом, что-то мычали с набитыми ртами, вскрикивали, вспоминая какие-то события, затем всё застолье охватил негромкий мерный гул разговоров и обсуждений, и вскоре «управлять заседанием» уже не было необходимости – встреча и застолье мягко перетекли в спокойное и размеренное решение насущных вопросов. Здесь решалось большинство вопросов, которыми и без того был забит распорядок жизни присутствующих, и решались они довольно быстро и по-деловому: почти все городские чиновники были здесь, за одним удобным и раскрепощённым столом, и не нужны были здесь никакие согласования, никакие резолюции. Все вопросы, которые им нужно было решить здесь и сейчас, они решали сразу, не выкладывая суть вопросов на бумагу, не заворачивая решения в сторону, не требуя никакого согласования и подписей.

Достаточно лишь только рукой взмахнуть:

– …силий Романыч, что там по асфальтированию дороги в посёлок? – спрашивал прокурор.

– Да, Вениамин Алексеевич, запланировали на следующий месяц, сделаем.

– Давай, давай, Романыч, а то добираться через окружную на дачу стало совсем невозможно… пробки такие. А то будет напрямик дорога, удобно…

– Николай Иванович, а что там по гаражному вопросу нашему? Уже готовы документы по застройке, а вы с гаражами никак не определитесь… – говорил заместитель мэра по строительству.

– Да, Александр Львович, по гаражам вопрос решён. Осталось нотариально подписать ещё пару документов, и можно будет сносить.

– Ну, хорошо. А то… – глаза стреляли во главу стола, – спросит вон в понедельник на совещании, чего и говорить…

– Ну, говорите, что уже можно забор возводить, чтобы строительную технику загонять.

– И то верно, технику пока подвезём. Михалыч, – говорящий вставал, и двигался с рюмкой в руках на другую сторону стола, где уже шла оживленная дискуссия по вопросам отопительного сезона. – Михалыч, давай своим команду, пусть технику на Соколово привозят. Смета там у тебя в папке была, посмотри. Давайте, не откладывайте, прямо в понедельник завозите.

Через полчаса оживление за столом поутихло, – часть бесед переместилась в парилку. И здесь, под покровом пара разговоры продолжались, дела решались и решения находились довольно спокойно и размеренно. Словно сама обстановка, – немного расслабленная от закусок, спиртного, уютного и негромкого освещения, пара и вкусного запаха хвои воздействовала на людей, принимающих решение, – и решения принимались спокойно, взвешенно, словно так всегда и происходило.

Мэр собственноручно поддавал парку, – небольшим деревянным ковшом, он зачерпывал воду из бочки и плескал на разгоряченные камни парилки. Все охали, ёрзали на своих мягких подстилках, обжигаясь горячим паром, кто-то выходил, кто-то заходил в большую вместительную парную снова.

– Вот, вооот, какая баня должна быть… – поддакивал мэр сам себе, – с парком, с горячим парком… чтобы вся грязь, понимаешь, отлипла…

– Лев Евгеньевич, хорош уже… наверное, хватит, – стонал кто-то с верхней полки.

– Евгеньич знает… – протяжно вторил ему голос из-за спины.

– Чугунов не расплавит, не «боись», – шутил мэр и поддавал парку.

Костя впрыгнул в парилку следом за Медведевым. Они вдвоём сели на нижнюю полку, запахнувшись простынками.

– А… вот и журналисты пожаловали… – мэр вытащил размокший берёзовый веник из шайки, улыбаясь и поддерживая простынку, пригрозил только что вошедшим. – Вас бы вот… отходить… веничком как следует… Новостей не могут состряпать как следует… средства, понимаешь, массовой информации… – мэр быстро переходил от темы к теме. – Что смотришь, Волков? У тебя даже фамилия правильная, да? – Он толкнул Медведева под локоть, – скажи Медведев? Все, кто сидел в парилке, засмеялись.

А мэр продолжал.

– Вы у меня должны быть сильные, быстрые… с такими фамилиями… Я вас подбирал, специально, понимаешь… Для охоты. Фамилия очень много говорит о человеке… Да, Репкин? – мэр повернул голову к своему помощнику. – Да, – тут же ответил он сам себе. Вот у меня, – раскрасневшись, продолжал он, – фамилия Чугунов. Что это означает? – улыбался мэр сквозь пар. – Это означает, что меня сломать нельзя… чугун – самый крепкий металл, его не сломаешь, не согнёшь… И никакие там угрозы не помогут… И у вас сильные фамилии, – Медведев, Волков… сильные… только простого сельского священника побоялись… Горячие новости, тоже мне. Да вы знаете, что он, этот ваш батюшка с сельского прихода угрожал прокурором области? Говорит, я вижу все ваши делишки… А какие делишки? Какие, скажи мне, Медведев? – рявкнул он на главного редактора. – Какие? Что в городе чисто… что все дороги отремонтированы? Мне ведь таких денег ни область, ни центр не даёт… Где их брать? Правильно, заработать должен город. Заработать сам должен! Понимаешь, – он обратил своё раскрасневшееся лицо к Косте. – Вот и зарабатываем, как можем. А он начал мне перечислять, мол, казино, игровые клубы, игровые автоматы… Пальцы начал загибать. Я ему загну… – Мэр выпятил нижнюю губу и сжал с хрустом кулак. – Я ему так загну, вспомнит мне…

Он поддал ещё воды на камни и встал, собираясь уходить из парной. Все вздохнули, дверь открылась, и свежий прохладный воздух сильной струей ворвался в помещение, где уже не было видно лиц из-за плотной пелены пара.

– Я ему загну… – продолжал Чугунов, выходя. – Нет, слушай, вот хорошо с прошлым настоятелем было, этот… как его… отец Вадим. Ведь хорошо было, я ему и доски, и стройматериалы подкидывал, и деньжат неплохо тоже… в общем, жертвовал, сколько мог.

Раскрасневшиеся гости медленно усаживались на свои места за столом.

– Помогал, да… Но чтобы отец Вадим мне слово поперёк говорил… такого не было никогда… – медленно растягивая слова, говорил мэр, – да ещё чтобы попрекать меня бизнесом, какими-то намёками… это уже вообще наглость, – он посмотрел ещё раз внимательно на главного редактора «Горячих новостей». – Слышали, господа журналисты? Георгий, ты давай думай… я тебя хочу в администрацию позвать… понимаешь? Нужен мне человек, кто будет руководить газетами в этом городе, понимаешь? Ру-ко-во-дить… а не статейки писать. Готовься… Дела закончишь и давай… пора уже тебя поднимать, уже лет пять в своей редакции киснешь.

– Лев Евгеньевич… – Медведев, казалось, покраснел ещё сильнее, – Лев Евгеньевич, я конечно… вот только надо найти замену себе… так сказать… достойную…

– А это разве не достойная? – мэр держал в руке рюмку и показывал на Волкова.

Костя в этот момент тянулся за бутербродом с чёрной икрой, и рука его так и повисла в воздухе.

Медведев, подтолкнув Костю, закивал головой, мол, конечно, достойная смена, достойная, однако была в его глазах какая-то недосказанность… Словно он ожидал ещё чего-то от Волкова, кроме хорошей работы в виде разгромных статей с высокими рейтингами.

– Ну вот… давай, готовь замену, и через месяц ко мне в администрацию… ждать не могу больше, – выпив рюмку, закончил свою фразу Чугунов.

Костя в этот момент осознал, что бутерброд, за которым он тянулся, он только что проглотил, практически, не жуя. Все мысли в его голове в этот момент вдруг остановились, кроме одной – он уже представлял себя, сидящим в потёртом кожаном кресле главного редактора. Остальные мысли сначала сжались в крепкий клубок, замерли, затем словно огромный раскалённый шар взорвались в мозгу и выстрелили каким-то невообразимым ярким и праздничным салютом. Он вдруг сообразил, что с зарплатой главного редактора сразу, за несколько месяцев сможет доделать пресловутый ремонт в квартире. Сообразил сразу, какую машину сможет он приобрести вместо своего старенького и видавшего виды «Вольво», сможет, сможет… сможет. «Салют» продолжал опускаться на землю, мысли постепенно отпускали свой напряжённый ритм, он чуть ровнее сел в кресле, затем отодвинулся глубже, чуть развалясь, словно все эти кадровые перестановки прямо сейчас и произошли.

Слова Чугунова понравились Косте, да и по часто мелькавшим голубым глазам Георгия Анатольевича Медведева видно было, что и он только что примерял на себя роль главного по СМИ в районе и городе. И его взгляд, удовлетворённый и довольный говорил о том, что эту роль он с радостью взвалил бы на свои совсем не хрупкие плечи.

В руках у Медведева быстро очутилась наполненная рюмка, следом вторая, потом третья…

– Ну вот, – подумал Костя, – уже обмывает назначение… быстрый главный редактор…

Вдруг над столом взлетел вздох удивления и крайнего гастрономического удовольствия: сначала в зал вошёл запах свежежареного мяса, а затем на огромных блюдах внесли ароматный горячий шашлык.

– Эх, что ли опять попариться чуток? – мэр грузно поднялся от стола и направился к парной. Дойдя до двери, он повернулся к сидящим за столом: – Ну что, есть что ли пришли? Давай, давай, попариться ещё… косточки прогреть… Баня парит, баня правит, баня всё поправит, – произнёс он торжественно, приоткрывая дверь в парную. Горячий пар пахнул в его лицо, он засмеялся, заржал, как целый табун лошадей и с победным криком запрыгнул в парную.

Через несколько часов, чистые, но уставшие коллеги мэра по банным процедурам и городскому хозяйству сидели на веранде банного комплекса, допивая напитки и доедая местами заветренные закуски – общее состояние было такое, что подай сейчас закуски со позавчерашнего стола, – подошли бы и они. Мэр что-то уже бессвязно лепетал о будущем города, – его мало кто слушал, а некоторые присутствующие уже клевали носом после трудной будничной недели, предвкушая очередные пьяные выходные.

Лев Евгеньевич, однако, был ещё в состоянии вспомнить о сегодняшних разговорах по поводу «Горячих новостей» и снова звал Медведева работать в администрацию. На этот раз речь шла не о способностях Медведева, а о его преданности Чугунову.

– Ты ж… Медведев… человек свой уже в городе… Я тебя… лет десять как знаю… Ты ж свой… А? – бросая огрызки куриных костей в тарелку и поднимая жирные пальцы вверх, твердил он. – Ты же ни какой-нибудь там… Зайцев… – он улыбнулся по всю ширину своего лица. – Хм. Да, Медведев? Не подведёшь? – толкал он плечом своего коллегу, потом долго вздыхал, пыхтел, и наконец, добавил: – Если что?

– Что может быть, Лев Евгеньевич? Что может быть… здесь в городе, где все свои… где всё устроено так… чтобы… город развивался… Да не переживайте вы так, Лев Евгеньевич, мы за вас… мы любого порвём…

– Смотри… Медведев… Смотри у меня… Я тебя… Я тебе дам всю твою грязную журналистику в руки, будешь править…

– Ну почему же грязную, Лев Евгеньевич?

– А! – махнул рукой Чугунов и усмехнулся. – Разве не грязная? Журналистика так устроена… понимаешь? Каждый рождается в этот мир чумазым, грязным… А другие всю жизнь так живут… В грязи по колено. А есть такие, кто хочет посмотреть, как там другие в грязи своей ковыряются… это ж интересно… да, Волков? – он повернулся к Косте лицом. – Ты вот работаешь в этой газетёнке, ты же знаешь, как люди любят подглядывать в замочную скважину… да? Что молчишь? Любят… любят, – он помолчал несколько минут, губы его неестественно скривились, потом добавил: – потому все и читают ваши газетенки… Но! – он опять поднял вверх указательный палец, измазанный в жире от шашлыка, – но не мы создали эту грязь и эту мерзость, не мы… Не мы создаём и пишем эти сплетни и слухи, запомните – люди сами создают их… потому что… завидуют другим… и радуются… когда у кого-то хуже… – он опять задумался на минуту, – … в этом погрязло всё общество. Сам человек докатился до такого скотского состояния, что мало того, что сам находится в дерьме, так он ещё хочет посмотреть, как в это дерьмо попадают другие. Свиньи кругом, свиные рыла одни… – он нервно бросил недоеденный твёрдый кусок мяса на тарелку и начал вытирать свои замасленные руки салфетками.

– Ну, Лев Евгеньевич, вы уж сгущаете краски. Мы всё-таки не такое исчадие зла, как вы нас тут представили, – Медведев пытался улыбнуться, хотя на него уже никто не смотрел. – Есть всё-таки и развлекательные материалы, и вообще… в газете есть ещё и нравственность какая-то…

Чугунов открыл вдруг на секунду закрытые глаза и посмотрел на Медведева в упор.

– Какая нравственность… о чём ты? Медведев? Ты меня удивляешь? Есть деньги, за которые всё покупается и продаётся, понял? Вот ты хороший редактор, толковый, а заплати тебе завтра в пять раз больше, ты такое напишешь… Мораль… Эх! Салфетку дай ещё, мораль! – Он протянул руку к стоявшим приборам на столе. В это время к веранде подошла группа молодых стройных девушек в облегающих танцевальных костюмах.

– Вот она… Жора, наша мораль! Артисточки наши… артисты… цирка! – Ну…. вот это другое дело… А я думал, так и будем сидеть, как на заседании Думы… Алексеич, твоя идея? – посмотрел он на своего помощника, мирно спавшего в кресле. Тот вскочил, протёр глаза и, улыбнувшись, закивал головой.

– Вот, Медведев… нравится? Вот то, что нравится, то и есть нравственность. А ты говоришь…– Мэр тяжело привстал с кресла, подошёл к группе девушек и негромко о чем-то захихикал. Медведев сделал знак Косте, что нужно собираться, потому что начинается вечеринка для близкого круга… Костя сообразил быстро, незаметно вылез из-за стола, пожал руки сидящим рядом, откланялся далеко сидящим и вышел с веранды в сторону калитки.

Медведев ещё немного задержался около мэра, который вдруг вспомнил что-то и остановил его.

– Слушай, я знаю, что нужно придумать, – шептал мэр, поглядывая на красиво одетых юных особ. – Знаю. Мы сделаем этому настоятелю… – он ещё раз посмотрел на молодых красивых девушек, – мы ему сделаем настоящий эротический скандал…. Ух… Медведев… У тебя фотограф есть?

– Ну, есть.

– Всё. Я придумал. Завтра давай… позвони… Я тебе расскажу, что нужно сделать. А этого… своего журналиста… не дави, он сделал что мог… хороший парень. На своё место возьми. Тебе будет нужен такой… нерешительный и молчаливый. И ко мне его, в баню, приводи почаще. Пусть пообвыкнет… Давай… до завтра.

4.

Утром Медведев узнал план мэра. План был невероятно простым и невероятно грязным, даже по меркам Медведева: нужно было пригласить настоятеля на освящение помещения в городе, а там незаметно превратить это помещение в стриптиз-клуб, где и неожиданно и открыто запечатлеть священника в облачении в такой, неподобающей высокому сану, обстановке.

После этого разговора, в котором мэр говорил не прямо, а намёками, однако вполне осмысленными, Георгию Анатольевичу стало не по себе. Нет, он и раньше писал заказные материалы, да и вообще всякую чернуху, а местами даже гадости по заказу, – но тогда речь шла о простых и рядовых чиновниках, бизнесменах и просто общественных личностях. Но чтобы вот… священника застукать в придуманной пикантной ситуации, и об этом сделать репортаж… это было для него сильным перебором. Целый день эта предполагаемая сцена в стриптиз-клубе не выходила из головы Георгия Анатольевича, – он переживал, пытался даже найти оправдание себе, не находил, примерял на себя новую должность, которая шла следом за этой вымученной и неприятной ситуацией, которую он должен был организовать, и в результате вечером просто тихо и мирно напился, сидя в одиночестве в своём кабинете.