banner banner banner
Собор у моря
Собор у моря
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Собор у моря

скачать книгу бесплатно

– Наверное, это лучше объяснит твой отец, – ответил наставник, и Грау согласился.

– Очень, очень важную роль, Маргарида. Видишь этот корабль? – спросил Грау, показывая дочери на галеру, окруженную маленькими лодками. – Если бы у нас был порт, можно было бы разгрузить его на пристани, без всех этих лодочников, которые перевозят товар. Однако, если бы сейчас началась буря, суда оказались бы в большой опасности и им пришлось бы на время уйти из Барселоны.

– Почему? – продолжала расспрашивать девочка.

– Потому что они не смогли бы дрейфовать в шторм и рисковали разбиться о причал и затонуть. Поэтому законы, Ордонансы о морском побережье Барселоны, требуют, чтобы в случае шторма корабль уходил под укрытие портов Салоу или Таррагоны.

– У нас нет порта, – с грустью произнес Гиамон, словно жалуясь, что его лишили чего-то чрезвычайно важного.

– Нет, – подтвердил Грау, смеясь и обнимая сына, – но мы продолжаем оставаться лучшими моряками, Гиамон. Мы – хозяева Средиземноморья! И у нас есть берег. Сюда причаливают наши корабли; когда заканчивается период навигации, здесь их чинят и строят. Видишь верфи? Там, на берегу, напротив этих аркад?

– А мы можем подняться на какой-нибудь корабль? – спросил Гиамон.

– Нет, – серьезно ответил ему отец. – Корабли – это святое, сынок.

Арнау никогда не ходил на прогулку с Грау и его детьми.

И даже если дети гуляли с Гиамоной, он оставался дома под присмотром Хабибы, но потом двоюродные братья рассказывали ему все, что видели и слышали.

Очень часто речь шла о кораблях.

И вот он увидел корабли в эту рождественскую ночь. Все сразу! Здесь были маленькие лодки: баркасы, шлюпки и гондолы; средние по размерам суда: фелюги, кастильские лодки, плоскодонки, калаверы, трехмачтовики, галиоты и барканты, а также несколько просто огромных – четырехмачтовики, коки и галеры, которые, несмотря на свои внушительные размеры, обязаны были прекращать плавания с октября по апрель – по королевскому запрету.

– Эй! – снова позвал Гиамон.

На верфях, напротив Регомира, горели костры, вокруг которых прохаживались часовые. От Регомира до Фраменорса, сгрудившись у берега, молчаливо покачивались корабли, освещенные луной.

– За мной, моряки! – воскликнула Маргарида, подняв правую руку. Она представила себя капитаном, который ведет своих людей, не боясь ни штормов, ни корсаров, и побеждает генуэзцев и мавров, вновь покоряя Сардинию. В ее ушах звучали крики в честь короля Альфонса, когда матросы, перепрыгивая с борта на борт, брали на абордаж вражеские корабли, а Маргарида выходила из битв победительницей!

– Кто здесь?

Трое ребят, испугавшись, метнулись к фелюге.

– Кто здесь? – снова услышали они.

Маргарида подняла голову над бортом. Три факела двигались между кораблями.

– Пойдемте отсюда, – прошептал Гиамон, дергая сестру за подол платья.

– Нельзя, – ответила Маргарида, – они перекрыли нам дорогу…

– А в сторону верфей? – спросил Арнау.

Маргарида посмотрела в направлении Регомира. Там появились еще два факела.

– Туда тоже нельзя, – пробормотала она.

«Корабли – это святое!» – говорил им Грау, и они хорошо запомнили эти слова.

Гиамон начал хныкать. Маргарида заставила его замолчать.

– В море! – приказала капитанша, когда туча закрыла луну.

Они перепрыгнули через борт и бросились в воду.

Маргарида и Арнау увидели, что Гиамон скрылся под водой, а затем вынырнул, стараясь не шуметь; все трое затаили дыхание, наблюдая за факелами, двигавшимися между судами. Вскоре охрана приблизилась к кораблям, стоявшим у берега. Маргарида неотрывно смотрела на луну, молча молясь, чтобы она оставалась закрытой тучей.

Проверка, казалось, длилась вечность, но никто из охранников не догадался посмотреть в море. А если бы кто-то и обнаружил их, ничего страшного не произошло бы. В конце концов, город праздновал Рождество, да и к тому же это были всего лишь трое испуганных ребятишек, сильно промокших и озябших.

Было очень холодно…

На обратном пути домой они так продрогли, что Гиамон даже не мог идти; у него стучали зубы, дрожали колени, мышцы сводило судорогой. Маргарида и Арнау схватили его под мышки и побежали к дому.

Когда они вернулись, гости уже ушли, а Грау, обнаружив, что дети сбежали, вместе с рабами собирался идти на поиски.

– Это Арнау, – заявила Маргарида, когда чернокожая рабыня купала Гиамона в теплой воде. – Он уговорил нас пойти на берег. Я не хотела…

Девочка подкрепила свою ложь слезами. Ее слова прозвучали настолько убедительно, что отец ей поверил.

Ни теплая ванна, ни одеяла, ни горячее питье не смогли помочь Гиамону. Лихорадка усиливалась. Грау послал за доктором, но и его старания не принесли больному облегчения: малыша продолжало лихорадить.

Гиамон начал кашлять, а его дыхание превратилось в жалобный свист.

– Я больше ничего не могу сделать, – признался, отчаявшись, Себастьян Фонт, врач, который навещал их в течение трех дней.

Гиамона подняла руки к лицу, бледному и осунувшемуся, и разрыдалась.

– Нет! – закричал Грау. – Должно быть какое-то средство.

– Могло бы быть, но… – Врач хорошо знал Грау и его предубеждения, однако понимал, что положение требует отчаянных мер. – Вам следует позвать Хафуда? Бонсеньора.

Грау хранил молчание.

– Позови его, – потребовала Гиамона, всхлипывая.

«Еврея!» – подумал Грау.

«Кто обращается к еврею, обращается к дьяволу», – учили его в юности. Будучи еще ребенком, Грау с другими подмастерьями бегал разбивать кувшины еврейских женщин, когда те приходили за водой к общественным источникам. И продолжал делать это до тех пор, пока король не внял просьбам еврейской общины Барселоны и не запретил эти притеснения. Грау ненавидел евреев. Всю свою жизнь он преследовал и презирал тех, кто носил на груди знак в виде кружка. Они были еретиками, они убили Иисуса Христа…

Неужели кто-то из них войдет в его дом?!

– Позови его! – не выдержав, закричала Гиамона.

Этот вопль, казалось, разнесся по всему кварталу.

Бернат и все прочие, услышав его, вжались в свои тюфяки.

В течение трех дней он не видел ни Арнау, ни Хабибы, но Жауме держал его в курсе всего, что произошло в доме Пучей.

– С твоим сыном все в порядке, – сказал он ему, когда их никто не видел.

Хафуда Бонсеньор прибыл, как только его позвали. Одет он был в простой черный плащ с капюшоном и носил на груди кружок. Грау наблюдал за ним из столовой. Согбенный, с длинной седой бородой, тот внимательно слушал объяснения Гиамоны. «Вылечи его, еврей!» – читалось в глазах Грау, когда их взгляды встретились, и Хафуда Бонсеньор молча кивнул ему.

Это был ученый, который посвятил свою жизнь изучению философии и Священного Писания. По поручению короля Хайме II он написал книгу «Llibre de paraules de savis e filosofs»[4 - «Книга слов мудрецов и философов». – Примеч. автора.], но еще он был врачом, самым главным врачом в еврейской общине. Увидев Гиамона, Хафуда Бонсеньор лишь покачал головой.

Грау услышал крики жены и опрометью бросился к лестнице. Гиамона спускалась из спальни в сопровождении Себастьяна Фонта. Между ними шел Хафуда Бонсеньор.

– Жид! – выкрикнул Грау и плюнул ему вслед.

Мальчик умер два дня спустя.

Не успели похоронить Гиамона и снять траур, как Грау, войдя в дом, жестом подозвал к себе Жауме. Когда первый помощник подошел к нему и Гиамоне, Грау жестко произнес:

– Я приказываю тебе сегодня же убрать отсюда Арнау и позаботиться о том, чтобы его нога больше не переступала порог этого дома!

Гиамона выслушала мужа в полном молчании.

Грау рассказал ей о том, что ему сообщила Маргарида: это Арнау подговорил детей пойти к морю. Их сын и дочь не могли до такого додуматься!

Гиамона не проронила ни слова в ответ на его обвинения в том, что она приютила своего брата и племянника. В глубине души она знала, что это было всего лишь фатальным стечением обстоятельств, но смерть младшего сына лишила ее смелости противостоять мужу. Ложь Маргариды – главное доказательство вины мальчика – не давала ей возможности защитить племянника. Арнау был сыном ее брата, и мальчик, несомненно, не хотел причинить зла, но Гиамона предпочла этого не признавать.

– Привяжи черномазую к одному из столбов в мастерской, – приказал Грау первому помощнику, когда вопрос по поводу Арнау был решен, – и собери всех, в том числе мальчишку.

Грау обдумал все во время похоронной церемонии: в первую очередь виновата рабыня – она должна была следить за детьми!

Потом, пока Гиамона плакала, а священник читал молитвы, он, прищурив глаза, задался вопросом: каким образом наказать няньку?

Закон запрещал убивать или увечить рабов, но никто ни в чем не сможет упрекнуть его, если ее смерть станет следствием понесенного наказания.

Грау еще никогда не сталкивался со столь тяжелым преступлением. Он представлял мучения, о которых слышал: облить девушку кипящим животным жиром (найдется ли у Эстраньи достаточно жира на кухне?), заковать ее в оковы или заточить в подземелье (нет, этого слишком мало), избить ее, связав по рукам и ногам… или отхлестать кнутом.

«Будь осторожней, когда будешь им пользоваться, – сказал капитан одного из кораблей, преподнеся ему в качестве подарка кнут. – Он такой, что может одним лишь ударом снять кожу с человека!»

С тех пор Грау хранил этот дорогой кнут, привезенный с Востока. Толстый, из плетеной кожи, легкий и простой в обращении; у него было несколько хвостиков, каждый из которых заканчивался заостренными металлическими кусочками.

Когда священник замолчал, несколько мальчиков замахали кадилами вокруг гроба. Гиамона закашлялась, Грау глубоко вздохнул.

Мавританка застыла в ожидании. Привязанная за руки к столбу, она едва касалась пола кончиками пальцев ног…

– Я не хочу, чтобы мой сын видел это, – сказал Бернат, обращаясь к Жауме.

– Сейчас не время спорить, Бернат, – возразил первый помощник. – Не ищи себе беды…

Бернат упрямо покачал головой.

– Ты много сделал для сына, Бернат, так не усложняй жизнь своему ребенку.

Грау, облаченный в траур, вошел в круг, образованный рабами, подмастерьями и помощниками, которым велели собраться у столба.

– Раздень ее, – приказал он Жауме.

Мавританка попыталась поднять ноги, когда с нее начали срывать рубашку. Тело девушки, обнаженное, темное, блестящее от пота, было выставлено перед невольными зрителями, которые боязливо поглядывали на кнут, растянутый Грау на полу.

Арнау расплакался от страха, и Бернат с силой сжал его плечи.

Хозяин отвел руку назад и ударил кнутом по обнаженной плоти; кнут щелкнул по голой спине, и хвостики с металлическими наконечниками, обвившись вокруг тела, вонзились в груди Хабибы. Тонкий ручеек крови потек по темной коже мавританки, а на грудях остались рваные раны. Острая боль пронзила ее тело, и Хабиба, подняв лицо вверх, взвыла.

Арнау затрясся и закричал, упрашивая Грау остановиться.

Грау снова отвел руку:

– Ты должна была присматривать за моими детьми!

Щелканье кнута заставило Берната развернуть Арнау и прижать голову мальчика к своей груди.

Женщина взвыла снова.

Арнау, пытаясь заглушить свои крики, зарылся головой в одежду отца. Грау продолжал хлестать мавританку, пока ее спина, плечи, груди, ягодицы и ноги не превратились в одну кровоточащую массу.

– Скажи своему хозяину, что я ухожу, – сказал Бернат.

Жауме с досадой сжал зубы. В этот миг ему хотелось по-братски обнять Берната, но кое-кто из подмастерьев внимательно смотрел на них. Бернат проводил взглядом первого помощника, который пошел к дому.

Сначала Бернат попытался поговорить с Гиамоной, но сестра не принимала никого. Целыми днями Арнау не вставал с соломенного тюфяка Берната, на котором они должны были теперь спать вместе.

Когда отец подходил к нему, мальчик сидел в одной и той же позе: он всегда пристально смотрел на то место, где лежала истерзанная мавританка, которой после истязаний попытались оказать помощь – но все усилия оказались напрасными.

Ее отвязали, как только Грау вышел из мастерской, но все растерялись, не зная, куда положить девушку.

Эстранья прибежала в мастерскую с оливковым маслом и мазями, однако, увидев сорванное с тела страдалицы живое мясо, только покачала головой.

Арнау смотрел на все это издали – спокойно, но со слезами на глазах. Бернат настаивал, чтобы он ушел, но мальчик отказался. В ту же ночь Хабиба скончалась. Единственное, что свидетельствовало о ее смерти, было прекращение ее стенаний, похожих на плач новорожденного…

Грау, услышав о решении своего шурина из уст Жауме, растерялся. Этого ему только не хватало: два Эстаньола со своими приметными родинками примутся бродить по Барселоне в поисках работы, рассказывая о нем всем, кто пожелает услышать…

А таких сейчас найдется немало, ведь он почти достиг вершины!

У Грау похолодело в желудке и пересохло во рту: он, Грау Пуч, старшина Барселоны, консул гильдии гончаров, член Совета Ста, приютил у себя беглых крестьян! Знать восстанет против него. Чем больше помогала Барселона королю Альфонсу, тем меньше зависел он от сеньоров-феодалов и все меньше становились милости, которые знать могла получить от монарха. А кто оказывал самую большую помощь королю? Он. Кому наносило ущерб бегство рабов-крестьян? Знати, у которой была земля.

Грау покачал головой и тяжело вздохнул.

Да будет проклят тот час, когда он позволил этому крестьянину поселиться в его доме!

– Пусть он придет, – приказал он первому помощнику.

Когда Бернат явился, Грау, поджав губы, сказал:

– Жауме сообщил мне, что ты собираешься покинуть нас.