скачать книгу бесплатно
Бернат удивлялся: как много людей, должно быть, живет здесь! Барселона, окруженная со всех сторон, кроме моря, стенами, напоминала улей. Сорок тысяч жителей, слышал он, населяли город. А дальше, за городскими стенами, простирались поля…
– Как они найдут нас среди сорока тысяч человек? – пробормотал Бернат, глядя на Арнау. – Ты будешь свободным, сынок.
Здесь они, несомненно, смогут скрыться, и он попытается найти сестру. Но Бернат понимал, что сначала ему нужно пройти через ворота. А вдруг сеньор де Бельера разослал описание его внешности?
Эта родинка…
Он думал об этом все три ночи пути, после того как они с сыном покинули пещеру.
Бернат присел на землю и взял зайца, которого подстрелил из арбалета. Он перерезал ему горло и дал крови стечь на ладонь, на которой держал небольшую кучку песка. Когда смесь начала подсыхать, он растер ее над правым глазом. Потом спрятал зайца в мешок. Почувствовав, что смесь засохла и он не может открыть глаз, Бернат начал спускаться по направлению к воротам Санта-Анна, расположенным в северной части городской стены.
Вереница людей стояла в ожидании, чтобы пройти в город. С трудом волоча ноги, Бернат стал в очередь. Он старался быть начеку и не переставал поглаживать ребенка, который к этому времени проснулся. Один босоногий крестьянин, согнувшись под тяжестью огромного мешка с репой, посмотрел в сторону Берната.
Бернат улыбнулся ему.
– Проказа! – закричал крестьянин и, бросив мешок, отскочил в сторону.
Бернат увидел, как вся очередь в одно мгновение разбежалась до самых ворот. Все отошли от него, давая ему пройти по дороге, заставленной повозками с разной утварью и едой. Слепые, которые обычно просили милостыню у ворот Санта-Анна, тоже зашевелились от неожиданных криков.
Арнау заплакал, и Бернат увидел, как солдаты вынули мечи из ножен и стали закрывать ворота.
– Иди в лепрозорий! – крикнул кто-то за его спиной.
– Это не проказа! – запротестовал Бернат. – Просто ветка ударила меня в глаз! Смотрите! – Бернат поднял руки и замахал ими. Затем он положил Арнау на землю и принялся раздеваться. – Смотрите! – повторил он, показывая свое тело, крепкое, без единого пятнышка, без язв или следов от них. – Смотрите! Я всего лишь крестьянин, но мне нужен врач, чтобы вылечить глаз, иначе я не смогу работать дальше.
Один из солдат (офицеру пришлось подтолкнуть его в спину) подошел к Бернату и остановился в нескольких шагах, внимательно осматривая его торс.
– Повернись кругом, – приказал он, делая пальцем вращательное движение.
Бернат подчинился.
Солдат вернулся к офицеру и покачал головой.
– А ребенок? – спросил офицер, указывая мечом на узелок, стоящий у ног Берната.
Бернат нагнулся, чтобы поднять Арнау. Он раздел ребенка и, прижимая его лицом к своей груди, показал тельце малыша, одновременно прикрывая пальцами родинку.
Повернувшись к воротам, солдат снова покачал головой.
– Прикрой эту рану, крестьянин, – посоветовал он, – иначе ты не сможешь сделать по городу и двух шагов.
Люди вернулись на дорогу. Ворота Санта-Анна распахнулись снова. Крестьянин, подняв свой мешок с репой, отвернулся, чтобы не смотреть на Берната.
Бернат прошел через ворота, прикрыв правый глаз рубашкой Арнау. Солдаты проводили его взглядом, и Бернат подумал, что, пряча пол-лица, он так или иначе привлекает внимание.
Миновав церковь Святой Анны, он влился в поток людей, прибывших в город. После этого Бернат свернул направо и оказался на площади Санта-Анна. Он шел, опустив взор вниз. Крестьяне расходились по городу; босые ноги, сандалии-абаркасы и плетеная обувь постепенно исчезли из его поля зрения, и вскоре Бернат увидел ноги, обтянутые шелковыми чулками огненно-красного цвета и обутые в зеленые туфли из тонкой материи без подошвы. У туфель были длинные острые носки, из которых выпущены золотые цепочки, обвивавшие лодыжки.
Не отдавая себе отчета, Бернат, который все время шел с опущенной головой, поднял лицо и встретился взглядом с человеком в шляпе. Незнакомец был облачен в одежду, украшенную золотым и серебряным шитьем; на поясе тоже была золотая вышивка, а от бус из жемчуга и драгоценных камней исходило сияние.
Бернат остановился, разинув рот. Человек повернулся к нему, но взор его был устремлен вдаль, как будто Берната перед ним не было.
Бернат, икнув, опустил глаза и облегченно вздохнул, когда понял, что на него не обратили ни малейшего внимания. Он вновь зашагал по улице в сторону строящегося собора, потихоньку оглядываясь по сторонам.
Никто на него не смотрел.
Какое-то время он наблюдал, как работали поденщики на соборе: раскалывали камни, расходились по высоким лесам, которые окружали строение, поднимали огромные каменные глыбы на блоках…
Арнау напомнил о себе громким плачем.
– Добрый человек, – обратился Бернат к одному рабочему, проходившему мимо него, – где находится квартал гончаров?
Он помнил, что его сестра Гиамона вышла замуж за гончара.
– Иди по этой улице, – торопливо ответил рабочий, – пока не дойдешь до площади Сант-Жауме. Там увидишь фонтан; поверни направо и следуй дальше, пока не окажешься у новой стены, у ворот Бокерия. Не выходи на Раваль. Иди вдоль стены по направлению к морю, до самых ворот Трентаклаус. Там и есть квартал гончаров.
Бернат изо всех сил старался запомнить все эти названия, но когда он захотел уточнить кое-что, человек уже исчез.
– Иди по этой самой улице до площади Сант-Жауме, – повторил он Арнау. – Это я помню. А когда будем на площади, повернем направо, это мы тоже помним, не так ли, сынок?
Арнау всегда прекращал плакать, когда слышал голос отца.
– А теперь? – вслух произнес Бернат.
Он стоял на новой площади Сант-Микел.
– Тот человек говорил только об одной площади, но мы ведь не могли перепутать.
Бернат попытался обратиться к прохожим, но ни один из них не остановился.
– Все спешат, – объяснил он Арнау в тот момент, когда увидел мужчину, стоявшего перед входом в величественное здание, похожее на замок.
– Похоже, что этот не торопится. Возможно… Добрый человек… – позвал он, дотрагиваясь до черного плаща незнакомца.
Бернат был настолько изумлен увиденным, что вздрогнул, и это почувствовал даже Арнау, крепко привязанный к его груди.
Перед Бернатом, печально покачивая головой, стоял старый еврей. Он был точно таким, как их описывали в пламенных проповедях христианские священники.
– Чего тебе? – поинтересовался тот.
Бернат не мог отвести взгляд от желтого кружка, закрывавшего грудь старика. Потом он заглянул внутрь здания, показавшегося ему замком.
Все входящие и выходящие люди были евреями! У всех на груди был такой же знак.
А с ними можно разговаривать?
– Ты что-то хотел? – снова спросил старик.
– Как… как пройти в квартал гончаров?
– Иди прямо по этой улице, – старик махнул рукой. – Дойдешь до ворот Бокерия. Дальше – вдоль стены, в сторону моря, и у следующих ворот будет тот квартал, который ты ищешь.
В конце концов, подумал Бернат, священники предупреждали, что с евреями только нельзя иметь плотских связей – Церковь обязала их носить особый знак, дабы никто не мог сослаться на незнание того, что это был еврей. Священники всегда говорили о евреях весьма эмоционально…
– Спасибо, добрый человек, – сказал Бернат, улыбнувшись.
– Спасибо и тебе, – ответил старик, – но в дальнейшем старайся, чтобы тебя не видели беседующим с кем-нибудь из нас… и ни в коем случае не улыбайся нам.
И он отвернулся, строго сжав губы.
У ворот Бокерия Бернат наткнулся на многочисленную группу женщин, покупавших мясо: потроха и козлятину. Несколько минут он наблюдал, как они проверяли товар и спорили с торговцами.
– Это мясо – такая заноза в заднице нашего сеньора, – сказал он ребенку и засмеялся, вспомнив о Льоренсе де Бельере. Сколько раз он видел, как сеньор старался запугать пастухов и торговцев скотом, которые поставляли мясо в Графский город! Но те не боялись его солдат, отказывались продавать его задешево де Бельеру: ведь тот, кто пригоняет животных в Барселону, куда можно входить только с живой скотиной, получает право выпаса по всему княжеству.
Бернат обогнул рынок и спустился к Трентаклаусу. Улицы становились все более узкими. Повсюду перед домами сохли десятки изделий из глины: тарелки, миски, горшки, кувшины и кирпичи.
– Я ищу дом Грау Пуча, – сказал он одному из солдат, стоявшему на посту у ворот.
Там, на родине, семья Пуч жила по соседству с Эстаньолами. Бернат хорошо помнил Грау, четвертого из восьми вечно голодных братьев, которые не могли пропитаться на своих скудных землях. Мать Берната очень хорошо относилась к ним, поскольку жена Пуча помогла ей – приняла роды дважды, когда матушка произвела на свет Берната и его сестру. Грау был самым проворным и трудолюбивым из восьми мальчишек, поэтому, когда Жозеф Пуч договорился с родственником-гончаром, жившим в Барселоне, чтобы тот взял в обучение одного из сыновей, выбор пал именно на Грау, хотя ему было тогда только десять лет.
Жозеф Пуч не мог прокормить даже свою семью, тем более ему было трудно заплатить две квартеры белой муки и десять суэльдо, которые требовал родственник за то, что позаботится о Грау в течение пяти лет ученичества. К этому следовало добавить еще и два суэльдо, вытребованные Льоренсом де Бельерой за освобождение одного из своих сервов, и одежду, которую должен был носить Грау в течение первых двух лет. В договоре об обучении мастер брал на себя обязанность одевать ученика только в течение последних трех лет.
Поэтому Пуч-отец пришел в дом к Эстаньолам в сопровождении своего сына Грау, который был немногим старше Берната и его сестры. Безумный Эстаньол внимательно выслушал предложение Жозефа Пуча: если сосед даст сейчас все, что нужно для учебы, то это пойдет в зачет приданого за Гиамону, на которой сын Пучей женится по достижении восемнадцати лет, когда уже будет настоящим гончаром.
Безумный Эстаньол посмотрел на Грау. Иногда, когда у семьи мальчика не было других средств к существованию, Грау приходил помогать им в поле. Он никогда ничего не просил, но всегда возвращался домой с какой-нибудь зеленью или зерном.
Безумный Эстаньол верил ему и потому принял предложение.
Через пять лет тяжелого ученичества Грау стал самостоятельным гончаром. Он хорошо исполнял заказы мастера, и тот, удовлетворенный его работой, начал платить ему по суэльдо.
Грау сдержал свое обещание: когда ему исполнилось восемнадцать лет, он вступил в брак с Гиамоной.
– Сынок, – сказал Бернату отец, – я решил еще раз дать приданое за Гиамону. Мы сейчас остаемся вдвоем, и у нас лучшие земли в округе, самые обширные и плодородные. А им могут понадобиться эти деньги.
– Отец, вы правы, – перебил его Бернат, – не надо ничего объяснять.
– Но твоя сестра уже получила приданое, и сейчас именно ты являешься моим наследником. Эти деньги принадлежат тебе.
– Делайте, как считаете нужным.
Четыре года спустя, в двадцать два года, Грау держал публичный экзамен, который проходил в присутствии четырех консулов гильдии гончаров. Под пристальным взглядом экзаменаторов он выполнил три задания: кувшин, две тарелки и миску, – и ему присвоили звание мастера. Это позволило Грау открыть в Барселоне свою собственную мастерскую и пользоваться клеймом мастера, которое обычно ставили на всех глиняных изделиях, которые выходили из гончарных мастерских.
Грау в честь своей фамилии выбрал для клейма изображение горы[2 - Грау (кат. grau) – склон.].
Он и Гиамона, в то время беременная, поселились в маленьком одноэтажном домике в квартале гончаров, который находился на западной окраине Барселоны, на землях, расположенных между городской стеной, построенной при короле Хайме I, и старыми укреплениями. На покупку дома они потратили приданое Гиамоны, которое они сохранили, мечтая об этом дне.
Мастерская с печью для обжига и спальня супругов размещались в одной комнате. Грау начал свою самостоятельную деятельность в тот момент, когда коммерческая экспансия Каталонии способствовала росту гончарного производства и требовала появления новой специальности, которую многие мастера отвергали, зациклившись на старых традициях.
– Мы начнем делать большие и малые кувшины, – сказал Грау, и Гиамона перевела взгляд на четыре шедевра, сделанные ее мужем. – Я встречал многих торговцев, – продолжил он, – которые спрашивали о двуручных кувшинах, чтобы продавать в них оливковое масло, мед или вино, и видел мастеров-гончаров, которые их выпроваживали, даже не выслушав, потому что их печи были заняты производством вычурной облицовочной плитки для новых домов и разноцветных тарелок, заказанных каким-нибудь аристократом, или флакончиков для аптекаря.
Гиамона провела пальцами по изделиям.
Какие они были гладкие на ощупь! Когда после сдачи экзамена взволнованный успехом Грау подарил их ей, она представляла себе, что его печь будет всегда заставлена подобными вещами. Даже консулы гильдии гончаров поздравили ее мужа. В этих четырех работах Грау продемонстрировал присутствующим свое мастерство: кувшин с двумя ручками, две тарелки и миска, украшенные зигзагообразными линиями, пальмовыми листьями, розами и лилиями, сочетали все цвета: зеленый (медь), характерный для Барселоны и обязательный для изделия любого мастера Графского города, пурпурный или фиолетовый (марганец), черный (железо), синий (кобальт) и желтый (сурьма). Каждая линия и каждый рисунок были определенного цвета.
Гиамона еле дождалась, когда их обожгут, – боялась, как бы они не раскололись.
В завершение Грау покрыл изделия слоем прозрачной глазури из свинцового стекла, что делало их устойчивыми к воде. Гиамона снова провела кончиками пальцев по гладкой поверхности.
Итак… ее мужу предстояло посвятить себя кувшинам.
Грау подошел к жене.
– Не волнуйся, – успокоил он ее, – для тебя я буду делать и другие вещи.
Грау угадал. Он забил сушилку своей жалкой мастерской одноручными и двуручными кувшинами – и вскоре все торговцы знали: приди в любой момент в мастерскую Грау Пуча, и найдешь там все, что тебе требуется! Никому больше не надо было упрашивать высокомерных мастеров принять заказ на десяток простых кувшинов для масла…
Жилище, перед которым стоял Бернат с маленьким Арнау, уже не спавшим и требовавшим еды, ничем не напоминало тот первый дом-мастерскую, который молодая семья Пуч купила на приданое Гиамоны. Зрелище, которое Бернат увидел своим левым глазом, поразило его.
Это было большое трехэтажное здание; на первом этаже с окнами на улицу находилась мастерская, а на двух верхних этажах жили хозяин и его семья. С одной стороны дома зеленел фруктовый сад, а с другой – располагались подсобные помещения с печами для обжига и большой двор, где стояло бесконечное множество кувшинов различной формы, размеров и цветов, которым предстояло сохнуть под солнцем.
За домом, согласно городским правилам, хозяева отвели место, предназначенное для выгрузки и складирования глины и прочих материалов для работы. Сюда также сбрасывали пепел и остатки от обжига, которые гончарам было запрещено выбрасывать на улицы города.
В мастерской, которую было видно с улицы, работали не покладая рук десять человек. Судя по виду, никто из них не был Грау. Бернат заметил, что рядом с входной дверью, возле повозки, запряженной волами и нагруженной новыми кувшинами, прощались двое мужчин. Один залез на повозку и вскоре уехал. Другой, хорошо одетый, направился в мастерскую, но, прежде чем он успел войти внутрь, Бернат воскликнул:
– Подождите!
Мужчина задержался у двери и посмотрел на подходившего к нему крестьянина.
– Я ищу Грау Пуча, – сказал Бернат.
– Если ты ищешь работу, то нам никто не нужен. Хозяин не станет терять время, – грубо заявил тот, оглядывая его с головы до ног. – Я тоже не стану, – добавил он и отвернулся.
– Я – родственник хозяина.
Мужчина внезапно остановился.
– Может, хозяин тебе недостаточно заплатил? Чего ты упорствуешь? – процедил он сквозь зубы, отталкивая Берната.
Арнау заплакал.
– Если ты снова вернешься сюда, мы сообщим о тебе куда следует. Грау Пуч – важный человек, понял?
Бернат, вынужденный отступить под натиском этого человека, попытался все же объяснить.
– Послушайте, – начал он, – я…
Арнау ревел что есть мочи.
– Ты что, не понял меня? – заорал мужчина, перекрикивая плач ребенка.
