скачать книгу бесплатно
– Это огурцы на развес – вы же их сами выбрали и в сетку положили. Я тут ни при чём… Можно было и свежее взять, и упругость проконтролировать…
– Нет, ну это беспредел! Огурцы как каша – у неё, а виновата я?!
– Не нравится – не берите. Могу не пробивать их! – у девушки выступают слёзы, отчего она становится совершенно беззащитной, почти прозрачной.
– Это ж надо! Первый раз в этом году решила окрошку сделать – летом на даче жила, не до того совсем было, а они мне вялые огурцы подсовывают! Вот вы бы стали такие есть? – обращается скандалистка к худенькой девочке в ярко-жёлтом плаще, что стоит за ней. Та быстро отводит глаза.
– Женщина, не задерживайте кассира – или забирайте, или оставляйте, но давайте уже двигаться как-то! – внезапно подключается мужчина, третий в очереди. В руках у него только бутылка вина за 6800 – белое, сухое.
– А вы мне не указывайте! Я сейчас в жалобную книгу напишу! И охрану позовите! Не магазин, а ОПГ буквально!
Мужчина с вином отодвигает девочку в ярко-жёлтом плаще, берёт женщину с огурцами за локоть и тихо, очень спокойно произносит: – Если ты немедленно отсюда не свалишь, я тебе эти огурцы по гланды засуну – ещё радоваться будешь, что они мягкие.
Женщина затихает, кассир испуганно смотрит на других покупателей – всем в очереди немного не по себе. Скандалистка протягивает телефон для оплаты, забирает сумку с продуктами (огурцы включительно) и покидает магазин, не издав больше ни звука.
В полной тишине пробивают товары худой покупательницы в ярко-жёлтом плаще – пик-пик-пик, та расплачивается и торопливо засовывает нехитрый продуктовый набор в модную авоську, но те никак не помещаются, и тогда она берёт багет под мышку. Эй, там первый снег и хлеб намокнет!
Мужчина пробивает своё вино, прикладывает часы к терминалу и абсолютно тем же тоном и на той же громкости, как три минуты назад увещевал скандалистку, произносит:
– Себе взял, но вам сегодня нужнее.
Протягивает бутылку кассиру без тени улыбки и медленно удаляется. Высыхая, кристаллы соли двумя дорожками разрезают лицо кассира на три части.
2
На улице – серо-ржавое месиво. Ботинки, пусть и очень хорошие, а всё равно промокают из-за этой химической присыпки на дорогах – когда они только успевают! Он вспомнил море – это его защитный механизм. Только мысленно возвращаясь в тепло, он может пережить пронизывающий до косточек ветер (а ведь всего минус три!). Вино тоже обычно помогает, ну да ладно.
Тогда, в необъединённом мире, он обитал у моря и ещё мог разговаривать на родном языке. И жить в своей стране, и знать свою национальность, и чтить традиции предков. С тех пор прошло так много лет, что сложно сказать – было ли это всё взаправду или он только сочиняет, приукрашивает, наполняя себя тоской и надеждами о прошлом. Море. Молодость. Родина.
«Родина, Родина, Родина», – повторял он про себя в минуты покоя, чтобы не забыть. Сохраняя в своей памяти, он как бы продлял ей жизнь.
Асиф на пляже – кадык уже увеличен и над губой пробивается совсем не юношеская щетина, но взгляд блуждает, и на щеках веснушки, какие только у детей бывают. Он лежит в шезлонге – почти мужчина, совсем ребёнок – пьёт какой-то химический сок, другой рукой – в телефоне. Женщина с длинными распущенными волосами и тюрбаном на голове что-то говорит, он не реагирует. Она подходит и натирает его кремом. Юноша только подставляет нужные части своего тела, не отрываясь от экрана ни на секунду. Вот дама пшикает раствор себе на руку и вдавливает его Асифу в спину, в плечи, в длинные, покрытые мягкими волосками ноги. Она трёт медленно, то кругами, то вдоль и назад. Здесь нет эротизма, но оторвать взгляд невозможно – это самая откровенная публичная сцена из всего, что позволено видеть.
Асиф отворачивается, перед глазами на экране – книга, и книга говорит: «Основная функция женщины – биологического существа – не вынашивание потомства, как считалось ранее, а стимуляция мужчин к конкурентной борьбе за неё. Тем самым мужчины развивают свои лучшие качества, а значит, человечество эволюционирует».
Он смотрит на свою спутницу – её волосы растрепал ветер, и она выглядит чуть моложе с этими прилипшими к лицу и шее прядями, потом он смотрит на себя – кожа блестит от крема, местами тот не до конца впитался, и плечи пацана в белых разводах. Он порывисто встаёт, ставит стакан и одним шагом уходит с пирса в воду.
«Эй, мне что, снова тебя натирать?!» – с сильным акцентом возмущается женщина. Он не оборачивается: спокойно, напоказ, плывёт в сторону красных буйков и за них. Растерянная клиентка остаётся на берегу.
Для эволюции ему не хватает чувств – на этих курортах всегда так. Любой отдыхающий может стать твоим, но это всё ненастоящее, и оттого грустно и противно вдвойне. Чтобы духовно очиститься, он смотрит много драм и сериалов по национальному телевидению со всем этим налётом романтики и патоки. Хорошие смотрит, плохие смотрит, самые ужасные, бездарные, отвратительные.
Невыносимая тоска охватывает Асифа часто после просмотров, и кажется, что все мастерски сделанные фильмы этой категории работают одинаково: это не про чувства и «ах, как хочется такой любви», а об упущенных возможностях, о том, чего уже никогда-никогда не будет – в силу возраста, характера, работы и жизненных обстоятельств. И вообще – ты слишком легко считываешь людей и варианты развития, ты строишь отношения наперёд. Ещё до первого поцелуя вы проговариваете, как видите себя и вас в дальнейшем, сходятся ли графики и планы, как это должно начаться и даже – о боги – как и когда закончиться. Стоимость обсуждаете тоже.
Он пытался вспомнить самый романтичный в жизни поступок, совершённый в его сторону или совершённый им. И – нет. В памяти проносится много хорошего, классного, весёлого, приятного, но всё же, видимо, не он герой подобных фильмов.
И вот от этого грустно – не про то, чего уже не будет, а о том, что могло бы быть и не случилось. Упущенные возможности, взрослое кино. Асифу – шестнадцать.
В отеле, где он работает последний месяц, – всё включено. Не только еда, алкоголь, но и куча каких-то вечерних шоу-программ. Он такое не любит, ему интереснее в полупустом баре с джоинтом или в номере с фильмом – по настроению. Такое, правда, редко случается – увы, он тоже «включён». Пять месяцев работы с отдыхающими женщинами и мужчинами кормят всю его семью последующий год.
В тот раз Асиф привычно бежал мимо вечернего шоу и вдруг остановился – на сцене выступал гимнаст: маленький, хрупкий, с каким-то невыразительным хвостиком на голове. Играла душераздирающая песня, и костюмчик у него был яркий, но странный, нелепый. Мальчик стоял у обруча, а обруч висел на верёвке. Потом он запрыгнул на это приспособление и изогнулся в одну сторону, в другую.
Он не попадал в ритм, и всё, что делал, – выглядело безвкусно. Акробат улыбался, но улыбка его не обращалась к кому-либо. Женская спина, худые руки, бедное-бледное тело. Удивительно, что у мальчика был сольный номер, ведь выступал он чудовищно бездарно. И именно поэтому было красиво. Естественно. Глупо, но по-настоящему. Стеснение – неприкрытое. Непрофессионализм – и хорошо.
А зато он любит вот такую песню, и штаны точно сам себе скроил, и номера как-то сольного добился. И если вам не нравится – не смотрите. Многие говорят, но впервые Асиф вдруг понял, что значит действительно «быть только для себя».
И она тоже выступает только для себя. Ранним утром, на пляже. С коктейлем на основе мартини – потому что как в журналах, и звучит богато. Вкус – неважно. Распустила длинные бретели топа, музыка с телефона, обнажается медленно.
Элегантно снять шорты никогда никому не удавалось. Падает в холодный песок. Бежит в воду, спотыкается, но решает, что прокатит, будто так и надо. Дальше она ползёт на четвереньках вдоль прибоя, изображая кошку или другое какое животное. Асиф изображает восхищение и тянет руку к своим плавкам.
Никогда не бывает так, что тебя не видит никто. Это знает акробат, но ещё не понял Асиф.
Он встаёт, поправляет трусы и плетётся за этой пьяной кошкой в воду. И всё у них сейчас будет хорошо. Без рефлексии об упущенных возможностях и не случившихся чувствах, но во имя эволюции. Жизнь – это не кино.
3
Асиф шёл не домой, а к любовнику. Раньше он бы никогда не смог открыться в своих предпочтениях, да и теперь – не может. Ещё до Объединения он женился и даже стал отцом двоих сыновей. Это сейчас до его отношений никому нет дела (или все только притворяются, чтоб не нарваться на штраф и административное наказание за нетолерантность), а во времена его молодости – считалось позором, от которого очиститься нельзя. Его жена не виновата в том, что он такой. Лейла – хорошая женщина, хоть он и ненавидит её всей душой. Ненавидит именно за то, что хорошая.
Сварливую, жадную, злую он бы бросил давно – его нынешних доходов хватит даже на три семьи. Но Лейла была кроткой и доброй, хорошей матерью и объективно красивой женщиной. Асиф знал, что они состарятся вместе и умрут примерно в одно время. Жизнь с нелюбимой женщиной – это его плата за страх. За страх быть не таким, как все, и нежелание идти против течения.
Асиф плотнее закутался в шарф. Ещё квартал, и тёплая ванна, объятия любимого человека: его голая упругая спина с небольшой татуировкой в форме звезды на правой лопатке, шея с пульсирующей джинсового цвета венкой и запах чего-то необъяснимо родного. Они проведут вместе всего два часа, потом Асифу нужно бежать на работу, но эти два часа придадут ему сил и согреют. Эрик – как детство, как море. Как его родная земля и первая любовь. Но Эрик не жил по старым законам, он родился за семь лет до Объединения, да к тому же вырос в мегаполисе – мир унифицировался, но их поколения никогда не станут единым народом и не способны друг друга по-настоящему понять.
Недавно Асиф придумал классную штуку – ходить спиной вперёд. Ну, конечно, не он это придумал, и не только он так делал, но ведь весело и поднимает настроение.
Практиковал Асиф такую ходьбу, только гуляя с младшим сыном – вроде как смотрит, где там пацан плетётся, и идёт себе спиной вперёд – выглядит не так глупо, как если бы он в одиночку подобным образом ходил. Ты переворачиваешься – и мир немного переворачивается тоже. В этой вселенной они с Эриком женаты, и Эрик богат, а Асиф красив и великодушно позволяет себя любить.
Двигаясь вперёд спиной, ты становишься незащищённым, уязвимым, ведь кто его знает, что впереди. Такие моменты – единственные, когда Асиф позволял себе быть слабым. С Эриком он лишь играл в уязвимость, с другими – даже не притворялся. Вот и сейчас, настраиваясь на встречу и желая сменить своё привычное амплуа, уже в подъезде Асиф развернулся и прошёл несколько пролётов спиной вперёд.
Дверь он открыл своим ключом, не предупредив ни стуком, ни звонком. Любимый сидел на самодельном диване из деревянных палет и мягкой мешковины, плотно укутавшись в два одеяла.
– Вход в этот дом – бутылка шардоне, – как гигантский мотылёк Эрик взлетел с подушек и направился к Асифу, чтоб обнять его своими пледами-крыльями.
– Осторожно, пальто мокрое. И вина сегодня не будет – со мной приключилась странная история. Полежим в ванной?
– Вечно у тебя истории. Вода набрана!
Парень скинул одеяла там, где стоял, и, не дожидаясь, пока разденется Асиф, рухнул в ванну на помосте в центре комнаты, разбрызгивая горячие капли и хлопья пены на пол. В теле его любовника не было ни грамма несовершенства, и на ощупь он напоминал дельфина. Идеальные мужские пропорции Эрика, простые чёткие формы без всех этих лишних выпуклостей и изгибов, как у Лейлы: минималистичный современный дизайн против устаревшего барокко. Разве выбор человека со вкусом не очевиден?
– Я рассказывал тебе о своей первой любви? – Асиф аккуратно развесил одежду на стуле и медленно ступил в кипяток. Как Эрику удавалось спокойно лежать в этом котле – оставалось загадкой.
– Про акробата? Я ревную, когда ты вспоминаешь!
– Ты намного красивее его.
– Конечно! Сколько ему сейчас?
– Не знаю, мы почти ровесники, – Асиф хотел уйти от ненавистной темы возраста и мысленно уже ругал себя за начатый не в том ключе диалог. – А твоя первая любовь – парень из Бергхайма?
– Пфф! Моя первая и единственная любовь – это ты!
– Я сегодня перевёл денег за твои курсы.
– Я сейчас обижусь.
– Прости! Иди сюда!
Эрик рыбкой заскользил под водой вдоль мягкого и объёмного тела Асифа, прижался к нему и положил голову на грудь. Мужчина гладил мокрые волосы любимого – в клубах пара они стали ещё чернее и, казалось, с них каплями должна стекать нефть, а не вода.
– Ты напряжён! Я чувствую, как неровно бьётся твоё сердце.
– Я просто старый. И не выспался. Получил утром привет из прошлого.
– Поэтому вспомнил акробата?
– Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, у меня был любовник из Европы.
– Это где?
– Неважно. Это был год начала пандемии, и мы с ним просто сошлись, не за деньги. Он никогда мне не нравился, скорее даже бесил. Смазливый невероятно, из известной семьи, единственный наследник. Куча квартир и отелей у него по миру, всё – пассивный доход. Сам по войнам мотался, идеологию какую-то придумал за гранью вообще, наркота. Мы с ним на моей родине познакомились, но стали закрывать границы, и он меня сюда забрал. Начали вместе жить, его почти сразу в тюрьму посадили. На месяц, правда, всего. За домом следили, я вообще не выходил никуда. Он вернулся за взятку, опять стал употреблять: чертил дорогу и рыдал, чертил следующую и смеялся. У него паранойя была – телефон то в микроволновке лежал, то в стиральной машине, чтоб службы его не подслушивали. Тревожный.
Пару раз пытался при мне застрелиться; как-то диван поджог; иногда рыдал сутки напролёт; от ментов удирали, потому что на ворованной машине рассекал, чтоб в локдаун не попасться; в психушку залезали, спасали знакомую какую-то; каждый день копали у него во дворе гигантскую яму – он мечтал, что там будет озеро с рыбками.
Интересно, что за те несколько месяцев мы если двадцать слов друг другу сказали – хорошо, но я не уверен. Он обижался, что мы не разговариваем. Один раз сел напротив и просто всю свою жизнь пересказал, вывалил её на меня так, что не отмыться. Из-за тех откровений он решил, что между нами особая связь. Но я ничего такого не чувствовал.
Потом я ему надоел, и он решил расстаться. Снял мне квартиру и пристроил работать во «Вкус Востока». Там тогда не так активно продажа шла, но появилась стабильность и рост. А его я больше никогда не видел.
Я думал, что он умер давно – сторчался, сошёл с ума, вскрыл вены из-за паранойи, мотает пожизненный срок. Но только сегодня позвонила какая-то девушка и сказала, что его не стало. Разбился на мотоцикле. И в портмоне была моя фотография с телефоном на обороте. Меня это тронуло. Я рассказал ей, каким он был необычным человеком, как сильно помог мне. Она подтвердила, что он так со всеми себя вёл – ничего не боялся, никогда не отказывал в помощи. Это я по молодости видел только то, что мог понять своим детским умишком.
Теперь весь день хожу и думаю – почему мне его всегда так жалко было? Мол, я прорвусь, а его уже не спасти. Может, это меня не спасти, а жить так и надо было – на максималках, в зависимостях, на грани? Сводить с ума, сходить с ума? Умирать каждый день, воскресать, умирать, воскресать – пока жизнь не надоест. Потом – обязательно расстаться.
– Ничего не понял… Ты хочешь расстаться?!
– Нет, конечно нет. Хочу не бояться жить. Вернее, не так. Хочу не бояться умереть. Он не боялся.
– Ты ничего не боишься. Ты у меня самый смелый, самый умный, самый богатый. – Эрик медленно спускался вниз и, оказавшись в области паха, опустил лицо в воду. Асиф закрыл глаза и забыл о жизни, смерти и страхе.
4
Он бросал курить шесть раз. Во времена его молодости табак стоил копейки, и он привык, что крутой брутальный мужчина – ну, он всегда с сигаретой в зубах. Такие образы западают с детства и выгнать их из головы намного сложнее любой привычки.
Эрик тоже баловался сигаретами, но, разумеется, у него на это не было денег. Асиф знал, что любимый сердится из-за того, что он не принёс ему вина, и поэтому, после всех утех, вытащил две последние сигареты.
– Это что – плата за секс? – неудачно пошутил Эрик. – Тогда я стою как минимум четыре!
– Любимый, четыре не стоит никто… Никто, кроме тебя, а ты достоин и четырёх пачек, и четырёх блоков, и вообще – всех сигарет мира. Я тебя очень сильно люблю.
– Поэтому живёшь с женщиной?
Асиф быстро оделся и вышел из квартиры, на ходу завязывая шарф. Вслед ему неслись крики молодого любовника. Асиф знал, что, если тема жены всплыла, единственный выход – ретироваться. Ни один его довод не покажется Эрику вразумительным, и от того, что он ушёл не попрощавшись, любимый остынет быстрее, чем если они снова ввяжутся в этот спор. Вот как ему объяснить?
Лейлу Асиф украл, женился силой. Она – видная красавица, дочь состоятельного фермера, у которого Асиф закупал сырьё, – вот-вот должна была вступить в брак с «достойным кандидатом», которого подыскал отец.
Но Асиф увидел Лейлу и пропал. Глядя на эту девушку, ему казалось, что только она может спасти его от скверны, излечить от пагубных желаний. Ради неё он готов измениться!
Поэтому Асиф сговорился с другом, и девушку они украли, когда та шла из школы домой. Был большой скандал, но уже ничего не поделаешь – родители её тоже были старой закалки и жили по законам предков – на то и ставил Асиф.
Пришлось всем смириться и отдать Лейлу нахальному жениху.
Девушка была вне себя от гнева (если кто думает, что восточные женщины – это такие незабудки нежные, тот глубоко ошибается – характер там всегда ураган!) – незнакомый торгаш теперь её муж!
«Ну уж нет!» – решила Лейла и два года просидела в комнате, не подпуская супруга и не произнося ни слова. Он обещал, что будет ждать сколь угодно долго, лишь бы не травмировать её, но на самом деле – жены ему просто не хотелось.
Постепенно Лейла привыкла к мужу, да и скучно ей в комнате сидеть стало. Асиф вовсе не плохой – ухоженный, понимающий, трудолюбивый. Стала выходить понемногу, болтать, оказывать мужу знаки внимания. Больше оттягивать было нельзя, пришлось брак консумировать. К счастью, первого сына они зачали уже через месяц супружеских отношений; второго – случайно: Асиф был пьян. Несмотря на нежное отношение и заботу о ней и сыновьях, вступать в интимную близость он не желал. А она и не настаивала – порядочные женщины вообще редко вожделеют плотских утех.
Всю себя Лейла с радостью посвятила семье, а вот к внешнему миру после Объединения приспособиться не смогла – неловко себя чувствовала в обычной современной одежде, Общий язык ей так и не дался, на улицах на неё смотрели как на допотопного монстра. В результате жена его окончательно смирилась и оставила всякие попытки интегрироваться в общество. Дом, дети, дети, дом.
В целом Асифа это устраивало – всегда порядок, сыновья накормлены-наглажены, хобби даже какие-то у Лейлы имелись (бог его знает какие – он не вникал). Замечал Асиф, что жене его часто бывает грустно, хоть она и старалась скрыть меланхолию, но чем ей помочь – он не знал. Однажды надолго отвёз её в родную деревню, но там Лейла почувствовала себя ещё хуже – перемены родного места переносить было сложнее, чем все нововведения в малознакомом городе.
Так и сидела она в их двушке и ни на что никогда не жаловалась.
Как-то Асиф спросил, хотела бы она, чтобы он не воровал её тогда. Лейла грустно улыбнулась: «Если б не суждено было, то тебе обязательно бы что-нибудь помешало!»
После любовника Асиф забежал на секунду домой – сменить одежду, узнать, как дела. Его тело сильно пахло парфюмированным гелем, которого Эрик не пожалел (а может, специально потратил его так много), но Лейла привычно сделала вид, что ничего не замечает.
Пока Асиф надевал свежий лососёвый свитер и отутюженные брюки-галифе, жена сидела за ширмой, чтобы не видеть его наготы.
– Комшу гяльды халиси чалынды.
– Говори на Общем! В этом доме мы чтим закон! Хочешь, чтоб опять донос написали?
– Нет… Наш соседка ковёр украсть!
– Что?! Соседка украла ковёр?! Что за ерунда!
– Нет. Её ковёр в подъезд был, кто украл.
– Хорошо, скажи на нашем, только тихонечко, а то я ничего не понял.
5
Новенькая соседка ему нравилась. Отчего-то взгляд её больших чёрных глаз казался знакомым и родным. Но, возможно, это просто потому, что Асиф любил людей – в каждом старался находить что-то хорошее. Эту привычку он выработал ещё в молодости, иначе с его работой в отеле можно было сойти с ума.
«От этой клиентки дурно пахнет, но зато она добрая, и волосы мягкие».
«Эта – жадная и капризная, но зато с ней бывает весело дурачиться, и в любовных играх она мастерица».
В каждом нужно обращать внимание только на положительные качества, и жить становится легче. Однако, будучи по своей природе мягким, Асиф рано уяснил – добрые ничего не добиваются, от чужаков свою человечность надо скрывать. С годами он научился чувствовать, где можно быть собой, а кто этого никогда не оценит.
История с воровством из подъезда показалась ему каким-то дурным розыгрышем. Тут либо старики немощные, либо парни молодые, за уютом не следящие, и уж точно до воровства не опустившиеся. Никто из соседей ковёр взять не мог. Хотя, может, как повод познакомиться поближе – сначала украсть, а потом вернуть; был ей просто соседом, а теперь – герой!
