скачать книгу бесплатно
И вроде ничего такого девушка с бантами про себя не рассказала, и ни один поступок из её историй к положительным не относится, но вот эта живость, жажда и смелость – Мика была впечатлена!
3
Люди, которым нравится зима, всегда казались ей странными, зловещими даже немного. Как может такое нравиться? Попахивает извращениями, а от извращенцев надо держаться подальше – так ещё няня в детстве говорила. Зима, она, конечно, разной бывает: если крупный снег идёт и ветра нет, то деревья в пуху – это хорошо, полюбоваться можно, но лучше из окна тёплой квартиры. А бывает, когда на улице минус сорок и моргать больно – глаз он же влажный, а значит, замерзает. Единственное, за что можно было любить декабрь-январь-февраль, – это «катаклизм». У них так прозвали экстремальные температуры, когда школы закрывались и на госслужбы можно было официально не ходить – опасность по пути замёрзнуть. Но то – работа, а людей в такие дни на улицах всегда было больше обычного: в гости торопятся, на каток, в кино – дополнительные выходные (а заморозки редко одним днём приходят), праздник души. Но сейчас глобальное потепление – снег если и лежит, то пару недель, не больше, а уж «катаклизма» Мика с детства не видела.
Постепенно она с зимой немного смирилась, научилась убеждать себя, что так даже лучше. Что вот в тропиках хорошего? Природа вся одна и та же, наряды не поменяешь: сланцы-юбка-майка – вот и весь ассортимент. Скукота. Обновления не происходит! Если природа не умирает, то и возрождаться нечему. Наверное, поэтому ближе к экватору христианство не приживается – догма у людей там другая, мировосприятие.
Вагон метро бесконечно длинный, изгибается радугой на поворотах. За стеклом темнота, провода, провода, темнота. Каждый в своём гаджете. Не видят друг друга. Пластиковые поручни, на экранах «кредит с минимальной ставкой от Оу-банка», шнуры зарядок. Телефоны питаются от подземного червя, что несётся с остановкой раз в три минуты, обеспечивая пассажирам подземного транспорта возможность не видеть друг друга. Не слышать. Не думать.
Её станция.
Двери вагона не открылись.
Мика стоит и ещё три человека – глазами хлопают, что делать не знают. Как бы до последнего же надеешься, что сейчас откроются, хотя и видишь, что из соседнего вагона давно уже все вышли, и один мужчина у них тоже так жалобно поскрёбся в дверь, но не помогло, конечно. Другие пассажиры от экранов оторвались, на них смотрят и посмеиваются, Мике тоже чуть-чуть смешно стало, но это от усталости, и она сдержалась. Тут женщина, что возле выхода сидела, ей говорит: «Позвоните машинисту, а то, может, и на следующей не откроется!»
Ого! Позвонить машинисту! Легально! Да она об этом, может, всю жизнь мечтала, только не осознанно.
Мика неуверенно так на кнопку вызова нажала, а машинист почти сразу ей ответил.
Чтоб по-взрослому и солиднее звучать, она возмущаться давай: «Что за беспредел?! У нас тут двери во всём вагоне не открылись!» А машинист ей весело так: «А вдруг бы на вашей станции кирпич вам на голову упал?!»
Это, конечно, да, если подумать, но ведь и наоборот может быть.
Но на следующей двери открылись, и Мика, остерегаясь кирпича, решила на станцию свою не возвращаться, а лучше подольше пройтись. Шла домой и думала – к чему-то же она проехала эту лишнюю остановку? Не просто же так эти двери не открылись? Вот бы у девушки с бантами спросить – та бы точно какую-нибудь убедительную теорию придумала!
Мика посмотрела по сторонам и вдруг сама всё поняла: первый зимний пейзаж, серо-белый, размытый, как японские акварели прошедших времён. Не пошлое зелёное, не стерильное снежное, но бесцветное и спокойное. Она замерла прям посреди тротуара, чтобы хорошенько рассмотреть и запомнить этот момент красоты обыденного. Потому что, когда красота ожидаемая, она не может потрясать, а вот в рутинной жизни, если вдруг удаётся разглядеть мерцание Абсолюта, – дыхание замирает.
Один.
Два.
Три.
Четыре.
Выдох.
Еще и машинисту легально позвонила! Конечно, не просто так двери не раскрылись, но кирпич тут совсем ни при чём.
Мика шла до дома в два раза дольше обычного, продрогла. У подъезда, пока ключ трясущимися от холода пальцами в сумке искала, какое-то движение в палисаднике справа заметила. А ей теперь всё подозрительным кажется, везде похититель ковёрный мерещится! Вроде и страшно, но заглянула за палочки-мётлы кусттов – там дед да бабуля из соседней квартиры. Удивилась – дедуля вообще из дома не выходит, бабуля тоже с ним сидит постоянно, за продуктами только пару раз в неделю спустится – и всё. Они ликвидировали последствия чернобыльской катастрофы, здоровье у обоих никудышное, и лет, получается, не меньше восьмидесяти.
Он стоит в пижамных штанах и рубашке байковой, она – в по-царски роскошном платье-халате, шапке норковой и кофте вязаной поверх. По-домашнему одеты, а вокруг – тьма и мороз. Заволновалась Мика – стряслось, очевидно, что-то. Дед лопату держит и дрожащими руками (то ли в треморе, то ли от холода) заиндевелую землю долбит.
Зрелище пугающее – настолько они тут не ко времени и не к месту. Может, тронулись оба? Полтора землекопа.
– И снова здравствуйте! Вы что тут делаете? Вам, может, помощь нужна?
Дед на Мику посмотрел взглядом блуждающим, бабуля тоже будто вспомнить пытается, но безуспешно.
– Я соседка ваша, узнаёте? Сегодня про ковёр спрашивать приходила! Может, позвонить кому надо?
Тут вдруг дед лопату в сторону и Мику с бабулей – в объятия.
А Мика с малознакомыми людьми совсем не тактильная, не нравится ей, когда так интенсивно. Но стоит, терпит – неловко вырываться.
– Петюня… Петюня… Мой золотой! – это дед так причитает.
А бабуля почему-то не его, а Мику по голове гладит и так еле слышно: «Всё хорошо! Всё будет хорошо!»
Мика сколько могла терпела удушающий приём, но всё же выпуталась из их рук тактично. Ничего не понятно, но лучше домой пойти – вот какое решение приняла.
– Петя наш умер! А тебя, деточка, я в пуховике просто никогда не видела, вот без очков и не признала! – вдруг чётко и спокойно сказала бабуля.
Ага, тут у Мики сошлось! Что Петя умер – она даже рада немного. Этот попугай их – жутко горластая тварь была. А дом со стенами картонными, слышимость такая, что Петя будто не с пенсионерами жил, а с Микой.
Но дед с бабулей любили птичку – это правда: и по квартире тот летал разученными маршрутами, что регулярные авиалинии, и ел изо рта у них, и на плечо садился по первому зову. Старики к тому же глуховаты оба, и Петя своими криками только соседей нервировал.
– Сочувствую вам весьма! – стыдно Мике стало, что в глубине души порадовалась птичьей смерти. У соседей же этих ни детей, ни внуков – всё в попугая сублимировали! – Давайте лопату – помогу вам яму выкопать.
Дед обрадовался, ловко так инструмент с земли поднял и Мике протянул, а бабуля чайник взяла – там изначально кипяток, видимо, был, чтоб наледь растапливать, но на таком морозе давно уже остыл.
Мика в своей жизни копала что-либо, может, раз или два – в детской песочнице, понарошку. Лопату же только у других в руках видела, но в теории примерно предполагала, как это работает.
Бывает, вот сильно мороженого охота. А холодильник старый, допотопный, и морозилка работает всем на зависть – такие только в совке делали. Достаёшь из этой вечной мерзлоты баночку, а ждать, пока подтает, сил нет, и начинаешь чайной ложкой кусок льда долбить, чтоб хоть крохи лакомства насобирать, миллиграммы удовольствия.
Вот это примерно так же, только масштабнее.
Копает она и чувствует, как спину тянет и мышцы рук сводит. Черенок ледяной, и от него сквозь ладони холод захватывает всё тело. А внутри – огонь! Сердце топит, раздувая меха лёгких, переводя соки в пары, что проступают на коже. Полярность ощущений запутывает мозг, он теряется, сбоит, отключается.
Мокрая вся, скинула пуховик (бабуля его сразу на плечи деду накинула, чтоб ему созерцать чужие труды не холодно было). Минут двадцать провозилась, нормальная ямка получилась – с гордостью Мика взирала.
– Нет, больше надо! Больше!
Удивилась, но вопросов задавать не стала – у людей горе, не стоит их ещё расспросами травмировать. Копает она, и внутренне злится на себя – за то, что молчит, за то, что вообще в это вписалась, за прихоти стариков неумеренные.
Вскоре бабуля наверх поднялась с чайником и потом уже по верёвке горячую воду им спускала. Ну, как им – дед всё это время просто стоял, а Мике уже дышать нечем было. Вдыхает лёд, а выдыхает дух.
И стоило ей притормозить – мало! Мало им! Клетку, наверное, и прочие попугаичьи гаджеты закопать хотят, но она-то при чём? И тут же ей внутренний голос отвечает: «Сама вызвалась, нечего теперь ныть! У людей – горе!»
Через час Мика сама в эту яму лечь готова была (и поместилась бы наверняка), а старики с важным видом осмотрели и наконец одобрили.
– А говорят, молодёжь нынче невоспитанная! Спасибо! Летом сад вырастет, прям под окнами – вот радость! – бабуля руки от удовольствия потирала. Дедуля же стоял истуканом, уж не замёрз ли до смерти?
– Давайте Петю сюда, засыпать будем, – Мика себя героем почувствовала, хоть про сад и не совсем уловила.
– Петюню? – у деда опять слёзы на глазах.
– Эх, так мы его ещё вчера в ту мусорку выкинули! Умер он, говорю же! – бабуля смотрела на неё как на трёхлетнего ребёнка.
Тут Мика сильно удивилась.
– А яма зачем?
– Сейчас туда листьев накидаем – вот, у нас целый мешок! Они за зиму перегниют, а к весне почва хорошая будет – цветочки посадим.
– Зачем?!
– Красиво!
– А почему ночью копаете?!!
– Так это муниципальная земля – без согласования незаконно, штраф впаять могут. Но если б мы знали, что ты копать будешь, – можно было и днём. Спасибо тебе!
Мика молча кинула последний взгляд на яму – порождение титанических сверхусилий, и пошла домой. За спиной раздались новые всхлипы деда, но оборачиваться она не стала.
4
В глубине души Мика надеялась, что ковёр будет стоять там, где она его в последний раз видела, – у двери. Что преступник прочёл её объявление, раскаялся, воспользовался тем, что она не дома, и обратно его поставил. Но – нет. Чуда не случилось, а она окончательно расстроилась и даже всплакнула немного.
Так жалко себя стало – одинокую, уставшую, безобидную. Она ведь ничего плохого никому тут не сделала, а этот Искариот ей теперь каждый день в глаза смотреть будет, здороваться, улыбаться, и даже глазом не моргнёт, и голос его не дрогнет! И Мика даже не будет знать в лицо предателя, который вечерами возлежит на прекрасном пушистом, а она смотрит на тусклый скрипящий линолеум, который даже более грустный и уставший, чем Мика сейчас.
Когда так плохо, помочь может только обжигающий душ. Мика стояла под струями кипятка, пока вся ванная не покрылась клубами пара, а кожа её не приобрела цвет разрезанного грейпфрута.
Мика обработала распаренные мозоли на ладонях – экзистенциальные переживания уступили место физической боли. Проверенный рецепт, ведь если ногу оторвало, тебе вообще не до смысла жизни и раздумий о своей роли в бренном миру.
В дверь раздался звонок – трель синтетического соловья в подъезде искусственной дружбы. С ещё теплящейся надеждой на ковёр Мика аккуратно повернула замок и резко распахнула дверь. На площадке азбукой Морзе моргала лампа, порождая причудливые блики своим стробоскопом, и не было никого живого.
Ковра не было тоже, но прямо перед её дверью лежал конверт.
Почтовые ящики висят у подъезда, да и кто вообще бумажные письма пишет?
Мика захлопнула дверь и тут же стала читать – слова, как в старом кино, были составлены из вырезанных и наклеенных на бумагу букв.
«Будь готова узнать СЕГОДНЯ, где твой ковёр. В 23:06:12, надень всё чёрное и приготовь 240 монет».
Дурацкий розыгрыш. Наверное, дети Асифа! А казались ей такими воспитанными и милыми! Смущал лишь один момент – вот это «надень». Язык, конечно, живой организм – ему свойственно меняться, развиваться, отмирать. Но Мика всегда обращала внимание и по пальцам могла пересчитать людей, кто всё ещё помнит разницу между «надень» и «одень» и правильно применяет эти слова на Общем. Это всегда восторг и почтение.
Дети Асифа никак не подходят под описание грамотеев, да ещё и с такими устаревшими тонкостями. А если не они, то кто? Это же надо время потратить – буквы вырезать, послание принести, конверт этот дурацкий раздобыть… И что они собираются устроить в 23:06:12? Может, выманят её из дома и вернут незаметно ковёр? Или выманят её из дома и ограбят квартиру? К счастью, тут и взять пока нечего.
Соловей вновь запел свою песню. Утомлённая всеми этими загадками и домыслами, Мика без эмоций молча открыла дверь. И села.
На пороге стояла её недавняя знакомая – та самая, с бантами. Только теперь без бантов, а в розовой пачке, хромакейных лосинах и с хвостиком-пальмой на голове.
– Привет! Ты почему не готова? Получила моё письмо? Надо торопиться! Ой, не смотри так на меня – мне можно быть не в чёрном, а вот тебе – надо обязательно. Это твой ритуал, поэтому!
– Мой ритуал?
Сумасшедшая уже прошла в гостиную не разуваясь и активно рылась в Микином шкафу, выкидывая на пол все тёмные вещи. Мика посмотрела на часы – 23:08.
– Давай-давай! Не сиди! Нам бежать надо.
– Как ты узнала, где я живу?
– Исида сказала! Она же всё знает, всё видит – адрес для неё вообще раз плюнуть было. Но иногда дополнительные всякие штуки нужны, понимаешь? Вот ковёр найти она без тебя как хозяйки не может – говорит, раз он с тобой не был – на нём энергия не отпечаталась. Значит, ей надо именно через твою судьбу считывать. То есть без личного присутствия никак нельзя. Вот эти штаны нормально будут!
Знакомая наряжала Мику как куклу – так быстро стянула с неё банное полотенце, что она даже не успела устыдиться, благо хоть в трусах уже была. Протянула ей колготки «чтоб цистит не заработать!», штаны, водолазку и жилетку сверху. Чёрного цвета были только колготки и водолазка, всё остальное – разных оттенков тёмно-коричневого: Мика не любила выделяться, и в её гардеробе преобладал именно этот цвет.
– Носки не вижу! Ты носишь носки? Так ведь удобнее – колготки стирать сложнее, а носочки маленькие, запачкаются, раз – и заменил. И если порвётся один – можно надеть носок из другой пары, и так их бесконечно между собой смешивать. Стиль! С колготками так не получится, их беречь приходится. Ага, вот и носки. Прекрасно!
Ошалев от всего происходящего, Мика даже не сопротивлялась.
– А письмо зачем?
– Так надо!
– Для ритуала?
– Ой, не заморачивайся – в метро пока ехала, навырезала, так же волнительнее! Приключения! Тебе не понравилось?
– Да нет, изящно.
– Готово, обувайся! Какие скучные у тебя ботинки! Если не успеем – Исида нас сегодня не примет, а ковёр же срочно найти надо! Она мне знаешь что сказала? Что его могут по ниткам распустить и в унитаз смыть, если захотят следы преступления скрыть! Ты об этом подумала?! Но вроде как завтра-послезавтра должен вернуться он, если всё правильно сделаем!
Через минуту, закрыв дверь и спустив Мику за руку с лестницы (по дороге помахав рукой в пластиковую «видеокамеру»), девушка побежала в сторону метро. Мика еле поспевала, чтобы не терять её из виду и попутно не упасть, поскользнувшись.
5
В вагоне для этого часа довольно много народа. Все жмутся друг к другу, но глаз не поднимают. Что может быть более неловким, чем пересечься взглядом с незнакомцем в давке? Улыбнуться, отвернуться, потупиться.
Мужчины – оба за шестьдесят – стоят слева, немного в закутке. Один, не стесняясь, делает длинные протяжные выдохи: «Фу-у?у! Фу-у?у!» Все косятся в его сторону, но терпеливо молчат. Напрасно, ведь это только увертюра!
Через станцию фукающий разражается по-настоящему громовым выступлением в адрес соседа:
– Это ж надо так надухариться! Ты что, ванну из одеколона принял?! Ты же мужик!!! Задушить нас хочешь, мразь?! Я не намерен это терпеть! Не намерен! Я – задыхаюсь! Слышишь?! Задыхаюсь! Я – выхожу!
И правда – как двери открылись, так мужчина сразу и вышел. Второй стоял в явном недоумении, но, не выдержав направленных на него взглядов, робко извинился и сказал, что этого крикуна он видит впервые.
Её спутница внимательно наблюдала за происходящей нелепицей, но как только Мика открыла рот, чтобы прокомментировать, девушка перебила: «Скорее! Исида ненавидит опоздания!» – и вылетела из вагона.
Они бежали по тёмным дворам спального района где-то на западной окраине города. Типовые многоэтажки блестели своими окнами, как кнопки на корпусах боевых роботов в строю. Левой-правой, левой-правой. Мика еле дышала, но девушка почти не запыхалась и продолжала болтать как обычно.
– Это, конечно, моя вина, что опаздываем. Но в то же время я вообще ни при чём! Просто плохо во времени ориентируюсь. Дурацкие стрелки циферблат разрезают будто пиццу – ну и как это связано с нашими отрезками жизни?! Не могу я своё бытие пиццами измерять! А электронные часы и того хуже! Палочки-квадратики глупые! Да они даже на цифры не похожи совсем!
Она вдруг резко остановилась у одного из сотен подъездов, подтянула пальмочку на голове, дёрнув за противоположные волосы-листья, поправила Микин пуховик, просканировав с головы и до ботинок, достойно ли та выглядит. Стало понятно, что они идут к какому-то важному для неё человеку.
– Нам – сюда, на двенадцатый! – она рванула массивную железную дверь на себя, и та с легкостью распахнулась. – Только подниматься придётся пешком – такое вот испытание. Конечно, то, что мы от метро бежали, – это тоже засчитывается! Но нельзя получить что-то полезное, не поработав как следует, правильно? Это как паломничество к святыням! Исида сейчас будет ругаться, что мы опоздали, но если на лифте приедем – ещё хуже будет.
Девушка ловко перепрыгивала через две ступеньки, успевая иногда повисеть на перилах. Мика после четвёртого этажа стала задыхаться и проклинать всё на свете, и даже ковёр ей уже не очень-то нужен был.
