скачать книгу бесплатно
– Всем всего накупила. А себе? Я ж без тебя не хотел покупать, вдруг не подойдет? А ты все тянешь. Вроде всем надо, а тебе не надо!
Лиза отмахивалась.
– Да ладно. И мне что-нибудь купим. Не переживай. Время есть.
На самом деле ей очень приятна была озабоченность Димы подарками для нее, Лизы.
На третий день добрались до дома поздно вечером. Лиза без сил упала на диван, вытянулась, сложив на груди руки, и заявила:
– Все, умираю. Сил моих больше нет по городу мотаться! Завтра – отдых!
Виктор поддержал.
– Правильно. Завтра отдыхаем. Но сегодня-то суббота. Надо отметить.
Полежала, полежала Лиза и пошла на стол накрывать. Поужинали, чуток выпили: Лиза винца, ребята водочки. И уселись прямо на полу, на большом толстом ковре, играть в карты, рассказывать анекдоты и разные истории из жизни. Больше всех старался Димка. Рассказать ему было что – армейская жизнь, она такая – не заскучаешь. Рассказчик Дима был отменный. У Лизы то слеза на глаза наворачивалась, то хохотала до упаду. И смотрела на мужа такими влюбленными глазами, что Виктор по-хорошему позавидовал другу. Угомонились они только к утру. Часа в четыре пошли спать.
Было утро 22 июня 1941 года.
ВОЙНА
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Иона Деген
Юрка заблудился. Он бежал по незнакомой улице и ревел. Слезы заливали его лицо, катились по щекам до шеи и по худым ключицам тонкими струйками стекали под майку. А те, что не успевали вылиться из глаз, попадали в нос и пузырились над верхней губой. Он не звал ни маму, ни бабу. Его рев состоял из сплошного а-а-а-а… Временами он захлебывался слезами и соплями, и тогда это бесконечное а-а-а прерывалось кашлем, после чего рев возобновлялся. Навстречу торопливо шло и бежало множество людей. Они обегали мальчика, им не было до него никакого дела. У всех были свои заботы, свои важные дела, свой страх за жизнь свою и своих близких. Большинство этих спешащих людей считало, что именно в эти часы или даже минуты решается их судьба. Никто не остановился, не спросил Юрку, кто он, как его звать, где его родители. Это еще больше пугало малыша. Он не понимал, куда и зачем бежит. Просто Юрке было очень страшно, но ему казалось, что где-то там, впереди, он найдет маму. Так он бежал, бежал, пока со всего размаху не уткнулся головой в серую юбку. Юра обхватил ручонками эту юбку вместе с ногами и заорал:
– Ма-а-а-ма-а-а!!!
Калугины уезжали в эвакуацию. Старенькая полуторка стояла у калитки. В кузове машины уже сидело человек десять. Они теснились на лавках, жались друг к дружке и нетерпеливо поглядывали на суетившихся у машины попутчиков. Екатерина Ермолаевна подошла к машине с Фёдором Николаевичем, Матвеем и Леночкой и увидела Сашу, сестру Димы. Обрадовалась:
– Сашенька! Так мы вместе едем! Как хорошо! – Осмотрела остальных пассажиров. В кузове из знакомых была только Лена Новосёлова с родителями. Екатерина Ермолаевна поздоровалась с ними и обратилась к родственнице: – Саша, а где же родители?
Саша вздохнула, нахмурилась. По лицу пробежала тень тревоги. Она, чуть не плача, сказала:
– Мама тяжело заболела. Врачи категорически запретили ей ехать. – Помолчала. – Папа остается с ней. Я тоже хотела остаться, но папа настоял, чтобы я уехала. Комсомолка, мол, ну и все такое… В общем, запретил мне оставаться. Вот. – Вздохнула: – Душа болит, теть Катя. Ну ничего. Будем надеяться на лучшее. Зато вместе едем. Веселее будет.
Екатерина Ермолаевна кивнула.
– Оно, конечно, вместе веселей. – Вздохнула. – Хотя уж какое тут веселье…
Эта машина была последней. Накануне и всю ночь через город тянулись подразделения нашей армии, оставлявшей город. К полудню все стихло. Никаких военных. Тишина. Только негромкий гомон нескончаемого потока беженцев. Фёдор Николаевич раньше уехать не мог: с утра до ночи занимался эвакуацией завода, а без него Лиза с детьми, а тем более Екатерина Ермолаевна, ехать категорически отказались. Так и получилось, что уезжали Калугины в последний день. Вещи, несколько узлов и чемоданов, они успели загрузить. Мотька первый легко заскочил в кузов. Помог взобраться Фёдору Николаевичу и Леночке. Они уселись на свободные места. Екатерине Ермолаевне с Юркой место было отведено в кабине.
Лиза в последний раз обежала квартиру, уже казавшуюся ей чужой, поправила занавески, плотно прикрывавшие окна, вздохнула и вышла на крыльцо. Закрыла тяжелый замок, купленный специально для этого случая. И тут силы оставили ее. Лиза села, прислонившись к закрытой двери, и беззвучно заплакала. Все ее худенькое тело содрогалось от рыданий. На душе было невыносимо тяжело. «Как же так? Как же так: война только пару месяцев назад началась, а немцы уже вон где – у родного порога, на Донбассе!»
Тогда в Москве, двадцать второго июня, она и мысли допустить не могла, что через несколько месяцев ей придется из родного города бежать неизвестно куда! Кто бы мог подумать? Тем страшным утром, когда они узнали о войне, Димка сразу засобирался в часть. А как же – война. Какие там прогулки, какие магазины? Он помог Лизе собраться и повез ее на вокзал.
– Там от Курского, – сказал он, – до части рукой подать. Доберусь. Мне кровь из носу нужно успеть с фашистами разобраться. А то без меня немцев разобьют, и плакал мой орден. Или медаль. Но медаль – это в худшем случае.
У Лизы сердце чуть из груди не выскочило. Она с ужасом посмотрела на мужа.
– Ты что, воевать собрался? Убить же могут!
Димка с сожалением взглянул на нее.
– Убить? Могут, конечно, и убить. Но не такой уж я дурак, чтоб под пули подставляться. Однако я ж красноармеец. Для того и призвали, чтобы Родину защищать. В кустах отсиживаться не собираюсь. Тут вопрос в том, что успеть надо. Ты думаешь, война долго продлится? Да ни в жисть! Зря немцы на нас полезли. Чего б им с Англией не стукнуться? У них же с англичанами война, а с Советским Союзом – мир! Так нет – полезли, сучата! И получат по полной! У нас броня крепка, и танки наши быстры. И своей земли клочка не отдадим! Так что не сомневайся: получат фашисты по мордасам! Ой, получат… Недельки за две-три управимся. – Он потряс в воздухе кулаком. – Готовься, Берлин, скоро будем!
Лиза заплакала. Уткнулась в Димкино плечо.
– Димочка, Димочка. Неужто война настоящая будет? Это ж сколько крови? Сколько кровушки пролье-о-отся. Не хочу я ни медали, ни ордена. Хочу, чтобы живой ты был. Умру я без тебя. – Она хлюпнула носом. – А как же детки? Как детки без нас?
Дмитрий отстранился от нее. Сурово спросил:
– Что это ты меня хоронишь? Что за настроение? Говорю же: за недели две-три с немцами управимся! Запел:
Ты жди, Лизавета,
От мужа привета…
Оборвал песню, глянул на часы, нахмурился, сказал совсем другим, серьезным тоном: – Все. Пора. А песню эту потом, после победы, допоем, Лизавета.
А она все плакала. И по дороге на вокзал, и на перроне. Прощаясь, не могла оторваться от Димы. Все жалась, жалась к нему, как будто прощалась навсегда, навечно.
И вот теперь сидит она на крылечке родного дома, прощаясь с ним. Прощаясь с прежней жизнью и отправляясь неведомо куда. «Где ж эта броня, и где быстрые наши танки? – горько думала она. – Как скоро немцы захватили не только Минск и Киев, уже и под Москвой воюют. Устоит ли наша матушка? Что делается? Вот и нам из родного дома бежать надо. В эвакуацию. Раньше-то и слова такого не знали. Пришлось выучить». Сердце ее так сжалось, что невольно схватилась она за грудь. Не плакать хотелось – выть. От бессилия, оттого, что не знала, что делать и как делать, чтобы прекратился тот ужас, что окружал ее с тех самых пор, как попрощалась она с мужем.
Лиза подняла голову, увидела приближающуюся к ней Екатерину Ермолаевну. Быстренько встала, повернулась к двери, покачала замок, будто проверяя его, а сама украдкой, чтобы мама не заметила, смахнула слезы. Решила: «Нельзя показывать свою слабость никому, даже маме. Ей и так достается больше всех». Только после этого обернулась и шагнула навстречу Екатерине Ермолаевне, обняла ее. Та через Лизино плечо с каменным лицом посмотрела на закрытую дверь родного дома, отступила на шаг, слегка отстранив Лизу, перекрестила себя, потом дом. Поклонилась и сказала:
– Вот и все. Придется ли открыть эту дверь снова, один Бог знает. – Покачала головой. – Пойдем, дочка.
Лиза удивилась мужеству матери. Она готовилась утешать ее, утирать слезы, а не пришлось. Ни одной слезинки на лице старой женщины. Екатерина Ермолаевна резко развернулась и первая пошла к машине. И тут Лиза спросила:
– А где же Юрочка?
Мама пожала плечами:
– Да небось с дедом или Мотькой. Пошли, пошли быстрее, нас и так люди заждались.
Но ни с дедом, ни с Мотькой Юрочки не было. Его вообще нигде не было! Лиза несколько раз обежала вокруг полуторки, заглянула под машину, крикнула Матвею:
– Мотя, глянь Юрку в саду!
Сама побежала на улицу. Юрки нигде не было. Лиза открыла дом, пробежала по комнатам, заглянула в шкафы, под кровати – нет. И к соседям во дворы они метнулись, и по улице до перекрестков – нет! Лиза села на крыльцо, заплакала. Шофер запаниковал.
– Фёдор Николаич! Не уедем! Немцы вот-вот здесь будут. Пропадем. Все пропадем! Надо ехать.
Фёдор Николаевич вопросительно глянул на дочку.
– Ну что?
Лиза отрицательно покачала головой.
– Без Юрочки не поеду. Вы езжайте, а я уж тут как-нибудь. Найдется он. Не иголка. Езжайте.
Фёдор Николаевич насупил брови. Рассердился.
– Как езжайте? Без тебя?
А Екатерина Ермолаевна тут же распорядилась:
– Мотя, бери Леночку, слазьте! Мы остаемся. – И топтавшемуся рядом шоферу: – Принимай девочку.
Матвей подал ему Леночку, сам легко спрыгнул на землю, взял племянницу за руку и скомандовал водителю, как будто был главным:
– Давай, браток, гони. Еще успеешь проскочить.
Растерянный водитель обратился к Фёдору Николаевичу, ведь именно ему директор завода последнюю машину для эвакуации выделил:
– Николаич, как же так? Тебе машина и ехать без тебя? Как же так?
Фёдор Николаевич вздохнул.
– Ну вот так. А ты бы без дочки и внука уехал?
Шофер молча пожал плечами.
– Вот и я не могу. Такая судьба. Переживем.
Они уехали.
Через час Юрочку привела домой учительница местной школы.
– Ваш малыш? Принимайте. Насилу выяснила, чей он. – Слабо улыбнулась. – Далековато от дома убежал. Слава богу, что вы нашлись. Я уж боялась, что уехали. У меня камень с души.
Лиза, увидев сына с незнакомой женщиной, рванулась было к ним, но ноги неожиданно сделались ватными, и она бессильно опустилась на стул. Сердце так забилось, что казалось, оно вот-вот не выдержит и разорвется. Лиза прижала сжатые в кулачки руки к груди, словно стараясь удержать его, и несколько секунд молча смотрела на Юрочку, потом тяжело встала и, сделав несколько неуверенных шагов навстречу, потянулась к сыну, схватила его на руки, прижала худенькое тельце к себе и заплакала. Говорить она не могла, да и слов нужных не находилось. Она только всхлипывала и всхлипывала, все сильнее вжимая малыша в свое тело, словно стараясь слиться с ним так, чтобы никакая сила не могла их разлучить.
Екатерина Ермолаевна подошла и, не зная, кого жалеть, погладила головы дочки и внука. Скупая старческая слеза медленно выкатилась из глаз. Сердце ее сжалось до боли, она отвернулась, пытаясь скрыть свою слабость, свою боль, и тихонько, про себя, прошептала:
– Господи, прости нас грешных. Смилуйся и отпусти нам грехи наши…
* * *
Дмитрий долго смотрел вслед медленно ползущему поезду, увозившему Лизу. Железнодорожные пути почти сразу за вокзалом уходили влево, к Яузе, и поезд, слегка покачиваясь, неспешно исчез за поворотом. Дождавшись, когда он скроется из виду, Дима вздохнул и подумал: «Ну, слава богу, до дома доедет, туда война не доберется. А я – как карта ляжет: на фронт, так на фронт. Хотя это вряд ли. Красная армия и без войск НКВД справится. У нас все же другие задачи».
Тогда, в тридцать девятом, поехал он служить не куда-нибудь, а в Москву. И не просто в Москву, а в войска НКВД, что, как сказал военком, особенно почетно. Из города в эти войска отобрали всего-то трех человек. Отвезли в Сталино, там народу прибавилось, но немного. Старшина, прибывший из воинской части за пополнением, увез двенадцать человек. В Москве их помыли в бане, обмундировали и отправили в учебную роту. Занятия по боевой подготовке Дима переносил легко. Сказалось все: и его дворовое детство с бесконечной беготней, футболом, плаванием, и, конечно, работа. После сумасшедшей нагрузки в должности помощника директора завода армейская жизнь нисколько не тяготила его. «Чего молодежь армией пугают? – думал он. – Это ж детские нагрузки! Смешно даже. Конечно, если маменькиным сынком расти да с детства за мамину юбку держаться, это да… Ну а нам, простым мужичкам, такая армия не в тягость». А о политической подготовке и говорить нечего: инструктор горкома комсомола на фоне других ребят выглядел чуть ли не профессором. Да и по возрасту Дима был на несколько лет старше сослуживцев. Так что неудивительно, что он сразу среди сверстников стал выделяться в лучшую сторону. К концу учебки Дима жалел только о том, что пострелять толком не дали. До присяги три раза всего-то и пальнул. Стрелять оказалось несложно, но десятку только одну выбил, а две восьмерки. И хоть взводный и похвалил его, Димка расстроился: он был уверен, что все пули в десятку положит. Решил: «Ладно… В следующий раз… только бы потренироваться дали». Не дали.
Ближе к концу обучения к ним в подразделение зачастили командиры из управления полка: политработники выискивали активистов по политической части, художников, артистов; начфиз – спортсменов, тыловики – шоферов да поваров. Другие – просто грамотных ребят. В общем, интересовались они, кто есть кто и кто что может, чтобы заранее подобрать подходящих ребят взамен увольняющихся. Вот тут и прошел слушок, что есть среди призывников даже заместитель директора крупного металлургического завода. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. В роту пожаловал специально по этому случаю заместитель командира полка по тылу. Конечно, он и раньше появлялся в подразделении, беседовал с новобранцами, проверял обмундирование, спрашивал, как их кормят, довольны ли военным бытом, условиями службы. Словом, проявлял отеческую заботу. Но вот так, чтобы специально прийти к отдельно взятому молодому бойцу – такого до сих пор не было. Тем более что заместитель командира полка по тылу майор Саленко Иван Иванович имел одну удивительную особенность: он был как две капли воды похож на Семёна Михайловича Будённого. И кличка тайная у него в полку была – Буденный. Тайная-тайная, но Саленко на нее охотно откликался. Более того, он и усы буденновские отпустил, точь-в-точь как на портретах Семёна Михайловича. Справедливости ради надо сказать, что в полку, как среди командиров, так и у красноармейцев, Иван Иванович пользовался большим авторитетом.
Полякова вызвали прямо с занятий. Командир роты лично проводил его в свою канцелярию. Дима вошел и, как его проинструктировал ротный, четко доложил:
– Красноармеец Поляков по вашему приказанию прибыл!
Саленко, сидевший за столом, окинул его внимательным взглядом, удовлетворенно хмыкнул и, кивнув на стоящий перед столом стул, сказал:
– Хорошо, что прибыл. Садись.
Дмитрий сел.
Майор не спешил начинать беседу. Слегка побарабанил пальцами по столу, еще раз окинул взглядом молодого бойца, качнул головой и с долей удивления спросил:
– Как же ты, такой молодой и заместителем директора металлургического завода работал? Завод-то большой?
Дима не смутился и, пожав плечами, ответил:
– Завод большой, крупный. Вокруг этого завода и весь город наш строился. Только я заместителем директора не работал.
Саленко вскинул брови, удовлетворенно покачал головой.
– Я так и думал. Куда ж в твои годы да на такую должность. Правда, в нашей жизни всякое бывает. Может, думаю, у парня папа в министрах ходит, или ты вундеркинд особенный – три института окончил. Или еще чего. Вон Аркадий Гайдар в шестнадцать лет полком командовал. Всякие чудеса бывают. Решил лично с чудесами познакомиться. Оказывается – все враки. Кто ж это слухи такие распускает? Не сам ли? Хотя ротный и хвалит тебя, но такую должность придумать, заместитель директора завода в твои-то годы, – это надо уметь. Где ж правда? Ну рассказывай, а я послушаю.
Дмитрий встал. Иван Иванович махнул рукой.
– Да ты сиди, сиди. У нас разговор простой, неофициальный. – Погрозил пальцем. – Только правду говори. И без обид, что я не верю в разные небылицы. Сейчас разберемся и поставим все точки в нужных местах. Идет?
Дима согласно кивнул, сел и заговорил:
– Идет. – Помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, потом продолжил: – Заместитель директора завода – это круто. Это очень круто. Ну какой из меня заместитель? Заместитель – он же в отсутствие директора должен замещать его, командовать десятками тысяч человек, руководить технологическим процессом. Вы представляете, какой у нас завод? Тыщи людей работают! И сталь варить – это не хухры-мухры! Наука! А у меня семь классов! Кто ж это придумал – заместителем директора завода меня объявить? Не знаю. Я такого никогда и никому не говорил. – Он вздохнул, глянул на Саленко и, опережая его вопросы, продолжил: – Вот помощником директора завода я был. Это было. – Он пожал плечами. – Но это же совсем другое дело.
Иван Иванович, внимательно слушавший Диму, оживился. Заговорил:
– Так, так, так. Помощником все-таки работал? И по какой же части? Это что? Что-то вроде секретаря?
Дима усмехнулся.
– Секретарем? Нет, это не по мне. Помощником я был по хозяйственной части. – Помолчал и, видя, что Саленко не перебивает, продолжил: – Сначала-то я заведующим заводской столовой работал. Наверное, неплохо работал, все довольны были. И главное, сам я доволен был. И работой, и зарплатой. Конечно, хотелось большего, но ведь все сразу не бывает. Планы всякие с дальним прицелом с женой строили. Учиться надо было. У меня же, я говорил, семь классов да курсы товароведов. Товарищи мои по горкому комсомола в гору давно пошли, а мне с семилеткой и рыпаться нечего было.
– А при чем здесь горком комсомола? – перебил его Саленко.
– Так я ж до столовки два года инструктором там трудился, – пояснил Дима.
Иван Иванович покрутил головой.
– Ну и ну. Везде поспел.
