Прощать любимым. Роман, основанный на реальных событиях

– Да, что вы за человек?.. За что вы так с нами?

– За то, что ты забыл о своей чести, капитан! Соблазнил девчонку и…

– Что и? – взорвался Иван. – Я люблю ее и хочу жениться на ней! А вы изо всех сил стараетесь нас разлучить!.. С вашей стороны вы должны быть заинтересованы в ее замужестве и счастье!

– Я никому ничего не должна и не обязана! – голос ее перешел на крик. – Не учи меня уму разуму, и научись сдерживать себя, Иван, как там тебя?

– Константинович! – произнес он.

– Вот-вот, Константинович, а теперь прошу, – она показала рукой к выходу.

Иван подошел к двери, повернулся к ней, подняв свой крутой подбородок и вместо слова до свидания, сказал: – Я найду ее, как бы вы этого не хотели! Вам же после будет стыдно!

Совершенно случайно на сундуке у двери, он заметил белую шелковую блузку Марии, он легким движением руки сгреб ее, прижав к своей груди, и ударом ноги с силой открыл дверь.

Тетка вздрогнула и выпустила ему вслед ряд проклятий, – ищи, – прошипела она, – для этого не хватит тебе всей жизни!

Выйдя за забор дома, Иван присел на скамью, из его темно-серых глаз скатывались слезинки, он уткнул свое лицо в блузку любимой девушки и долго вдыхал в себя нежный запах тела возлюбленной.

Через пару дней, Мария вернулась в свою деревню к родителям. Настроение у нее было подавленным. Разлуку с любимым, она переносила очень болезненно, из ее головы ни на минуту не выходил образ Ивана. Она, как бы перечитывала страницы любимой книги и думала о том, что с ней произошло, и что теперь ей делать, один на один со своим горем.

Отец не мог не заметить, как Мария каждый день часто смахивает с глаз вдруг появившиеся слезы. Еще больше, он был обеспокоен её болезненным видом.

Однажды, он посадил ее к себе на колени, обнял как в детстве и, глядя в ее влажные глаза, с тревогой спросил: – Мань, признайся мне честно, тебя мать обидела? Так ты не бойся, скажи, я сумею защитить тебя!

– Нет, нет, тятя! – она уткнулась лицом в мощную грудь отца и так разрыдалась, что никакие уговоры ей не помогли. Наконец, слезы же ее и успокоили.

– Дочка, ты только скажи, кто тебя обидел, ты же знаешь, я за тебя всех раздавлю!

После, она уже пожалела, что не рассказала ему, как тетка обошлась с ней и отцом ее ребенка. Может, все было бы по-другому, может, он бы сам поехал к тетке и все устроил. Но страх перед своей матерью, остановил её поделиться девичьим горем.

– Да нет, тять, все хорошо, только скучно без работы дома сидеть, может, я работать пойду дояркой?

Отец обвел зорким взглядом дочь и подумал: – Может, и действительно, для нее так будет лучше. А, что, дочка, все равно в нашем совхозе для девушек другой работы нет, если хочешь, иди, поработай! Там много молодежи, будет веселее.

Время шло, Мария заметно стала округляться.

Ее подруга, Нюрка была постарше и опытнее, она все присматривалась к ней и думала: – что с девушкой происходит? – Не выдержав любопытства, спросила: – Мария, ты часом не беременна?

Этот вопрос, будто громом прогремел над головой Марии, её тело обдало жаром. Она засмущалась, серо-зеленые глаза наполнились слезами, прислонившись к кирпичной стене коровника, медленно сползла на солому.

– Нюр, я тебе все расскажу, только ты никому! – глотая слезы, проговорила она, и как на исповеди все рассказала подруге.

Нюрка с сочувствием выслушала ее. – Ничего, Мария, ты не плачь, расстраиваться тебе нельзя… – Мгновение помолчав, спросила: – А родители знают?

– Да что ты, Нюра? Если бы они узнали, я бы уже в могиле была! Отец, еще, куда ни шло, добрый, а вот мама! – она закрыла руками лицо и тихо заплакала.

– Ну, что мне делать с тобой? – она обняла подругу, поглаживая по спине, – чтобы никто не заметил твоего живота, ты утягивайся, а я никому не скажу!

На работе Мария находилась допоздна, утренняя дойка в четыре утра и длилась до восьми часов, затем в четырнадцать и в двадцать часов последняя дойка. Практически, она днями находилась на ферме, домой возвращалась, когда родители уже спали, и утром уходила, они ещё спали, поэтому, ни мать, ни отец, не замечали за ней никаких перемен.

– Отец, не кажется ли тебе, что наша дочь изводит себя работой? – спросила мужа Матрена, – работает наравне с взрослыми женщинами! Я подумала, надо будет ей зиму переждать, пока пройдут морозы, а весной может, пойти еще поработать, если захочет!

– Да, Мотя, я уже об этом думал, живем мы, слава Богу, жаловаться грех!

Матрена посмотрела в большие серые глаза мужа, – что это твои глаза, отец, на мокром месте?

– Ничего, мать, – он часто заморгал и поторопился встать, – пойду, посмотрю на хозяйство!

Матрена проводила его взглядом, – такой великан, а сердце мягкое, доброе! «За тобой, я как за каменной стеной, и сам не обидишь и в обиду не дашь», – сказала она закрытой двери.

Чтобы переговорить с дочерью, нужно было, приложить максимум усилий.

– Ну, Мотя, наша Мария вся в тебя труженица, будет работать, пока не упадет! Мы не видим ее ни днем, ни ночью!

– Ничего, отец, сегодня мы ее дождемся, через час должна прийти. А мы с тобой, пока чайку с молочком попьем! – Через пару минут, она накрыла стол пирогами и сладостями, – ну, давай, отец, присаживайся, пока то, да сё и дочка придет!

Ждать пришлось меньше, чем они ожидали, за дверью послышался шорох.

– Ну, что я говорила, отец? Вот и работница наша пришла! – с радостью сказала Матрена.

Мария открыла дверь и, при виде родителей, втянула в себя живот настолько, что стало тяжело дышать.

– Почему вы не спите? – растерянно спросила она, – время уже позднее!

– Дочь, мы хотим поговорить с тобой, – сказала мать.

От страха Мария замерла, – всё, мне конец! – Мгновенно все ее тело пронзило иголками, во рту пересохло, а в серо-зеленых глазах появились слезы.

– Мама, тятя, простите меня, я не хотела! – она бросилась к ногам матери и разрыдалась.

– Да что ты, дочка? – вскочил со стула отец, приподнял её,

– родная моя, да мы все знаем с мамой, не волнуйся!

– Что вы знаете? – через рыдания спросила она.

– Ну, как, что? Не по силам тебе эта работа, тяжело взрослым дояркам, а ты совсем ребенок и работаешь наравне с ними! Все! Больше ты не пойдешь в коровник! Люди нас обсмеют, живем, считай лучше других, а дочь работает день и ночь! Нет и нет, никаких работ! – повысив голос, сказал отец.

От переполненных страхом чувств, Мария не могла держаться на ногах, она почти повисла на руке отца.

Он усадил ее за стол, – вот так, дочка, посиди!

– Слава Богу, пронесло! – подумала она.

– Успокойся, дочь, – ласково сказала мать, – будь она проклята эта работа, до чего доработалась, на ногах еле держишься, а исхудала то как!

– Да нет, мам, все в порядке, – прерывистым голосом сказала Мария.

– В порядке, оно и видно, какой порядок, с ног валишься! Будешь пирожки с черемухой? – заботливым голосом спросила мать.

– Нет, мама, не буду, я молока напилась! Хочу спать, завтра рано вставать.

– Нет, дочка, – строго сказал отец: – Завтра на работу ты не идешь! Хватит нам с матерью переживать за тебя!

– Не могу я не пойти, тять, моих коров доить некому! И вообще, мне нисколько нетрудно, а наоборот!

– Ну, что ты будешь с ней делать, мать? Никто так не рвется на работу, как она! Доченька, ты зиму посиди дома, а весной поедешь на выпасы! – уговаривал ее отец.

– Тогда, мне будет еще труднее! Вы же знаете, животные привыкают к своей хозяйке, и я к ним тоже привыкла, они для меня стали как подружки! Узнают меня не только по голосу, но даже в лицо! – она сделала подобие улыбки, – я пойду спать! – втянув в себя живот, она чмокнула отца с матерью в щеки и ушла в свою комнату.

– Ну, что ты с ней сделаешь? Вот характер! – возмущалась Матрена.

– Хм, – отозвался отец, – вся в тебя! – нежно улыбаясь и обнимая ее за плечи, – пойдем, милая, и мы почивать!

Глава 5. Боюсь разоблачения

Нюрка опекала Марию, как могла, не позволяла ей поднимать наполненные фляги с молоком, помогала кормить коров и убирать за ними.

– Ты побереги себя, не ровен час, надорвешься, и начнутся роды у всех на виду!

Мария больше всего боялась разоблачения своей беременности и делала все, как говорила ей подруга.

Нюрке нравилась ее покорность, и она смотрела за ней, как за маленьким ребенком.

После обедней дойки, подруги зарывались в куче соломы и шептались. Нюрка положила руку на живот Марии и тут же подскочила.

– Ты что? – испуганно спросила Мария.

– У тебя ребенок шевелится! – расширив карие узкие глаза, сказала Нюрка. – Никогда не слышала шевеление ребенка у человека! А вот у своей коровы слышала! И ты знаешь, очень, похоже! А сама ты слышишь, как бьется ребенок?

– Первый раз услышала в декабре месяце.

– Мария, это выходит, ты должна скоро родить! Если считать в декабре ты услышала шевеление, значит, в мае должна кого-то родить! И что мы имеем? На все про все, два месяца осталось до родов! – сказала она.

– Ну, наверное, я не знаю, – задумчиво сказала Мария. – Скорее бы в поле, – там никто, ни о чем не догадается!

– Мария, куда ты ребенка денешь, когда родишь?

– Не знаю пока, но к маме с отцом точно не пойду! Все было бы хорошо, если бы не эта тетка! Она всю жизнь мне поломала, чтобы ей так же было, как мне! – она сглотнула и тяжело вздохнув, сказала: – А может, мне поехать в Славгород? Город не большой, вдруг встречу там Ваню и тогда, закончатся мои страдания! – она грустно улыбнулась. – Все было бы так, но Ваня говорил тетке, что его переводят в другой город. Так, что, подруга, все против меня!

– Ничего, подруга, Бог не выдаст, свинья не съест! Сейчас главное, ты береги себя и все будет хо-ро-шо!

По весне все совхозные гурты коров угнали на вольные луга, вместе с ними выезжали все бригады доярок, разбивали лагеря, ставили палатки и жили обычной жизнью.

Мария, после дойки уходила в забоку или в глубь лугов, собирала ягоду, рвала слизун и черемшу, угощала всех доярок, положит на стол узел, или поставит ведро с ягодой, скажет: – ешьте, лежебоки!

Женщины очень любили ее за ловкость и трудолюбие.

– Хороша девчонка! – прохрипела бригадир, – красавица и чистоплотна во всем, даже с коровами как с детьми, охото ей с ними возиться, хвосты им помоет, начешет и бантики завяжет, кому-то повезет, кто женится на ней! Надо же уродиться такой красавицей? Высокая, ноги от ушей растут, фигура выточенная, ну, прям загляденье. Совершенно правильные черты лица, белая бархатистая кожа, черные, как нарисованные брови в разлет, будто взмах крыльев птицы! А глаза, я за сою жизнь не видела таких глаз! Жалко, что у меня нет сына, а то взяла бы ее в невестки!

– Да, ты права, бригадир, – согласились доярки, ей бы на подиуме красоту показывать, а не коров доить!

– Что, правда, то правда! – в своем заключении сказала бригадир, – а тут, ни кожи, ни рожи! – она взяла небольшое зеркало, смотрит на свое отражение и комментирует: – Нос на десятерых рос, глаза как у вороны, губы как у лошади, даже смотреть не хочется! – швырнув зеркало на стол, отвернулась лицом к стене.

Глава 6. Всё будет хорошо

В конце мая, на утренней дойке, у Марии потянуло низ живота.

Как и всегда, раньше всех, она закончила дойку и ушла в палатку. Тянущие боли повторились и снова исчезли. Не раздеваясь, она прилегла на топчан и заснула, но сон ее был недолгим, острая боль вынудила ее громко вскрикнуть.

– Господи! – она ухватилась за живот, – почему так больно? Неужели я рожаю? – от этих мыслей, она подскочила с топчана, посмотрела по сторонам, – нет никого, надо бежать куда-нибудь подальше отсюда! – захватив с собой большой кашемировый зеленый платок, выбежала из палатки и быстро спустилась в низину крутого луга, где её никто уже не увидит и не услышит.

Схватки то появлялись, то пропадали, но ненадолго, с каждым разом, они были чаще, острее и продолжительнее, но вскоре боль стала нестерпимой. Она кричала так громко и мучительно, что ее крик подхватывало утреннее эхо и разносило по всей округе, а перепуганные птицы покидали свои гнезда.

– Хорошо, что я одна, никто ничего не узнает! – подумала она, – теперь, где бы укрыться? – она обвела взглядом вблизи растущие кустарники, среди них выделялось одно ветвистое деревце. Через боль и слезы она дошла до него, нарвала травы, смастерила ложе и прилегла, накрывшись платком.

Женщины закончили дойку, переоделись и встали у котла, где доваривалась затируха. Это блюдо готовили на одном молоке с мукой, перетирая её в ладонях, получалась мелкая лапшичка.

– Девчата, накладывайте себе сами, ешьте пока горячая! – предложила бригадир.

Девушки не заставили себя долго уговаривать, быстро опорожнили котел и разошлись по палаткам.

– А, где Мария? Затируха ее любимое блюдо, пусть поторопится, не то голодной останется!

– Не знаем! – ответил кто-то из девчат. В палатке ее нет, она закончила дойку, еще темно было, наверное, опять в забоку за слизуном ушла.

– И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох, и непоседа! – покачала курчавой головой бригадир.

– А кто-нибудь слышал сегодня утреннее эхо? «Похоже, кричала женщина», – сказала Шурка (мосол). Она была очень худая, поэтому жители деревни прозвали её «Мосол».

Нюрка сразу подумала о Марии, смуглое ее лицо приобрело багровый цвет, а сердце поднялось к горлу, того и смотри, выскочит, карие глаза испуганно посмотрели на бригадира. Она забежала в палатку, остановилась, топчан Марии заправлен, а платка цветного на месте не было.

– Где же ты, горе луковое? – с минуту, она размышляла, – что делать, с чего начать? – но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии. – Она рожает одна и неизвестно где! – прихватив с собой два плотных покрывала, она скатилась кубарем в низ по косогору. Было очень тихо, лишь изредка издавали звук небольшие птички, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава от утренней росы начала подсыхать. Она посмотрела на чистое голубое небо, – день должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, все будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая? – она смотрела по сторонам, но кругом не было ни души, она снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа. – Так, куда бы я пошла на твоем месте, чтобы остаться незамеченной? – спросила она себя, и сама дала ответ: – Конечно, я пошла бы в укромное место и где сухо, а сухо может, быть только под деревом. – Она пристально осматривала низину, еле сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию. – Что если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит? – она уже открыла рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул ее голову в другую сторону. За непроходимыми кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался вверх дым, – значит, это чей-то дом и в нем живут, – подумала она, – раньше ходили слухи, что где-то недалеко от лагеря стоит пасека, может, это и есть она? – Несколько минут она смотрела по сторонам и вдруг радостно выкрикнула: – А вот и дерево! – Она скатилась вниз, подобно мячу подскочила к нему, и то что она увидела привело её в шок.

На цветном платке лежала Мария, свернувшись калачиком поджав колени к животу.

Нюра наклонилась над ней, – зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родится ребенок!

Мария посмотрела на подругу затуманенными глазами. Измученное и искривленное лицо от боли закрыли разбросанные светло-русые волосы, у нее не было сил даже стонать.

Нюра убрала с ее лица волосы, – хорошая моя, потерпи, все будет, так как ты хочешь! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему.

Мария посмотрела на неё сквозь слезную завесу и криво улыбнулась.

– Пойдем отсюда, Мария, здесь не далеко чей-то дом, раньше говорили, вроде это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуть, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома.

– Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно! – через слезы проговорила она.

– Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?

Мария с усилием приподнялась и, не разгибаясь, прилегла на покрывало. – Нюра, ну, как ты меня потащишь? Давай останемся здесь! – И снова схватки и снова крик. Не обращая внимания на крики подруги, Нюрка торопилась к дому, где видела столб серого дыма.

– Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала, – похвалила она себя, – так идти быстрее и тащить легче, да и тебе, не так больно!

Путь оказался невыносимо трудным и долгим. Расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее. Пробирались через чащу и заросли, казалось, этому не будет конца.

У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои прелестные губы, чтобы не кричать, а, когда схватки прекращались, она шла сама, но недолго, снова боль и крик.

– Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше! – От палящего солнца и нагрузки у Нюры пересохло во рту, ее платье насквозь пропиталось потом. Она остановилась и легла подле Марии, раскрыв широко рот, облизывала тонкие пересохшие губы. – Сейчас бы водички, хотя бы один глоток! – тяжело дыша, проговорила она.

Мария виновато посмотрела на подругу, глотая слезы, – прости меня, Нюра.

– Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато, у нас появится еще один человечек!

Мария закрыла глаза, и пушистые ресницы затрепетали, – куда я пойду с этим человечком?

– Куда, куда? – не выдержала Нюра, – домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! А сейчас помолчи, быстрее дойдем! – приказным тоном сказала она и сморщилась от боли. – Все ноги порезала, надо было хотя бы тапочки надеть, а я переволновалась и забыла обуться!

– Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! – она сейчас же разулась и заставила подругу обуться.

Глава 7. Спасение на пасеке

Наконец, послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос позвал:

– А ну, ко мне, дамы!

Навстречу девушкам шел невысокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи.

Увидев Нюрку и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки подал знак собакам сидеть.

Они сели рядом и с любопытством спокойно смотрели на пришедших людей.

Мужчина удивленно рассматривал нежданных гостей.

Нюрка смогла рассмотреть через сетку его лицо, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым. – Бандит, а не пасечник! – подумала она, – что теперь с нами будет? Я то смогу убежать, а Мария как? – но, пересилив страх, спросила: – Дядь, это ваша пасека?

– Да, раньше она была! – криво улыбаясь, не громко ответил мужчина.

Она не услышала, что он сказал, – точно бандит! Как-то подозрительно улыбается! – ее мысли прервал его же бархатистый, приятный голос.

– Откуда вы девоньки и что с этой? – он мотнул головой на Марию. – Почему ты тащишь ее? – Его голос показался Нюрке добрым, и тогда она ответила: – Это подруга моя Мария, она рожает! Сама не может, идти, а я вот помогаю ей! Мы случайно увидели ваш дом, вот и свернули к вам! – виновато отчеканила она.

Мария поджала под себя колени, держа руки в низу живота, от боли кусала губы, и слезы катились по ее измученному лицу.

– Понятно! – сказал мужчина, глядя с сочувствием на безжизненно бледное лицо Марии. Он снял с головы защитную сетку и подал Нюрке, – отнеси в дом! – затем подошел к Марии, – давай, дочка, я помогу тебе! – он осторожно приподнял ее с покрывала, прижал к себе, как свою дочь и понес к дому, повернувшись к собакам, сказал: – Ну, что вы приуныли? Все будет хорошо, идите на место!

Собаки послушно встали и пошли следом за ним.

Озираясь по сторонам Нюрка запоминала место на всякий случай, мало ли что может, случиться! Увидев впереди ульи, страх окончательно покинул ее, – значит и правда пасечник! Ого, сколько ульев! А пчелы летают, того и смотри, ужалят!

– А ты, девонька не махай руками, не то искусают! – предупредил пасечник. Он занес Марию в дом и положил на стоявший в углу топчан. – Здесь, дочка, тебе никто не помешает и не обидит, не волнуйся. А – я, вам медку принесу! Небось, проголодались? – он вышел в сенцы, минуты через три принес чашку с медом, таким янтарным и пахучим, что у Нюрки произвольно потекла слюна. Ломанный большими кусками хлеб, лежал на столе, и эмалированная зеленая кружка с холодной водой, стояла рядом с чашкой меда.

Нюрка хотя и проголодалась, но сразу набросилась на воду, и в одно мгновение опустошила кружку, а затем принялась за мед. – Такое может, быть раз в жизни, чтобы есть его ложками! Мария, ты будешь? Тебе надо поесть, не то сил не будет рожать!

Марии есть не хотелось, но она поднесла ей чашку и насильно стала кормить.

– Не хочу я, Нюр, дай лучше водички, во рту все пересохло!

Нюрка поднесла ей кружку с водой.

Она глотнула, – хороша водичка, родниковая, мягкая, не то, что у нас дома! – охрипшим голосом произнесла Мария.

– Твоя, правда, подруга, с такой водичкой и болезнь не страшна! Кстати, тебе не стало легче?

Мария улыбнулась, показывая ряд белых зубов, – отпустило чуть.

– Ну, слава Богу, а то смотрю на тебя, как ты мучаешься и мне от этого больно! – Она собрала с подушки пряди волос и заколола на её голове, любуясь ею, со светлой завистью сказала: – Как же ты красива, Мария!

Мария прикрыла пушистые ресницы, – что из того? Было бы у меня столько счастья!

– Ничего, дорогая, у каждого человека есть счастье, и оно к тебе обязательно придет!

– Ну, красавицы, поели? – заходя в избу, спросил пасечник.

– Да, дядь, спасибо, мед очень вкусный у вас! Наелась вот так, – показывая рукой выше своей головы, – а, как гляну на него, еще бы ела, да некуда! – она широко улыбнулась, растягивая тонкие бордовые губы.

– А – я… – он сделал короткую паузу, – на мед и глядеть не хочу, каждый день одна еда!

– Ой! – воскликнула Нюра, – вот мне бы так, кроме меда, я ничего бы не ела!

Пасечник улыбнулся доброй улыбкой и по-отечески спросил: – Ну, что, девушки, теперь может, расскажете, откуда вы и чьи?

– Мы, дядь, доярки, – выпалила Нюрка, – гурт наш недалеко от вас!