Лекции для психологов из супервизорской группы

скачать книгу бесплатно

Лекции для психологов из супервизорской группы
Евгения Белова

В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Книга будет полезна тем, кто идёт в профессию «с нуля», и также тем, кто желает получить секреты профессиональных психологов, чтобы улучшить свою жизнь (и жизнь своих близких).В этой книге вы узнаете, как меняются негативные сценарии. Также вы сможете применить полученные знания в своей жизни и получать классные результаты.

Лекции для психологов из супервизорской группы

Евгения Белова

© Евгения Белова, 2024

ISBN 978-5-0064-5432-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

«Заниматься наукой только для личного блага постыдно… Необходимо возвратить людям, употребить им во благо свои знания, полученные из общечеловеческой сокровищницы».

В. Вернадский.

В книге представлены лекции для психологов из супервизорской группы. Мы изучали подход Мелани Кляйн (как работать по её методу с клиентами). Можете распечатать эти лекции, подчёркивать фломастерами, изучать. Важен принцип активного обучения! Желаю применять полученные знания на практике, в своей жизни. Лично я не видела таких книг, поэтому решила внести тоже свой небольшой вклад в «общечеловеческую сокровищницу», как говорил Вернадский. Приятного погружения в профессию Психолог, Коуч! И готовьтесь, ваша жизнь будет меняться!

с уважением, психолог Евгения Белова.

Три этапа в отношениях Психолог-Клиент

Добрый день. Делюсь с вами тем, что узнаю от своих коллег. Верю, что это поможет вам в работе. Итак, когда к вам приходит пациент, то ваши интерпретации должны быть сосредоточены вокруг темы ДОВЕРИЯ. Тогда у вас появляется возможность сделать этого пациента постоянным. Люди приходят очень часто в каком-то порыве отчаяния, бессилия, когда они уже дошли до точки невыдерживания. Я это понимаю как острую боль. Например, если у вас болит голова или зуб – вы принимаете лекарства, чтобы боль ушла. Вам становится легче. Но причина боли не уходит. Надо идти к специалисту, чтобы он назначил обследование и лечение. Этот процесс энергозатратный – по времени, финансам, психическим возможностям, потому что надо решиться на лечение и следовать ему. Когда вы принимаете таблетку и снимаете боль – есть ощущение, которое не адекватно реальности, что вместе с болью ушла и причина боли. Но это не так. Часто, человек, который всё-таки решается на консультацию у психолога, находится в состоянии острой боли. Плюс он находится с убеждением, что ему достаточно пары встреч (или одной), чтобы ему дали обезболивающее. И если вдруг он его не получил, то психолог для него окажется шарлатаном. Мне так в комментариях в ютубе написал один мужчина: «Все психологи шарлатаны, только деньги им плати». Недавно у меня была одна консультация. Женщина меня в переписке сразу предупредила, что она не готова со мной работать постоянно. Но хочет получить консультацию. Я это воспринимаю как попытку попробовать – насколько она будет чувствовать себя со мной в безопасности. Я начала консультацию с вопроса: «Что вы от меня ожидаете? Вы хотите, чтобы я помогла вам в чём-то сориентироваться». В переписке она написала, что сейчас запуталась. Она была в очень тяжёлом состоянии. В контрпереносе у меня было ощущение, что её мысли очень медленно движутся, что она как будто разрозненная, не может собраться и почувствовать себя целой.

На первом этапе анализа очень важно говорить с пациентом о её или его недоверии. Что человек не понимает – зачем он пришёл к психологу. Тем более, когда появляется ощущение, что острая боль уже снята. А хроническая её или его не беспокоит.

Поэтому интерпретации строятся вокруг темы ДОВЕРИЯ. Например:

– «Вы можете мне не доверять. Не понимать – зачем вам ко мне приходить и платить мне деньги, когда вы можете также поговорить со своей подругой или мамой, сестрой».

– «Может возникать много непонимания – чем мы с вами здесь занимаемся. У вас может быть больше вопросов, чем ответов. И вы можете мне пока не доверять, поэтому боитесь эти вопросы задавать».

– «Я для вас в данный момент совершенно незнакомый человек. И у вас может крутиться в голове вопрос – можете ли вы мне доверять. Есть ли смысл отдавать свои с трудом заработанные деньги малознакомому человеку. И что вы получите в итоге нашего с вами взаимодействия».

Надеюсь, вам понятен смысл. О доверии надо говорить как минимум 5 встреч. А вообще, до полугода. Подумайте о себе – сколько вам необходимо было времени, чтобы довериться мне, прийти ко мне в обучение. Будет здорово, если вы повспоминаете свои страхи – что вас останавливало от того, чтобы стать частью сообщества, чтобы начать изучать психологию. Как только вспоминаете – выписывайте. Это сильно поможет вам в работе с новыми пациентами, чтобы была возможность их удержать длительно.

Если у вас есть пациенты, с которыми вы работаете до полугода, то тоже можно осветить тему доверия. Например: «Вы мне доверились, когда решились на длительную работу. Я вам за это благодарна». Так мы признаём, что пациентка сделала большую внутреннюю работу по преодолению своих сомнений. Она доверилась незнакомому человеку. И это действительно большая заслуга с её стороны.

Это первый этап анализа. Дальше во втором этапе анализа мы говорим о РАЗОЧАРОВАНИИ. Пациентка представляла себе, что она походит пару месяцев или полгода максимум – и у неё будут потрясающие изменения. Вся жизнь наполнится чем-то новым, удивительным, тем, чего раньше не было.

Поэтому здесь мы говорим о разочаровании. Например:

– «Вы ожидали, что по прошествии нескольких месяцев нашей работы у вас разрешится большинство ваших проблем. Но к сожалению, этого не произошло. Это может вызывать много злости, что я не достаточно хорошо с вами работаю. У вас могут возникать сомнения – насколько я хороший психолог».

– «Думаю, вы чувствуете разочарование от того, что я как будто не даю вам эффективные методы, чтобы вы смогли изменить свою жизнь. Как будто не делюсь с вами ценным, которое есть у меня. Как будто скрываю от вас какой-то секрет».

– «Конечно, всегда хочется, чтобы можно было прийти к другому человеку, опытному специалисту – и он бы решил все проблемы. Но в реальности у нас с вами так не произошло. И не происходит сейчас. Это может вызывать много злости от разочарования. Могут быть мысли: „А может, зря я доверилась? Может, я обманулась, когда выбрала этого специалиста“».

Обращаю ваше внимание, что граница между 1-м и 2-м этапом сильно размыта. У кого-то 2-й этап может наступить через 3—5 встреч. И дальше они могут идти параллельно. Поэтому держите эти мысли в голове. Как вы можете узнать, что наступает 2-й этап? По разговорам, связанным с расставанием. Если вы будете слышать, что пациентка говорит про развод, про уход мужчины, про смерть близкого – она говорит про то, что хочет уйти.

Когда вы даёте интерпретации, связанные с доверием и разочарованием от доверия – вы сообщаете пациентке, что вы её понимаете. Тогда она остаётся с вами. Помните, что для самой пациентки её мысли об уходе от вас могут быть не до конца осознанными. Эта мысль может приходить и уходить. И она складывает в копилочку все ваши «промахи» и воспринимает их как доказательства того, что она должна уйти. Потому что она чувствует, что вы её не понимаете. Конечно, вы работаете с тем, что пациентка приносит. Но подразумеваете, что она вам не доверяет. А потом разочаровывается работой.

Поэтому очень важно, чтобы вы сами понимали — в чём ценность вашей профессии.

Ещё на 1-ом этапе пациентка очень сильно может бояться зависимости.

Поэтому на 1-м этапе можно и нужно давать интерпретации, связанные со страхом зависимости. Например:

– «Стабильность может очень сильно пугать. Потому что вы как будто начинаете зависеть от меня. И вам может быть страшно – как я потом буду использовать вашу зависимость. Может быть страшно, что вдруг я превращусь в тирана, который будет вас использовать».

– «Стабильность бывает очень сложно переносить. Ведь это значит, что вы становитесь как будто обязаны. В тоже время очень хочется стабильности, потому что вокруг неопределённость, нестабильно всё. И вам бы и хотелось получить от меня стабильность. И очень страшно, потому что это будет значить, что вы от меня зависите. А зависимость пугает».

– «Стабильность создаёт ритм. Это как ритм сердца. Есть стабильность – есть уверенность в завтрашнем дне. И в тоже время стабильность может пугать. И может хотеться избавиться от страха. А как это сделать? Кажется, что выход очевидный— разорвать отношения с тем, кто призывает стабильности. Сейчас это я».

Т.е. в основном интерпретируем страх зависимости и желание разорвать отношения из-за этого страха.

Думаю, что третий этап в анализе начнётся тогда, когда пациентка почувствует, что может вам доверять те чувства, которые ей сложно выдерживать. Будет говорить вам о злости, гневе, ненависти. Будет наблюдать за вами— справляетесь вы с ними или нет. Поэтому нужно будет их интерпретировать. Предполагаю, что если начать о них говорить рано, то пациентка может испугаться и разорвать отношения, чтобы не разрушить вас своими невыносимыми переживаниями. Кстати, на этом этапе пациенты уже не уходят. Или уходят, а потом возвращаются. Они готовы прощать аналитику его непонимание, его ошибки. Аналитик при этом попадает в проективную идентификацию, которая может разыгрываться очень долго. Буквально годами. Здесь уже необходимы супервизии. Надо искать – на чём концентрироваться, понимать – что происходит, как влияют внутренние объекты пациента на аналитика.

После начала доверия вы также сможете услышать главные травмы. Остановимся сейчас на различии травмы и внутреннего объекта. Про травму мы говорили очень много. Надеюсь, у вас сложилась в голове картинка – чем может быть вызвана травма. Немного повторюсь. Суть травмы. У каждого из нас есть внутренние фантазии, которые мы воспринимаем как пугающие, ужасные, переполненные ненавистью, яростью. Мы можем чувствовать себя способными убить. И более того, можем фантазировать – как убиваем на самом деле. В символдраме нам давали мотив «вулкан», «лев в клетке». Эти мотивы были призваны разгрузить ярость. Предполагалось, что голодного льва выпускают из клетки, и он раздирает на части всех вокруг. Т.е. мы принимаем факт, что внутри нас есть мысли-убийцы или просто очень разрушительные мысли. Когда в реальности случается какое-то тяжёлое событие – например, смерть – нами это воспринимается на бессознательном уровне, как будто мы своими мыслями убили этого человека. Конечно, может, не буквально своими мыслями. Но мы как будто поспособствовали убийству. Являемся как будто сопричастными к убийству. Вообщем, можно объяснить себе совершенно по-разному – как именно я поучаствовала в смерти человека, про которого я плохо думала. Т.е. разрушительная фантазия становится частью этой реальности. И тогда кажется, что 2 мира имеют проход. Мысли-монстры могут выйти и сотворить с другим человеком что-то очень плохое. Вы можете видеть отражение этой мысли, когда человек говорит: «Я ничего не буду делать. Его Бог накажет». Т.е. как будто мысли дойдут до Бога, а Бог поступит по справедливости и что-то отнимет у этого человека. И тогда свершиться правосудие. Кроме подобного вида травмы – когда разрушительные мысли как будто становятся частью реальности – существует другой вид травмы. Это всё, что связано с телом: операции под общим наркозом, избиение, изнасилование, травмы головы и позвоночника. В этом случае мы имеем ощущение небезопасности в собственном теле, страх находиться в собственном теле. Также травма расставания создаёт фантазию: «Это я плохая настолько, что меня бросили».

Я запомнила вопрос супервизора: «Вы отработали травму?» Честно – я не понимала, как можно отработать травму. И что должно произойти после того, как травма отработана. Из того, что я видела и переживала в собственном анализе с разными аналитиками: Травма— это то, с чем надо смириться. Это твоя особенность, которая будет всегда болеть. Можно только создать такое пространство вокруг себя, чтобы тебя меньше ранили. Т.е. это позиция, что внутри ничего изменить нельзя. Можно только позаботиться о себе так, чтобы во внешнем мире было меньше триггеров, которые выдёргивают тебя из состояния равновесия. И только сейчас я понимаю – что значит «отработать травму». В травме происходит определённая физиологическая реакция. Тело запоминает состояние во время травмы. Когда вы отрабатываете травму – вы разделяете внешнее и внутреннее. И дальше вы уже начинаете работать исключительно с фантазиями пациентки. Травма может наложиться на объект внутри психики, который пациентка уже, до этого испортила. Травма как будто подтверждает – да, я так и думала, что все вокруг плохие. Со временем человек просто возвращается к себе. Восстанавливает связь с хорошим объектом внутри. Он начинает дальше нормально справляться с жизненными трудностями.

Травматичная ситуация будет обязательно включать в себя переживание психической смерти. Поэтому сейчас я даю много интерпретаций, включая это понятие – психическая смерть. Так человеку становится не так страшно обсуждать свои мысли о смерти. Я, конечно, объясняю – что я имею в виду под психической смертью. «Как будто вы распались на кусочки. Как будто вы перестали существовать. И вы не были уверены, что сможете вернуться в собственное тело. В тот момент ничего от вас не зависело. Вы переживали ужас распада и несуществования». Вы можете подобрать свои слова – что такое для вас психическая смерть. Многие интерпретации я даю через это переживание. Например, одной своей пациентке я сказала: «Вы торопитесь, потому что боитесь, что вас настигнет переживание психической смерти. Вы как будто от него убегаете». Для неё это была очень важная мысль. На следующей сессии она сказала: «Помните, прошлый раз была очень важная мысль. Я просила вас запомнить». И я вспомнила эту мысль и повторила ей. На что она стала реагировать тем, что в проекции стала говорить, что хочет расстаться. Я была сильно расстроена. Контейнировала, давала какие-то интерпретации, связанные с гневом на меня. А потом я поняла, уже после сессии, что это была негативная реакция, связанная с завистью к тому, что я родила такую крутую, как ей кажется, мысль. Но она справилась с завистью. И уже на следующую сессию принесла мне свою победу – как она смогла не извиниться, не переживать чувство вины за выплеск своей ярости и ненависти. Здесь уже я ей объяснила: «В наших с вами отношениях это выражалось в том, что вы считали мою мысль по поводу расставания бредовой. Вы на меня сильно злились, вам казалось, что я вас не понимаю. Но я продолжала придерживаться своего мнения. В итоге вы поняли, что имеете право на своё собственное мнение. И вы не должны просить прощение за то, что считаете так, как считаете». На что она мне ответила: «Да, вы вообще крутая».

Вернёмся к травме. Мы её с вами отрабатываем теми способами, которые мы наработали с опытом и считаем эффективными. Дальше мы попадаем в мир фантазий, мир внутренних объектов. То, что раньше было травмой, теперь становится параноидно-шизоидной позицией. Т.е. мир как будто становится чёрно-белым. Нам легче ориентироваться. Мы точно можем сказать – кто нам друг, кто враг. Мы можем понять – что с этим человеком дружить не надо, потому что он вызывает у нас тяжёлые переживания, с которыми мы ещё не справились внутри себя. Поэтому не можем справиться и в реальности. Это плюсы параноидно-шизоидной позиции. Минусы. Когда мы находимся в этой позиции, то время как будто тянется бесконечно.

Травма— это глубокое и тяжёлое состояние психического расщепления. В параноидно-шизоидной позиции расщепление остаётся. Но оно больше не связано с реальностью внешней. Оно связано с реальностью внутренней. Мы как будто попадаем в пространство, где всё закручено. Где происходит повторение событий. Я смотрела художественный фильм про временные петли. Они бывают короткие, а бывают длинные. Всё, чего хотят герои, которые попали в эти петли – сделать иначе, не так как им уготовано судьбой. Они хотят умереть по-своему. Суть фильма – надо выбраться из круга временных петель, оказаться за их пределами, чтобы не быть их заложником. Когда мы меняем мышление — мы можем видеть свои параноидно-шизоидные петли времени. И можем делать выбор – попадать туда или нет. Как мы это делаем в анализе, как аналитики? Чтобы не включиться в проективную идентификацию (хоть это и неизбежно), мы говорим о процессе, которые происходит внутри нашей пациентки. И говорим о том, какую роль мы, как аналитики, играем в этом процессе. Именно это помогает сохранять равноудалённую позицию от хорошего и от плохого объектов пациентки.

Задача анализа – развить символическое мышление. Не могу вам сказать, что на данный момент у меня разложено в голове по полочкам – что такое символическое мышление. Давайте вместе размышлять на эту тему. Буду вам благодарна за ваши мысли. А пока скажу – как на настоящий день я это понимаю. На примере моей пациентки. Мы с ней работали 3 раза в неделю. Она недавно родила. И после отпуска я предложила ей, чтобы мы работали 2 раза в неделю. Она сказала, что сама об этом думала, что сейчас сложно с деньгами и т. д. Получается, что на сознательном уровне она благодарна мне, что я сама предложила. В плане сознательных установок всё хорошо – экономия денег, не прекращён анализ, ощущение, что я пошла на уступку, вошла в положение и т. д. Но есть и другой пласт – потеря сессии. Сессия – это нечто конкретное, понятное. Мы должны понимать – чем для пациентки является сессия. Если бы она не была ценной – она бы не приходила. Но сессия для неё – это нечто важное, где она может поговорить о своих переживаниях. Где она чувствует себя понятной. Где она может выгрузить свои сомнения, неуверенность, в том числе гнев и ненависть. Где она получает поддержку. И чувствует, что она не одна. Когда вы понимаете – что для пациентки значит сессия, тогда вы уже переходите на символический уровень. И тогда потеря сессии не становится просто пропущенной сессией. Мы можем говорить об убийстве сессии. Что мы обе её убили. Важно, что у каждой из нас (и естественно, у пациентов) возникает определённый набор чувств, связанных с потерей или расставанием, или чем-то другим. Когда происходит в анализе что-то непредсказуемое – мы об этом обязательно говорим. Или предсказуемое – отпуск аналитика, как символ расставания. Эта пациентка позвонила мне на следующей неделе в наше время в отменённую встречу. Это говорит о том, насколько у неё был сформирован ритм. И ей была важна эта встреча. Я не знаю – какой механизм психической защиты она использовала. Это было отрицание, как будто потери не было. Или это было вытеснение. На мой взгляд, она невротической организации личности, поэтому вполне возможно, что это было вытеснение. И на следующей сессии после этого звонка она говорила, что мы застряли, что я ей чего-то не даю. Я её не поняла. И проговорила о потери только в конце встречи. На следующей встрече пациентка говорила, что переживала за меня, что вылила на меня ярость. Т.е. она чувствовала, что переполнена яростью, что произошла потеря. И ей казалось, что она меня своей яростью если не убила, то точно затопила. В реальности я не чувствовала, что она на меня нападает. Всю сессию я говорила о потере. И в конце встречи она сказала: «Спасибо, что вы мне разрешили беспокоиться о вас только в квадратике». Это был ответ на мою интерпретацию до этого: «Вы беспокоитесь обо мне – что со мной будет, как я выживу всё то время, что мы с вами не видимся». Она ответила: «Я не беспокоюсь всё время, а как будто выделяю квадратик, когда могу беспокоиться». Не помню – что я ей на это ответила. Но по её словам я поняла, что она почувствовала, что не разрушает меня своей яростью. Что ей можно жить свою жизнь вне наших сессий и не беспокоиться обо мне. Думаю, так она прорабатывала свой разрушающийся объект. Нам с вами важно давать интерпретации, которые не будут повторять слова пациентки. Был такой вопрос. Когда женщина приходит к аналитику, жалуется на близких, а аналитик ей отвечает примерно такими же слова: «В чём вы можете жаловаться на меня?» Подобные интерпретации вызывают гнев, сопротивление. Потому что они ощущаются пациентами как преследующие. Как будто аналитик только и ждёт, чтобы напасть. Символическое мышление будет развиваться у пациентки, когда вы будете думать – что она хочет сообщить. Когда вы будете думать о потери сессии не как о пропущенной встрече, а как о потери чего-то ценного. И будете думать – как вы причастны к этой потери.

На этом всё. До встречи в следующей лекции!

Когда родитель психически нездоров (разрушающийся объект)

Добрый день. Сегодня разберём – как переживается РАЗРУШАЮЩИЙСЯ ОБЪЕКТ внутри психики. Внутри психики происходит РАСЩЕПЛЕНИЕ объекта на хороший и плохой. В плохой объект мы помещаем негативные переживания, которые мы отодвигаем от себя, потому что они видятся нам как угрожающие. Как те, которые способны нас убить, отравить, расчленить. Вообщем, тем или иным образом разрушить. Поскольку эти переживания часто являются невыносимыми – мы их помещаем в ДРУГОГО человека методом проективной идентификации. Может быть, иногда просто проецируем. Проекция отличается от проективной идентификации тем, что это более зрелый механизм психической защиты. Это значит, что её гораздо легче увидеть у себя, принять, что это наше. Проективная идентификация – это механизм защиты очень ранний. Там нет слов, нет понимания. Моё определение проективной идентификации – я чувствую то, что чувствует другой, но убеждена, что это мои чувства. Или ровно наоборот – я убеждена, что другой вызывает во мне эти чувства, как будто другой обладает магической силой заставлять меня что-то почувствовать. И я ничего не могу с этим поделать. Думаю, степень БЕССИЛИЯ отличает проекцию от проективной идентификации. Итак, внутри есть хороший объект и плохой объект. Обращаю ваше внимание на важную мысль, что у каждого человека свой хороший объект. И свой плохой объект. И мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для нашего пациента – насколько хорош у него или неё внутренний объект. Т.е. идея в том, что у всех, абсолютно у всех, есть хороший объект. Его не может не быть. Тем не менее, человек часто находится в тяжёлом состоянии. Почему? Потому что у него прочная связь с плохим объектом и ненадёжная связь с хорошим объектом. Когда мы работаем длительно— у человека появляется возможность почувствовать прочную связь со своим хорошим объектом. Мы это называем способностью справляться с жизненными трудностями. Т.е. у человека как будто: есть ресурс видеть ситуацию иначе, способность подумать – как можно с ней справиться или даже извлечь выгоды, найти и принять нужную информацию, которая может ему помочь.

Для ребёнка принципиально важно сохранить внутри себя связь с хорошим объектом. Он зависит от родителя, даже когда мама или папа обращаются с ним жестоко. Чтобы остаться в связи с родителями, ребёнок путает себя. Он создаёт идеальный ОБРАЗ родителя. А жестокость воспринимает как должное. Может возникнуть ФАНТАЗИЯ, что он просто не достаточно хороший. Поэтому девочка или мальчик будут себя исправлять, чтобы быть для родителя лучшей версией себя. Когда ребёнок видит ужасные проявления родителя (его жестокость, садизм, извращения) – он старается быть хорошим. Таким образом ребёнок хочет как будто ублажить плохого родителя. Он хочет превратить его в хорошего. Он делает для этого всё, что может. Так мы получаем «хороших» девочек и мальчиков, которые переполнены ужасом и яростью, что им приходится часто иметь дело с плохим родителем. В разрезе зависти можно сказать, что ребёнок боится ЗАВИСТИ родителя. Чем больше он хороший – тем более плохой стороной поворачивается родитель. Думаю, таких примеров у вас много перед глазами. Ситуация меняется на противоположную, когда родитель для ребёнка хороший. Тогда малыш как будто проверяет – до какой степени ты можешь быть хорошим? Здесь мы уже видим не только работу зависти, но и возможность расслабиться. Ребёнок чувствует, что его принимают и плохого и хорошего. Он может существовать и выражать себя. Например, у пациентки дочь поступает подобным образом. Она принимает от мамы деньги, подарки. И не даёт взамен никакого общения. Не звонит, не пишет. Когда разговор случается дочь ведёт беседу так, как будто мать ей обязана, как будто она причинила ей сильнейшую травму и не осознаёт этого. Если пациентка говорит, называя её чувства – дочь приходит в ярость: «Ты опять со своей психологией! Как ты меня достала!» В этом примере у девочки работает зависть. И мать здесь бессильна. Ей приходится ждать, пока дочь справится со своей завистью – и поймёт, что мать желает ей добра. Ещё пример. Женщина пишет вам и спрашивает: «Что делать, моя дочь живёт с абьюзером. Он запрещает ей с нами общаться. Она полностью измотана» и т. д. Вы, условно, порекомендовали позаботиться о дочери насильственным способом – забрать её из этих отношений. И через некоторое время женщина пишет: «Дочь на меня постоянно злится, отпускает язвительные комментарии по любым поводам. Я не знаю, что делать». Говорит, что и она и дочь работают с психологами. Возможно, психологи не достаточно контейнируют. Или другой вариант – на сессиях психологи поддерживают их агрессию друг к другу. Вы можете порекомендовать говорить: «Ты делаешь мне больно своими словами» и ждать. Дочь превратилась из Жертвы в Насильника. И здесь надо говорить о ярости, которая не позволяет чувствовать себя хорошей.

Итак, переходим к разрушающемуся объекту. Внутри психики хороший объект чувствуется ненадёжным, нестабильным. Представьте себе здание, которое находится в процессе разрушения. Подумайте – какие чувства у вас это вызывает? Страх. Теперь представьте, что это не просто какое-то здание. Это здание, которое вы строили с самого основания. Вы заливали фундамент, возводили стены, ставили крышу, делали ремонт, обставляли мебелью. Вы там жили. Там хранится очень много воспоминаний. И вот это рушится. Какие чувства? Ужас. Этот ужас что-то делает с вами. Он заставляет вас определённым образом действовать. Как? Вы хотите сохранить его всеми силами, которые у вас есть. Что это значит? Вы превращаетесь в того самого хорошего ребёнка, который хочет спасти свою маму. Потому что вы чувствуете, как будто ваша жизнь зависит от того – выживет ваша мама или нет, разрушится это здание или нет. Как будто вы можете жить только тогда, когда мама жива. Что произойдёт, если мама разрушится? Небытие.

Мы можем видеть разрушающийся объект у тех пациенток, которые пережили диссоциацию, т. е. РАСКОЛ внутри психики, т.е. психическую смерть. И получается, что для них разрушающийся объект – это как попытка остановить неизбежное приближение психической смерти. Можно предположить, что в момент диссоциации они ощутили внезапное исчезновение хорошего объекта. Например, девочка не ожидала от своего дяди, что он будет трогать её в интимных местах, заставлять трогать его. Это переживание как РАСКОЛ – была безопасность, и вдруг она исчезла. Как будто она оказалась в зазеркалье, в другом, параллельном мире. Одно из воспоминаний детства после соблазнения дяди тоже, например, было связано с зеркалом. Зеркало – это символ, который выбрала её психика, чтобы справиться с переживаниями раскола. Далее в динамике сновидений был образ, как будто она встречается с женщиной, а позади неё есть зеркало. Мы можем это интерпретировать как ВЫХОД из зазеркалья. Тот, кто в зеркале, он как будто заточён. Его невозможно увидеть, пока не заглянешь в зеркало. Если смотреть в зеркало, то отражение пугает. Или наоборот вызывает зловещие переживания.

Другой пример с алкоголиками-родителями. Здесь ребёнку приходиться путать себя, о чём мы говорили выше, чтобы не видеть жестокую реальность. Реальность того, что мама или папа из хороших превращаются в ужасных с каждым годом, даже каждым днём. Это похоже на то, как показывают в мультфильмах, когда кто-то срывается в ОБРЫВ, а другой пытается его удержать. Постепенно рука не выдерживает веса, пальцы постепенно разжимаются. Думаю, в реальности это происходит достаточно быстро. Но внутри это длится как будто бесконечно. И в конце остаётся фантазия, что можно удержать вес другого кончиками своих пальцев. Думаю, что этот процесс можно назвать процессом РАЗРУШЕНИЯ, который внутри психики проживается и наблюдается как в замедленной съёмке. Самоё тяжёлое – это принять, что хорошая мама или хороший папа со временем действительно умер. Он или она могут лишь эпизодически выглядывать из глаз родителя. А остальное время кто-то другой – жестокий и холодный – живёт в теле мамы или папы.

Например, у пациенток с сильными разрушающимися объектами внутри может быть непереносимость детского плача. Есть фантазия, что надо сделать для ребёнка всё возможное, чтобы быть рядом. Эта фантазия мешает им тестировать реальность. Мешает распознавать плач своих детей. Они затоплены чувствами вины из фантазии, что они плохие мамы. Крик ребёнка для них равно «я- плохая мама. Я не поняла, я не справляюсь»и т. д. Вы можете также видеть, что в разрушающемся объекте есть много ярости. Ярость связана с чувством потери. Мы можем здесь думать и о зависти тоже. Тогда это будет зависть к тому, что аналитик не имеет опыта РАСКОЛА души и не понимает, что значит психическая смерть. Повторюсь – фантазия не имеет отношения к реальности. Если вы будете убеждать свою пациентку, что вы тоже переживали подобный опыт – она не поверит. Если поверит, то будет думать о вашей ненадёжности. И будет стараться беречь вас от своей ярости и жестокости. Зависть мы можем интерпретировать на сессиях позже. Мне кажется, что сначала надо сосредоточиться на том, что ярость связана с потерей.

В разрушающемся объекте мы видим интенсивный страх потери. Он ужасает, затапливает тревогой, приводит в полную растерянность, дезориентирует, выключает мышление, поглощает энергию, парализует. Разрушающийся объект отличается от бросающего тем, что он остаётся с человеком. Но при этом постоянно угрожает умереть. И человек не знает – в какой момент случится его смерть. Он как будто находится в ожидании этой смерти. Просто представьте себе уровень напряжения человека, который находится в ожидании смерти другого, близкого ему человека. Плюс он ещё чувствует зависимость от этого умирающего близкого. Это напряжение может быть настолько невыносимым, что пациент может уйти из анализа. Поэтому пациенты очень тяжело переживают внезапные передвижения сессий со стороны аналитика. Если такое случается постоянно, то одни приспосабливаются, постоянно перепроживают свою травму, как нечто привычное. Другие уходят навсегда. Именно поэтому вы должны говорить, когда происходит смена сеттинга, неважно по чьей инициативе. Для пациента ваши разговоры об изменениях сеттинга говорят, что вы видите реальность, что вы её не игнорируете. Например. Когда началась пандемия, клиентка говорит: «Я не знаю – как буду это переживать, мне невыносимо. Давайте сделаем встречи 2 раза в неделю». И Вы сразу на это согласились. Тогда это ваша бессознательная реакция на её разрушающийся объект. По правильному надо было поговорить с ней об этом хотя бы пару встреч. Т.е. отодвинуть на пару недель, а не соглашаться сразу. Далее, например, приближается ваш отпуск. Вы с ней говорите о расставании. Кажется, как будто она воспринимает это нормально. Но ближе к вашему отпуску она входит в такое же состояние, как и перед предложением встречаться 2 раза в неделю. Она говорит, что в бизнесе всё плохо, надо сократить встречи до 1 раза в неделю. При этом здесь же она говорит, что лето у неё не сезон. И обычно она переживала его спокойно. Но здесь она не может, говорит, что мы должны сократить встречи. До этого у неё, например, была попытка торговаться с вами по поводу отмен: «У нас же с вами 2 раза в неделю, поэтому было бы справедливо, если бы вы сделали больше, чем 5 отмен». В этом моменте лучше проявлять твёрдость, не идти ей навстречу. Дальше, на одной из сессий, когда вы говорите про расставание перед отпуском, она решила «похвастаться». Стала говорить, что у неё опять появился интерес к мужчинам. И она хочет встретиться с тем, от кого была в зависимости. На что Вы ей сказали: «Мы с вами говорим о расставании. И вы уже готовите мне замену. Не будет меня, но будет ваш бывший мужчина». Пациентка может ответить: «Я видела всё как позитивное, а вы это перевернули». И дальше, например, перед отпуском Вы сильно заболели, она просила об отменах. И у вас не было сил сопротивляться. Вы полностью отменили с ней консультации без оплаты с её стороны. После отпуска лучше дать ей следующие интерпретации: «Вы чувствуете меня ненадёжной. Я говорю вам одно, а делаю потом другое. Сказала, что у нас только 5 отмен, но получилось, что я согласилась вам дать больше. Вы чувствуете ко мне очень сильную благодарность за то, что я как будто вошла в ваше положение, поняла, что вы не можете встречаться. Но на деле я не отстояла себя.Поэтому вы не чувствуете, что вы можете отстаивать себя со своими детьми, со своими подчинёнными». И Вы эту интерпретацию можете повторять ей несколько раз. Т.е. ту благодарность, которую она чувствует, что ей не надо платить вам деньги, вы переворачиваете в то, что она не имеет право выражать вам свою ярость, потому что она боится, что вы не справитесь с её яростью. Она как будто нападает на вас сменой сеттинга, а вы не выдерживаете – и разрушаетесь. Разрушаетесь, потому что постоянно идёте ей на уступки. И дальше, например, она сдвинула день вашей встречи из-за того, что к ребёнку будет приходить преподаватель музыки. Вы можете ей сказать: «Вы ощущаете границы как те, что вас ранят. Моё отстаивание себя вы воспринимаете как нападение на себя, как безразличие по отношению к вашим чувствам, а не как мою заботу о себе. А мои уступки как моё понимание вас». Клиентка может увидеть ваши действия по отстаиванию границ, как вашу работу, что вы не хотите нападать на неё.

Когда у пациента активен разрушающийся объект, то у него или у неё сильна фантазия, что он или она способны спасти свой объект. Для пациента невыносимо собственное БЕССИЛИЕ. И он или она пытаются справиться с этим напряжением по-разному. Когда они двигают сеттинг, у них создаётся ощущение управления, ВСЕМОГУЩЕСТВА. Что они могут влиять на аналитика. Аналитик будет действовать по их правилам, а не по своим. Отказ психолога – это встреча с яростью пациента. Пациентам кажется, что их ярость просто убийственная. Она разрушает аналитика. Поэтому такие пациенты могут долго терпеть и не уходить из анализа. В какой-то момент не выдержать и уйти. Также эти пациенты обладают особой сверхчувствительностью. С ними надо обращаться бережно. Но, естественно, это не всегда получается. На ошибку они реагируют яростью. Проявление этой ярости- это как попытка пациентки доказать самой себе, что смерти не произойдёт – психолог всё же выживет. Особенно сильно вы можете наблюдать тревогу пациентов, когда вы заболеете. Важно говорить со всеми о том, как им страшно, если вы умрёте. Они могут переживать БЕССИЛИЕ вам помочь. Им бы хотелось как будто войти внутрь вас и взять на себя вашу болезнь. И в фантазии это могло бы помочь вам вылечиться. Также можно говорить, что пациенты чувствуют, что предъявили вам свой гнев прошлый раз. И как будто их мысли оказались материальны. Как будто они своими мыслями на вас напали, поэтому вы сейчас болеете. Они же чувствуют себя бессильными вам помочь. Чувствуют себя в сильной небезопасности. Плюс можно говорить о том, что вы можете не вернуться после отпуска по болезни. Ведь неизвестно, что может произойти. Для многих пациентов может быть потрясением почувствовать – насколько сильно они за вас переживают. И соответственно – насколько вы значимы для них. Как сильно им хочется сохранить вас. Они готовы быть хорошими, делать всё, что от них зависит, чтобы вам стало легче. Когда спадает напряжение, связанное с переживанием – умрёт или нет объект – приходит ярость. Это ярость за то, что человека как будто заставили прожить психическую смерть. Плюс (и это важно) против его воли. Поэтому когда вы слышите вдруг ни с того ни с сего слова благодарности от пациента – знайте, что он сейчас вас воспринял, как разрушающийся объект. Тогда ему или ей можно говорить: «Похоже, вы почувствовали сейчас меня ненадёжной. Как будто вам надо меня спасать. Как будто я нуждаюсь в помощи. Или может быть, даже умираю».

Ещё один пример. Например, Вы работаете с клиенткой. И Вы увидели, что в проективной идентификации вы оказались тем ОБЪЕКТОМ, который решал за неё – что ей делать. И вы её постоянно направляли. Таким образом, ваши отношения были очень стабильны. Она выдавала вам результаты во внешнем мире, которые связаны с карьерой и деньгами. Но основной конфликт не менялся. В анамнезе у неё психически разрушенная мама, которая жестоко её била в подростковом возрасте. Она очень сильно её любит и в тоже время боится. Запрос, над которым вы работаете – это создание отношений. Несколько лет у неё был молодой человек, с которым не сложились отношения. Около года назад была ситуация, когда она ходила на свидание с мужчиной, который ей понравился. Но он вёл себя так, что её это оскорбило. Из ваших слов она поняла, что вы бы хотели, чтобы она продолжила с ним отношения. И она вам пыталась доказывать, что поступила верно. Вы много раз обращали её внимание на то, что она говорит ПРО СВОИ ФАНТАЗИИ. Но пока внутри процесс РАЗДЕЛЕНИЯ не происходит. Ваши слова она воспринимает как инструкцию к действию. Она переполнена тревогой, у неё пока не получается остановиться и посмотреть иначе на происходящее. Перед отпуском вы также говорили с ней о расставании, как ей будет тяжело. После отпуска вы встретились один раз. Затем она вам написала, что не помнит, предупредила или нет, что на следующую встречу она не сможет прийти. И спрашивает у вас – перенести или отменить встречу. У вас было только одно время. Оно ей не подошло. Вы чувствовали её давление – она хотела бы, чтобы вы приняли решение об отмене встречи. Затем она вам написала с просьбой, чтобы вы помогли её сестре. Вы ответили, что вы обсудите это на встрече. Когда вы встретились после пропуска, вы сказали, что сначала вы должны обсудить причину, по которой она не смогла с вами поговорить об отпуске на встрече, о том, что она спрашивала вас, чтобы вы решили – отменить или перенести встречу. На что пациентка в ходе монолога отвечает: «Когда вы сказали, что надо отменить встречу». Здесь вы её остановили, чтобы обратить внимание на эти слова. Она была удивлена, что она их сказала. Вы как будто поймали её за «руку». Вы говорили о её необходимости делегировать в вас свою способность принимать решения. На следующей встрече она сказала, что хочет поговорить о чувствах. И снова стала вспоминать историю с парнем годовалой давности. Опять у вас складывалось ощущение, как будто вы её толкали в эти отношения, а она выстояла. Далее она сказала, что вы своими словами про нового мужчину погрузили её в отрыв от реальности. Она несколько недель ходила и думала о несуществующих отношениях. Вы не понимали – что вы такого сказали, что погрузили её в это состояние. Поэтому Вы спросили: «Что я вам сказала?» Пациентка ответила: «Вы сказали, что я опять не доверяю себе». На встрече после отпуска она рассказала, что ей понравился парень. Она не знает, что делать. На это вы ответили: «Вы опять не доверяете себе». Эти ваши слова пациентка восприняла как: «Вступайте сейчас в отношения. Делайте активные действия по сближению». Далее она рассказывает о своём опыте интуиции с парнем, с которым она рассталась, и с тем парнем, от которого она чувствовала унижение. Как будто сгусток энергии отходил от них. И от последнего парня она чувствовала такой же сгусток. Вы сказали: «Вы боитесь, что я буду думать, что вы сумасшедшая». Вам стало понятно, что вы мало говорили об этом. Иногда вы держали это в фокусе, иногда забывали об этом. Дальше вы стали говорить о том, что её видение – это интуиция. Но она не может понять язык своей интуиции. Вы привели пример с языком. «Например, вы приезжаете в Тайланд, вы не знаете тайского. Но вам приходиться как-то изъясняться. Вы можете что-то считывать по невербалике. Но у этого есть свой предел. Вы до конца не можете быть уверены – правильно вы поняли слова или ошиблись. Поэтому вы находитесь в постоянных сомнениях». У этой пациентки разрушающийся объект проявляется в сомнениях – останетесь ли вы сумасшедшей или всё же будете в реальности. Она как будто помещает в вас свою БЕЗУМНУЮ ЧАСТЬ, в которой она сильно путается. В тоже время она ценит её как нечто, что делает её особенной, отличной от других. Но эта особенность имеет 2 стороны – страх, что посчитают её безумной, и чувство собственной уникальности, неповторимости. Вы стали ей говорить: «Вы сомневаетесь – превращусь я в сумасшедшую или нет. Или всё же останусь в реальности». Когда я вам сказала: «Вы опять себе не доверяете», – вы восприняли мои слова как: «Начинайте действовать, входите в отношения». Я стала для вас сумасшедшей, той, которая отрывает вас от реальности. Вы сильно испугались. Поэтому вы предпочли отменить следующую встречу, хотя у вас была возможность встретиться. Для вас я как будто осталась безумной, которая разделяет вас с реальностью. Вы не верили, что я смогу выйти из сумасшедшего состояния. Для вас было безопаснее отменить нашу встречу. Хотя вы считали, что её отменила я. На прошлой встрече вы стали говорить о необходимости помочь сестре. В процессе разговора я вернула вас к нашим отношениям. И для вас это значило, что я- сумасшедшая ушла. Вернулась я- адекватная. Поэтому вы почувствовали себя в безопасности и смогли спустя 3 недели высказать свой гнев по поводу того, что я вас оторвала от реальности своими словами «Вы опять себе не доверяете»». Пациентка ответила: «Но ведь раньше вы меня направляли, подталкивали». Вы сказали: «Да, и это было для вас проявлением сумасшествия с моей стороны. Теперь вы очень сильно боитесь, чтобы я не вернулась к прежним схемам. И одновременно ожидаете от меня этого, потому что вам кажется, что так легче».

Когда мы говорим о психически разрушенном родителе – мы говорим о разрушающемся ОБЪЕКТЕ. Ребёнку очень сложно поверить, что с его родителем может быть что-то не то. Ему гораздо проще думать, что с ним что-то не так. Тогда у него появляется ФАНТАЗИЯ, что он может исправить. Это фантазия ВСЕМОГУЩЕСТВА. Если он отказывается от этой фантазии, то ему приходится смиряться с тем, что мама такая, её не исправить. Она действительно жестоко относилась. И здесь не может быть оправданий, кроме как болезнь.

На этом остановимся. Жду ваши вопросы, размышления.

Эдипов комплекс и Эдипова ситуация. В чём разница?

Добрый день. Мы с вами сделаем новый скачок в понимании. Надеюсь, что вам будет не только интересно, но и полезно. Может, вы смотрели фильм «Опасный метод». Там К. Г. Юнг говорит фразу: «Не может всё держаться на одном гвозде». Это было о том, что З. Фрейд сделал из мифа об Эдипе центральный конфликт. На семинаре «Комплексы» С. Раевский говорил примерно тоже самое, что и в фильме. Он нарисовал черту, которая разделяет Сознание и Бессознательное. Мне тогда представилось, что Бессознательное – это как море или океан. И в нём плавают комплексы. Раевский сказал, что З. Фрейд предположил, что в Бессознательном находится один комплекс – Эдипов. А К.Г, Юнг пошёл дальше – он предположил, что там находится много комплексов. В этом свете идеи К. Г. Юнга видятся более прогрессивными. Мне долгие годы было непонятно – почему фрейдисты как будто отказываются принимать наличие других комплексов, в том числе архетипов. Не то, что они о них не знают. Но они для них не имеют значения. В то время как юнгианцы погружаются и множат видение разных комплексов. Мифология здесь очень сильно помогает. Потом я также слышала, что миф об Эдипе – один из небольших мифов в большой книге. Почему З. Фрейд выбрал именно его – мне было не понятно. После семинаров у меня осталось представление, что у З. Фрейда было 2 дочери —Анна (родная) и М. Кляйн. М. Кляйн была влюблена в теорию З. Фрейда. И она была мыслителем, который пошёл дальше. Как я запомнила, З. Фрейд считал, что человек может быть проанализирован только с того возраста, с которого он начал говорить. Т.е. около 2-3-х лет. М. Кляйн наблюдала детей с рождения. Причём, как я слышала на семинарах, это были разрушенные дети. Те, которые находились в доме малютки, без мамы. Анна Фрейд не была согласна с М. Кляйн, потому что к ней обращались обеспеченные родители, у которых дети были в относительной психической норме. Плюс она не наблюдала их с младенчества. Соответственно, она не видела того, что видела М. Кляйн. Плюс личная неприязнь сыграла свою роль. Говорят, они орали друг на друга на конференциях. Так что продвинутые психологи тоже могут быть «непроработанными». Я вам это говорю, чтобы успокоить. Но с другой стороны думаю, что вы уже не связываете свой профессионализм и удачи или неудачи в личной жизни, какие-то собственные комплексы. Если связываете – пишите, давайте с этим разбираться.

В теории объектных отношений совершенно другой подход к самой практике. Скажу про себя – если бы я только читала статьи, я бы ничего не поняла про то, как работать реально в кабинете. После практики открывается новый мир. Теперь мне стало понятно – почему З. Фрейд «зацепился» за Эдипов комплекс. Думаю, это было больше интуицией. Он, как и К. Г. Юнг знал о существовании других комплексов. Но они не описывали скачок внутри психики. А Эдипов комплекс для З. Фрейда смог описать этот скачок. В юнгианстве мы говорили о триангуляции – когда третий появляется в отношениях. Но там речь шла о том, что сначала была единица (уроборос – змея, кусающая свой хвост), затем двойка как слияние с другим, плоскость. И потом тройка – как приход отца, 3-х мерное пространство. М. Кляйн пошла дальше З. Фрейда. Она предположила, что Эдипов комплекс существует в зародышевом состоянии с рождения. И да, он действительно существует как нечто единое, как единица. И более того (что для меня было невероятным инсайтом на семинарах) – он никуда не девается. Можно сравнить с механизмом зависти – сколько бы мы его у себя не прорабатывали – он остаётся. Другое дело, что он становится нам понятен. Мы начинаем его выдерживать. Не выливаем на людей орудия зависти— гнев, ненависть, обесценивание, идеализацию в том числе. Начинаем адекватно конкурировать. Это значит перенимаем модели, по которым человек, которому мы завидуем, достигает успеха. Находим у себя качества, способные двигать нас вперёд. Проверяем свои идеи в реальности, а потом их корректируем. Это уже творческий процесс созидания, а не процесс разрушения.

Теперь про Эдипов комплекс. В теории объектных отношений Эдипов комплекс используется в качестве символа, чтобы описать процесс, который происходит между аналитиком и пациентом в кабинете. У аналитика есть свои мысли, которые он может «думать». В результате отношений со своими мыслями у аналитика рождается интерпретация, т.е. новая мысль, которой не было раньше. Это творческий процесс. Пациенту кажется, что он не способен на «сношение» со своими мыслями, чтобы родить такие мысли, которые приводят к успеху. Эту свою способность он проецирует в аналитика. И защищается от неё с помощью защит, например, идеализации или обесценивания. Т.е. мама и папа, которые мы видим в Эдиповом комплексе – это аналитик со своими мыслями. Пациент никаким образом не может зайти внутрь аналитика. Т.е. в классической версии психоанализа – не может зайти в спальню аналитика, чтобы увидеть процесс соития и рождения. В случае аналитика – рождения интерпретации. Он может получить её готовую. И потом уже что-то с ней делать. Например, обесценить, отвергнуть. Или наоборот— сделать сверхценной, идеализировать. Сама по себе возможность рождать новые мысли вызывает у пациента сильную зависть. Невозможность зайти внутрь аналитика и повлиять на процесс создания новых мыслей вызывает у пациента сильный гнев и бессилие. Чтобы защититься от этих интенсивных чувств, пациент может их портить. Т.е. он портит внутри себя родительскую пару, которая оказалась настолько креативна, что смогла создать его – пациента. Как пациент (и каждый из нас) портит эту пару? Мы представляем эту пару в соитии. Она для нас как единое целое. Но этого не достаточно. Мы уродуем её до такой степени, что она начинает нас пугать. Творческий акт мы превращаем в нечто хаотичное, разрывающее на куски, несущее угрозу нашему существованию. Почему? Потому что раз мы появились в результате этого творческого акта, то может появиться кто-то другой. Т.е. папа с мамой в комнате за закрытой дверью делают новых детей. Придётся делить внимание родителей, любовь и заботу с кем-то ещё. В случае отношений с аналитиком – это другие пациенты. Они воспринимаются пациентом как сиблинги. Кто-то может иметь фантазию, что у аналитика нет других пациентов, как будто он или она единственный у аналитика. Другие же пациенты наоборот – фантазируют, что у аналитика очень много пациентов. И как тогда аналитик справляется со всеми, хватает ли у него энергетического ресурса, чтобы оставалось ещё и на пациента. Пациент может переживать – насколько другие сиблинги-пациенты разрушают или наоборот заботятся об аналитике. Т.е. постоянно находится в сравнении, хотя и бессознательно. Я на этом останавливаюсь так подробно, чтобы вы видели – как то, что было в детстве переходит в отношения с аналитиком. Психологи в других подходах обычно это не обсуждают. Но это не значит, что эти фантазии не живут внутри. Когда мы проводим параллели детства и сегодняшних отношений с аналитиком в кабинете – мы даём шанс на то, чтобы произошли изменения. Пациент начинает различать «Здесь и Сейчас» и «Там и Тогда». Напоминаю, что пациент сам проводит параллели с прошлым. Если вы понимаете, что с ним происходит и даёте интерпретацию про ваши отношения – его внутренние объекты меняются. Итак, родительская пара в соитии может представляться как зло, с которым невозможно иметь дело. Как что-то, что может поглотить и разрушить, а также расчленить. Ребёнку эта мысль видится логичной. Кажется, что тот, кто создал – может и разрушить. Эта мысль также имеет отношение к порче родительской пары.

Здесь хочу привести пример сна пациентки. Ей снится, как будто она случайным образом оказалась в моём городе. И случайно встретила меня. Я приглашаю её к себе домой. Она видит, что у меня большой дом, в который она не может войти. Она может находиться только в веранде, которая выглядит шикарно. На веранде стоит стол, там много разной еды. Она видит меня за столом с моим мужем. Я приглашаю её, она присаживается. Тут выходят мои дети. Она с ними общается, разговаривает. А потом она встаёт из-за стола, а я в её сне поднимаюсь, чтобы проводить её. И здесь она видит, что у меня проблемы с ногами. Как будто у меня дефект, что-то типа ДЦП. И ей становится жаль меня. Мы обсудили этот сон. Я дала интерпретацию: «Наверное, вам важно, чтобы у меня был какой-то изъян. Иначе для вас моя идеальность будет непереносимой». Во сне моя идеальность представлена в виде атрибутов социальной успешности— шикарный дом, муж, дети, полный еды стол. Обращаю ваше внимание, что она во сне как будто не может войти в сам дом, чтобы подсмотреть, увидеть— как же происходит процесс творчества, что же такое творится в моей голове, что у меня всё настолько хорошо. На следующую сессию пациентка приносит другой сон. Она как будто встречает меня на улице. И видит, что со мной всё в порядке, я хорошо выгляжу, хорошо одета. В моём представлении такая динамика возможна, потому что я держала в голове мысль об Эдиповой ситуации. Я вижу, что когда я держу эту мысль в голове – мои пациенты понимают меня иначе. У них случаются другие инсайты. Я постараюсь по мере возможности приводить примеры в лекциях. Может, не всегда будет получаться говорить только об Эдиповом комплексе, буду разбавлять другими примерами – про расставание, зависть, внедрение, отдельность. Так постепенно будем двигаться и уложим у себя в голове функционирование Эдипова комплекса. Итак, у нас в голове есть то, что я для себя обозначила как «мыслительная конструкция». Под мыслительной конструкцией я понимаю систему мышления, комплекс бессознательных фантазий или установок, линзу, через которую мы воспринимаем отношения с другими людьми. И в моей голове воздействовать на эту конструкцию мы можем через то, чтобы

– понимать, что она существует;

– говорить, как пациент воспринимает отношения и происходящее в отношениях через эту конструкцию.

Мыслительная конструкция – это Эдипова ситуация. Она как зародыш для дальнейшего развития Эдипова комплекса. Но не у каждого есть психические силы для трансформации Эдиповой ситуации в Эдипов комплекс. Эдипов комплекс – это триада, это появление 3-х мерности, допущение, что можно быть отдельным. Повторюсь – Эдипова ситуация – это мыслительная конструкция в виде соития родительской пары в акте творения. Поскольку это переживание чувствуется как невыносимое для нас – мы его портим. Делаем страшным, желающим нас уничтожить. И соответственно, эта мыслительная конструкция работает против того, чтобы мы достигли успеха, о котором мечтаем. Потому что акт творения для нас – это сумасшествие, в которое мы превратили родительскую пару.

После понимания, что внутри существует не просто Эдипов комплекс, а Эдипова ситуация, которая видится как угрожающая, мне стало понятно переживание одного мальчика. Мальчику было 10 лет. Он случайно увидел секс родителей. Это был для него такой шок, что он перестал разговаривать на месяц. 5 лет назад, когда я услышала эту историю, мне было непонятно – почему для него оказалось такой травмой наблюдение секса родителей. Ведь ему не 2—5 лет. И только теперь ясно. Он создал себе такую Эдипову ситуацию, т.е. испортил свою родительскую пару до ужаса полного уничтожения. У него произошла психическая смерть. Т.е. его родительская пара у него внутри его убивает. И чтобы справиться с чувством переживания смерти ему понадобился целый месяц. Мне кажется, что время для него тянулось бесконечно. Поэтому мы снова должны вспомнить, что во вне могут происходить тяжёлые события. Но внутри ребёнка они могут быть, а могут и не быть травмой. Это зависит от того – насколько прочная связь с хорошим объектом установлена внутри ребёнка или взрослого человека. Или напротив – событие может и не быть ужасным. Но для ребёнка это будет глубокой травмой, с которой он может и не справиться. Как в случае с этим мальчиком, по-сути, он увидел, как родители доставляют друг другу удовольствие. Но что это значило для него? Как будто своим удовольствием они уничтожали его самого. Вот до такой степени чужое творчество может ощущаться невыносимым. Когда мы у себя в голове поселяем мысль, что работаем исключительно с фантазиями пациента – нам легче понимать и говорить о нашем влиянии на мышление пациента. Когда мы начинаем «верить» фантазиям – мы становимся конкретными. Тогда исчезает возможность изменить сам внутренний объект. Мы должны помнить, что важно не само событие, которое произошло или не произошло в жизни пациента. Важно то – какие выводы для себя он из этого сделал. Этими выводами он руководствуется до сих пор. Они мешают ему или ей чувствовать себя счастливыми, реализовывать свои творческие способности. Его мысли блокируют его творческую энергию. Мы, как психологи, вызвались помочь измениться. И мы это делаем через анализ мышления. Через видение и понимание мыслительных конструкций внутри пациента, которые вызывают у него или у неё остановку психической энергии. В мифе для Эдипа порча могла заключаться в том, что его родители изгнали его. Это могла быть психическая защита – отрицание. Оно длится достаточно долго. Потом когда Эдип осознаёт, что убил своего отца – его затапливает вина. Поэтому он себя ослепляет. В наших реалиях ослепление – это не-думание о родительской паре. Или в отношениях с аналитиком – не-думание про наличие других пациентов. Мои пациенты периодически мне говорят: «Я об этом не думала». Нам может казаться, что только сознательные мысли управляют. А бессознательные не существуют. Как в описанном выше сне пациентки – есть только веранда, нет возможности войти в сам дом. Какая-то сила не пускает. Хотя явного запрета не было. Эдипов комплекс появляется тогда, когда ребёнок справляется с Эдиповой ситуацией. Тогда у него в голове появляется Отец, который вносит свои правила, создаёт структуру, на которую он может опираться. Тогда внутри единая фигура родителей, которые находятся в соитии, как будто распадается на 2 – отца и мать. Они перестают быть настолько угрожающими. Мальчик начинает бороться с отцом за право обладать матерью. В идеале эта конкуренция происходит длительно. Мальчик хоть и соперничает с отцом, он его всё же любит. Ему важно сохранить с ним хорошие отношения. В итоге этой конкуренции он отказывается от идеи обладать матерью. И тогда он понимает, что может создать такую же семью, как у отца. Он выбирает себе женщину. И всё повторяется. Та же история с девочкой. Раньше на семинарах я слышала про комплекс Электры. Думаю, что З. Фрейд выбрал миф об Эдипе как универсальное описание самого механизма. Возможно, поэтому нет смысла его множить через комплекс Электры.

Надеюсь, вам интересна эта тема. Она сильно может помогать в работе. Там, где вы чувствуете тупик, у вас не рождаются новые мысли, смотрите через Эдипову ситуацию, и вы увидите сильный отклик у пациентов.

На этом сегодня остановимся. Жду ваших вопросов и размышлений.

В следующий раз начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь: родительская сексуальность в Эдиповом комплексе».

Сценарии из Там и Тогда проявляются Здесь и Сейчас

Добрый день. Начнём разбирать статью Рональда Бриттона «Утраченная связь». Она находится в книге «Эдипов комплекс сегодня. Клинические аспекты».

Р. Бриттон говорит, что для З. Фрейда Эдипов комплекс был ядром. М. Кляйн с ним была согласна. Она наблюдала за детьми, видела – как они играют. В игре они использовали машинки или куклы и как будто имитировали сношение родителей. Из этого она и сделала вывод о том, что Эдипов комплекс проявляется не только в возрасте 3—5 лет, а существует в зачаточном состоянии с рождения. Т.е. младенец в своей бессознательной фантазии имеет представление о том – как он был зачат. И в принципе, имеет представление о сношении родителей.

М. Кляйн распространила идею Эдипова комплекса на ЧАСТИЧНЫЕ ОБЪЕКТЫ. Напомню вам – частичные объекты – это части тела. В первую очередь – грудь. Почему грудь? Потому что после рождения младенец имеет контакт с грудью. Она его кормит, от неё зависит его жизнь. Даже если младенца не кормили грудью, у него внутри всё-равно есть архетипическая грудь.

Думаю, что так бы можно было сформулировать через юнгианский взгляд. Если не было кормления грудью, то было кормление из бутылочки. Важнее не то, каким было кормление. А отношения между мамой и младенцем. А также важно – насколько младенец способен сохранять связь с хорошей грудью. Здесь мама может сильно повлиять на этот процесс, если будет называть переживания младенца и объяснять ему— почему в реальности происходит так, а не иначе. Например, что она его кормит из бутылочки, потому что у неё не хватает молока. И она хочет, чтобы он был сытым. Она любит его. Или когда мама уходит. Она объясняет, что ей надо идти, например, зарабатывать деньги. И она любит своего малыша, думает о нём или о ней. Р. Бриттон ссылается на М. Кляйн: «В самом раннем детстве происходит знакомство детей с реальностью через депривации (лишения), которые она им навязывает. Отвергая реальность, они тем самым защищаются от неё. Однако фундаментальным фактором и критерием всей дальнейшей способности адаптироваться к реальности становится то, насколько они способны выносить депривации, проистекающие из эдипальной ситуации».

Здесь мы с вами видим установку: Человек должен уметь приспосабливаться к реальности. Реальность может быть полна лишений. Если потери не прорабатываются внутри, то человек путает сам себя относительно реальности. Когда человек прорабатывает чувства, связанные с потерей – он сталкивается с дилеммой. Ему приходится разделять для себя —

– кто в реальности является для него угрозой, и соответственно, надо разрывать отношения; и

– кто безопасен для него, с кем имеет смысл сохранять отношения.

В анализе мы прорабатываем лишения (депривации) через окончания сессий и через отпуск аналитика. И постепенно у пациента в голове укладывается, что аналитик его не бросает и не отвергает. Что расставание – это часть реальности, часть жизни. Их можно пережить. Вернусь к пациентке, с которой мы прорабатываем до сих пор потерю сессии. У нас была частота 3 раза в неделю, теперь 2 раза в неделю. Мы много говорили о ярости, что обстоятельства так складываются. О том, что отсутствие этой сессии как яма в течение недели, в которую она проваливается. У неё произошли очень сильные перемены. Она обнаружила вора в бизнесе. Поняла за 1 день – как она может подсчитать весь товар, который у неё есть на данный момент. Она не могла это сделать в течение 6-ти лет. Не могла представить – как технически это можно организовать. Я дала ей в конце сессии какую-то интерпретацию, связанную с расставанием. А она меня поправила. Сказала: «Нет, я сильно злюсь на вас, что мы сейчас расстаёмся, и мне придётся целых 5 дней быть одной со всем этим». Это говорит о том, что чувства, связанные с потерей стали более выносимы. Ещё момент. Я много говорила: «Вам не хватает этой сессии». И она как-то сказала: «Что же делать? Тогда надо вернуть её обратно?» Я ей ответила: «Если мы вернём сессию, то как будто убежим от чувств, связанных с потерей. Потеря никуда не исчезнет – будет сессия, но не будет денег, которые вы должны мне дополнительно платить. Мы просто отыграем, но не поймём – что происходит, как это на вас влияет. Давайте вернём сессию тогда, когда у вас будет финансовая возможность». Хочу сделать акцент – потеря будет всё равно. Но она будет выражаться в другом. И наша задача не отыгрывать, а говорить о фантазиях. Иногда расставание неизбежно. Это часть жизни, часть реальности. Наша задача – научиться сохранять связь с хорошим объектом внутри себя даже тогда, когда в реальности рядом нет человека, который нам дорог. И этому мы обучаем своих пациентов.

Далее Р. Бриттон подчёркивает, что

– способность человека справиться с фантазиями и чувствами Эдипова комплекса зависит от возможности выхода на депрессивную позицию.

Напомню, что депрессивная позиция – это возможность видеть другого человека целым. И как следствие – возможность видеть целой себя. Когда вы начинаете осознавать, что не можете искоренить в себе зло, ненависть, зависть. Что любовь и ненависть существуют одновременно внутри вас. Зависть и благодарность или творчество—это необходимые составляющие вашей психики. Это нормально, что они есть. Другое дело, тяжело, когда они невыносимы и разрушают отношения или то хорошее, что вы создали.

Р. Бриттон говорит, что проработка депрессивной позиции ведёт за собой проработку Эдипова комплекса.

Депрессивная позиция характеризуется осознанием собственной отдельности, ограниченности, а также подразумевает, что другой человек существует в голове пациента. Существует не в виде какой-то функции – например, чтобы выгружать в него свои негативные переживания. Но также как тот, о ком надо заботиться. Поэтому важно показывать пациентам, как они о вас заботятся. И также стоит говорить, что они берегут вас от своего гнева, чтобы вы не разрушились. С одной пациенткой я говорю о том, что даю ей рекомендации. И для неё эти рекомендации могут значить как будто я лишаю её своего мнения. Как будто говорю ей одно – что надо опираться на своё мнение. А делаю другое – даю рекомендации, как будто хочу, чтобы она опиралась на моё мнение. И она говорит, что думала – почему я так делаю. И успокоила себя тем, что я давала рекомендации, потому что чувствовала, что она находится в критической ситуации. Я интерпретировала, что она заботится обо мне. Что она переживает, что если предъявит мне то, что я говорю одно, а делаю другое – я не выдержу и брошу её, откажусь от неё. И что ей важно видеть, что она предъявляет мне злость, а я всё равно прихожу на следующую сессию. Чтобы давать более глубокие интерпретации – надо описывать процесс, который происходит внутри пациента. В этом случае происходит проработка депрессивной позиции. Но здесь необходимо ещё сделать отступление. Мы с вами говорим о том, что опираемся на точку зрения М. Кляйн, что ребёнок создаёт внутри себя объекты. Он портит хорошие объекты. Потому что он переполнен завистью к хорошему. И чем лучше мы стараемся быть для наших пациентов – тем более недоступными мы для них кажемся. Они ощущают нас настолько принимающими, понимающими, идеальными, что им кажется, что они никогда не смогут прийти к такому состоянию. И здесь срабатывает наша привычная логика. Нам кажется, что если пациент в ярости – то это мы сделали что-то не так. И исходя из этого убеждения, мы стараемся быть ещё лучше, ещё идеальнее. А на это пациенты реагируют парадоксальным образом – приходят в ярость ещё сильнее. Т.е. выдают нам ту самую негативную терапевтическую реакцию. И когда мы ошибаемся, не выдерживаем – они как будто вздыхают: «Ну слава Богу, не такая она уж и идеальная». Так могут вести себя и дети. Они как будто добиваются того, чтобы мама взорвалась – и успокаиваются. Что мы можем делать в случаях негативной терапевтической реакции?

– Помнить, что для пациентов наша хорошесть и идеальность может быть невыносимой. Эта мысль ровно противоположна тому, что сейчас пропагандируется в социуме. Якобы мы все недолюбленные дети. И просто надо найти того, кто нас долюбит, дообнимает, дотискает и т. д. Это не работает.

– Интерпретировать зависть. Но стараться не употреблять само слово зависть. С теми пациентами, которые прямо говорят —можно подтвердить. Но лучше говорить в терминах: гнев, разрушение, уничтожение; у меня есть, а у вас нет; воровство.

– Понимать свои ограничения. Вы, как хороший аналитик, делаете всё возможное, чтобы вашим пациентам стало легче. Но это они принимают или «срыгивают» то, что вы даёте. Им самим надо провести внутри себя определённую работу, чтобы превратить вас из плохого аналитика в хорошего. Вы можете продолжать и продолжать пробовать, искать новые интерпретации для описания их состояния. Стараться понять ещё с других сторон. Но вы ограничены. В этом состоит коренное отличие подхода теории объектных отношений от других направлений. Когда вы описываете процесс, который происходит между вами – вы уже работаете на депрессивную позицию. И соответственно, прорабатывается и Эдипова ситуация, Эдипов комплекс.

Р. Бриттон пишет: «Первоначальное обнаружение сексуальных взаимоотношений родителей влечёт за собой отказ от идеи о единоличном и постоянном обладании матерью и вызывает глубокое чувство утраты, которое, если ребёнок не способен его выносить, может выродиться в чувство преследования». Есть статья М. Фельдмана, где он пишет о том, что человек должен уметь переживать расставания. Т.е. по-сути, мы должны прорабатывать конфликт, связанный с расставанием.

Цитату Р. Бриттона я понимаю так. Ребёнок, находясь в утробе, имел фантазию, что он единолично обладает матерью. Эта фантазия обладания очень соблазнительная, поэтому пациентам и нам очень часто хочется в неё окунуться с головой. Эта фантазия отрывает от реальности. В нашей реальной жизни у каждой из нас кроме пациентов есть семья, интересы, т.е. своя личная жизнь и своё пространство. У какого-то пациента может быть фантазия, что он или она являются единственными. И что у аналитика нет личной жизни. Здесь мы имеем дело с отрицанием Эдипова комплекса. Когда они узнают, что у аналитика есть другие пациенты – они могут просто не выдержать. Не выдержать того, что они не в слиянии с аналитиком. Что существует кто-то третий. И даже не один. Тогда аналитик как тот, кто принадлежит им полностью – теряется для них. Вот здесь и наступает утрата.

Мне вспоминается одна моя давняя пациентка, с которой я не смогла работать. В то время я много принимала дома. И эта пациентка столкнулась на лестнице с другой моей пациенткой. Она сразу поняла, что она выходит от меня. И на сессии мне сказала: «Я знаю, что девушка, которую я встретила – ваша клиентка. Я её знаю. Я вместе с ней училась на писательских курсах». Дальше она говорила о своих фантазиях, что она чувствовала себя особенной и эксклюзивной, что она нашла такого психолога, как я. А теперь она увидела, что у меня такие клиенты, которых она уже давно переросла. Так эта пациентка столкнулась с собственной обыкновенностью, что она ничем не лучше той девушки, которую она по её мнению переросла. Она почувствовала себя на одной с ней ступени. И это оказалось для неё невыносимым. И дальше анализ пошёл уже под уклон. Когда она рассказала, как избила до полусмерти своего месячного котёнка, что он лежал бездыханный – я поняла, что она хотела это сделать со мной. Я отдавала себе отчёт, что не умею с этим работать, я не знаю – что с ней делать. Поэтому я отдала её другому психологу. Прошло около 13 лет, а я всё ещё возвращаюсь к этому случаю. На этом примере вы можете увидеть – что такое «вырождение в чувство преследования». Этой пациентке казалось, что я превратилась из эксклюзивного психолога в обычного, ничем не отличающегося от всех остальных. И это было для неё невыносимое переживание. Сравнение с другой пациенткой было невыносимым. Она была затоплена ощущением, что я принадлежу кому-то ещё. Поэтому использовала утешение «я переросла». О невыносимости переживаний говорит избиение котёнка. Причём она его очень сильно хотела. Взяла его через некоторое время после того, как мы начали работу. Он был ценным. А потом она захотела его убить за то, что он стал драть диван. Т.е. делать то, что обычно делают кошки. Она как будто хотела убить то ценное, что мы создали с ней вместе.

Ещё пару слов о параноидно-шизоидной позиции. Мы помним, что младенец сначала разделяет мир на плохой и хороший. Можно сказать – на чёрный и белый. В плохую грудь он помещает свои тяжёлые переживания. И потом отодвигает их от себя. Поскольку они в первые месяцы его жизни для него невыносимы – он проецирует их в кого-то другого. Т.е. он создаёт уходящий, бросающий объекты. Чувства утраты могут переживаться младенцем, как что-то, что оставляет его в небытие. Что погружает его в одиночество и изоляцию. Чувства могут быть настолько невыносимыми, что они переживаются на уровне ощущений тела – оно как будто разрывается. Этот феномен я обнаружила на другой своей пациентке, которая страдает депрессией. Я давала ей интерпретации: «Как будто я физически могу что-то сделать с вашим телом. Т.е. буквально мои мысли заходят внутрь вас и как будто могут вас убить изнутри». На что она мне отвечала: «Ну да». Т.е. для неё не было «как будто». Для неё это было буквально. И каждый раз она приходит ко мне на сессию в ожидании поддержки, а получает страх, что я буду её убивать своими мыслями. И всё, что ей остаётся – изолироваться. Быть со мной, и при этом быть в одиночестве. К сожалению, пока мои интерпретации не достигают её. Она не может отделить реальность внешнюю и внутреннюю. Иногда мне кажется, что у неё есть проблески. У меня наступает воодушевление, но на следующей сессии всё повторяется сначала. Причём, я понимаю, что какой-то частью своего мозга она понимает—о чём я говорю, когда объясняю, что мысли не могут убить на физическом уровне. Она на это отвечает: «Но я так чувствую. Я понимаю головой, что вы мне хотите сказать. Но телом я ощущаю по-другому». Иногда у меня тоже наступает бессилие, хочется верить, что кто-то другой ей поможет лучше, чем я. Но для неё это будет глубокое предательство с моей стороны. Она потеряет всю надежду. Если я её отправлю к другому терапевту, то она угрожает мне тем, что покончит жизнь самоубийством. Я ей только один раз предложила пойти к кому-то другому около 3-х лет назад. А про суицид она мне говорила на последних сессиях. Мне казалось, что у нас с ней был серьёзный прорыв, когда я думала о спутанной Эдиповой ситуации, что ей надо портить родителей, меня, потому что для неё невыносимо чувство собственной ценности. Но на следующей сессии я теряла эту мысль – и она полностью изолировалась от меня. Ещё с этой пациенткой мне удивительно то, как она воздействует на мышление моих коллег. На супервизии 90% мыслей были про хаос и разрозненность. Как будто невозможно ощутить её целиком. Понравилась идея моего коллеги, что ей страшно расстаться с собственным всемогуществом. Т.е. у неё фантазия, что мои мысли настолько всемогущи, что могут её убить в реальности – это на самом деле переворот: Она такая всемогущая, что может контролировать мои мысли через своё тело.

Мы говорили, что в подходе теории объектных отношений Эдипов комплекс – мама, папа и ребёнок – раскладывается следующим образом. Мама и папа – это аналитик с его мыслями. А пациент оказывается в роли ребёнка, который не может забраться в голову (в теории З. Фрейда – в постель) аналитика. Не может никаким образом повлиять на рождение мыслей в голове аналитика. Но пациент всё равно хочет это сделать. И тогда мы вводим понятие – нападение на мышление аналитика. Когда вы чувствуете, что не можете думать на сессии – это значит, что вы в гуще проективной идентификации. Когда вы чувствуете, что отвлекаетесь на что-то постороннее в своих мыслях – речь о том, что пациент хочет донести до вас свои очень интенсивные чувства. Вам сложно думать об этих чувствах, поэтому ваше мышление останавливается, и вы отвлекаетесь. С символической точки зрения Эдипова комплекса – пациенту всё-таки удалось забраться в голову-спальню аналитика. И он остановил акт создания мыслей. У меня сейчас бывает получается отслеживать свой контрперенос, останавливать себя и говорить о происходящем процессе. С одной пациенткой я поймала себя на том, что хочу до неё донести какую-то важную мысль, которая противоречит её мысли. Мне захотелось пуститься в пространные объяснения. Я себя остановила и стала говорить с ней о процессе, который происходит между нами: «Как будто мы с вами сейчас спорим. И вам важно доказать свою мысль. А я хочу донести до вас свою мысль. И мы обе не слышим друг друга». Пациентка ответила: «Я тоже об этом думала. Как будто раньше я с вами во всём соглашалась, но внутри была не согласна, была при своём мнении. А теперь я с вами спорю. Так у меня было с мамой. Когда я была маленькая – я молчала, всё глотала. А потом начала сопротивляться. А вот с папой было не так». Когда вы начинаете думать о процессе, который происходит внутри пациента – вероятность попадания выше. Вы ориентируетесь на свой контрперенос – и говорите то, что с человеком происходит. То, что я попала про описание ситуации спора – говорит последующая реакция пациентки. Вы даёте интерпретацию, если она попадает, то пациент начинает рождать ассоциации из прошлого. В данном случае пациентка сделала сравнение с родителями. Р. Бриттон говорит: «Эдипова ситуация начинается с признания ребёнком отношений между родителями в некой примитивной или частичной форме. Своё развитие она получает в соперничестве ребёнка с одним из родителей за обладание другим. А разрешается отказом ребёнка от своих сексуальных притязаний к собственным родителям в результате принятия реальности их сексуальных отношений». Здесь он раскрыл весь путь – от Эдиповой ситуации до Эдипова комплекса. Я напомню, что и Эдипова ситуация и Эдипов комплекс существуют у нас внутри как нечто постоянное, как механизм зависти и благодарности. Но если чувства из Эдиповой ситуации или Эдипова комплекса будут невыносимыми – эти комплексы будет очень сложно увидеть. Об этом пишет Эдна О’Шонесси в последней статье этой книги «Невидимый Эдипов комплекс». Надеюсь, мы тоже с вами разберём эту статью в будущем.

Что значит «соперничество»?

Здесь мне вспоминается Дж. Холлис «Под тенью Сатурна. Мужские психические травмы и их исцеление». Там он описывает, как Зевс воевал со своим отцом Сатурном. И в итоге победил его. В реальности мы много говорим о конфликтных переживаниях. О гневе, который может разрушить аналитика. Мы отслеживаем – когда и как пациент нападает на мысли аналитика, интерпретируем это. Говорим о том, о чём страшно говорить. Также говорим о конкуренции. Я говорю со своими пациентами, что они бояться быть лучше, чем я. Но в каких-то ситуациях они уже превосходят меня. Хотя им кажется, что они ещё до меня не дотянулись. Я вижу, что многие уже находятся на моём уровне. Наверное, для всех важно признание талантов и способностей. И если бы я действительно не считала так, как говорю— они бы чувствовали. И не могли бы справиться со своей завистью. Надо было бы только расставаться. Проработка заключается в том, когда вы чувствуете, что и ваше и моё мнение (или другого человека) имеет право на существование. И вам не надо отказываться от своего. Т.е. пусть у аналитика есть аппарат, который рождает мысли. И у меня тоже есть аппарат, который рождает мои собственные мысли. Я могу им пользоваться и опираться на своё мнение.

С одной пациенткой мне было очень страшно говорить о том, что между нами происходит. После того как я осознала – что она со мной делает в проективной идентификации, я смогла с ней поговорить только через пару сессий. Я сказала: «Вы как будто вкладываете в меня способность рождать крутые инсайты. В конце каждой сессии обязательно рождается какой-то крутой инсайт. И вы говорите: „Вау! Вы такая крутая“.А на следующую сессию вы приходите как будто ничего не было. Похоже, что у вас есть фантазия, что раз я рождаю эти инсайты, то вы просто не имеете право ими пользоваться. Они крутые, но не ваши. И вы их уничтожаете, убиваете. Иначе вы будете чувствовать себя воровкой. И вы будете бояться, что когда-нибудь я предъявлю вам по счетам за свои инсайты. Что скажу вам: „Это я родила, поэтому вы мне платите“. Но ведь эти инсайты родились в нашем общем пространстве. Они принадлежат как вам, так и мне. Но вам кажется, что вы можете пользоваться только тем, что родили сами, в одиночестве. И здесь получается конфликт – вы обращаетесь ко мне за помощью, чтобы я вам помогла. Но на самом деле не можете пользоваться тем, что у нас с вами рождается». Загвоздка с тем, чтобы сказать ей это состояла в способе – как сказать, чтобы не ранить. И я ей также говорила, что также как она уничтожает мои инсайты, она уничтожает собственную самоценность. И связала это с потерей. Убийство происходит между нашими сессиями. Я между сессиями как будто отсутствующая для неё, т.е. переживаюсь ненадёжной, той, которая может бросить в любой момент. Поэтому нет возможности опираться на эти инсайты, нет возможности сохранять их. Я поясню – почему я связала с потерей. Для неё это самый сильный конфликт. Я считаю, что она ко мне пришла, чтобы проработать его. Поэтому всё, что я обнаруживаю в наших отношениях – я связываю с потерей и расставанием.

У пациентов очень часто есть фантазия – что если они полагаются на мысли аналитика, то должны отказаться от своих собственных мыслей. Я это часто проговариваю со всеми пациентами. Для пациента его мысли – это то, что у него есть. То, как он представляет себя. То, на что он или она опирается. Отказ от собственных мыслей превращает их в щенка на поводке, как сказала одна моя пациентка. И одновременно им страшно отстаивать свои мысли, потому что для них это значит как будто они выглядят яростными, неадекватными. Им кажется, что если они начнут себя отстаивать, то точно разрушат отношения. И внутри себя они как будто выбирают остаться со своими мыслями и при этом отказаться от мыслей аналитика. Например, моя пациентка работает в доме психически разрушенной женщины. Я объясняю ей, что женщина разрушена, поэтому пациентка чувствует как будто отравлена ей. Поэтому у неё плохое эмоциональное состояние. Ей кажется, что её работодательница такая же как она. Но она отличается, она другая. Мы говорим об этом на протяжении пары месяцев. И она не может принять мои мысли. Потому что для неё это значит, что надо отказаться от своих.

Надеюсь, Эдипов комплекс стал для вас немного ближе.

До встречи в следующей лекции!

Установление надёжных отношений с материнским объектом

Добрый день. Продолжаем говорить об Эдипове комплексе и Эдиповой ситуации. Перед началом хочу сказать о формировании ХОРОШЕГО ОБЪЕКТА внутри психики. Эту идею кляйнианства пояснил мне мой коллега. В моём представлении было, что хороший объект внутри психики появляется сразу после рождения. Может быть, даже формируется в утробе матери. Я думала, что младенец с ним рождается. В подходе М. Кляйн младенец не рождается с хорошим объектом. Он рождается в хаосе. Там, где нет пока никаких объектов. И затем он начинает их формировать, когда разделяет мир на хороший и плохой – хорошая и плохая грудь. Как я поняла, это разделение происходит где-то к трём месяцам жизни. И дальше младенец устанавливает связь с хорошим объектом. У кляйнианцев есть такое понятие: «Мы, как аналитики, можем быть настолько хороши для наших пациентов – насколько хорош их внутренний объект». Т.е. мы не можем изменить внутренний объект.

– То, над чем мы работаем – над установлением прочной связи с хорошим объектом. Это одна сторона.

– А вторая— через наши отношения мы показываем пациенту, что невыносимое можно выносить. Что можно с этим жить и справляться. Как мне кажется, возможность с этим жить подразумевает, что есть то хорошее, что позволяет выносить невыносимое. А когда пациент не видит внутри себя то хорошее, что может ему или ей помочь, нет доступа к своей хорошести – тогда и наступает невыносимость.

Проиллюстрирую это на сновидении пациентки. Спустя несколько лет анализа, она решилась рассказать мне свой повторяющийся сон. Сказала, что боялась рассказывать, потому что страшно было соединиться с чем-то тяжёлым, с чем придётся потом жить. И она была права. Сон такой. Как будто она в отношениях с первым молодым человеком. Она испытывает к нему отвращение, презрение, ненависть. И не понимает – как она оказалась с ним в отношениях. Сновидец начинает возмущаться и говорить: «Подождите, здесь что-то не так». Она во сне вспоминает о том, что у неё есть муж, с которым у неё хорошие отношения. А её пытаются уговорить на другого, который ей совсем не подходит. Она просыпается от возмущения и страха, что она потеряла отношения с мужем. Можно пойти за ассоциациями относительно молодого человека, с которым она как будто должна быть. И я спросила ассоциации. Они действительно негативные. Для меня было важнее другое – есть ли динамика в этом повторяющемся сне. Всегда ли так было, что как будто она потеряла мужа? Оказалось, что не всегда. Сердцевина этого сна остаётся – она должна быть в отношениях с первым мужчиной. А окружение меняется. Раньше во снах не было представления, что у неё есть отношения с любимым мужем. Кто такой любимый муж, про которого она помнит во сне? Это тот самый ХОРОШИЙ ОБЪЕКТ, с которым установлена связь. Она действительно установлена, потому что во сне приходит ясная мысль – у меня есть другой, а меня заставляют быть с тем, кто мне ненавистен. Можно предположить, что ОБРАЗ первого мужчины во сне —это плохой объект. Но она уже помнит, что у неё был хороший. Это невероятно важное изменение.