Возвращение Явленной

– Мы приехали к вам сразу из Морского порта.

Можете остаться до завтра в «Доме Фаберже». В городе очень неспокойно, могут ограбить средь белого дня. А здесь много пустых комнат и очень хорошая охрана.

Глава 7

1953 год

Замок Фарли-Хангер – новый дом явленной иконы

Фредерику Митчелл-Хеджесу всегда хотелось иметь собственный замок: старинный, с великой историей, с высокими стенами, сложенными из массивных камней, со смотровыми башнями и цветущим садом. Желательно вблизи побережья на высокой скале, с которой можно обозревать окрестность. Он рассмотрел десятки предложений и после поисков остановил свой выбор на старинном замке Фарли-Хангер форд[45], располагавшемся в графстве Сомерсет.

Замок был сильно разрушен, требовалась серьезная реконструкция, на которую, по подсчетам бухгалтера, должна была уйти сумма вдвое превышающая стоимость самого замка.

Крепость пришла в негодность еще в начале восемнадцатого века, когда суконщики из Троубриджа разобрали большую часть зданий и стен на строительный камень. В столь унылом виде замок простоял почти два века, пока у него не появился новый хозяин.

В первую очередь Митчелл-Хеджес отреставрировал часовню замка, в которой обнаружились уникальные фрески и редкие свинцовые антропоморфные гробы середины семнадцатого века. Затем очередь дошла до самого замка, который был перестроен по моде Тюдоров и Стюартов, а далее был отстроен внешний двор и крепостные стены.

Фредерик Митчелл-Хеджес раз в неделю наведывался в графство Сомерсет, чтобы посмотреть, как проходят ремонтные и восстановительные работы. Высказывал пожелания, делал замечания, отмечал в записной книжке, что требуется для дальнейших работ и возвращался в лондонскую квартиру.

И вот, наконец, после восьми месяцев серьезных реконструкций замок был подготовлен к заселению. Огромный, четырехэтажный, с видом на реку Фром, в окружении красивого парка с редкими тропическими деревьями, он словно погружал в атмосферу Столетней войны, на время которой пришелся его расцвет.

Фредерик Митчелл-Хеджес въезжал через отреставрированные, увитые густым плющом восточные замковые ворота, как настоящий триумфатор. Примерно так чувствовал себя римский император после победы над неприятелем, когда проезжал через триумфальную арку, отстроенную в его честь. Разве что в торхаусе[46] не было 015 т, которые торжественно встречали бы хозяина и его почтенных гостей.

В помещениях замка уже была расставлена мебель, привезенная накануне. Обладая отменным вкусом, Митчелл-Хеджес распорядился, чтобы обстановка в помещениях замка соблюдала разумную пропорцию между стариной и современностью.

Кабинет, окна которого выходили на реку Фром, Фредерик распорядился заставить старинными книгами в кожаных переплетах и артефактами, привезенными из археологических экспедиций, в которых он принимал участие. Наибольшей его гордостью являлся хрустальный череп, найденный на земле майя, изготовленный из цельного кристалла горного хрусталя небывалой прозрачности. Находка, которой он несказанно гордился, являлась величайшим археологическим открытием. Огромные глазные впадины и сверкающие на свету зубы придавали черепу зловещий вид. Неизвестными мастерами доисторической эпохи, по-видимому, прекрасно знали законы оптики, умели работать с системами линз и призм, а потому сумели добиться невероятного. Стоило только поднести зажженную свечу к основанию хрустального черепа, как глаза начинали полыхать и испускать красные лучи.

Митчелл-Хеджес владел уникальной коллекцией. Многие из артефактов, собранных им во время археологических экспедиций в разные годы в самых отдаленных уголках мира, оставались мечтой богатых и именитых музеев, а стоимость коллекции в несколько раз превышала стоимость приобретенного замка.

Но свое собрание Фредерик считал неполным: не хватало артефакта из Восточной Европы, скажем, какой-нибудь старинной чудотворной иконы, известной во всем православном мире. Неделю назад ювелир Норман Вейц предложил ему приобрести жемчужину его коллекции – Казанскую икону Божьей Матери, созданную в доиконоборческий период русской истории и считавшуюся утерянной. Предложенная цена была вполне приемлемой. Оставалось только выяснить: действительно ли она такая древняя, как утверждал ювелир.

Для консультации Митчелл-Хеджес привлек искусствоведа Кирилла Бунта, который около пятидесяти лет работал экспертом по византийскому искусству в Лондонском музее Альберта и Виктории. И сейчас Митчелл-Хеджес не без волнения ожидал встречи с ним, обещавшего прибыть сразу после обеда.

Готовясь к предстоящей встрече, Митчелл-Хеджес заказал коробку красного вина Шато Грюо Лароз 1935 года. Удивительно, но сами французы распробовали его сравнительно недавно, хотя в остальной Европе оно прослыло лучшим среди вин еще с начала восемнадцатого века.

Кирилл Бунт прибыл в замок ровно в четырнадцать часов, и старый преданный слуга провел гостя в библиотеку, где его поджидал Фредерик. По праву хозяина Митчелл-Хеджес вначале провел его по обширной территории замка, заводя в самые интересные закоулки с древними строениями среди цветов и кустов сирени, показывал средневековые фрески, мозаичные полы, чем вызвал немалый восторг у эксперта по византийскому искусству. А когда он привел его в свой огромный кабинет, в котором были собраны бесценные артефакты, сдержанный Бунт был сражен по-настоящему.

С восхищением рассматривая витрины с артефактами племени майя, собранными на полуострове Юкатан, Кирилл Бунт спросил:

– И все это вы откопали в земле?

Почти все. Мне всегда везло. Вот эта золотая статуэтка буквально валялась под ногами, грех было ее не поднять… А этот керамический сосуд с загадочными знаками я нашел в пещере. Он был единственным целым предметом, повсюду валялись лишь черепки. Наверняка он имел ритуальное значение. Вот эту курительницу отыскала моя приемная дочь Анна. Она очень везучая!

Кирилл Бунт рассматривал экспонаты со всех сторон, под разными ракурсами и то и дело повторял:

– Это что-то невероятное! Вся эта коллекция стоит огромных денег.

– Владелец Метрополитен-музея предлагал мне за всю коллекцию такую огромную сумму, что мне даже неловко ее озвучивать. Но я был вынужден отказать, лучше я продам свой замок, которым очень дорожу, чем коллекцию старины, собранную со всего мира.

Когда очередь дошла до хрустального черепа, Бунт не удержался и попросил позволить ему подержать артефакт в руках.

Митчелл-Хеджес, широко улыбаясь, открыл ключом стеклянную витрину и великодушно разрешил:

– Можете взять череп в руки и загадать желание. Уверен, что оно будет непременно исполнено.

Бунт бережно – так, словно это был не твердый кристалл, а тонкая яичная скорлупа – взял череп с полки.

– Невероятно! Не исключено, что этот череп создали боги майя, – сказал он.

Митчелл-Хеджес утвердительно кивнул:

– Уверен, что вы очень близки к истине.

– Где вы отыскали такую красоту?

– Недалеко… в каких-то восьми тысячах километров от места, где мы сейчас стоим… В Белизе, на развалинах древнего города майя. Это произошло двадцать три года назад. Я тогда был одержим поисками затерянной Атлантиды и немало поездил по миру.

– И как, удалось вам отыскать Атлантиду?

– В своих поисках я не очень продвинулся, надеюсь, что следующему поколению исследователей повезет больше, но зато мне посчастливилось побывать в местах исчезнувших культур. Цивилизация майя – это лишь одна из длинного списка. То, что вы видите в шкафах и на витринах, было извлечено из земли вот этими руками, – археолог выставил вперед руки: его белые широкие ладони мало походили на руки рудокопа. Отметив в глазах профессора веселые смешинки, Фредерик поспешно добавил: – Но все мои приключения в прошлом. Я уже давно не тот сорванец, каким был сорок лет назад.

– Даже не верится, что такую красоту можно создать человеческими руками, – осматривая череп со всех сторон, восхищенно сказал Кирилл Бунт.

– Всецело с вами согласен. Трудно вообразить, что такую скульптуру создали майя. Череп будто бы слеплен из прозрачного камня. На нем нет ни царапинки от резца, он совершенно прозрачный. И сделан он вопреки всем законам оптической физики и кристаллографии. При его изготовлении он должен был расколоться на множество мелких кристаллов. А он не только не раскололся, а, наоборот, многократно усилил свои оптические свойства. Это за пределами того, что знает кристаллография о природе минералов.

– Но как же вы оказались в Центральной Америке?

– Страсть к приключениям, какая бывает только в молодости, – заверил хозяин замка. – А еще желание отыскать таинственную Атлантиду, поиски которой уводила меня все дальше и дальше от цивилизации в глубину джунглей.

– Вы счастливый человек.

– О, это несомненно! Всю жизнь занимался тем, что мне было интересно: путешествовал, искал клады. Несколько раз разорялся, потом начинал все сначала и опять становился богатым… А хотите узнать, как мне удалось отыскать город Лубаантун[47]?

– Удивите меня еще раз, хотя, кажется, более уже невозможно, – заулыбался профессор Бунт.

– Разросшиеся густые джунгли мешали моим раскопкам. А я чувствовал, что нахожусь на каком-то чрезвычайно интересном месте. Я стоял на ступенях, покрытых зеленым мхом, и они явно имели искусственное происхождение. Но понять, что это за сооружение, было невозможно из-за густых деревьев. Тогда я решил сжечь этот участок джунглей! Когда дым от пожарища рассеялся, передо мной предстал невиданный доселе древний город. Он был большой, но его центральная часть находилась между двумя большими реками на искусственно приподнятой платформе. Я взобрался на вершину и увидел пирамиды, напоминавшие египетские, амфитеатры, некогда вмещавшие многие тысячи зрителей. Мощеные площади, вокруг которых были сооружены толстые крепостные стены для обороны от врагов. Древние жилища майя из каменных блоков… Теперь, оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать: что бы я ни сделал сейчас, я уже никогда не сумею превзойти свои достижения сорокалетней давности.

Кирилл Бунт вернул хрустальный череп на место. Пустые глазницы неодобрительно вспыхнули красным огнем и тотчас погасли.

– А теперь давайте перейдем к нашим делам… Прошу вас, садитесь, – хозяин указал на два стула возле небольшого стола с массивной полированной столешницей. – А знаете, я ведь подготовился к нашей встрече, – с улыбкой сказал Митчелл-Хеджес, присаживаясь на стул. – Приобрел ваше любимое вино Шато Грюо Лароз. Надеюсь, вы по достоинству оцените его неповторимый вкус.

Дверь кабинета распахнулась, и вошел слуга, толкая перед собой небольшую тележку, на которой стояли бутылки марочного вина с закусками. Слуга аккуратно расставил на столе бутылки вина, тарелки с нарезанным сыром и ветчиной, красную рыбу в окружении зелени и вазу с фруктами…

– Не ожидал… Для меня это большой сюрприз, – сказал профессор. – Но откуда вы могли знать о моих предпочтениях?

– Пусть это останется моей тайной, – произнес довольный хозяин, наблюдая за тем, как слуга осторожно разливает вино его в пузатые бокалы. – Можешь быть свободен, Марк. – Слуга поклонился и бесшумно исчез за дверью. – А теперь прошу вас…

Вдохнув запах из бокала, профессор сделал небольшой глоток.

Вино необыкновенное, – сказал он. – Знаете, я ведь познакомился с Казанской иконой Божьей Матери еще лет пятнадцать назад. Тогда Норману Вейцу потребовалось экспертное заключение по поводу приобретенной иконы. Он скрывал несколько лет, что владеет именно той самой утраченной иконой. А когда захотел ее продать, ему потребовалась квалифицированная экспертиза, и он обратился ко мне. Поначалу я скептически отнесся к этой идее, ведь всем было известно, что та икона утрачена. Но когда я принялся изучать особенности и технику писания этой иконы, то понял, что данный экземпляр был написан в доиконоборческий период. Сделанное открытие меня просто потрясло! Оставалось только узнать: подлинная ли это икона или только список. В моем распоряжении было с десяток фотографий иконы, запечатлевших ее во время крестного хода в Казани. Сравнивая между собой фотографии и саму икону, я убедился в том, что она подлинная. Во всяком случае, невозможно так подделать щербинки на доске, сколы краски, некоторые неровности, которые непременно возникают при обработке доски. Так что Норман Вейц владеет подлинником!

– Вы меня порадовали, – с удовлетворением произнес хозяин. – И я рад, что угодил вам с вином.

Сделав небольшой глоток, профессор Бунт одобрительно закивал:

– Вино божественное! Я всегда обожал французские вина. А знаете, почему? – профессор поддел крохотной вилкой небольшой кусочек сыра.

– И почему же? – добродушно поинтересовался Фредерик Митчелл-Хеджес.

– За их затяжное послевкусие, – ответил профессор. – Вот у этого вина длительность послевкусия целых пятнадцать секунд, тогда как у большинства вин всего лишь две-три секунды. И оно не какое-нибудь кислое, а очень ароматное и сладкое. Представляете, пятнадцать секунд в раю! – восторженно воскликнул профессор. Подняв бокал, он слегка его взболтал: – Посмотрите, как оно переливается, а какой у него аромат! А какая прозрачность!

Следовало проявить учтивость и согласиться с гостем, но Фредерик, считавший себя большим знатоком вин, в отличие от профессора отдавал предпочтение итальянским. В особенности тем, что были произведены в южных регионах Италии, полагая, что благодаря жаркому солнцу они имеют более фруктовый и насыщенный яркий вкус.

– Итальянские сухие и даже сладкие красные вина весьма неплохие. Взять хотя бы Амароне, Речото! А какие у них прекрасные красные игристые вина – Бракетто, Палестро…

– Профессор Бунт с интересом посмотрел на хозяина дома, даже отложил в сторону вилку, давая понять, что готов принять вызов.

– Вижу, что вы тоже обожаете вина и неплохо в них разбираетесь. Могу вам сказать, что великие французские вина вы можете встретить в любом регионе Франции, будь то долина Луары или Бургундия. В Италии такого разнообразия встретить невозможно.

Митчелл-Хеджес улыбнулся:

– Сдаюсь, профессор, перед вашей просвещенностью. Уверен, что и в области виноделия вам нет равных. – Кирилл Бунт подцепил вилкой кусок сыра и с аппетитом его съел. – Но ответьте тогда, почему же он все-таки не продал икону раньше? Что ему помешало?

– Он запрашивал за нее очень высокую цену.

– А сейчас снова решить ее продать?

– Первоначальную цену он сбавил едва ли не в два раза. К тому же, сейчас он очень нуждается в деньгах. Его сегодняшнее положение не из лучших. Его финансовые дела ухудшились с началом войны, а во время войны стали и вовсе катастрофическими. Для того, чтобы хоть как-то улучшить ситуацию, Норман Вейц будет вынужден распродать часть своего имущества, кое-какие раритеты, включая Казанскую икону Божьей Матери.

– Если дело обстоит именно таким образом, то я готов купить у него эту икону за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Как вы думаете, он согласится на такую сумму?

– Сейчас у Вейца столь печальное положение, что выбирать ему не приходится… Сегодня же сообщу ему о вашем решении… Какое восхитительное белое вино, особенно под рыбу!

– Знаете, у меня имеется одна коробка Шато, если для вас не будет обременительно, то я бы с удовольствием вам ее подарил.

– А вы шутник, Фредерик, – расхохотался профессор. – Когда это было, чтобы коробка Шато была обременительной… – Немного подумав, он продолжил: – Полагаю, что имеется еще одна причина, по которой Вейц хочет расстаться с иконой.

– И какая же? – археолог с интересом посмотрел на профессора.

– Эта икона слишком велика для его дома, – серьезно произнес профессор. – Она не помещается в его стенах.

– Вот как… Очень неожиданно. В моем замке ей будет достаточно места, – он обвел взглядом свой кабинет, напоминающий императорский зал.

– Надеюсь, что так. Впрочем, вы это сами поймете, когда икона Богородицы окажется в вашем прекрасном замке, – сдержанно сказал Бунт.

Через несколько дней Казанская икона Божьей Матери перекочевала в замок Фарли, в котором среди артефактов, собранных по всему миру, хозяин выделил для нее целую стену.

Поначалу приобретенная икона не произвела на Митчелла-Хеджеса того впечатления, какое испытывали верующие на протяжении многих сотен лет, глядя на ее Чудотворный образ. Но чем больше он на нее смотрел, тем объемнее и сильнее становилось восприятие. Пришло понимание того, что это не только великая икона, а еще гениальное произведение искусства, не имевшее себе равных. Часами простаивая перед Богородицей и глядя на ее смиренный образ, Фредерика невольно начал ощущать, что ведет с нарисованным образом мысленный диалог, и что большие скорбные глаза, взирающие на него с деревянного полотна, знают его самые потаенные мысли.

И в какой-то момент Фредерик вдруг осознал, что Чудотворная икона не может принадлежать только ему, и тогда он распорядился установить икону в старинной часовне замка, на которую выходили окна его кабинета, и куда мог зайти каждый верующий.

Все-таки профессор был прав: Чудотворная икона не поместилась в его огромном кабинете.

Вскоре о Казанской иконе Божьей Матери прознала русская община. Сначала по одному, а потом группами, верующие стали наведываться в замок, где бесконечно ворчливый слуга отводил богомольных к часовне, в которой они могли убедиться в подлинности Чудотворной Казанской иконы Божьей Матери. Среди прибывавших было немало священников и аристократов из русской императорской свиты, выброшенных на английский берег штормами революции. Крестясь, они робко стояли у входа в часовню, опасаясь разочарований, а потом, признав в ней Явленную икону, которую им доводилось видеть прежде, не стесняясь слез, подолгу молились и покидали часовню просветленными.

Фредерик Митчелл-Хеджес не отказывал в посещении никому, лишь старый слуга, недовольный бесконечными визитами, неодобрительно ворчал:

– От паломников во дворе один только мусор. А в прошлый раз грязь с улицы принесли. Я бы, хозяин, на вашем месте брал плату за посещение. Глядишь, и народу поубавилось бы.

Единственное, что смущало прихожан, так это потемневшие краски, но священники, повидавшие на своем веку всяких чудес, растолковали, что так выглядит людское горе, что приняла на себя Чудотворная за годы братоубийственной войны.

Глава 8

1956 год

Где она пропадала?

Егор Быстрицкий, секретарь министра внутренних дел СССР генерал-полковника Круглова[48], вошел в кабинет и, положив на стол телефонограмму, поступившую несколько минут назад, доложил:

– Сергей Никифорович, только что получено сообщение. Достойно внимания.

И отступил назад, ожидая дальнейших распоряжений.

Присаживайтесь, – указал генерал-полковник на стул, – чего тут колом торчать посреди кабинета.

Обладая крутым нравом, генерал-полковник Круглов в разговоре с подчиненными оставался всегда корректным и всякому докладчику, пусть даже забежавшему на короткое время, предлагал присесть.

Подняв телефонограмму, Круглов прочитал текст:

«Довожу до вашего сведения. В замке Фарли, принадлежащем археологу Фредерику Митчеллу-Хеджесу, находится Чудотворная Казанская икона Божьей Матери, пропавшая в 1904 году из Казанского Богородицкого монастыря. Данная икона является одной из самых величественных святынь Росши. Икону Митчелл-Хеджес купил у ювелира Нормана Вейца, который, в свою очередь, вывез ее в 1920 году из Росши. Жду дальнейших распоряжений. Седой».

На всех этапах своей агентурной деятельности Седой был чрезвычайно полезен и входил в группу наиболее надежных источников. Все его сообщения: будь то о новых видах вооружения, о предстоящих перестановках в английском парламенте или сведения о создании атомной бомбы, как правило, подтверждались из разных источников и имели приоритетное значение. И вот теперь Седой неожиданно для всех поведал о Казанской иконе Божьей Матери. Его сообщение тем самым как бы поставило знак равенства между атомным проектом и возникшей из ниоткуда русской святыней.

Сергей Никифорович дважды внимательно перечитал телефонограмму.

– Эта та самая пропавшая икона? – с недоверием спросил он, посмотрев на секретаря.

– Об этом говорят все, кто видел Казанскую икону прежде, до ее пропажи, в том числе и иерархи. Эксперты, занимающиеся ранне-византийским периодом, утверждают, что пропавшая Чудотворная Казанская икона Божьей Матери была написана как раз именно в это время.

Лицо Сергея Никифоровича приняло задумчивое выражение:

– Где же икона пропадала с момента своей кражи и до двадцатого года? Спрятать такую икону крайне трудно. Она узнаваема… Я бы даже сказал, что это почти невозможно сделать.

История не совсем понятная, темная. По некоторым нашим источникам, икона находилась в Казани у Аграфены Хрисанфовны, вдовы купца первой гильдии Якова Шамова, а когда белочехи вошли в Казань, купчиха передала ее одному из белых офицеров. А уж тот, в свою очередь, помог Норману Вейцу вывезти ее за границу. От него икона перешла к Фредерику Митчеллу-Хеджесу.

– Что за человек этот Митчелл-Хеджес?

– Личность довольно любопытная. Я бы даже сказал, что авантюрная. По происхождению он англичанин, но с русскими корнями. Имеет множество профессий. И во всех сумел проявить себя наилучшим образом. Он писатель, археолог, бизнесмен, меценат. Несколько раз разорялся, начинал все с нуля и вновь наживал состояние. До сих пор остается загадкой, как ему это удавалось. Я бы его еще охарактеризовал как искателя авантюрных приключений. В молодости в составе геологической экспедиции он работал в Арктике. Всю свою жизнь он искал таинственную Атлантиду. Именно поэтому отправился в Латинскую Америку, где искал меценатов, которые могли бы профинансировать его проект. А когда деньги нашлись, от отправился в джунгли, где, по его предположению, должна была находиться цивилизация Атлантиды. Но нашел там только остатки цивилизации майя. Несколько лет вел в этих местах раскопки. Его дом переполнен различными артефактами. По самым скромным подсчетам, его коллекция оценивается в примерно десять миллионов долларов!

– Немало, – сдержанно заметил Круглов. – И почему же вдруг его заинтересовала икона Богородицы? Какая тут связь между цивилизацией майя и православной святыней?

– У него очень большая коллекция произведений искусств, каждая приобретенная им вещь уникальна. У него неплохие советники, которые знают, куда следует вкладывать деньги. Казанская икона Божьей Матери, по их мнению, удовлетворяет всем критериям.

Сергей Никифорович поднялся и прошелся по кабинету. Тут было над чем подумать. Шагнув к окну, он некоторое время смотрел на пустынную площадь. Секретарь оставался у стола, терпеливо дожидаясь ответа.

Казанская икона Богородицы пропала через три года после его, Круглова, рождения. Отец с матерью не раз рассказывали о том, что наиболее яркие моменты в их жизни были связаны с посещением святых мест, и Казань, где находилась Явленная, входила в число любимых. Трудно даже представить, какое горе обрушилось на православную часть населения России, когда было объявлено о пропаже Казанской иконы Божьей Матери.

Теперь судьба предоставила ему возможность вернуть икону. Вот только как это осуществить?

– Об этом еще кто-то знает? – обернувшись к секретарю, спросил генерал.

Осторожный, никогда не принимавший скоропалительных решений, избегающий всякой публичности, обладавший широкими знаниями, Круглов знал цену каждому слову. А уж то, что касается религии, было особенно деликатной темой, а потому к этому следовало подходить взвешенно.

– Очень узкий круг.

– Дмитрий Иванович поднял этот вопрос, ему его и завершать, – объявил генерал-полковник, – к тому же, все равно лучше него никто не справится.

Дмитрий Иванович Хованский под псевдонимом Седой являлся весьма любопытнейшей личностью. Он был князем по рождению, причем, самым настоящим, чей род восходил к Гедиминовичам, правящей династии Великого княжества Литовского, которые некогда самым тесным образом были связаны с правящей династией России Рюриковичами.

После Октябрьской революции, понимая, что худшее только начинается, Дмитрий Иванович незамедлительно отправился в Лондон, где у него было большое имение. Следующие несколько лет аристократ вел праздный образ жизни, меценатствовал, разъезжал по Европе, где едва ли не в каждой стране проживали его влиятельные родственники. Все это время князь Хованский не терял связь с родиной, с интересом наблюдая за происходящими там переменами. А потом, после долгих раздумий, он явился в посольство СССР в Великобритании и предложил свои услуги.

– Скорее всего, он был романтиком от разведки. За предоставляемые сведения Седой не брал никакого вознаграждения, хотя зачастую подвергался серьезному риску. Особенно полезной его деятельность оказалась в послевоенные годы, когда СССР, проигрывая в гонке вооружений, укрепляла свою безопасность и разворачивала атомный проект.