За секунду до сумерек

Все, нашло на меня… несу. Чий улыбнулся. И категоричный я сейчас какой, и правила уже определил. Даже смешно… Да и вообще не об этом же… Так значит мы вернулись. В голове промелькнул обрывок какого-то безумно старого воспоминания – вечер, пыльная дорога. Чий помнил это место – где-то возле Амбара. Он мгновение размышлял. Это не вязалось, Амбар – возвращение, глупо, наивно и как-то ненатурально, разговоры, расспросы, несуществующие подвиги.

Сперва надо было зайти домой, помыться холодной чистой водой из кадки на заднем дворе, сразу, не останавливаясь, голым пробраться в избу, влезть в чистую одежду и только тогда можно крикнуть мать, если она будет дома. Немного полежать в прохладе, наслаждаясь ленью, потом можно собраться с Краюхой и сходить к Шаге, посидеть у него втроем, или на ручей к заводи искупаться, а потом зайти к брату, рассказать ему все как было, хвалиться перед ним, конечно, будет нельзя, но он станет слушать серьезно и с интересом, выскажется, как было лучше сделать в какой-нибудь ситуации, о чем-нибудь расскажет сам, и вообще сделает вид, что это разговор равных, специально, чтобы Чию было приятней, а потом вернуться пораньше и лечь спать…

Может, действительно, не зря все это. Жаль только то, что Шага не пошел, что бы он там не думал. И мать жаль… - ей он тогда ни слова не сказал, как и договорились…

Какое-то время, пока они шли, Чий продолжал размышлять, уже ни о чем особо, рассеянно. Перед глазами медленно плыл пыльный, лохматый, бурый ковер. И вместе с наступающей усталостью, спустя время, пропали последние связанные мысли, он тупо, бездумно шагал вперед, глядя под ноги, глотал затхлую воду, снова шел, снова глотал…

Остановились они уже в сумерках. Звуки сменились, теперь они стали ночными, осторожными, тихими. Они побросали на траву мешки и вязанки, рядом с рощей кустарника. В зарослях оказалось много сухих веток, у Деревни такие деревца росли редко. Чий не знал, как они назывались, гибкие с большими мясистыми ворсинчатыми листьями, горел местный хворост плохо, гораздо хуже мшельникового, но костер решили разводить из него.

Чий стоял с наветренной стороны от коптящей кучи дров, которые никак не разгорались. Он обмахивал себя рубахой, с юго-восточной стороны, у горизонта, часто-часто вспыхивали молнии. Где-то там шел дождь, далеко, он знал, что расстояние до грозы определяют, считая, сколько времени пройдет после вспышки, до появления звука. Тут молнии шли одна за другой, и определить по шуму, от какой это, не получалось. Но расстояние было большим, оттуда, вместо грома, доносился тихий неопасный шепот. Далеко. Накинув рубаху на спину и завязав рукава спереди, он подошел к костру.

В отличие от дневного привала, суеты не было, никто никуда не уходил, все тихо, замучено сидели вокруг пламени, достали лепешки, резали остатки тушки марана. Чий присел в круг между Тольнаком и Старшим Рыжим, сидели молча, только Ушастый с Кольмой, тихо о чем-то говорили, пламя освещало лица.

– Дождь скоро пойти может, – сказал он, доставая хлеб из котла.

– Не один же ты у нас умный такой, заметили. Только не скоро.

– Ну и что делать будем?

Изран пожал плечами. Чий заметил, что выглядит он сегодня особенно уставшим и раздраженным. На руке откуда-то взялась большая свежая царапина.

– Можно прикоп, – Чий кивнул в сторону рощи, – тент есть. Пару-тройку кустов наклоним, сверху тент пустим, и края землей. Сейчас дожарить только надо.

– Можно …– Изран переменил позу, облокотившись о мешок.

Теперь замолчали все, и почему-то стало неловко. Было слышно, как шипит на углях мясо.

– Не, все-таки недурно у нас получилось, – нарочито бодро сказал старший из Рыжих. – Пора сейчас охотничья идет, Село опустело, кто к Песчаникам, кто на Сухие сопки, одни мы просто так, туда, где вообще мало кто бывает, и вон сегодня за каким стадом могли пойти.

Тольнак кивнул:

– Ну, могли. Только что с ним делать потом? Посгнивало бы все.

– А сушить?

Без накомарников, в это время? Мух бы покормили. Окан, правда, год назад без накомарников сушил, но они костры жгли неделю с сырых дров, менялись, один спит, двое работают. Так он говорит, проклял там все. Сушить!.. И они у сопок как раз были, где дров этих, а у нас?

– Все равно жалко, хотя бы одного.

– Да, у нас-то всё вяленое, домашнее вчера еще вечером кончилось. Сейчас это доедим, – Дерево показал на остатки тушки, – дальше будем впроголодь. Ну, может, до Болота чего-нибудь попадется, а потом только лепешки.

– Ничего, не страшно. Потом Лес, да? Там дров как раз сырых много будет, сюда переправим, – младший из братьев поднял от костра веснушчатое, улыбающееся лицо.

– Мы тебя там, Рыжий, закоптим, вдвоем с Ушастым.

– Вокруг засмеялись

– А что? У лесовиков, знаешь, как копченые Рыжие идут. Еще с прикупом назад вернемся. Там вообще все хорошо станет, только до деревни их дойти.

– С собой закоптишь! – сказал Суран.

В лицо ему заржали, он что-то буркнул и насупился. Чий отвернулся и посмотрел на Израна, тот сидел в прежней позе, облокотившись спиной о мешок, и глядел куда-то в темноту.

Что-то он, совсем сегодня, на себя не похож, первый раз такой, сколько его помню.

– А серьезно, как они выглядят, пацаны. Видел кто-нибудь? Высокие же, говорят, раза в полтора людей обычных выше.

– Да ну. Я их у прохода видел, ну вот через которых стадо это прошло, тут неподалеку между сопками. Там всегда в Торговое время народ собирается. Вот там я их видел. Обычные, кожа посветлее, бородатые, одежда другая, обутые все. Только не сапоги у них, вот такие короткие, и подошва отдельно не пришита, а вот так вот, сплошное идет, – Тольнак показывал на своей ноге.

Жалко, что есть хочется, а то закутаться бы сейчас в тент, пока они говорят, да поспать. Чий перевернул свою полосу, угли тут же с треском зашипели.

– А вот почему они от нас отличаются, никогда понять не мог, вроде, и живем с ними рядом, ближе к нам никого нет, а, язык разный, – Рыжий-старший загибал пальцы. – Одежда разная и лицом, ну вообще сложением отличаются, я понимаю, бродячий народ – они далеко…

– Да какая разница – далеко, близко. Это тут причем? На дальнем юге все как мы говорят, так там ближайшая из тех деревня, раза в четыре дальше, чем лесовики от нас живут…

– Больше, чем в четыре.

– Ну вот, даже больше, тем более, не в расстоянии дело ведь – наоборот все должно быть, – сказал Рыжий-старший.

– Почему?

– Ну, вот например, взять котел, и с одной стороны положить сметаны, а с другой стороны налить масло. Что получится? Получится, что с дальних краев и то, и другое будет чистым, а посередине со временем будет смесь, в одну сторону, от границы их соединения, она будет переходить в сметану, а с противоположной – в масло. Так? Все плавно понимаешь. Так и тут должно быть, по идее.

– А со временем, в котле, вообще должна остаться только смесь.

– Ага, почему не так? Ведь совсем непонятно.

– Их лиц Чий не видел, обняв колени, он глядел в огонь.

– Вы бы попроще тему выбрали, – сказал Ворот. – Должно быть, не должно быть, вы узнать так что- то собирались? …Что, Ворот? Что тебе? Узнать что-то собрался? Дети! У тебя же не получилось ничего. Значит, неправильно сравниваешь. Масло не масло. Как бы ни было там, оттого, что вы что-то нарешаете, ничего не изменится. Ну и чего гадать. Дети…. Масло…

С Воротом стали спорить, причем сразу все, доказывали каждый свое, противореча друг другу и самим себе. Так часто случалось, все то же, как и обычно. Сам Ворот спорить не стал, он игнорировал, издевался. Чий почти не следил, но понимал, что спорят уже между собой. На кой им надо убеждать его в чем-то, тем более что затея эта изначально бессмысленна – повод бы был. Действительно, как дети, а кто не так? Ворот, что ли, куда ему. У нас так принято, если разобраться, я человека три всего знаю, кто умел, кто пытается доводы твои слушать, а умнее всех Борода говорить умел, я же и сам, кроме вот этого, их обычного гвалта, когда общался по-другому, уже и не помню, у нас такое правило негласное: чем громче, тем убедительнее, а если орать начал, лицо противнику заплевал, так это совсем здорово.

…– Не, мне все-таки кажется, что правильно, – говорил Кольма, – ну, а как еще быть может. Да погоди, а в это я вообще не верю, что она широкая сильно. Да, Высокая Степь, как наша, ну, может, чуть больше, не в три же раза, не верю. А тут ясно же. Не понимаешь? Понятно же. Чего? А мне понятно.

Вот молодец, дурак. Вот такие у нас доводы «Мне кажется так… Не в три же раза, не верю… Ясно». Почему ясно? Потому что кажется, потому что верю, потому что ясно, а в это не верю, потому что не ясно. Спроси у него, «как спорить нужно – доводы свои приводить?» Согласится, конечно, «но только тут-то и так понятно», и убеждает, доказывает. Хотя на деле ничего не знает. В три раза, любой караванщик скажет, что Высокая Степь раз в пятьдесят шире, может больше конечно, это только то, где они сами бывали, а в длину вообще неизвестно.

Но сильнее всего раздражало не это, а то, что при таком вот образе мыслей, при таких рассуждениях, разница между ним и, допустим, Бородой не ощущалась. Он не хуже решал какую-нибудь бытовую проблему, даже наоборот, может и сообразительнее показаться. Весь мир такой – огромная толпа пустоголовых, за спинами которых теряются умные, их мало, они тонут в ней, они не нужны в этом простом мире, в котором никогда не слушают их разумные доводы.

Ему вдруг захотелось накричать, он почувствовал злость, дать в лоб с размаху и даже можно не кулаком, не обязательно в кровь, просто чтоб замолчали, и орать в ничего не понимающую испуганную морду с широко открытыми глазами, объяснить ему все: что он дурак, что он ничего не понимает, что ему, твари, дураку, надо молчать и слушать, и пытаться думать. Чий понял, что ему больно, и это не только голова, разболевшаяся по-настоящему, он, оказывается с силой давил большими пальцами в подмышки рук, которыми обхватил колени. Чий сердито, с шумом выдохнул. И заметил, что сбоку за ним наблюдает Тольнак, который участия в споре не принимал.

– Тяжело? – шепотом спросил он, улыбаясь.

– Да башка болит, не могу уже

– Что! – рядом заорал Ушастый. – На себя посмотри.

– Чий поморщился.

– Тольнак усмехнулся и, сжав кулак, глядя на него, кивнул.

– А что ты смеешься, – сказал Чий, будто бы серьезно, – я терпеть это не буду сейчас, так и сделаю. Сейчас увидишь.

Он опять прижался к коленям, думая о том, чтобы это поскорее кончилось, попытался не слушать. А они продолжали, надрываясь и захлебываясь, и маленькие твердые жилки в висках продолжали пульсировать.

– О чем вы спорите?

От неожиданности Чий вздрогнул и рывком поднял голову, голос принадлежал Израну. Он первый раз изменил позу, отвернувшись от темноты, лицо потеряло свою тупую отрешенность, он сразу сделался обычным.

– Вас слушать противно, – он не кричал, произносил специально медленно, растягивая слова. – Рыжий, ты ведь сам ответ на вопрос свой придумал, все представил, надо просто собрать. Не догадался?

Рыжий молчал. Издевается он, что ли?

– Тогда представь, что в этот твой котел с силой влетел камень… Что получится? – Изран, изменившись в лице, выждал паузу, и стало ясно, что это все не шутка. – Выплеснется наружу содержимое, брызги заляпают пол, смешаются с золой, с пылью в углу, попадут в крынку с водой, заляпают лучину, загорятся от пламени, если это будет масло, или она потухнет от сметаны. И не будет ничего плавного. Видел, каким узором ложится такая клякса. И не будет никакой смеси, вернее одной смеси, вместо этого будет сотни разных. – Он замолчал. Особенно ошеломленным выглядел сам Рыжий. Он нерешительно встал и зачем-то глянул за спину, в темноту Степи. Там было пусто, ветер мягко качал траву.

– Ты думаешь, мы не отсюда, мы откуда-то пришли?

– Изран улыбнулся.

– Да ничего я не думаю. Это ты все это насчет котла придумал. А я объяснил вам, как можно решить ее, загадку эту, исходя из того, что ты придумал. Разве не так?

Рыжий не ответил почему-то – не важно почему, Чий на него и не смотрел, он смотрел на Израна.

Действительно… Сейчас это уже ясно – это ведь все объясняет. Котел, брызги. Я не додумался… Вот от кого никогда бы не ожидал. А надо было, раз, и все. Камень… Просто до нелепости. Изран казался теперь совсем другим, в памяти тут же вспыхнули какие-то моменты, ситуации, выражение его лица, задумчивость его вечная, другие слова и ситуации, которые раньше не замечались. Изран… Как я об этом раньше не подумал. Он же из тех, кто забывает об эмоциях, когда видит факты… Почему мне никогда не приходило это в голову? Может, потому что он всегда был удачлив, а я привык видеть, что такие удачливыми не бывают, как Борода, например, или, может быть, как отец.

Теперь все действительно выглядело по-другому. Изран сидел в прежней позе, рассматривая темноту, глаз видно не было, но Чию казалось, что он ощущает их выражение, спокойное и думающие.

Может быть, это не так уже нелепо – быть умным в нашем просто мире, может, совсем не бесполезно.

– Люди, – тихо задумчиво сказал Краюха.

– Чего?

– Люди – говорю. Откуда они вообще, а? – он повернул лицо в сторону от костра. – Не думали никогда. Не народы, не брызги эти, а вообще все. Откуда мы взялись? Ведь откуда-то же взялись или всегда были?

Дерево хмыкнул, кивнув своей неровной, неестественной головой.

– Ну, ты дал, нашел, о чем поговорить, тут тоже сравнение выдумаешь? Если взять котел и засунуть туда башку… Ничего ты не навыдумываешь. Никак.

– Да почему? – и Суран запищал насчет того, как он считает.

Снова. С тем все теперь это начали. Чий представил, что сейчас опять будут кричать, спорить, галдеть, вызывая у него умственную тошноту.

Не смотря на то, что тему эту поднял Краюха, его слышно не было, его уже оттеснили на второй план, центром этого ора и гама являлись трое: Младший Рыжий и Дерево с Ушастым, даже нет, это был центр спора, а шум раздражающий шел, видимо, от Дерева и Ушастого. Как обычно – у одного мерзкий гнусавый бас, он всегда старался перекричать из-за этого, надрывался до хрипа, и Суран, который вообще не спорил, а только выкрикивал что-то короткое и писклявое, на самом деле он чуть заметно заикался, в обычном разговоре этого не было и про это даже забывалось, а, когда волновался, вылизало наружу, чтобы не заикаться, он говорил вот так, выкрикивая быстрые короткие предложения. С его детским голосом выходило ужасно. И на этот ритм накладывалось еще несколько голосов с такими же глупыми доводами, только в другой манере. Чий попробовал отойти от костра, лучше не стало. Голова болела совсем некстати.

Душно как. Он поискал глазами Израна, тот делать ничего, видимо, не собирался, ему было все равно. Лицо абсолютно безразличное, взгляд в землю, он, вроде, даже не замечал того, что вокруг. Чий хотел отвернуться и тут увидел, что на него глядел Тольнак с улыбкой в глазах, Чий покивал ему, поднеся ладонь к горлу.

Действительно достанут. Они могут, им только повод дай, весь вечер так будут, и это не Амбар отсюда домой не уйдешь.

– Пацаны, завязывайте.

– Его не услышали.

– Ну, ну. А с чего ты вообще взял, что появились, ты откуда это знаешь, я не знаю….

– Это ты не знаешь, конечно, появились, не может что-то не появится, если оно есть, -перебил Дерево Ушастый.

– Почему не может, ты ведь этого не видел. Я, допустим, видел, как…

– Да какая разница, видел, не видел, чтобы что-то было, нужно, чтобы оно появилось.

– …Я видел, как сделали мотыгу, значит, я знаю, что она появилась, хотя раньше ее не было.

– А у деда твоего мотыга была?

– Да.

– Там ты не видел, как она появилась, значит, она всегда была, – Ушастый отвернулся от Дерева, обращаясь ко всем, развел руки. – Дурак.

Дерево покраснел:

– Но я там знаю, что ее сделали, там…

– Ты видел, что ее сделали? Ее до тебя делали.

– А земля, – заорал Дерево, – а небо, оно, тоже появилось.

– Да че ты сравниваешь? Это вообще вещи разные – люди, земля. Дурак, что ли?

– Суран, – Чий шагнул к костру, – Суран.

Тот пищал что-то свое, не обращая внимания.

– Суран, а почему разные. Ты ведь говоришь, что если что-либо существует, то оно…

Ушастый его перебил, принявшись объяснять что-то невразумительное. Опять включился Дерево и Старший Рыжий, и Кольма, и Ушастый пищал, выплевывая свои коротенькие фразы, перебивая всех. Ныло и болело в висках.

Бесполезно. Ведь слова сказать не дает. Бесполезно так.

А как? Чий посмотрел на Ворота, которого тоже, как и Израна, ситуация не волновала совсем. Это было досадно, потому что если бы было по-другому, то уже бы стояла тишина. А почему, из-за силы? Не только бить бы их не пришлось, и спорить тоже, это только он, дурак, спорить полез, зарекался же.

Стадо тупое, глупое. Амбар, куда им спорить, им говорить надо по очереди, только с разрешения. Заговорил без спроса – сразу дубиной по башке и в морду пинком, туда вмять, поглубже в общий загон, чтобы не лез к кормушке. По-воротовски. Ушастый дергал головой, выплевывая за раз по два-три слова, быстро-быстро, так, что разобрать было уже почти невозможно. Нельзя ему, видите ли, заикаться, никак. Авторитет потеряет, видите ли, болван.

Внезапно Чия осенило. Он сел еще ближе к костру на корточки.

– Погоди! Погоди! Сказал, да, сказал? Да погоди ты тоже, – Чий добился временной тишины, повернулся к Ушастому. – Вы неправильно спорить начали. Вот смотри, как получается, вот он говорит, что если что-либо существует теперь, вещь какая-нибудь, предмет, это не значит то, что в прошлом…

Он специально пересказывал слова Дерева медленно и очень подробно, выдерживая паузы. Он уже чувствовал, что получится, комментарий Рыжего-старшего со смешком Чий пропустил. Правильно, зачем спорить, не надо. Зачем до их уровня себя опускать.

– Ну, а я ему говорю, что… – начал Суран.

Чий жестко, но без крика сказал ему, чтобы тот не перебивал и дослушал. Он же его слушал и не перебивал. Потом снова начал все тоже, медленно и плавно. Вокруг засмеялись.

– Чий, так вот тут…

Ушастый клюнул носом в воздух от подзатыльника. Он поднял на него белое удивленное лицо. Вот так вот – по башке…

– Ты, бля, вести себя когда научишься, говорят тебе, не перебивай, дай человеку мысль выразить!!! Тебе замечание сделали!? Чего тебе еще надо?!!

– У Ушастого застыли слезы в глазах, он смотрел на него с болью, не мигая, выждал паузу, вздохнул, открыл рот, собираясь говорить.

Вот ты твердолобый, а! – Чий встал и отошел от костра.

Сзади больше не спорили, там переговаривались и обиженно всхлипывали. Ладонь горела от удара. Вообще красиво получилось, красота. Он ликовал. Аж нереально правильно, так не бывает, как будто заранее договорились. А ведь если задуматься, то и не по-воротовски совсем, он бы все сделал не так – и проще, и некрасивее…Просто тупо сказал бы им замолчать, под предлогом того, что спать скоро пора, например, выспаться надо. Стали бы возражать – надавал бы кому не попадя, да и не стали бы… А это по-чиевски получилось. Ушастого только жалко, не за что выхватил.

– Чтобы не перебивал, да? – Тольнак, сдерживая смех, глядел на него сбоку.

– Чий, усмехнувшись, покивал.

– Ловко.

– Ну, так. Стараюсь.

– Ушастого не жалко.

– Я же не сильно. Больше напугал. Жалко. А что делать было, эти же не остановились бы. И мясо бы сгореть успело, и …

– Теперь у него болит.

– Они оба рассмеялись.

У костра за спиной Рыжий-старший произнес:

– Это Чий, на самом деле, соперника устранял. Он же рассказывал, как, по правде, было, сказку караванщиковскую, да, Чий?

– Точно, – подхватил Краюха, подойдя к нему. – Чий, мы теперь верим.

– Какую сказку? – спросил Тольнак.

– Тебя не было, что ли, по-моему, все уже знают? Я один раз слышал и на Амбаре рассказал, как Караванщики говорят про то, как люди появились. Сказка.

Тольнак кивнул. Видно было, что ему безразлично.

Тольнак всегда парень практичный был, его такие вещи не интересуют, он и спросил-то, видимо, скорее, для приличия. Хотя кого тут такие вещи интересуют? Раньше бы Чий сказал, никого. Оно на самом деле так и было, а вот тогда выслушали, вроде увлекло как-то даже, и даже что-то запомнили, как оказалось.

Дернуло же меня им это рассказать. Как это получилось? Говорили о чем-то, затем, раз, и он уже рассказывает. И где?! На Амбаре.

Пьяный был тогда, что ли? И слушали ведь! На самом деле, странно получилось. История, правда, действительно была красивая.

Он вспомнил, как услышал ее сам. Они зашли тогда с братом в гости на стоянку каравана. Хриплый голос рассказчика, которого он перед тем видел пару раз случайно и которого запомнил, пожилой, с седой головой и шрамом через весь лоб, они сидели в темноте в этом их доме из ткани, и слушал каждое слово.

Там говорилось, как ветер полюбил Альмрэн, они называли ее «нуихьро» – Чий плохо понимал, какой-то сложный термин – во-первых, гора, а во-вторых, живая, что-то вроде личности горы, и на Амбаре в этом месте он добавил от себя. Вскоре у них должен был родиться ребенок, вместо этого родилась тройня – сильный большой первенец и два слабых крошечных существа, мальчик и девочка. Первенец был Шарухан, как его называют, Старший брат, а мальчик и девочка выросли, став первыми людьми. Рассказ тогда был долгим, он сам передавал, естественно, покороче, но, в принципе, и он пересказал то же самое.

Непонятно, как к этим историям относятся сами Караванщики, вот это для него всегда оставалась загадкой, с одной стороны, все это их явно забавляет, вспоминают их постоянно, не истории, а, допустим, с помощью упоминания какого-нибудь эпизода или намека на него пошутить могут. Вещи, когда рисунками покрывают, обязательно на их тему, а с другой стороны, ведь далеко же не дураки в массе своей и повидавшие много, неужели они верят, что люди, например, появились именно так. Как будто даже гордятся сказками своими, вот этим всем. Видимо, все-таки не так, чтобы верят, но определенный смысл вкладывают какой-то. Непонятно все-таки.

Чий подумал, что это странно, почему у них так много этих красивых сложных сказок, когда все слышанные им с детства – примитивные, безликие, тусклые, нелепые, и, кроме того, он сильно подозревал, что они, во всяком случае, большая их часть, были историями реально живших людей, почти забытыми, искалеченными слухами, временем, уродливо упрощенными. Почему так?

Краюхи и Тольнака, рядом уже не стояло, они сидели вместе со всеми возле костра. Там теперь не было ни суеты, ни спора, люди с усталыми лицами устало ждали, когда будет можно поесть. Ушастый сидел спиной к нему, внешне, как обычно, без каких-то следов видимых переживаний.

«Люди откуда», сказки Караванщиков, хриплый голос рассказчика со шрамом на лбу – как будто тут было что-то общее, что все это, как будто увязывало. На него вдруг нахлынуло смутное чувство догадки, той, которая ускользнула от него, когда он думал об истории «откуда люди»

Перед мысленным взором опять появилась картина древности человечества с этими вечно повторяющимися циклами.

У костра разговаривали слишком тихо, чтобы можно было разобрать о чем, оттуда где он стоял. Только видно, как немного меняется мимика на уставших лицах. Он неожиданно подумал, что все это уже было когда-то. Разговор, и этот вечер, непременно было, и так же девять таких же, как они, сидели, оторванные огромным пространством пустого поля от людей, они были одни, была теплая ночь, где-то далеко мелькали молнии, такой же Кольма, над ним силуэтом возвышался сутулый Дерево. Может, даже все это происходило не один раз, а бесчисленное множество раз, чадили в костре эти местные дрова. Он вдруг понял, что это никакой не Кольма, черные глубокие тени легли на красно-оранжевое лицо, закрыв провалы глазниц, огрубив черты – это они, те которые побывали здесь когда-то, давно умершие, стертые временем, сидят сейчас рядом с ним, и он там, среди них, застывшие в темноте контуры, мертвые лица…

Он стоял, замерев, завороженный видением. К нему подошел Краюха, толкнув в плечо:

– Ты чего?

Чий вздрогнул. Глупости.

– Ты чего? – переспросил Краюха.

– Да нормально, – он сообразил, что уже долго смотрит на Краюху, не реагируя, с нелепым, наверное, выражением на лице и схватил еду, которую тот ему, оказывается, все это время протягивал. – Подгорело, что ли… Горячее… да нормально, Край!..