Точка невозвращения

Сижу, жду.

– Познакомился с богом своим? Жестокий он у вас, – профессор сидит и что-то пишет, мне становится смешно – будто и правда конспекты проверяет.

– Мне назначена цена за выход с этажа.

– Её всем назначают рано или поздно, об этом завтра я хотел поговорить. Назови ту, что назвали тебе?.

– 9 душ и седьмой глаз. Я даже не знаю, с какого бока кусать.

– Оружие дал он тебе?

– Дал, нож кухонный. Может вирировать и оскорблять. Расскажите, с чего начинать, вы же тоже имели с ним дело.

– Единственно – выполнить цену или умереть от руки хранителя, бегство не поможет. Примешь смерть от руки Рихарда, вечность в кармане, но зачем тебе такая вечность. И вот – ракушка.

Из ящика он достаёт большую морскую раковину.

– Вернёшься к себе – приложи к уху и слушай, пока не скажут нужного тебе, потом не слушай. Врать начнут. Постарайся вернуть мне её, редкий предмет; но я не его хранитель, потому могу передать тебе. Держи в солёной воде в темноте.

Кошкин глаз заглядывает в окно; как такое получилось: меня уносит в продольную щель глаза.

Дома пусто, пыльно, мёртво; две руки лежат рядом с кладовкой, довольное ворчание, треск. Кто-то взял заботу над моей дверью, трясутся чашки на кухне, стол ходит ходуном нож воткнут. Я положил в ящик его; значит, либо – либо. Беру за рукоятку.

«…слабаккк… кормлю дверь, неделя ей на вырост, дальше пусть ведёт тебя, советов много не слушай, неделя и тебе на души… собирай по одной в каждом этаже… любых… слабаккк»

Загудел холодильник. Нож как нож. В холодильнике – поросёнок, мёртвый. Иду готовить. Останавливаюсь, режу, ем, сплю, мама говорила: сырое не ешь, не ем – он из холодильника.

Спать, Треск и шорох в стенах квартиры теперь не мешает засыпать, кошка мурлычит и уходит.

Резко открываю глаза. Вибрация по всему полу. Даже слышу звук разбивающейся чашки. Что за привычка оставлять его на кухне или это насмешка. Надо с собой его носить. Нож прыгает в руку («…есть один не наш, первая в счёте дверь не нужна. Сам пришел. Люблю слабых, вкусные. Иди, пройдёт мимо твоего дома через 7 минут, кружат его соперники, встанешь за мусорными баками, проткни кожу. Больше не будет подсказок. Слабаккк…»), тяжёлый.

На улице ветер и дождь, и пусто, только в этой пустоте понял, что уже не видел живых людей месяц или больше. А может, их просто не было?

Уличный фонарь то горит, то гаснет; слышу шаги, вижу, какой-то он странный. Голова отстает от тела на метр, одна нога постоянно впереди, но идёт уверенно. Что за магия? «…вырваться хочет с этажа, понял, куда попал, рвётся, не пускаю, действуй…»

Выскакиваю и протыкаю щёку отстающей голове, внезапно лезвие распадается на иголки. Голова смотрит на меня, что-то шипит в ушах. Нож тяжёлый, очень тяжёлый.

«…салага, голову возьми, учить начну…»

На асфальте обычный молодой парень, обычный мёртвый молодой парень, как он вышел из своего этажа, зачем? Топора нет, с головой долго вожусь, беру её с собой, ни капли крови так и не упало на асфальт.

«сссалага, клади её в воду и жди, он не наш, кушать придёт его комок шерсти, как останется череп, вытаскивай, комок мозг в этот момент есть, скажи, забираю тебя к себе, всё – он служит тебе за мозги чужаков»

Тут раздаётся дикий женский крик. Подхожу к окну – над обезглавленным телом парня стоит девка; от девки во все стороны расползаются полупрозрачные нити. Она поднимает взгляд, смотрит на меня, видит, в груди становится тяжело; одна нитка от неё протягивается и касается того места, где было сердце. Втыкается в камень. Она опять кричит, дико и страшно, я понимаю, ошиблась с ударом. Нить натягивается, и вот уже девку тянет ко мне, готовлюсь ко второй душе.

«салагааа, везучиййй»

Нить натянута и резко лопается, и втягивается в меня вместе с тремя её пальцами. Ушла. Нож молчит, ему всё равно. Он знает – будут другие.

Иду в ванну, набираю воду, кидаю голову.

Комок чёрной спутаной шерсти вываливается из вентиляции и начинает питаться.

Теперь это мой комок.

Спать, что важное дали, забыл, важное. Забудь.

За окном сумерки или утро – не могу разобрать. Туман окутал соседние дома, еле видно. Туман густой и вьётся вокруг деревьев. Заползает в открытое окно. Туман.

– Такой яркий… – туман говорит со мной, – как он тебя сразу не нашел, вижу уже привязал, ты забыл, заставили забыть, ракушка…

Вскакиваю. Где она? На столе что-то, накрытое чёрной тканью, снимаю ткань, хорошо, туман помог. Ракушка лежит на дне аквариума. Из неё идут пузырьки. Закрываю, дальше, пустота, прими вновь.

Будит солнце, во дворе лают собаки, чья-то машина тарахтит, ругаются две бабы. Не могу понять – это сон? Нет, правда. Встаю, смотрю в окно. Лето пришло, весны и не было, или осени, забыл. Тепло и хорошо. Что дальше? Нет приказов, нет лекций, есть ракушка, задёргиваю шторы, достаю, слушаю.

Шум моря, спокойный и вечный, приятно. Чайки кричат, гудит гудок, даже слышен мотор чей-то лодки. Я никогда не был на море, хочется туда. Играет музыка, открывают шампанское, что отмечают?

Треск, шум радиостанций, даже проскальзывает музыка.

– …это был последний шанс победить его. Принять в себя его сущность. Я думал, это будет как поездка на отдых, но после того, как тропинка кончилась, я просто потерялся…

Треск.

– …я осталась здесь одна, лабиринт этого места приводит меня в сумрачные комнаты, наполненные следами былой жизни. Зачем я согласилась на это? Помогите мне, помогите, если вы услышите мой голос…

Вой ветра.

– …никогда не оборачивайся, никогда не оборачивайся…

Тишина.

Ракушка мертва. Кладу её обратно в аквариум.

Скрип двери, на меня смотрит профессор.

– Я решил навестить тебя. Приходи сегодня на лекции.

– Приду.

В комнате только я. Абсолютная прострация нахлынула внезапно, и я не смог даже заплакать.

Дальше только будет хуже.

Сегодня наконец наступил нормальный вечер. Весь остаток дня я лежал и смотрел в окно, где жили все те, кто обречён здесь отдавать свои души. Там была радость и нега. И даже иллюзия счастья. Так и не вышел на улицу, я теперь для них не просто чужой человек, я живу теперь в чужой цивилизации.

Вечером стало прохладнее, подул ветер. И из чулана вышла моя дверь, мявкнула и с ожиданием уставилась на меня.

– На лекции.

Дверь заметно подросла и теперь была величиной с упитанного тигра.

Переход.

Пустой зал, я впервые пришёл первый. Даже профессора нет. По полу катаются листки бумаги, где-то шуршит опавшая листва. Сажусь и смотрю на доску. Встаю, иду к ней и в непонятном порыве беру мел и пишу на доске.

«Как я всё ненавижу!!!!»

Порыв проходит, и я сажусь на пол. Сзади подходит профессор.

– Есть способ помочь тебе.

– Есть; выполнить всё, что приказано.

– Тебе не всё рассказали. После того как ты убил первого жителя чужих миров, ты стал изменяться. В этом весь подвох; после того как ты всё выполнишь, ты не сможешь покинуть свой этаж, ты привяжешь этими смертями себя к нему окончательно. Вот что демон тебе не сказал. Он не будет властен над тобой, но что в этом толку, если и свободен ты не будешь.

– Так вот откуда эта тоска.

– Да, и дальше она будет сильнее. Способ оставить для тебя выход заключается в том, что ты должен принести жизнь взамен смерти в тот мир, где жил убитый. Всё просто. Но если не знать это, то и стремления не будет.

– И как я найду тот мир?

– Дверь это может. Прикажи ей искать трещины. И вести тебя туда. Там сделай всё внезапно и наверняка. Не знаю, есть ли там достаточно самок, но найди и принеси ей жизнь, и тоска станет меньше. Сегодня можешь прогулять занятие, трещины живут недолго.

Я поднимаюсь с пола. Кошачий глаз смотрит из-за окна.

– Домой, а там ищи трещины к той, что оставила палец.

Впервые при переходе у меня закружилась голова. Из носа текла кровь, в руке сам собой уже был кухонный нож. Дверь сьёжилась до размера котёнка и, пискнув, пропала.

Я стоял посреди пустой площади. Была ночь, вдали горела пара фонарей, а воздух был пропитан запахом дыма.

«салага?»

Нож не понимал, зачем мы здесь. Моё оружие и мой предатель.

К ноге приплыли клочья тумана, где-то рядом было море. Я пошёл на свет фонарей. Значит всего-то надо найти самку и изнасиловать. На лице выскочила кривая усмешка. Появился какой-то азарт, и я ускорил шаг.

Площадь кончалась длинной улицей и высокими домами. В домах не было окон или там не любили свет. Горели только фонари. И тут я увидел её. Она сидела на лавке у дороги и, видимо, плакала. Я понял, что это та, что пришла на встречу к убитому парню.

Отойдя в тень, я решил, что внезапность станет моим козырем.

Тут её мир. И она знает про сердце, значит, ударит в голову. Рука наливается тяжестью, вместо ножа у меня в руке обычная бейсбольная бита.

«салага, не пробей ей черепушку»

Она так и не поняла, что произошло.

После удара по голове безвольное тело сползло по спинке. Разорвав её одежду и связав руки, я оттащил её в тот тёмный угол. И начал дарить жизнь. Под конец она пришла в себя и дико закричала. Но было поздно, я встал и пошёл на площадь.

– Это за него… – сказал я ей.

И она замолчала.

– Кукла, ты – обычная кукла… – крикнула она мне, но мне было всё равно. Тоска прошла, и я вновь был спокоен.

Дверь забрала меня там же.

И лёгкость в голове помогла мне быстро уснуть.

И хохот, довольный хохот сопровождал меня весь сон.

– Ты насмешил меня.

Рихард склонился надо мной, оголил свои зубы и опять засмеялся.

– Редко кто может меня насмешить, и за это я дам тебе ещё одного помощника.

Из его глаза стал вылезать крупный жук.

– Знакомься, это Жук. Он может шпионить там, где ты слишком заметен. Он будет проверять твои дороги на ловушки и показывать пути обхода, он чёрный ход туда, где вообще нет входа. Служи ему, Жук.

Тельце жука падает на мой глаз и начинает протискиваться в глазницу, мне очень больно. Молчу. Жук достиг мозга и затих. Рихард уходил и хохотал. Его смех разносился по пустым улицам.

Выглянул в окно, вижу, как огромный варан ползёт по дороге и смеётся.

Подношу ракушку к уху. Абсолютная тишина окружает меня.

– …ничего не хочу тебе говорить. В том месте, куда ты идёшь, только смерть. И ты ничего не можешь поменять, тебя поглотили силы, недоступные твоему пониманию и против тебя давно идёт война, но ты не видишь её.

Тишина.

Солнечного утра не получилось. Прозябаю на балконе в дождливые дни. Скоро выходит срок, назначенный моей двери, скоро мне опять придётся идти в чужие миры, где буду помогать чьей-то смерти. А потом пытаться искупить это и дарить жизнь.

Осознание замкнутого круга пришло внезапно и непреодолимой стеной встало в сознании. Нет радости от всего, что я делаю, нет радости в песнях, посвящённых Тьме.

За спиной ходит лев. Дверь так отъелась, что внешняя форма льва ей к лицу. Стал замечать, что она охотится, но не сама, а при помощи других, чужих дверей.

Видел, как загоняли жертву в ловушку. В пустом дворе среди белого дня стая чёрных пантер гонит на встречу с моей дверью обросшего шерстью человека. Он кидал в них камни, скулил и махал палкой, потом с дерева спрыгнул лев и откусил ему голову. Так резко и моментально, мурашки пробежали по моей спине.

Рычит за спиной, уже нет и следа той кошки, что когда-то мяукала у меня в квартире.

– Иду, иду…

Беру нож, наступаю в тень и начинаю в ней тонуть. Переходы стали такими длинными и неуютными.

Тут дует сильный ветер, я падаю в сугроб. Впереди полоска голых деревьев, позади огоньки деревни. И две луны на небе. Но и здесь живут люди.

Нож в руке вибрирует и тянет меня в сторону от деревни, к одинокому тёмному дому. Понимаю, всё подготовлено. Жертва там.

Тело не чувствует холода, с этим легче пробираться по сугробам. Одет-то я по-летнему и лыж не захватил. Из трубы дома идёт густой дым, пахнет травами и, почему-то, мочой. Калитка открыта, дорожка подметена, на крыльце привязано животное, густая чёрная шерсть – и запах смерти. Быстро протыкаю бок животного – ни звука, умирает покорно. Нож гудит и впитывает кровь.

Дверь открывается, на пороге старик. Смотрит на меня, что-то бормочет. Резко прыгаю на него, не меня он ждал, не меня. Удивление застывает в его глазах, когда нож выпивает его душу.

«… молодец, салага. Успели раньше…»

Разворачиваюсь, иду по своим следам опять в поле. Слышу клёкот позади себя, луны закрывает огромная тень. Что-то большое садится перед тем домом и, взлетая, уносит тело. Пустое тело, пустая жертва, отменённый ритуал. Но не для меня.

Осматриваюсь, ведь скоро нужно вернуться – или прямо сейчас? Нет, сегодня нельзя.

Чёрная лужа в сугробе поглощает меня.

Минуты идут, их осталось мало. Я сижу в груде одеял, меня колотит холод. Это дует ветер из этажа, где две луны. Дыра не спешит зарастать, и в метре от меня навален снег и холод, убивающий всё. Всё тоже поле, всё та же картина, украшенная солнцем. Смотрю на рассвет в чужом мире. А меня он не видит.

Трое идут к дому на отшибе. Доходят, стоят, идут по моему следу. Неприятный зуд в голове.

– Я унесу частицу тебя в безопасное место…

Жук выползает из уха и исчезает в чёрной вспышке.

Трое стоят и смотрят на меня…

Одеяла, укройте.

– Вот и пригодился жук.

Варан сидит на чёрном камне и смотрит на меня.

Голый, лежу на мёртвой листве.

– Тебя только что убили.

– Ну и пусть…

Варан опять хохочет. Камень под ним начинает трескаться, рассыпается. Варан стоит рядом и смотрит.

– Ты везунчик. Сломал чужой ритуал и принёс мне такую нужную душу местного колдуна, я очень хочу знать все его секреты. Портал не закрылся, удерживает его чужая воля. Иди, оборви её. Мои миры не для них.

Встаю.

Стою в своей квартире, сугроб вырос в размере, рядом лежит изорванное тело, моё бывшее тело. А на поле ночь. И очень чистое небо. Таких ярких звёзд я не видел никогда.

Из кухни ползёт нож. Он перекатывается по паркету, по тряпкам, по паласу, и вот он в руке.

«…салага… хорошо они тебя обработали…»

Беру тело за руку и тащу в ванну. Там с ним разберутся.

Одеться нужно по погоде. Чёрное пальто в самый раз. Шаг, и я на поле в полной темноте на белом покрывале. Сегодня нет ни одной луны.

«…самое время…они ослабли… мы их обрежем…»

Иду к дому на отшибе. Зайти в деревню? Незачем. Понимаю, что в деревне нет ничего живого, и уже довольно давно. Старик жил здесь совершенно один.

Из трубы валит дым. Слышу визг и вой, потом тишина. Чувствую запах крови, принесли жертву; не поможет – это моя ночь. Открывается дверь, на меня смотрят красные огоньки глаз. Резко втыкаю в один огонек. Промахнулся. Нож недовольно гудит. Застрял в шерсти шубы.

– Не попал, малыш? Кто же тебя вернул?

В руке вместо ножа образуется пистолет.

«Стреляй!!!»

Хлопки выстрелов, кого я убил? Шуба опадает, на крыльце лежит сморщенная старуха. Чувствую её крик, её тянет в миры варана. Стою. Не всех убил. Вхожу в дом и падаю в пропасть.

Вспышка света. Тело висит на ржавых цепях вниз головой; хорошо, что у меня нет сердца и кровь тоже не течёт во мне. А так бы уже было плохо, приходит мысль.

– Твой визит для нас странен, но для меня он полезен.

Вижу очень симпатичные ноги и голос женский – мягкий и приятный.

– Кто вы такие?

– Кто ты такой?!

– Я жертва обстоятельств…

– Ты жертва, это правда.

Подходят другие ноги, моложе и утончённее. Эти ноги тянут меня, эти ноги нужны мне, всё не так сложилось.

– Смотри на него, кровь всё же течёт в нём, как он отреагировал на тебя, жаль не на меня. Свяжи ему руки и зачни от него, этот ребенок возместит смерть старца.

Меня спускают на пол, меня обливают тёплой водой, меня трогают, меня греют, мне хорошо. Мне безумно хорошо, и в самый пик меня бьют по голове.

– Ты свободен, уходи и не возвращайся, больше наши миры не соприкоснутся до срока, но Ему это не говори…

Снег приводит меня в чувство, сугроб у стены тает, и стягивается дыра.

Я вижу их в последний раз; две четырёхрукие женщины стоят и смотрят на меня, одна машет мне левой рукой. Мне грустно. Мне одиноко.

Мне впервые снится сон. Стою на большом балконе, вокруг все красиво одеты, все веселятся, играет музыка. За балконом проплывают белые облака и красное солнце на закате так красиво. Рядом стоит ещё один человек и что-то мне рассказывает, и красивые девушки, смеясь, пробегают мимо. Мне так легко, всё спокойно и никуда не нужно идти. Потом пейзаж за перилами балкона меняется, мы прибываем в новый мир; мне спокойно, и я смотрю на океан с балкона корабля-крепости. И впереди меня ждёт любовь…

Хлопает незакрытая рама окна. Ветер заносит жёлтые опавшие листья. Гудят машины, кричат первоклассники. Дома снова есть жизнь. Встаю, вспоминаю, есть ли у меня ещё чай, иду на кухню. На столе нарезка колбасок, закрытая бутылка водки и засохший хлеб. И листочек с надписью «Пора в школу».

Протяжное «Мяяяяяууу», за мной входит израненная чёрная кошка: подранная мордашка, распушенный хвост и вопрос в глазах.

– А ты думала, что такой теперь будешь всегда?

– Мяу

– Сложная дорога была, хорошо, что вернулись. Сейчас поесть тебе положу.

Разрезаю палец, капает кровь на засохший кусок колбасы.

– Привыкай, вот твоя еда.

Выпиваю рюмку водки, закусываю и отключаюсь прямо на кухне.

Хочу вновь увидеть себя на том прекрасном балконе, в объятиях любви.

Чернота заменяет всё.

Вечер приносит скрип качелей во дворе. Он-то и разрушает черноту. Скрип этих качелей, словно скрип моих мыслей: зачем, зачем, зачем???

Закрываю окно, забиваю раму гвоздями. Закрываю балкон, задёргиваю шторы, мне совсем не интересно смотреть на свой тёмный этаж. Мне нужно на лекции.

Сонник

Никогда

Когда мокрый белый снег липнет на стекло окна, а за окном промозглый городской вечер, всё кажется таким ненужным.

Маленький Владик любил вот так сидеть у окна и смотреть на освещённую улицу, по которой шли разные люди. Ещё Владик любил, когда холодный северный ветер бьётся о стекла и завывает в узких проходах квартирной вентиляции.

Почему-то в этот вечер было особенно грустно. Завтра наступал вторник, и ему в очередной раз предстояло ехать к отцу. В который раз ему предстояло прожить целую неделю с ним.

Вчера мама сказала, что им придётся расстаться, возможно, надолго. Она улетала на Марс, там сейчас строили новый планетарный климатизатор, который возьмёт на себя терроформирование южных районов планеты. Её присутствие на стройке требовалось руководством. Она была очень сильным эмпатом, и могла сразу почувствовать брак в несущих конструкциях или в сложном оборудовании, таким образом предотвратив будущие поломки и катастрофы. Она, наверное, была самым сильным эмпатом во всей солнечной.

Но всё это будет завтра, а сегодня он грустил.

В коридоре загорелся мягкий жёлтый свет торшера. Послышались шаги, и в комнату вошла мама. Он почувствовал её ещё за несколько кварталов от дома, но, как всегда, радостно кинулся в её объятья.

– Привет, сынок…

– Здравствуй, мам.

– Опять сидел у окна?

– Нет.

– Не ври, я вижу твой след. И запомни, Владик, врать взрослым, а особенно матери, нехорошо.

Владик надулся, и, опустив глаза, отвернулся.

– Ну, не обижайся. Ты же знаешь, что это всё работа, нервы, беспокойство.

– Да, мам, – обиженно, но уже с улыбкой на лице, ответил Владик.

Скинув серый кожаный плащ и сняв сапоги, она прошла на кухню.

– Есть будешь?

– Нет, я уже поел.

Через две минуты она снова вышла в коридор.

– Влад, – серьёзным голосом обратилась она к нему, – я очень устала и сильно хочу спать. Не шуми, пожалуйста… Хорошо?

– Хорошо, мам.

Сегодня ему не поговорить с ветром и не поиграть со снежинками. Мама очень сильный эмпат и почувствует любое проявление пси-энергии на многие километры.

Владик опять сел на подоконник и стал смотреть на дорогу. Он обещал не шуметь и поэтому не стал читать чувства идущих мимо дома, людей.

Резкий порыв ветра присыпал стекло новой порцией снега. В ветре чувствовалось южное тепло и запах моря. Как занесло его сюда в холодный снежный февраль? Перед Владиком встали высокие зелёные пальмы, белый пляж и синее глубокое море. Яркий диск солнца в зените и веселый смех…

– Что молчишь?

– Я обещал маме не шуметь.

– Тогда понятно…

Ветер на некоторое время стих и замолчал. Где-то вдали шептались звёзды, но они были так далеко, что их шёпот превращался в щекочущий ласкающий звук.

– Ветер, ветер, а о чём шепчут звёзды?

– О, звёзды могут рассказать о многом. Они помнят о создании мира, они знают много легенд и тайн. И видят всё со своей высоты.

– Ветер, а как там на юге?

– На юге сейчас тепло. На закате в волнах великих океанов просыпаются глаза старого Нептуна. Он вздыхает и улыбается, засыпая вновь на век. Птицы взлетают к небесам и весёлым криком приветствуют меня. А на берегу, в деревянном домике, живет одинокий старец, он тоже иногда беседует со мной…

– А что ты видишь у нас?

– У вас мой старший дядя ведет свою игру. Его холодное дыхание порой замораживает молодые сердца…

– Спасибо.

– Не грусти, мой молодой друг…

И ветер ушёл.

Стало тихо.

Где-то в соседнем доме проснулась женщина. Её тяжёлое, наполненное страхом дыхание было слышно даже здесь. Ночной кошмар, всего лишь сон…

Возник лёгкий шум. Над городом пролетел тяжёлый стратосферный лайнер. По голове чиркнули обрывки чувств и мягких воспоминаний.

– Спокойной ночи, город, – сказал Владик окну.

– Спокойной ночи…

– Спокойной ночи… – множеством голосов ответили ему. И ещё очень далеко от дома словно волны сыпались пожелания спокойной ночи. Эти смешные снежинки всегда не умели останавливаться.

Владик лёг в кровать и накрылся одеялом.

– Уже ложишься?

– Да, добрый сонник…

– Мы тут недавно разговаривали с Луной, и я вдруг узнал, что где-то на севере есть ледяной замок, в котором спит маленький мальчик. Огромное Зло таится за его сном…

– Кто он, тот мальчик?

– Очень давно с небес упал умирающий ангел, и, погибая, он отдал всю свою силу этому мальчику, которого принёс сюда с далёкой звезды. Тогда на заре мира сильный сон окутал прибежище звёздного странника… И с тех пор никто не смог дойти до замка и разбудить его…

Сонник ещё долго рассказывал ему старую легенду, родившуюся в дни молодости мира.

Но Владик уже спал.

Увидев, что он спит, сонник присел на край его кровати и прошептал:

– Может, ты разбудишь его… Твоя мама не смогла, став слишком взрослой…

Сонник потрепал его по волосам, и на лице Владика вдруг расцвела детская, счастливая улыбка.

И падал снег

Плачут от Зла. Сегодня он плакал словно ребёнок. Хотя даже когда он был ребёнком, он не плакал. В детстве он не встречался со Злом и не знал, что такое тяжёлые слезы. Нет, конечно, он умел плакать, когда не дают сладкого или не покупают новую игрушку. Но всё это было не то.

А сегодня он потерял свою мать. Две минуты назад она умерла от нехватки кислорода, острого переохлаждения и низкого внешнего давления. Две минуты назад там, на далёком Марсе, умерла его мать а он сидел здесь за своим рабочим столом и молча плакал от невозможности ей помочь.

Лезть в Сеть и просить соединения со Службой Озеленения было теперь бесполезно: он не смог почувствовать этот её безумный шаг и предупредить начальство или спасателей.

Теперь всё было бесполезно… Она мертва… Почему она пошла на этот губительный шаг он, наверное, никогда не узнает.

Через пять минут он всё же встал, подошёл к отцовскому терминалу и вошёл в Сеть. Надиктовав письмо с точным месторасположением тела и причиной смерти, он отправил его на центральный адрес Службы и ещё одну копию близкой маминой подруге, работающей вместе с ней на Марсе.

Отвернувшись от монитора, он вновь заплакал. И как назло нет никого рядом, чтобы утешить и разделить его грусть и скорбь. Нет отца, он сейчас на далёкой атомной станции в совсем короткой командировке. Как назло…

– Ты плачешь?

На сером диване сидел сонник, закутанный в голубую мантию с золотой пылью звёзд.

– Извини, добрый сонник, просто у меня случилось большое горе, – Владик опустил мокрые глаза – У меня только что умерла мама…

Сонник вздохнул и по-детски спрятал подбородок в воротник своего плащ-накидки.

– Это очень большое горе, Владик…

– Я знаю… Очень хорошо, что ты пришёл, мне сейчас очень плохо. Раздели со мной мою скорбь, добрый сонник…