Полная версия:
Моя Новороссия. Записки добровольца
Значит ли это, что я тоже в какой-то степени айн?
ПисьмоСтаршим ребёнком моего прадеда был Вячеслав. «Дядя Вяча», как называли его у нас в семье. Я его немного помню. Это был сухощавый, двухметровый дядька с ладонями широкими, как совковая лопата, и огромными кулачищами, когда он эти ладони сжимал. При всем при этом руки у него были золотые.
Всё моё детство меня сопровождали вещи, сделанные дядей Вячей, – финские ножи в ножнах и с кровотоком, шкатулки под бумаги, обложки для документов, портсигары и прочее. Он жил с женой во Львове почти в самом центре у старого замка, в доме с палисадником. Работал токарем. Остальные токаря его не жаловали – во-первых, пришлый, а во-вторых, он был новатор. Работу свою он любил и старался ее усовершенствовать. У него было много патентов на изобретения. Большие такие, крупноволоконные листы бумаги. Эти патенты подымали норму другим токарям. Токари пробовали набить ему морду. Но дядя Вяча в молодости был чемпионом Карелии по боксу, и набить морду ему получалось крайне редко. Несмотря на то что у него не было ноги и ходил он с костылём.
Он часто напевал «Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и ботинок не сотрётся, и штанина лишь одна». Его мучили фантомные боли, казалось, что чешется пятка ампутированной ноги, и почесать её не было никакой возможности. В эти моменты он ругал комбата нехорошими словами, а потом, когда отходил, говорил: «Нет, нормальный мужик, не гадина…»
Как он потерял ногу? Сейчас расскажу…
Дядя Вяча служил в разведке морской пехоты (его пояс с «крабом»-якорем и звездой – наша семейная реликвия). Под Ленинградом было дело. Дали ему задание – перейти линию фронта и добыть языка. Он и ещё двое сбегали к немцам и к утру вернулись в компании пленного. Дядя Вяча нёс трофейный автомат, светило солнце, они остались живы – хорошо… Немец шёл послушно и не рыпался, и дяде Вяче приказали отвести языка к командиру самостоятельно, не передавая охранной команде. На подходе к штабному блиндажу дядю Вячу окликнул почтальон и вручил письмо от матери. Ну что за чудесный день, ещё и письмо пришло…
В письме было написано примерно следующее: дорогой сыночек, твоего дедушку сожгли в паровозной топке, твой отец пропал без вести, твой дядя Миша ранен и может лишиться зрения, твоя сестра Ксеня и я с маленьким Валеркой в Вятке в эвакуации, голодаем и живём на угольном складе. У меня пропало молоко и Валерку кормит Ксеня, разжевывая чёрный хлеб, и, заворачивая его в тряпицу, делает соску. У Ксени в 14 лет появилась седая прядь волос, она работает в госпитале санитаркой, носит раненых и умерших на носилках. Я тебя очень люблю. Бей немчуру.
Дядя Вяча скинул с плеча трофейный автомат и разворотил живот немецкого пленного короткой очередью. Разгневанный комбат выбежал из блиндажа и попытался его разоружить. Получив короткий хук в челюсть, комбат успокоился и, полежав немного, объявил о трибунале.
Нападение на командира в боевых условиях, неподчинение приказу, расстрел пленного – это серьёзно. Вячеслава Викторовича должны были расстрелять перед строем.
Комбат прочитал письмо, которое получил Дядя Вяча, и поэтому младший лейтенант Вячеслав Викторович Николаев был судим за ненадлежащее исполнение приказа и негуманное отношение к пленному. Он был разжалован и отправлен в штрафбат. Под артиллерийским огнём противника форсировал Неву и десантировался на Невский пятачок, где кусок качественной немецкой стали лишил его ноги.
Преступник ли мой двоюродный дед – дядя Вяча? Ведь он расстрелял пленного. Комбат – сволочь? Ведь он отправил молодого пацана в штрафбат. Следует ли мне харкнуть в морду продюсеру фильма «Штрафбат»? Вопросов много.
Война длиною в жизньМой прадед Виктор Николаевич родился в Санкт-Петербурге, учился в военном училище и в 1915 году ушёл добровольцем на фронт. Первая мировая была в самом разгаре, и 18-летний парень шёл на неё, как все 18-летние, с романтическим задором. Воевал храбро, был награждён медалью. Попал к немцам в плен, бежал, был пойман, бит по пяткам железной рейкой. Бежал второй раз, в ноябре месяце переплыл белорусскую речку Березину, голодал, вернулся в строй. Немцев называл «колбасниками» и ненавидел люто.
Революцию принял спокойно, стал военспецом, был направлен в Красноярск, где и познакомился со своей будущей женой Анной. Партизанил в отрядах Щетинкина, воевал с бароном Унгером, с белочехами, затем с японцами. Награждён орденом Красной Звезды и званием «Почётный красный партизан». Был начальником пограничной заставы на Сахалине. Был переведён в Карелию. Участвовал в Зимней войне уже в звании майора, брал Выборг, воевал на Карельском перешейке. Затем в Выборге у него перед самой войной родился младший сын Валерка. После начала Великой Отечественной воевал на Ленинградском фронте, был ранен, контужен, сутки пролежал в воронке, полной воды. Месяц был в бреду, считался пропавшим без вести, затем убитым (похоронка пришла жене, и она слегла, помутился разум). Но выжил, попал в госпиталь, подлечили и отправили к семье в Вятку (Киров).
Вятка была эвакопунктом, куда вывозили из блокадного Ленинграда тысячи людей. Там была картошка, и молоко, и масло. Все это продавалось на рынке.
Когда мой прадед шёл по улице – высокий, красивый, в новой офицерской шинели, – все оборачивались. Он широко шагал по мощёным мостовым старого купеческого города, а за ним семенила маленькая 14-летняя девочка (моя бабка), которая несла на руках годовалого мальчонку, закутанного в бешмет, и тащила на плечах огромный вещмешок. Рядом, как тень, шла его жена и несла чемодан с вещами на рынок для обмена на продукты.
Розовощёкие торговки из ближних сел стыдили прадеда: вот, мол, какой – девчёнок да баб тяжести заставляет таскать, а сам как фон-барон здесь ходит, в то время как все мужики на фронте кровь проливают. Виктор Николаевич (папа Витя) бледнел и начинал играть желваками (эту привычку унаследовал и мой отец, и я тоже).
У него отнялись руки, и, несмотря на широкий шаг, и одеваться и раздеваться он самостоятельно не мог. Широкие плечи и офицерская шинель скрывали его инвалидность. А сам себя он инвалидом не признавал никогда и через одиннадцать лет упорными тренировками вернул себе руки.
Как-то на вокзале Вятки он с дочерью подвергся нападению шпаны. Они встали спиной к спине, положив между собой на землю вещмешок с картошкой и хлебом, и отбивались от местной банды. Ксеня дралась как чёрт, защищая отца, а прадед бил ногами и головой. Кто-то вытащил финку и ткнул ему в живот. Если бы не подошёл поезд с фронтовиками, которые разогнали урок, меня могло бы и не быть на свете. Продукты, правда, сохранить не удалось.
1968Валерка, младший сын моего прадеда, пошёл в отца. Дядя Вяча, бабушка Ксеня, мой отец пошли в мою прабабку. Тонкокостные, черноволосые с иссиня-белой кожей, под которой голубыми жилками билась жизнь… Валерка был похож на отца. Светлые вьющиеся волосы, тепло-розовая кожа, небесно-голубые глаза, улыбка. Маленьким он был очень симпатичным, потому и выжил в тяжелые военные годы.
Он так умильно смотрел на торговок, что ни одна не могла устоять, каждая давала кусочек масла или ложку молока. Когда в 1943 году ему впервые дали кусочек белого хлеба, он плакал и отказывался его есть. Он не верил, что это хлеб. Хлеб, по его мнению, должен был быть чернильного цвета и пахнуть дёгтем. Его вместе с сестрой и матерью вывезли из Ленинграда по Дороге жизни, по льду – всю дорогу он молчал.
Во время блокады его «спас» товарищ Ворошилов. Бабушка Ксеня в школе выполнила норму Ворошиловского стрелка, из мелкашки она стреляла ворон (голубей уже давно всех съели). Затем ворон варили вместе с перьями, ощипывали, цедили бульон. Мясо ели, бульон пили. Сладковатый, вонючий и приторный бульон из мяса «летающей свиньи». За тот бульон, которым бабушка его кормила, за то, что она отдавала свою пайку, за всю заботу, которой она его окружила, Валерка всю жизнь называл её мама Ляля. У него было две мамы.
Он вырос хулиганистым парнем, гонял на мотоцикле, дрался, курил. Прибивал на каблуки сапог подковы и, разгоняясь на мотоцикле, чиркал по мощеной мостовой ногой. Рой искр и скрежет. Хулиган и обормот… Технику любил беззаветно – машины, мотоциклы…
В 1968 году взбунтовалась Чехословакия. Его отправили в Брно, чешскую глухомань, усмирять зарвавшихся братьев-славян. Он нёсся на мотоцикле по улицам этого городишка в форме советского мотострелка. За ним ехал его ведомый, чернявый парень из Харькова. Заботливые чешские повстанцы натянули стальную проволоку на уровне шеи. Наверно, хотели побороться с красным тоталитаризмом. Но Валерка был опытным мотоциклистом, он разглядел опасность и вовремя свернул левее на тротуар. Дёрнул руль правее… Тут, видимо, вмешалась судьба, т. к. он увидел перед собой тётку в жёлтом пальто, которая держала за руку девочку в таком же пальтишке. Всё это похоже на мелодраму, но факты вещь упрямая. Валерий Викторович Николаев свернул левее и на скорости влетел в подъезд дома в городе Брно. Погиб на месте.
Когда его тело привезли моей прабабке, она первый раз в жизни заплакала – он был её любимцем. Она ходила на Польское кладбище, на котором Валерия захоронили, изо дня в день. С 8 утра до 16 вечера она сидела возле могилы и что-то шептала.
Мой отец пошёл по Валеркиным стопам и занимался мотоспортом. Это была его жизнь, его занятие, он был рождён для скорости. Мама Аня, его бабушка, взяла с него слово, что он никогда не сядет на мотоцикл.
Отец держал слово до пятидесяти лет. Сейчас он, как беспечный ездок-пенсионер, летает на своём байке по ночным улицам.
ЧКМама Аня, моя прабабка, появилась на свет в 1900 году в Красноярске. Её отцом был киевский священник по имени Григорий. Фамилия его была Каменский – так что, скорее всего, он был украинцем. Матери она не помнила. Отец был учителем в церковно-приходской школе, учил русских детей и детей сибирских народов письму, чтению, счёту и Слову Божьему. Он умер в 1916 году. А дочку оставили в той же самой школе – воспитанницей. Несмотря на то что Анна Григорьевна закончила только церковно-приходскую школу – она была очень грамотна при письме, а её почерк был недостижимым идеалом для меня (у меня ужасный почерк и крайне низкая грамотность).
На зиму учеников отдавали отцу Григорию «на приют» – их кормили, одевали, и жили они так же при церкви. Иногда приезжал местный купец Полуянов, попечитель приюта, и привозил свежеубиенного лося. Все дети садились за большой стол и лепили пельмени с лосятиной, скидывая их в наволочки от подушек. Наволочки выносили на улицу и подвешивали на деревья, повыше, чтобы «росомахи не достали».
В феврале 1917 года прабабушка получила в подарок от попечительского совета новое пальто, а в России произошла революция. В апреле весь Красноярск высыпал на демонстрацию, оркестр играл вальсы и марши, все дружно начали называть друг дружку «граждане и гражданки».
Мама Аня в это время училась на курсах машинисток (это как в наше время курсы продвинутого пользователя ПК) и начала курить папиросы. Она надела новое пальто, нацепила красный «революцъонный» бант на лацкан и пошла с сокурсницами слушать вальсы и марши. В тот год в стране было жарко, и поэтому апрельский дождь в Сибири никого не удивил. Дождь намочил красный революцъонный бант, и тот потёк краской и испачкал пальто. Оно стало красным, как бант. По приходе домой Анна Григорьевна получила от кастелянши «по мордасам» за испорченную вещь. Пальто было изъято, и прабабке пришлось до тепла просидеть дома.
В октябре в стране произошла ещё одна революция, жизнь стала голодней. Прабабка пошла устраиваться на работу. Как дочку попа при новой власти на работу её не брали. Тогда она устроилась работать машинисткой в ЧК (то есть в тогдашнее КГБ), специалистов не хватало, и на происхождение там никто не смотрел. Она получила продуктовые карточки на месяц и четыре рубля керенками на папиросы – смех, а не зарплата. Три дня она добросовестно печатала на машинке документацию чекистов. На четвёртый день хлеб закончился, и 17-летняя Анна не пошла на работу. Нет хлеба – нет и машинистки. Чисто приютская логика.
История не помнит фамилию начальника горЧК, который приказал двум вооружённым трехлинейками бойцам, в малахае и будённовке, доставить Анну Григорьевну Каменскую на рабочее место и проследить за выполнением ею должностных обязанностей. Но это явно был человек с юмором. Каждое утро за мамой Аней заходил домой конвой и отводил на рабочее место. Через месяц ей снова предложили зарплату в 4 рубля керенками и продуктов на месяц. Анна отказалась. Она выходила замуж за человека, которого увидела на улице, когда её конвоировали к месту несения службы. Каждое утро он провожал их до здания красноярского ЧК и делал ей предложение. Она согласилась…
Этот человек дал ей свою фамилию, троих детей и множество переездов с запада на восток и с востока на запад. Этот человек мой прадед – Виктор.
Когда я маленьким мальчиком врал своему отцу (где я взял патронные гильзы, почему опоздал домой и т. д.), мой папаня мне говорил: «У меня бабушка в ЧК работала, я тебя, шельму, насквозь вижу…»
Я тогда не знал, что она только месяц отработала, иначе врал бы убедительнее.
[Глава 3. Война: «Аборт!»]
БезумиеРешил дойти до смежников. То есть до соседнего подразделения, стоящего недалеко от нас. Нужно было обсудить рабочие моменты по связи и совместной деятельности. Там стоял бат, состоящий, так сказать, из сочувствующих одному популярному виду спорта. Выхожу на поляну, где находится их укреп, и вижу такую картину. Сидят парни на траве по-турецки и едят тушёнку с зелёным горошком. А над ними висят повешенные за ноги четыре обгорелых трупа вэсэушника. Пахнет горелым мясом.
Ну обсудили мы все моменты, я собираюсь уходить и как бы между прочим спрашиваю, а что это у вас тут за инсталляция. А это, говорят, мы живодеров поймали – они взяли в плен нашего пацана. Отрезали ему хер. Выдавили глаза и размяли прикладом пальцы на руках и ногах.
Я не стал уточнять, сожгли ли их, а потом повесили. Или сначала повесили, а потом сожгли. Времени было мало, надо было готовиться к БЗ.
Случай с БПЛАшникамиВойна полна жестокостей, особенно гражданская война. Но вот был один случай…
Под вечер заглянули ко мне в блиндаж два наших дроновода, переждать время, дождаться серости, попить чайку, поточить лясы. Спрятались под дерево и кусаем шоколадку по очереди. Мимо ковыляет на точку эвакуации трёхсотый. Нога перебинтованная немного кровит, от обезбола, видно, штормит его и сушит. Остановился и попросил попить.
Раненому у нас отказа нет. Налили чаю, дали шоколадку. Он попил и говорит вдруг: «А меня сегодня хохол спас. По „открытке“ хромаю, значит, еле-еле. Бежать не получается. И вдруг слышу – дрон надо мной жужжит со сбросником. Я на него смотрю и понимаю, что это смерть моя. И кричу ему – „Я триста, ты понимаешь? Я триста!!!“ Дрон закружился на месте, как юла, и, отлетев метров на тридцать, скинул гранату. Вернулся ко мне, подмигнул нижней подсветкой и улетел обратно на хохлячьи позиции».
Рассказал это и побрел дальше по «полке» на эвакуацию.
Старший из наших дронников объяснил. Вчера ротация у укров была – «аэрозвидку» (элитный отряд укроповских дронников) на неделю вывели в тыл, заменили мобиками…
Начало смеркаться, дроноводы засобирались на БЗ. Отошли в сторону, чтобы отлить. И младший, оглядываясь по сторонам, громко прошептал командиру: «Я сегодня тоже одного пощажу». Командир дёрнулся, как от удара током, и ответил: «Сегодня повезёт двум укропам». И ушли.
Я сделал вид, что не услышал. Они сделали вид, что поверили, что я не услышал.
Тварь«Четвёртый» очень не хотел ехать на «полки» второй раз. И на это у него были причины. Ужом проползя через месячное мытарство в мокрых январских норах, он накосячил. Из-за его трусости погиб человек. Из-за его второй трусости парень остался без ноги. «Четвёртый» так долго заставлял себя выбежать из окопа и доложить о ранении, что парень потерял много крови и получил заражение. А потом «Четвёртый», ссылаясь на контузию, не участвовал в его эвакуации, когда «птички» стрижами втыкались вокруг носилок. Зато, как только объявили эвакуацию, контузия прошла и «Четвёртый» в припрыжку побежал спасать своё бренное тело.
У парня, оставшегося без ноги, был семейник, который не оценил поведение труса и в неофициальных переговорах объявил ему, что убьёт его при первой же возможности.
После этого «Четвёртый» делал всё, чтобы не попасть на «полки». Пресмыкался перед начальством, подличал, стучал на сослуживцев, брался за самые грязные работы, устроился в штаб, отдавал часть своей зарплаты штабным воротилам. Короче, совершив подлость один раз, он покатился по наклонной.
Прямо на глазах превращаясь в монстра. Его кожа стала пепельно-серой, губы были вечно мокрыми и блестели, словно намазанные китовым жиром, глаза бегали, голос стал визгливым и тонким, как у сварливой бабки. Гниль душевная разъедала его тело.
Над его шконкой на ПВД висел календарь с обнажённой красоткой, широко и бесстыдно раскинувшей ноги, обутые в красные туфли, с неестественно длинными каблуками. Он отмечал каждый день службы, обводя число красным фломастером. Им же он подрисовывал девице губы, рога, шерсть между ног, когти и синяки под глазом.
За семь дней до окончания контракта его отправили на «полки», с инспекцией вооружения. Он плакал и умолял отправить кого-то другого. Но ехать пришлось ему.
Он просидел целый день «на нуле», вызывая всех к себе, побоявшись пройтись по позициям. Вечером он вернулся в распоряжение батальона. А через семь дней уехал домой.
Там его встречали как героя. Он даже снялся в одной из телепередач об участниках СВО.
Когда я вернулся с позиций на ПВД, я с омерзением сорвал его календарь со стены и сжёг в туалете. А потом долго мыл руки с жидким зелёным мылом.
«Муму» и «Директор»«Муму» и «Директор» тушили степной пожар. Хохлы подожгли траву, дождавшись сильного ветра в нашу сторону.
Огонь уже подбирался к «занавеске». Занавеской называлась натянутая маскировочная сеть метров тридцать в длину на открытом участке между двумя лесополками. Она висела на самопальных деревянных конструкциях и скрывала снующих туда-сюда людей от огня пулемётчика. Хохлы решили её спалить. А парни получили приказ спасти это циклопическое сооружение. При свете дня, несмотря на угрозу обстрела, закидывали пламя землёй. И ругались. Крыли матом: хохлов, погоду, ветер, командиров, войну…
«Муму» – сухой жилистый мужик с ангельским лицом и срубленным наполовину ухом. Несмотря на смешной позывной, он был настоящим «ниндзя». Опытный пулемётчик, храбрый воин, верный товарищ. А позывной ему такой дали по фамилии. Герасимов его фамилия.
Почему «Директора» прозвали «Директором»? Я не помню. Может потому, что на гражданке он был директором фирмы, а может потому, что из Питера… Не помню.
Затушив горящую степную поросль, они заметили в кустах три ПТУРа. Те валялись в непосредственной близости от дымящейся земли. Решили их переместить подальше, иначе шандарахнет так, что мало не покажется. Вдруг огонь опять разгорится?
«Муму» ухватил один ПТУР. Более крупный «Директор» – оставшиеся два. И понесли. «Директор» повернулся к укропским позициям и крикнул держа ракетные тубусы под мышками: «Приятного аппетита, хохлы еб…»
Они не услышали свиста. «Полька» прилетела бесшумно, скрывшись за шумом ветра. Мина попала чётко между ними. «Муму» бросил ПТУР и залёг. А «Директор» стоял и смотрел на небо. Его глаза закатились, и он как будто бы стёк телом к стопам своих же ног. Растёкся бурой лужей на чёрной земле. Осколок попал ему в бок и, отскочив от рёбер, срикошетил прямо в сердце. Он умер, не договорив.
– Братик, братик! Что с тобой?! – закричал «Муму». И потащил жидкое как тесто тело в ближайший блиндаж.
«Полька»Русский солдат ненавидит «Полину Гагарину» и её «шёпот». «Полина», или «полька» это, – 60-мм лёгкий польский миномёт lmp-2017. Гадское изобретение враждебного разума.
Ненависть к «польке» вполне обоснованная. Во-первых, из-за малого калибра и особенностей конструкции «выход» из этого миномёта, полет его мины не слышен. Соответственно и укрыться от него невозможно. Лёгкий «шелест» на последних трёх секундах прилёта услышит только очень опытный боец. Успеть быстро отжаться от земли – очень нужный навык, когда по тебе стреляет польский миномёт.
Во-вторых, мины для этой «твари» изготавливаются из керамики и, соответственно, слабо видны на рентгене, а во время МРТ самопроизвольно двигаются внутри организма раненого, вызывая адскую боль и дополнительные травмы.
В-третьих, из-за малого веса орудия (8 кг) и боеприпасов (2 кг) операторами часто становятся женщины-бандеровки. А это вдвойне обидно – погибнуть от рук полоумной ведьмы.
Но «полька», конечно, не вундервафля. Все её плюсы оборачиваются и минусами. Дальность рабочей стрельбы у неё от восьмисот метров до километра, что очень мало для безопасной стрельбы. Заряд маленький и слабый. Если в тебя не попали первой миной, то даже простое залегание на местности уберегает от осколков. Ну а любой окоп совершенно защищает от поражения. Ветер и погода также лишают орудия меткости.
И да, «женские расчёты» очень подвержены стрессу и перепадам настроения, что тоже влияет на точность стрельбы. Короче, «Полина» – изобретение богомерзкое, но на «оружие перемоги» не тянет. За 30–40 секунд между прилётами можно сныкаться в убежище и переждать. Главное не ссать и не сдаваться!
«Аборт!»Я стал артиллеристом совершенно случайно. Никаких выдающихся математических способностей у меня нет. Но, как выяснилось, их и не требуется. Русская артиллерия, она как автомат Калашникова, сделана для того, чтобы даже в Руанде, Луанде и Луганде можно было стрелять. И за это я полюбил артиллерию вообще и миномёт в частности.
Я обожаю наш миномёт. Старый, раздолбанный, 1943 года выпуска, работающий как часы. К нему нужно приноровиться, его нужно полюбить и тогда на нем можно работать по высшем разряду. Его нужно чистить после каждой стрельбы и тогда он тебя не подведёт. Прекрасное оружие с рябым от перегревов стволом и маркировкой «Сделано в СССР».
Для того чтобы выстрелить из миномёта и попасть, нужен артиллерийский расчёт. Он может состоять минимум из двух бойцов и максимум пяти. Я могу выполнять функции любого «номера» расчёта. Командир расчёта, буссолист, заряжающий, наводчик, пучковяз – любую функцию я могу выполнять. Хотя основная моя специальность командир миномётного расчёта.
Я отвечаю за всё. За расчёты, за выбор позиции, за выбор боеприпаса и порохов, за слаженную работу бойцов, за недолёт и перелёт. Без расчёта миномёт не стреляет. Без слаженной работы расчёта невозможно не только выстрелить, но и, что самое главное, попасть. Командир даёт команды на прицеливание, наводчик наводит орудие, пучковяз готовит мину, заряжающий закидывает в ствол. И если все сработали штатно (и здесь на месте стрельбы, и ранее на стадии подготовки), то мина выходит с шумом и дрожанием земли. Заряжающий кричит дурным голосом: «Выстрел!» Это значит, что мина покинула ствол и спустя 30–40 секунд разорвётся, клюнув землю в двух-трёх километрах от миномёта. В полете она приводится в боевое состояние и поёт песню смерти: «Аууукккккуууууууу…»
Это невероятно завораживающее зрелище – работа слаженного миномётного расчёта. Это балет. Это театр мимики и жеста. Симфония человеческого тела, стали и огня. В это невозможно не влюбиться.
Однако бывает так, что мина из ствола не вылетает. Заряжающий ещё более дико орёт «Аборт!» и старается бочком отбежать от орудия подальше. По техническим причинам мина во взведённом состоянии не летит навстречу вражеским позициям, а аккуратненько прячется в недрах ствола. Если она шипит и журчит в стволе, то стоит подождать пару минуток, авось ещё полетит. Может, отсырел порох 1975 года выпуска, или иранский пролетарий плохо проработал характеристики мины, или северные корейцы прислали партию бракованных вышибных зарядов. Ответа нет, остаётся только ждать. Но долго ждать нельзя. Чем дольше ты на позиции, тем больше шансов, что тебя распетрушат ответным огнём. И вот тогда командир расчёта, который обычно меньше всех занимается физическим трудом, должен взять ответственность на себя и извлечь мину из ствола. Эта процедура и называется «аборт». Наклоняя ствол, командир ловит выскальзывающую из него мину, стараясь не касаться взрывателя. Одно неверное движение – и мина разорвётся либо в стволе, либо прямо в руках. А радиус сплошного поражения у данного боеприпаса двадцать метров. То есть от ловкости и выдержки командира зависит жизнь всего расчёта.
Мне приходилось делать «аборты». Это не трудно физически. Но психологически это серьёзная нагрузка. Держать в руках три кг готовой к взрыву смерти занятие для людей с тестикулами. Однажды из двенадцати выпущенных мин мне пришлось сделать восемь «абортов». Прислали партию персидских мин. Иранская промышленность не чета советской, они косячат будь здоров. В тот день после стрельбы парни освободили меня от всех работ. Я весь вечер сидел и пил чай с барбарисовыми конфетками. Снимал стресс.
