Айр'Калет

Евгений Мироновский

Айр'Калет

Часть первая

Глимур. Жалкая дыра на краю мира, где волны бьются о скалы так, словно хотят забыть, что когда-то были морем. Я ненавижу этот город – не потому, что здесь грязно, тесно, и каждый второй носит с собой нож даже в уборную. Нет. Я ненавижу его за правду. Потому что Глимур – это не надежда, не шанс на новое начало, как твердят ушлые зазывалы в порту. Это тупик. Последняя остановка перед тем, как человек окончательно падает за край своей жизни. Здесь собираются те, кто никому не нужен. Бандиты, беглецы, наёмники. Мерзкие, затерянные души, надеющиеся, что именно здесь им повезёт… а в итоге просто медленно тонут в сырости, яме и жалости к себе. Как и я.

Я сижу в «Песчаной Кости» – таверне, в которой столы скрипят как старухи, а стены впитали столько перегара, что можно зажечь воздух. Время раннее, солнце ещё даже не прорезало тумана, но я уже здесь, как всегда. В моём углу, в тени, подле окна. Я люблю этот момент – когда город ещё не проснулся, когда даже самые отпетые подонки спят, уткнувшись лицами в блюдца с холодным рагу. Уголок мой тихий, и люди обычно туда не суются. Мой взгляд говорит: «Не подходи». Моя осанка – «Мне не о чем с тобой говорить». Трубка дымит в такт моим мыслям. Крепкий табак, жжёт горло, успокаивает. Я не пью ради вкуса. Просто держу кружку в руке, чтобы руки были заняты.

На мне старая кожаная куртка, потёртая, сшитая кем-то, кто умел работать с лоскутами, но не с душой. Меч у стены, но в пределах досягаемости. Люди вроде меня не кладут оружие далеко. Мы не верим в «спокойное утро». Мы знаем – оно может закончиться в любой момент, и обычно заканчивается кровью. На лице щетина двухдневной давности, глаза полуприкрыты, но я не сплю. Я просто жду, чтобы день прошёл мимо, как все остальные. Чтобы никто не посмотрел в мою сторону. Чтобы я мог закончить трубку, кружку и снова исчезнуть в узких улочках, растворившись, как пар в сыром воздухе.

Но в такие дни, когда особенно не хочется, – именно тогда что-то обязательно случается. Скрип двери раздаётся, как фальшивая нота. Я слышу его спиной, ещё до того, как запах сырого плаща и чего-то… чужого… проникает в зал. Я не поворачиваюсь сразу. Не потому, что не интересно – а потому, что у таких, как я, любопытство должно быть дозированным. Слишком сильное – и ты труп. Но всё же уголком глаза я вижу: вошёл не местный. Он не двигается как пьяница и не смотрит по сторонам, как вор. Высокий, слишком высокий, с тонкой фигурой, как у стебля мёртвой лозы. И ещё – он идёт прямо ко мне.

Я внутренне выдыхаю. Конечно. Конечно ко мне. Почему бы и нет? Почему бы не выбрать единственного ублюдка, который сидит в тени и хочет быть оставленным в покое? Он подходит к моему столику, не спрашивает, не мнётся, не оглядывается. Просто садится, как будто это его место, как будто его тут ждали. Я смотрю на него наконец прямо. И да – тёмный эльф. Серые, почти пепельные черты. Тонкие губы, гладкая кожа без пор. Глаза… вот что цепляет. Тёмные, бездонные, как ночь, где нет ни одного костра. Ни капли страха, ни капли ожидания. Только оценка. Хищная, холодная оценка.

Тёмный эльф, чьё присутствие напоминает о холодных рассветах и смертоносной грации лесных хищников. Его кожа – цвета бледной стали, гладкая, как отполированный камень, но в глазах – глубина тьмы, в которой пылает ледяное безмолвное пламя. Черты его лица тонки и благородны: высокий лоб, прямой нос, острый подбородок, а над всем – пронзительный взгляд, способный пронести приговор без единого слова.

Длинные, как водопад, серебристо-белые волосы ниспадают на плечи, чуть колышась от движения. Они подчёркивают древнюю эльфийскую природу, что не подвластна времени и старению.

Он облачён в плотную кожаную броню, укреплённую латами, с замысловатыми переплетениями ремней и застёжек, что намекают на практичность бойца, привыкшего к движению, а не к позированию. Броня покрыта элементами меха у воротника – возможно, трофей с падшего зверя, символ победы над стихией. Из-за плеча развивается тяжёлый изумрудно-зелёный плащ, словно сама природа укрыла его своим покровом, зная, что этот воин служит её мрачной стороне.

На бёдрах и поясах – ножны, ремни, мешочки, полные зельев, метательных клинков или ядов. Но главное – это два меча в его ножнах. Оба изогнуты. Они созданы не для парадных боёв, а для быстрого, смертоносного танца вражеской крови.

– Ты наёмник, что берётся за любую работу, если платят? – голос спокойный, лишённый эмоций. Как звук воды, текущей сквозь лёд.

Я делаю ещё одну затяжку и смотрю на него поверх дыма.

– Завтра утром я должен был уйти в лес и охотиться на кабанов. – говорю я медленно. – Так что-о…

Он чуть улыбается. Без зубов, без тепла. Просто игра кожи на губах.

– Я ищу проводника. В город, который лежит за горами и временем. Ты проведёшь меня туда. Если доживёшь – заплачу больше, чем ты зарабатываешь за год.

Я молчу. Не потому, что впечатлён – я таких слышал. «Город за горами», «кладбище древних королей», «врата в иное измерение» – эти сказки здесь ходят в обиходе, как стоимость кружки эля. Но он говорит слишком спокойно. Слишком точно. Он не торгуется. Он уже знает, что я пойду. Да и что толку сидеть в этой жалкой дыре? Лучше работа, чем прозебать тут. Да и золотые монеты я люблю.

Я затушил трубку. Надо же. Кажется, день действительно начался.

Я повертел в пальцах трубку, как делал это сотни раз. Пока она была в руке, я мог думать. Пока табак не догорел – я мог молчать. Таковы правила моего утра. Но этот эльф нарушил их. Своим появлением, своей уверенностью, своим взглядом, который не скользит по лицу, а проникает в глубину, как бы ищет то, чего там нет уже много лет. Я не люблю, когда меня изучают. Особенно те, кто знает, что ищут.

Пламя кресала чиркнуло – короткий свет, вспышка в тумане таверны. Я прикурил молча. Сделал затяжку и задержал дым в лёгких. Он всё ещё смотрел на меня – неотрывно, как хищник, ждущий, когда дичь сдастся. Но я не дичь. Я просто человек, у которого осталась только одна привычка: выживать.

– Скажи-ка, – произнёс я наконец, голос слегка хрипел, как скрип кожи в сырости. – что такая важная и… хм, необычная персона, вроде тебя, делает в этой вонючей дыре, называемой Глимур? Городок этот хорош разве что для того, чтобы забыть, как пахнет достоинство.

Он не отвёл взгляда. Только пальцы чуть шевельнулись – словно коснулись какого-то воспоминания, слишком далёкого, чтобы его можно было укусить, но достаточно близкого, чтобы ощутить привкус.

– Я ищу того, кто сможет пройти путь. – ответил он тихо, но каждый слог резал воздух, как заточка по горлу. – В таких местах, как Глимур, люди теряют имена. Их можно нанять, и они исчезают вместе с делом. И если сгинут – никто не вспомнит. Никто не спросит.

Я кивнул. Он понимал этот город. Может, даже слишком хорошо. Странно только, откуда.

– Ну, значит, ты знаешь, куда попал. – сказал я. – Здесь и правда все без лиц. Даже я. Хотя раньше у меня было имя. Даже, кажется, важное. Кто-то когда-то звал меня другом… или братом. Но теперь я просто человек с мечом и трубкой. Плевать, что там было раньше.

Он чуть наклонил голову, прислушиваясь. Но не ко мне а к шуму таверны, к городу, и к себе. А может, к тем теням, что ходят за ним – я чувствовал, что он не один. Даже сейчас, даже здесь. В нём не было одиночества, хотя он выглядел как воплощение самого слова.

– Мой путь начинается далеко за морем. Через перевалы, по старым трактам, о которых даже карты молчат. Кончается он в месте, где тьма древнее самой магии. Туда не ступают живые. Даже птицы облетают то место стороной. И мне нужно туда.

Я слегка хмыкнул, не снимая трубку с губ.

– И ты подумал: «А почему бы не найти первого попавшегося наёмника в самом зачуханном городе континента? Он-то точно согласится пойти в безымянную смерть?» – я покачал головой. – Должен признать, в тебе есть вкус к абсурду.

Он не ответил. Просто продолжал смотреть. Но теперь в его взгляде появилось нечто новое – лёгкий отблеск иронии. Или всё же уважения? Трудно сказать. Тёмные эльфы умеют носить лица, как маски. Никогда не покажут, что под ними.

– Ты не первый, кого я нашёл. – спокойно произнёс он. – Но ты – единственный, кто не отвернулся сразу. Это уже признак, что ты либо отчаянный, либо устал жить. Обе эти черты… полезны. Да и потом, мне тебя рекомендовали как честного наёмника с хорошей репутацией.

Я снова кивнул. Он был прав. Я действительно устал. Но не до смерти – просто до той точки, где уже не важно, вернёшься ты или нет. И всё же…

– У меня есть условие. – сказал я, медленно вставая, чтобы дать телу почувствовать тяжесть сегодняшнего дня. – Если я пойду с тобой, ты будешь говорить правду. Не всю, не сразу – я не дурак. Но врать мне не вздумай. Я слишком долго брожу по теням, чтобы не чуять ложь. А нужно это для того, чтобы не попасть в ситуацию, где меня бросят в яму и оставят там умирать. Знаешь… было дело…

Он поднялся вслед за мной. На фоне дымного света он выглядел как чёрный клинок, выкованный из ночи. Высокий. Спокойный. Опасный.

– Условие принято. – сказал он. – До тех пор, пока ты не задашь вопрос, на который не хочешь знать ответа.

Я усмехнулся, поднял свой меч и закинул ремень за плечо.

– Ну что ж, проводник. – сказал я. – Покажи мне путь в бездну.

Мы вышли из таверны в серое утро, пахнущее золью и промокшими досками. Глимур – город-клякса на краю карты. Здесь всё кажется случайным: казалось, строения выросли сами собой, без плана и смысла, улицы – не улицы, а переплетения грязи и забора, где курицы и дети бегают одинаково бесшумно. Я поднял воротник, не от холода, а от ощущения, что кто-то следит. В Глимуре это чувство не покидает никогда. Тут глаза – на каждой стене. И нож – за каждым углом.

Мы шли молча, какое-то время просто слушая город. Крики торговцев, лай собак, бряцанье вёдер, голос женщины, зовущей мужа, которого, вероятно, давно уже нет. Жизнь здесь была как болезнь – цеплялась, разъедала изнутри, но убить не спешила.

Я бросил взгляд на тёмного – его шаг был уверенный, но не громкий. Плащ его тянулся по земле, как след от ножа. Слишком чужой, чтобы быть своим, слишком спокойный, чтобы быть простым путником. Молча выдохнув дым, я заговорил – голосом хриплым, как шкурка трубы, но твёрдым.

– Так… расскажи, куда мы идём, и чего мне ждать? Я не из тех, кто шагает в неизвестность просто потому, что кто-то красиво посмотрел. Мне нравится знать, в какой именно яме мы окажемся по колено.

Он не остановился. Даже не сбавил шага.

– Мы идём в Айр'Калет. Город в тенях гор, древний, почти забытый. Место моего рода. Оттуда начинается путь. Дальше – через ущелья, где живут духи старого мира. Потом – земли без звёзд. Там, где мрак не отступает даже днём.

Я усмехнулся и качнул головой.

– Звучит жизнеутверждающе. Скажи сразу – мы идём умирать, или ещё есть шанс дожить до хотя бы одной нормальной харчевни?

Тёмный едва заметно улыбнулся. Почти неуловимо.

– Мы идём ради цели. Смерть может быть частью пути. Но она не цель.

Я вздохнул и затушил трубку о стену мимоходом, пока поворачивали за угол. Здесь улицы были уже потемнее, и лошадиный навоз встречался чаще, чем люди. Самое время задать ещё один вопрос.

– А что с остальными? Будем ли мы вдвоём в этом весёлом походе, или ты собрал целую бригаду самоубийц?

На этот раз он замолчал чуть дольше. Прежде чем ответить, обогнул стоявший посреди дороги ящик и бросил взгляд в сторону громоздкой башни, из которой струился дым.

– Кто-то может присоединиться позже. Я отправил приглашения. Но основа – ты и я. Это путь, который не все могут пройти. Для многих он не только опасен – он невозможен. Я не ищу толпу. Мне нужен тот, кто дойдёт до конца.

– А если не дойду?

– Тогда ты умрёшь. Но не как трус.

Сказано было без тени злобы. Я кивнул. В конце концов, честность – уже неплохое начало.

Когда мы подошли к конюшне, она встретила нас привычным духом: смесью сена, пота и тёплого пара. Пара лошадей храпела в стойле, один жеребёнок обнюхивал старую сбрую. Хозяин, одноглазый старик, узнал меня и поднял руку в приветствии, но ничего не сказал. Он знал, что я прихожу за лошадью – и значит, снова уезжаю. Возможно, насовсем.

Я оглянулся на тёмного и, наконец, спросил последнее, что вертелось на языке.

– Почему ты мне сразу не сказал, как тебя зовут? Или это у вас, у эльфов, такая традиция – молчать, пока человек сам не спросит?

– В нашем народе имя – не просто звук. Его дают не для всех ушей. Но ты спросил, потому что хочешь знать, с кем идёшь. Это правильно. Моё имя – Лоринтар. Сын Дома Серого Шёлка. И если мы начнём путь вместе, то ты имеешь право его знать.

– Калдрин. – коротко ответил я, беря поводья чёрной лошади, которую знал с прошлой работы. Она фыркнула, узнавая меня, и мотнула головой.

Лоринтар взял серую кобылу – стройную, быструю. Он знал толк в выборе.

Мы вышли из конюшни, и город остался позади. Впереди был путь. Непонятный. Тёмный. Полный вопросов. Но я уже сделал шаг. А это значит, что назад дороги нет.

Дорога вела нас прочь от Глимура – узкой, извилистой тропой, протоптанной телегами, костями и временем. По бокам шелестели редкие заросли колючего кустарника, переплетённого мхами и сорной травой, жухлой от недавних дождей. Солнце едва выглядывало из-за облаков, да и те висели низко, как потолок в таверне, где давно не вытаскивали дым. Лошади шагали неспешно. Мы держались молчаливого темпа, позволяя пейзажу менять себя – от каменистых бугров к расплывчатым холмам, от глины к утоптанной пыли.

Я прикурил новый табак в трубке, выпустил в воздух тонкую струйку дыма и покосился на спутника. Он ехал немного впереди, как тень, что всегда знает, где ты, но не торопится оборачиваться.

– Слушай, Лоринтар. – начал я, качнувшись в седле, – Айр'Калет… в какой стороне света он вообще? Если ты скажешь "прямо в сердце мира", я слезу с лошади и уйду обратно в Глимур. – шутканул я. Разумеется, с лошади слезать не стану.

Он усмехнулся – тонко, как и всегда. Тон его голоса был ровным, но в нём проскальзывало нечто… как воспоминание о месте, которое живо в сердце, но мертво в настоящем.

– Северо-восток. Далеко. За горами, где ещё видны зубья Кристального хребта. Там, где реки не имеют имён, а тени не спешат покидать землю.

Я кивнул, задумчиво глядя в горизонт. Северо-восток… не самое лучшее направление. В том углу карты всегда скрывалось что-то беспокойное. Я постучал пальцем по седлу.

– А если точнее? Мне нужно представлять маршрут. Я не хочу, чтобы нас сожрали где-нибудь в болоте без имени. Или хуже – в долине, где раньше были шахты, а теперь только пустота и гниющие каркасы рудников.

Он обернулся, приподнял бровь – почти удивлённо.

– Ты знаешь Порт-Драко?

Я хмыкнул, выпуская дым с примесью насмешки.

– Слышал, конечно. Сказания о нём ходят почти как о великом Гримдаре, который в одиночку остановил армию гоблинов, вооружённых чесноком и дурными песнями. Но сам там не был. Зато бывал в Лорене. На границе людей и тёмных эльфов. Вот уж дыра, так дыра. И ты знаешь… я бы туда и за сундук с золотом не вернулся. Не потому, что боюсь. А потому что вонь от жизни там – хуже, чем запах мёртвой крысы в пустом мешке. Хотя, конечно, и крысы там были. Живые. И голодные.

На этот раз Лоринтар даже слегка усмехнулся – по-настоящему. Он кивнул, подтверждая мою мрачную оценку.

– Лорен – шрам. На земле и на памяти. Места, где тени живут дольше, чем люди. Туда я не веду. И не пойду.

Я обернулся назад, прикидывая направление, и щёлкнул пальцами.

– Тогда есть один вариант. Мы идём через Хэдсвор. Там, в отличие от Лорена, хотя бы у таверн крыши не протекают. Прямиком к Бримуру. Там можно пополнить припасы и уже потом углубиться дальше. Дороги там не самые плохие, а народ… ну, если не улыбчивый, то хотя бы предсказуемый. Думаю, это будет разумнее.

Он кивнул без колебаний. Его голос был спокоен, но с оттенком признания.

– Я нанял тебя как проводника и клинка. Мне знать путь – не дело. Я не местный. Земля здесь чужая, имена мне незнакомы, привычки – странны. Если ты считаешь маршрут безопасным – пусть будет так. Я доверяю.

Я усмехнулся, щёлкнув языком.

– Я не местный, – передразнил я вполголоса. – Это, друг мой, я уже понял.

Он не возразил. Только посмотрел в небо.

Так мы и ехали – шагом, неторопливо, как двое, что знают цену времени. Впереди лежала долгая дорога, полная неизвестности, но на кону было не просто золото или работа. Что-то большее. Что-то, что таилось в взгляде Лоринтара, в его паузах, в его молчании. А я… я чувствовал это кожей. Как чувствуют приближение бури.

Дорога лежала перед нами ровной лентой, укутанной утренним ветром и скупым светом сквозь рваные облака. Лошади шагали размеренно. Лоринтар ехал чуть позади, тихо, как и положено тем, кто живёт в тени деревьев и наблюдает за миром сквозь прищур. Его лошадь ступала мягко, почти неслышно – странное зрелище для тяжёлого коня, но в нём было что-то от хозяина.

Я поднял взгляд, и уже на повороте, за рощей, заметил их. Движение впереди. Сперва – пятна цвета стали и кожи, затем – чёткие силуэты верховых. Шестеро. Солнце отблескивало на пряжках, на наконечниках копий и клинках за спиной. Я прищурился. Знакомые лица. Вот и совпадение: деревенская стража.

Я поднял руку в знак приветствия, и вскоре они, заметив нас, остановились. Один из них, ехавший впереди, поднял правую руку в ответ и свистнул. Его голос, громкий и уверенный, разнёсся по дорожной пустоши.

– Калдрин? Это ты, старый пёс?

Я усмехнулся, узнав голос.

– А ты, значит, всё ещё гоняешь воришек по трактирам, Гаррик?

Гаррик Флоу – крепкий, квадратный, с густой щетиной, что казалась вырезанной ножом. Лицо как у человека, который уже видел войну, но всё ещё надеется не встретить её снова. Мы служили вместе, хоть и не в одном отряде. С тех времён за ним осталась привычка – вечно проверять, не держу ли я нож за спиной. Была в этом ирония.

Мы остановились в нескольких шагах. Гаррик повёл коня ближе и перевёл взгляд за моё плечо. Лоринтар сидел спокойно, не пряча взгляда, но и не навязываясь. Его лицо, спокойное и безмятежное, как вода в луже перед бурей, встретило подозрение Гаррика с холодной вежливостью.

– А это у тебя кто? – спросил Гаррик, сдвигая брови. – Что этот пепельный делает в наших землях?

Я не стал юлить. Лучше честно и прямо. Гаррик не тот, кто терпит двусмысленность.

– Мой наниматель. Работаем вместе. Дело платное, но чистое.

Гаррик не сразу ответил. Его глаза бегло скользнули по Лоринтару, по его одежде, по седлу, по рукам – всё в нём читал, как книгу на чужом языке. Остальные стражники держались чуть в стороне, но явно прислушивались, рука на копье, взгляд насторожен. Лошадь Гаррика всхрапнула, и он сдвинулся ближе ко мне.

– И ты уверен? – тихо, почти шёпотом.

Я кивнул. Не потому что был уверен – а потому что так надо было.

Он выдохнул. С минуту мы просто молчали, и только ветер шевелил перья на шлеме ближайшего стражника.

– Ладно. Я знаю тебя, Калдрин, и, если ты с ним едешь – значит, пока не причина поднимать тревогу. Но… – он наклонился ближе. – будь настороже. В последнее время люди пропадают. Не бандиты. Не звери. Просто… исчезают. Сначала пастух, потом караванщик, потом девчонка из фермы. Следов нет. Только тишина.

Я почувствовал, как холод пробежал по позвоночнику. Не страх. То было старое чувство, тревожное, как запах крови до битвы. Я кивнул.

– Спасибо за предупреждение. Будем держать ухо востро.

Он махнул рукой, будто стряхивал тревогу с пальцев.

– Тогда ступайте. Но если что – не затаивайся. Приходи. Я не хочу потом собирать тебя по кускам на тракте.

Я ухмыльнулся, наклоняясь вперёд.

– Я слишком упрям, чтобы дать себя по кускам разносить. А ты, Гаррик, следи за своей задницей – не всем нравится, когда она впереди идёт.

Он фыркнул, махнув снова, и дал знак своим. Стража тронулась дальше, не оборачиваясь.

Когда они скрылись за поворотом, я повернулся к тёмному.

– Ну, что скажешь?

Лоринтар не ответил сразу. Только спустя шаг он произнёс:

– Я привык, что меня не любят. Но когда начинают бояться… значит, мы ближе к цели, чем ты думаешь.

Я усмехнулся. Вот такие слова – как камни в сапоге. Не всегда удобные, но шагать с ними приходится.

Мы добрались до лесного места, когда солнце уже сползло за горизонт, оставив после себя лишь остывающее золото неба и длинные синие тени между деревьями. Взгляд опытного глаза сразу определяет: здесь можно отдохнуть. Небольшая впадина между старых дубов, одинокий камень у ручья – как природный стол, и древесина в достатке, чтобы не пришлось долго искать хворост. Место тихое. Слишком, если честно. Но такое и нужно для ночлега. Я спешился первым, кинул взгляд на Лоринтара – он не отставал. Его движения были плавными, выверенными, почти беззвучными. Даже теперь, в походной одежде, он напоминал хищника, который просто решил сегодня не охотиться.

Привязав лошадей к корявой берёзе у воды, я достал из сумки кожаный рулон – и вскоре возле камня уже горел костёр. Огонь сперва капризничал, фыркал, но вскоре стал ровным, тепло дыша вверх языками света. Сбоку я расстелил походное покрывало, подтащил мешок с провизией и, не торопясь, принялся за готовку. Простой ужин: сушёное мясо, запаренные в котелке крупы, немного грибов, припрятанных ещё в предыдущем селе. Запах жареного мяса – пусть и не свежего – наполнил воздух уютной тяжестью. Лоринтар сел на корточки напротив, вытянув ладони к огню.

– Ты слишком собран. – сказал он.

Я хмыкнул, проверяя остроту ножа на куске сырого корня.

– Не первый год в этом деле. Привыкаешь жить в надежде, что завтра тебе кто-то заплатит за смерть. А чтобы её заработать надо быть готовым. Еда, вода, и меч, начищенный до блеска. Готовность – это не добродетель. Это инстинкт. Один раз не подготовишься, и твоя глупость будет гнить в канаве.

Он соглашаясь кивнул, но без особого восхищения. Скорее, с уважением. Молча взял деревянную чашу, когда я протянул ему порцию. Ел медленно, аккуратно, точно так же, как двигался. Я смотрел на него через мерцание костра – он был чужд здесь, среди мха и корней. Как перо в грязи. Но в этой чуждости не было слабости – только опасная отстранённость.

– Кстати. – сказал я, когда мы оба почти доели. – Насчёт платы. Интересуюсь не из жадности, а по привычке. Что за сумма?

Он отложил чашу, вытер пальцы о складку плаща и поднял на меня взгляд. В его глазах отразился огонь, но там не было тепла.

– Я предпочитаю не торговаться о деньгах, пока дело не сделано. – сказал он тихо.

Я скривился, но сдержался от насмешки. Такой ответ могло бы дать любое благородное дитя из замка с башенками. Но я был не дитя. И башенок у меня не было.

– Всё же я бы предпочёл знать, за что рискую. Даже если не цифру, то порядок – десять монет или тысяча?

Он слегка усмехнулся. Его лицо почти не изменилось.

– Не беспокойся. Заплатят хорошо. Если сделаешь свою работу… как надо.

Вот это если повисло между нами, как натянутый канат. Я не стал настаивать. Были времена, когда слова могли добиться правды. Сейчас было не то время. И не тот наниматель.

Я встал, потянулся, оглядел лагерь. Костёр горел ровно, лошади спокойно жевали у привязи, ночь медленно опускалась, унося остатки дня. Вдалеке ухнул филин – как пароль от тьмы. Я ещё раз проверил застёжки на седле, тронул рукой рукоять меча. Блестел, как зеркало. Не потому что красивый – потому что должен убивать.

Мы не обменялись пожеланиями на ночь. Просто улеглись. Я – ближе к костру, на лежанку. Лоринтар чуть подальше. Только очертание плеч в тени напоминало, что он ещё тут.

Я закрыл глаза. Сон пришёл не сразу, но привычка к ночному покою в опасных местах – как старая рубаха: некрасивая, но надёжная. И перед тем как провалиться в тьму, я ещё подумал – если в этом деле мне не заплатят, я, по крайней мере, узнаю, кого нанял дьявол на охоту.

Я проснулся не от холода, не от звуков – от чего-то другого. От той особой тревоги, что приходит к наёмнику раньше, чем рассвет. Как если бы сама тьма шептала тебе на ухо: «Проснись. Сейчас что-то случится». Я не открыл глаза сразу. Сначала прислушался. Лагерь казался тихим. Костёр погас, только едва теплели угли. Лошади стояли спокойно, тень одного из животных шевельнулась у дерева. Ни фырканья, ни ржания. Но что-то было не так.

Хруст. Едва уловимый, но неправильный. Не зверь, не птица и не ветер. Люди. Я открыл глаза. Осторожно повернул голову. Мой меч был там, где и должен – рядом, на покрывале. Протянул руку. Пальцы легли на рукоять. Холод металла под ладонью. Я медленно поднялся и сделал шаг в сторону от лежанки, к ближайшему дереву. Его кора обуглена временем и дождём, но она дала мне укрытие.