День Учителя

– Сторожем мы займёмся чуточку позже. – Сурово сообщил Качмарек и направил стопы к лестнице.

– У тебя и выбора-то нет. – Подумал Фабисяк и еле заметно ухмыльнулся.

Престарелого дедушку Ежи и Людгарду Бузек троица, как и ожидалось, обнаружила в кабинете зоолога Журавского. Молодая учительница, завидев пана Яцека, оторвала зад от стула и, имея вид испуганный и тревожный, попятилась в направлении разбитого окна. Неприлично отъевшийся Мулярчик ласково улыбнулся и махнул рукой так легко, непринуждённо и как-то по-девчачьи, что Людгарда не могла не понять – ей теперь ничего не угрожает. Таким уж человеком был пан Яцек – если он кого не зашиб в редкую секунду возбуждённости, то не зашибёт уже никогда.

– Знала бы об этой моей особенности моя вторая жена Гражинка. – Подумал Мулярчик и вспомнил какой красивой она была. Пожалуй, самой красивой из всех его жён и, пожалуй, не самой умной.

– Ну, куда же ты? – Обратился престарелый дедушка Ежи к Бузек. – Разве это вежливо с твоей стороны?

– Извините. – Смущённо произнесла девушка и вернулась на стул.

– Присаживайтесь и вы. Я как раз объяснял этой молодой особе свою личную теорию происхождения человека.

– Вашу личную? – Недоверчиво переспросил директор Фабисяк.

– Да. И перед тем, как ничем необоснованно усомниться в правильности, вы должны её выслушать. Я понимаю, что расследование и всё прочее, но раз уж мы оказались в кабинете зоологии, то не должны терять время.

– Но на выслушивание вашей теории мы-то его и потеряем.

– Вот, что я вам скажу: Бог, в существовании которого сомневаться не приходиться, по собственному образу и подобию создал инопланетян, а уже те, в свою очередь, развившись так, что дальше некуда, в секретных лабораториях и создали человека. И вот когда до них дошло, какой монстр у них получился, отправили его, от греха подальше, на Землю. Хотите верьте, хотите нет, но только обратного вы доказать не сможете.

– Никто и не собирался. – Пробурчал пан Тадеуш и у пана Яцека возникло желание вмазать ему оплеуху – меньше всего пану Яцеку нравились строящие из себя скептики.

– Много лет назад, – продолжал престарелый дедушка Ежи, – я собирался выступить с этой своей доктриной на крупном научном симпозиуме, но накануне вечером выболтал тему доклада одному коллеге-учёному. Откуда же мне было знать, что он окажется агентом польской секретной службы? Не помню, что мы с ним тем вечером пили и чем закусывали, но очнулся я только через два дня в каком-то грязном подвале. Прикованный наручниками к железной койке. На мне была какая-то нелепая пижама. И что бы у меня не чесалось, почесать этого я не мог.

Старик замолчал и тяжело протяжно выдохнул – видно было, что воспоминания давались ему нелегко.

– Что было дальше, дедушка. – Спросил Влодьзимеж, знавший, что театральные паузы предка могут длиться часами.

– Не знаю, сколько я провёл в одиночестве, но потом открылась дверь, и вошёл человек в белом и с маской на половину морды. Он подошёл ко мне и бесцеремонно ткнул в бок кончиком резиновой дубинки. Значит, слушай меня сюда, ублюдок, – сказал он, обращаясь ко мне. Из-за одного тебя, животного, перерисовывать все на свете иконы никто не будет! Понял? Так он мне сказал. Ну а даже если представить себе, что подобная операция увенчается успехом, никто, псина ты эдакая, не гарантирует, что среднестатистическая бабка Агнешка из Слупска согласится что-либо выпрашивать у седовласого рептилоида.

– Почему – рептилоида? – Не догадался сам пан Тадеуш.

– Объясните ему кто-нибудь, ибо мне противно размусоливать очевидное подобным великовозрастным лбам.

– Вам же в самом начале, Фабисяк, сказали, что Бог по своему образу и подобию создал не людей, а инопланетян – рептилоидов. – Возмущённо воскликнула Бузек.

– Ну, вы там поосторожнее. – Предупредил директор. – Что за фамильярность? Какой я вам Фабисяк.

– Обычный Фабисяк! Чем больше я вас узнаю, тем меньше мне хочется работать под вашим началом. Возьму и уволюсь.

– Как это? Натворили дел и дёру?

– Вы никому ничего не обязаны, Людгарда. – Нежно произнёс престарелый дедушка Ежи. – И уж тем более Фабисяку. А тот подвал я покинул через месяц, будучи тяжело больным человеком. Очнулся на каком-то тротуаре. Пьяным. Одетый в какую-то нелепую шубу. А в кармане шубы я нашёл вот это.

Старик протянул девушке лист бумаги.

– Справка о наличии у вас последней стадии шизофрении? – Удивлённо воскликнула Бузек. – Какие же они твари!

– И почему я не сомневался. – Не рискнул вслух произнести пан Тадеуш, а потому только подумал – думать всегда безопаснее.

Преисполненное сочувствием молчание прервал Влодьзимеж, указав на то, что каким бы страшным не было прошлое Польши, будущее может оказаться куда ужаснее, для чего и надо лишь предаться безустанной скорби и напрочь позабыть о преступнике разгуливающим по Быдгощу с крадеными препаратами. Эта короткая пронзительная речь не могла не вдохновить собравшихся на бурную деятельность.

Согласно поставленной Качмареком задаче, неприлично отъевшийся Мулярчик должен был осторожно покинуть кабинет Журавского и никем не замеченным прокрасться к классу химии, где его уже будет ждать престарелый дедушка Ежи с набором медвежатника – наконец всем стала понятна роль старейшего из Качмареков в этой пьесе. Безусловно, Влодьзимежу хотелось, чтобы замки в вотчину Бузек вскрывал пан Яцек, но было совершенно очевидно, что если подчинённый что и может сотворить с дверью, так это либо постучаться, либо вышибить могучим плечом, но ни то ни другое ни коим образом не вписывалось в картину произошедшего той кошмарной ночью. Об умении же престарелым дедушки Ежи проникать куда угодно, Влодьзимежу стало известно несколько лет назад, когда ему пришлась по душе выставленная на витрине игрушка, а магазин к тому времени был давно закрыт.

– За всю недолгую жизнь я взломал тысячи сейфов. – Гордо сообщил престарелый дедушка Ежи Людгарде Бузек.

– И вас ни разу не поймали? – Спросила восхищённая учительница.

– Да прям! Тысячи раз ловили. – Всё так же гордо ответил старик и вновь протянул женщине справку.

На то, чтобы вскрыть две двери – в собственно кабинет химии, а затем в лабораторию, старику понадобилось меньше минуты, а вот с сейфом пришлось повозиться. Огромный металлический ящик, небрежно выкрашенный белой масляной краской, страдал тотальным отсутствием каких-либо маркировок и обозначений, и располагал замком, в скважину коего пятилетний ребёнок без труда мог просунуть указательный палец. В голове пожилого медвежатника, когда он только увидел это чудовище, промелькнула мысль, что кроме ржавого гвоздя ему для успешного проведения операции ничего и не понадобится, но очень скоро пришло понимание ошибочности первоначальных суждений.

Даром тратил время престарелый дедушка Ежи, судорожно орудуя отмычками – сейф упрямо отказывался поддаваться.

– Такое только взрывать надо. – Сделал вывод старик.

– Известно же, что сейф никто не вскрывал. – Напомнил Качмарек. – Нужно всего лишь как следует собраться. Получилось у него, значит, получится и у тебя.

– Чем вы хуже какой-то сволочи, пан Ежи? – Подбодрила Людгарда.

Старик вновь принялся за дело, периодически пробегая взглядом по лицам свидетелей его мучений. И пришёл к выводу, что большинство в его компетенции начинает в серьёзной степени сомневаться. Гнусный Фабисяк демонстративно позёвывал. Казалось бы, родственник Влодьзимеж стыдливо изучал рисунок линолеума. Неприлично отъевшийся Мулярчик цыкал, качал головой и закатывал глаза. А взгрустнувшая Людгарда Бузек натужно улыбалась и примерно раз в минуту с великой скорбью произносила:

– Ни за что и никогда не потеряю веры.

Стоит ли говорить, что из этих четверых престарелого дедушку Ежи наиболее восстанавливала против себя именно Бузек? Та, от которой он менее всего подобного ожидал.

– Давайте никто не будет отвлекать специалиста от работы слабо конструктивными суждениями. – Сказал медвежатник, глядя Людгарде в глаза.

Продержалась девушка ровно минуту, после чего вдруг решила, что не имеет морального права утаивать слова поддержки от человека, попавшего в непростую жизненную ситуацию.

– Самые сильные люди – это не те, кто демонстрирует силу перед другими, а те, кто побеждают в битвах, о которых мы ничего не знаем. – Произнесла Людгарда, где-то прочитанную фразу.

Престарелый дедушка Ежи, всё это время стоявший перед сейфом на коленях, медленно отложил в сторону инструменты, посмотрел на Бузек налившимися кровью глазами и, не разжимая зубов, поинтересовался:

– На что это ты намекаешь?!

Учительница, не ожидавшая подобной реакции, ещё раз, но теперь уже в уме, проговорила вышесказанное, сопоставила с фактами и, кроме неловкости, почувствовала острую необходимость извиниться, упирая на то, что задачи кого-либо обидеть перед собой никогда не ставила. И хоть горе-взломщик её тут же и простил, да только накопившиеся раздражение и злоба никуда не подевались.

Опозоренный старик, роняя мензурки и колбы, метался по лаборатории, и, глотая от волнения половину слов, проклинал производителя сейфа.

– Я могу поклясться чем угодно – единственный способ вскрыть этого монстра – вывезти на полигон и сбросить на него сверху водородную бомбу! И вы думаете, я не замечаю, как вы на меня смотрите?! Думаете, не знаю, что вы обо мне думаете?! Смеётесь над стариком!!!

– Пан Ежи, дорогой вы наш, послушайте… Никто и не думал. – Оправдывалась за всех Бузек.

– А у вас всё всегда случайно выходит! Такое уж поколение вылупилось на нашу голову! А от вас, Людгарда, я уж точно не ожидал!

– Но ведь я же…

– Но ведь ты же! Так вам скажу – если уж такой матёрый специалист как я не справился – не справится никто! Это моё такое экспертное мнение!

– Ну, зачем же вы так себя изводите, пан Ежи? Если вам так хочется открыть этот сейф – я могу дать вам ключ.

– Ах, ты ж и… – Далее неудачливый взломщик перечислил ряд тех предлогов, с каких в польском языке начинаются наиболее отвратительные по форме оскорбления, но очень быстро остыл. – Хорошо, давай ключ.

Бузек сняла с шеи ключ и вместе с цепочкой передала престарелому дедушке Ежи. Мужчина легко вставил ключ в скважину и снова оказался в щекотливой ситуации – открыть замок никоим образом не получалось, хотя от прилагаемых усилий вздувались вены, а лицо обрело баклажановый оттенок. Фабисяк не сдержался и глумливо хихикнул.

– Ты правильный ключ дала?

– Конечно.

– Тот самый?

– Да.

– Это какая-то издёвка, уверяю. – Устало произнёс престарелый дедушка Ежи, покачивая головой и отползая в сторону от злополучного сейфа. – За один только вечер – минус пять лет жизни.

Пани Людгарда пожала плечами, встала на четвереньки перед сейфом, вытянув как можно дальше левую руку, нажала на крохотную, едва заметную кнопку на боковой стене железного монстра. Правой же рукой она несколько раз легко и непринуждённо провернула ключ по часовой стрелке, после чего до ушей собравшихся донёсся глухой щелчок, и дверца с противным скрипом распахнулась.

– Там и надо было только кнопочку нажать. – Подытожила молодая учительница.

Собравшиеся вызывающе посмотрели на престарелого дедушку Ежи, ожидая хоть какой-то реакции, и старик не заставил себя долго ждать:

– Кнопочку? А мне про неё кто-нибудь сказал?

– Действительно, кто ему об этом сказал? – Вслух подумал Влодьзимеж.

Детективу было очевидно, что вору откуда-то было известно об этой секретной особенности конструкции хранилища, но если верить Бузек и пану директору, ключа, без которого дверь не открывалась, у него быть, попросту, не могло – второй экземпляр пришёл в негодность вместе с прежней учительницей Малгожатой Форемняк, а третьего никогда не существовало! Напрашивался простой вывод: преступник не только имел дело с этим сейфом в прошлом, но ещё и обладал навыками медвежатника. Либо же отправил на дело специалиста, заранее предупредив того об имевшей место хитрости. Все эти умозаключения вперёд расследование нисколечко не продвигали, а лишь в очередной раз подтверждали, что злодей работает в школе, но ведь Качмарек же изначально в этом ни секунды и не сомневался!

– А от кого вы узнали об этой кнопочке? – Спросил детектив Людгарду.

– Помню я, что ли? – Пожала плечами девушка. – Я в первый день здесь всякого наслушалась. И советов, и пожеланий. Уж и не помню сейчас, кто чего желал, а кто советовал.

– Это я ей рассказал. – Объяснил Фабисяк. – Незадолго перед внезапной кончиной Форемняк подошла ко мне и сказала, что чувствует – смерть уже близко. Так и сказала. И есть, говорит, одна тайна, какую я с собой унести в могилу не имею права. Так уж я, говорит, воспитана.

– То есть, вы знали, как открывается этот сейф?

– С недавних пор.

– И могли?

– Мог, но не делал этого. Я, повторюсь, ключом никогда не владел.

И тут негромко хлопнула дверь, отделявшая школьный коридор от класса химии.

6

Стало ясно, что в школе кроме них ещё кто-то есть. Сторож? Вполне возможно. А что, если это кто-то другой? Кого быть здесь не должно, но, тем не менее, навязчиво манило к месту преступления. Нужно только выйти и проверить.

Не дожидаясь особых распоряжений, неприлично отъевшийся Мулярчик, позабывший о болях в спине, огромным шмелём вылетел в коридор и увидел, как кто-то невысокий и коренастый на высокой скорости свернул за угол!

Пан Яцек ринулся следом, вовсе не преследуя цели кого-либо схватить, а потому лишь, что всегда мечтал поучаствовать в хорошей погоне. И единственное о чём он сейчас сожалел, так это об отсутствии у него пистолета, ведь в случае если таковой имеется у беглеца, у догоняющего появится очередной повод считать себя неудачником и идиотом. Мужчина даже хотел было снизить немного скорость, но передумал, когда услыхал позади чей-то топот, и на секунду предположил, что по чьему-то злому умыслу, сам превратился из охотника в жертву!

Неприлично отъевшийся Мулярчик с опаской повернул голову, и гримаса ужаса на его лице сменилась умилением – вместо вполне ожидаемого башибузука с ятаганом, он увидал старого доброго Влодьзимежа, которому он так обрадовался, что даже прижался к стене, любезно пропуская начальника вперёд. Но хитрый Качмарек обгонять подчинённого не торопился, так как всё ещё не представлял ни того что будет с беглецом делать, ни того что прижатый к стенке беглец будет делать с ним, окажись он тем, кого пан Яцек ещё секунду назад с ужасом представлял позади себя.

– Не сбавляйте темп, пан Яцек! – Подбодрил помощника Влодьзимеж. – Уйдёт ведь! Как пить уйдёт!

– Ну, что ж сделаешь? – Мужчина, тяжело дыша, окончательно перешёл с бега на шаг. – Ноги уже не те. А вот ты, молодой, ещё мог бы.

– Ну, да. – Нехотя согласился детектив. – Даже если он и ушёл – мы с вами сделали всё, что могли.

– Да-да. Совесть не должна нас мучить.

Плечом к плечу, лениво передвигая ноги, преследователи спустились на первый этаж, продолжая тайно надеяться, что «убещик» успел покинуть школу и никакого вреда им не причинит.

В вестибюле они встретили давно немолодого человека, представившегося местным сторожем Михалом Боньчаком. Михал был явно чем-то встревожен. Вытаращив безумные глаза, он прижимал к губам указательный палец левой руки, требуя не поднимать шума, а взмахами правой пригласил проследовать за ним. Троица остановилась у двери с надписью «туалет».

– Он там. – Можно было прочесть по губам Боньчака.

И от этой информации Качмареку сделалось нехорошо, да так, что захотелось куда подальше запихать профессиональную гордость и всё же привлечь к этому оказавшемуся опасным делу относительно мужественного инспектора Смыка.

Звать пана Людвика прямо сейчас означало навеки покрыть себя несмываемым позором, и Влодьзимеж попытался представить, как в сложившейся ситуации поступил бы героический полицейский, находись он сейчас на его месте. В голове детектива мгновенно нарисовалась картина: решительным шагом инспектор Смык подходит к двери и колотит её огромным мохнатым кулаком; с той стороны басовитая голосина объявляет вначале о том, что номер занят и тут же интересуется: кого это в столь поздний час приволокли бэлты? Пан Людвик какое-то время мнётся, вороша в памяти знания о польском фольклоре и вспоминая, кто такие эти бэлты, но, так и не вспомнив, решает слукавить и ненатурально мягко произносит: «свои». Неустановленная личность с той стороны прокламирует об отсутствии у кого-либо из «своих» столь мерзопакостного дисканта и палит через далеко не бронированную дверь из револьвера сорок пятого калибра!

И что же делает отважный Смык? Правильно: получив три пули в голову и столько же в живот, разлёживается на недавно помытом полу и, пачкая всё вокруг себя липкой кровью, жалобно просит принести ему голландского сыру!

Боковым зрением неприлично отъевшийся Мулярчик заметил, как охваченный волнением Качмарек пытается зайти ему за спину, и демонстративно сделал два широких шага назад, ясно давая понять, что читает начальника как открытую книгу и использовать себя в качестве живого щита ни за что не даст. Влодьзимеж и пан Яцек встретились взглядами, и по выражению их лиц сторож Боньчак предположил, что эти двое мысленно договариваются куда подальше сбежать. Если и были у пана Михала психологические задатки, то весьма посредственные, в противном случае ему было бы известно о существовании мужчин, которым кровь из носу необходимо взгрустнуть накануне свершения очередного подвига и умозрительно сделать жизни ручкой. Именно к такой категории относились Влодьзимеж и пан Яцек. Синхронный кивок головами ознаменовал начало активной фазы операции: детектив и его неприлично отъевшийся помощник в два прыжка преодолели расстояние до двери туалета, по которой нанесли ногами удар такой силы, что их отбросило назад и повалило на пол. Сама же дверь, как ни в чём не бывало, целая и невредимая осталась висеть на петлях.

– Дедушка!!! – Донёсся из отхожего места пронзительный голосок не на шутку перепуганного ребёнка.

Продолжая лежать на полу, Качмарек обратил взор к сторожу Боньчаку и поинтересовался:

– Мне показалось или оттуда кто-то звал дедушку? Голосок ещё такой – детский.

– Нет, не показалось. Меня и звали.

– Кто?

– Внук мой. Петруша. Петенька Боньчак. Он частенько приходит ко мне на работу, чтобы посильно помочь старику. Говорит: вырасту, дедушка, тоже, как и ты в сторожа пойду, ибо глуп и в институт меня никто не пустит. Очень хороший мальчик. А сегодня я пришёл на работу с чувством, что всё не так, как обычно. Поэтому и сказал Петеньке – пробегись-ка, внучок, туда-сюда. Разведай, так сказать, обстановку. Хорошо, говорит, дедушка. И пошёл. А через минуту возвращается взмыленный весь. Глаза из орбит! Шерсть на голове дыбом! Я его таким раньше никогда не видел. Даже страшно сделалось.

– Он объяснил вам причину такого поведения? – Спросил Качмарек, вслед за паном Яцеком поднимаясь с пола.

– Пытался. Много слов произнёс, но я понял только, что посторонние в школе есть. И один из них за Петенькой погнался с неясной целью. М-да.

– И как вы отреагировали на полученную от внука информацию?

– Как отреагировал? Посоветовал спрятаться в туалете. Может и не самое удачное решение, но какое есть.

А когда Боньчак увидел неприлично отъевшегося Мулярчика, подумал, что столь представительный мужчина наверняка огорчится бесплодности усилий по поимке Петруши и обязательно возжелает выместить злобу на ком-то первом, попавшемся под руку. И чтобы достоверно отвести опасность от собственной шкуры, пан Михал и принял неоднозначное с этической точки зрения решение, указав на местоположение шкуры внука.

– Но почему все вокруг привыкли отталкиваться от этики, тогда как наука, например медицинская, куда лучший советчик. – Продолжил сторож.

– И что она вам посоветовала?

– Она бы не то что советовала, а указала на тот факт, что старческие кости срастаются гораздо хуже костей второклассника. А потому осуждать меня за малодушие, если кто и имеет право, то тот лишь, кто сам побывал в подобной ситуации и совершенно случайно не стал инвалидом. А потом гляжу я на вас двоих, таких беспомощных, и думаю, что ни мне, не Петеньке ничего-то и не угрожает. Петя, можешь выходить! Тебя никто не обидит!

Пару раз щёлкнул замок, и дверь туалета приоткрылась ровно на столько, что можно было разглядеть только глаз юного Боньчака, со зрачком расширенным до такой степени, что будь Качмарек наркологом – слёту поставил бы парню единственно верный диагноз.

Сторожу Боньчаку пришлось произнести целый перечень стандартных успокаивающих и приободряющих фраз, перед тем как натерпевшийся страху Пётр решился-таки, покинуть считавшееся им безопасным место, и перед напарниками предстал метровый восьмилетка весом не менее центнера. Обладатель мощной груди, толстых коротких ног и трёх внушительных подбородков.

– И вы утверждаете, что ему восемь лет? – С недоверием поинтересовался неприлично отъевшийся Мулярчик.

– Вас смущает несоответствие возраста и размера? Мальчик не виноват, что у него прекрасный аппетит и плохая генетика. Он у нас в бабушку по материнской линии. Рассказывают, её муж клялся на суде, что и подумать не мог, будто ей одиннадцать. Работникам ЗАГСа от судьи на орехи тоже досталось – проявили небывалую халатность.

Пан Яцек решил поинтересоваться, почему маловозрастный ребёнок, хоть и стокилограммовый, не дома в такой поздний час, но тут же об этом пожалел. Словоохотливый пан Михал, ничуть не смущённый присутствием внука, сообщил, что Петра в семье откровенно презирают с того самого дня, когда его отцу Анджею пришло в голову разделить сумму полученных сыном оценок за неделю, на исчисляемое килограммами количество продуктов питания потреблённое им за ту же единицу времени. Равный единице коэффициент шокировал домочадцев и принудил считать, что порой нет ничего зазорного в том, что кто-то перебивается в школе с двойки на тройку.

– Так уж вышло, что чем лучше Петенька учится, тем больше ест. А для небогатой семьи это не всегда удобно. Анджей даже ходил в администрацию города – просить помощи. Но над ним там только посмеялись. Что вы, сказали, за тунеядец такой, если восьмилетнего сына прокормить не в состоянии.

– А меня теперь ещё и у психолога лечить. – Грустно вздохнул Петруша, но быстро воспрянул духом, когда дедушка сообщил ему, что все психологи – шарлатаны и авантюристы, а его испуг быстро и недорого излечится ударными дозами брома.

И тут Качмарек подумал, что уже полчаса ему в уши заливают какую-то дичь, да так искусно, что он успел выкинуть из головы, изначально преследуемые цели. Влодьзимеж предложил пану Михалу прошагать в кабинет химии для дальнейшего допроса, а по дороге выразил надежду, что ответы сторожа будут развёрнуты не настолько, чтобы окончательно запудрить следствию мозги.

А в кабинете химии Бузек, Фабисяк и престарелый дедушка Ежи пили чай с пирогом и обсуждали полезные свойства сельдерея. Качмарек, пан Яцек и пара Боньчаков присоединились к их компании в тот момент, когда пан директор озвучивал тезис о том, что живому организму не стоит искать благо в том, от чего его выворачивает наизнанку. Увидав гостей, страдавшая хлебосольством пани Людгарда, тут же предложила присоединиться к их скромной пирушке. Трое из вежливости поспешили отказаться, а четвёртый – Петрушка, опять же из вежливости, не только принял приглашение, но и поспешил намекнуть, что угощение предоставлено в недолжном объёме, что легко поправимо походом в круглосуточный магазин «МЯСО», дорогу до которого он знает наизусть, и ни за что не откажется показать. Поверхностный анализ фактуры младшего Боньчака указывал Бузек на неизбежность подлунной прогулки, и, удостоверившись у детектива, что на данном этапе в её присутствии необходимости нет, засобиралась в путь. Престарелый дедушка Ежи, неправильно понятый Людгардой, и нахлебавшийся чаю с тремя пакетиками, также выказал желание участвовать в экспедиции, с обязательным занесением изменений в маршрут. Количество людей в классе вскорости снизилось до четырёх.

– Итак, пан Михал, можете ли вы вспомнить, где находились на этой неделе в ночь со вторника на среду? – Поинтересовался Качмарек.

– На посту. В школе. Последние полгода я здесь единственный сторож и ни разу в прогульщики не записался.

– Не единственный. – Поправил старика директор Фабисяк.

– Это, если считать меня вместе с вашими племянником и зятем.

– Подобные подробности никому знать не обязательно, пан Михал. Школа есть суть – проходной двор, и нужно помнить, что только мы с вами и останемся. – Пан Тадеуш занервничал и в очередной раз мысленно поблагодарил себя за то, что не привлёк к этому делу полицию.

– Вы мне угрожаете?

– Нисколечко. Продолжайте, пожалуйста.

– Я и продолжаю. В ту страшную ночь со вторника на среду…

– Вы сказали – «страшную»? – Перебил сторожа детектив. – Что-то показалось вам подозрительным и пугающим?