Там, где дует сирокко

Но ей хватало ката.

Вот и сегодня. Не прошло и четверти часа, как усталость после почти бессонной ночи, муть в мозгах и тревога на сердце отхлынули, словно откуда-то из души вытащили огромную занозу. Спускаясь вниз, чтобы выйти поесть, Замиль ощутила уверенность. У неё получится, конечно, всё получится. И украсть любую информацию, и заставить Салаха перевезти её на другой конец моря. А там… там её ждёт совсем другая жизнь.

На выходе она столкнулась с Зуммарад. Немолодая, ей было не менее сорока, эта женщина пользовалась безусловным доверием Зарият. Говорят, даже делила с Зарият прямую прибыль от их байт-да’ара, который они основали вместе. Где она родилась – Аллах ведает, даже по выговору не понять. Диалекты сменяли друг друга в её речи, как облака на небе в ветренный день, либо мужчины в её постели за эти годы. Всегда прекрасно ухоженная – имела с клиентов достаточно, чтобы себе это позволить – Зуммарад, конечно, давно не танцевала, но оставалась для особых поручений.

И вот сейчас, столкнувшись лицом к лицу с Замиль, она одарила её долгим взглядом своих продолговатых, влажно поблёскивающих глаз.

– Жевала кат? – коротко спросила она вместо приветствия.

Замиль сейчас чувствовала себя слишком уверенной в себе, чтобы это отрицать.

– Я плохо спала, – отрывисто бросила она, – очень устала. До вечера ещё долго. Отпустит.

– Отпустит, – согласилась Зуммарад, – в этот раз. И в следующий. А однажды нет. Ты помнишь Голубку?

Замиль помнила. Девушку по имени Аиша очень любили клиенты, и она была им известна как Хамамат Мурах, Весёлая Голубка, за её постоянно радостный настрой, смешливость и острый язычок. Всё это было просто ловкой игрой, но давалась эта игра Аише нелегко. Девушка, как и многие из них, отчаянно одинокая, пристрастилась к кату. Большинство девиц жевали его время от времени, но для неё он стал постоянным источником сил, и большую часть денег она спускала или на тоненькие веточки, или на ещё более тонкие пластинки, которые запихивала за щеку. Замиль хорошо помнила её глаза, оживлённо блестящие под действием наркотика, её громкий смех и такие же громкие шутки. Но платить приходится за всё – и Весёлая Голубка платила. Сначала, как и другие, расстройством пищеварения, бессонницей, судорогами. Но потом зашло дальше. Девушку стали мучить навязчивые идеи: что товарки воруют у неё деньги, что они настраивают против неё клиентов. Однажды вечером она разбила кофейник о голову одного такого клиента – ей показалось, что тот хочет достать нож. Зарият с огромным трудом замяла скандал, Аиша-Голубка исчезла, и никто не знал, что с ней сталось. Но с тех пор за девушками, расслаблявшимися с помощью зелий, следили с особым вниманием. Ещё одну, слишком полюбившую затягиваться кефом, выгнали до того, как она успела что-то натворить – просто во избежание.

– Я помню Хамамат, – ответила Замиль, – но я – не Хамамат. Я редко жую кат, только когда правда плохо. Со мной не будет проблем, не волнуйся, Зуммарад.

– Я надеюсь, – Зуммарад кивнула и поправила рукой уголок хиджаба. – Зарият доверяет тебе. А она не любит, когда её доверие не оправдывают.

Наверное, эти слова должны были насторожить, но кат всё ещё будоражил её кровь, и Замиль только кивнула, сделав шаг мимо посторонившейся женщины. Она вышла во двор и застыла, думая, куда идти. В «Аль Куодс» поесть или просто пройтись к центру? В это время наладонник задрожал у её бедра как испуганное животное, и Замиль вытянула его из сумочки.

На экране мигал огонёк сообщения. Незнакомый номер и короткая фраза без приветствия:

– Приходи сегодня после обеда в «Куб мин аль-шей». Поговорим.

Поглядев пару секунд молча на это сообщение, Замиль спрятала наладонник и сжала руки, чувствуя порыв бурной радости. Он хочет видеть её! То, что она передала, для него важно! Может, он захочет получить ещё!

Каким-то уголком сознания Замиль понимала, что это действие зелья наполняет её диким, искрящимся оптимизмом, но не хотела противиться этой волне. Если она будет продолжать как надо, всё у неё получится, и прощай, смрадная клоака весёлого района! И ты сможешь только поцеловать меня в зад, Зарият!

Времени ещё оставалось достаточно, и, по-прежнему кипя энергией, Замиль решила пройтись, чтобы выпить кофе.

Она шагала по двору как на крыльях и не замечала, что Зуммарад не пошла дальше. Став чуть глубже в тени их крыльца, она, прищурив свои подведённые глаза, смотрела ей вслед.

Глава седьмая

Понимание того, что надо совершить намаз, пришло к нему внезапной волной. Странны всё же его взаимоотношения с Аллахом. Он вырос в семье хороших мусульман. Так говорил про них отец – хорошие мусульмане. Впрочем, как ему казалось в детские годы, плохих вокруг них просто не было. И с теми, кто принял Пять Столпов, всегда всё будет ясно и понятно. А потом…

Потом он потерял всё. Его отец был убит под крики «Аллаху акбар», его мать… Салах старался даже не думать о ней. Всё его отрочество, бедное и беспечное, было зачёркнуто людьми с закрытыми лицами, которые ездили под флагами с восходящим солнцем и убивали, провозглашая хвалу Аллаху. Но если они с Аллахом, то с кем же тогда он?

Салах так и не понял этого за годы своих скитаний. Годы, за которые он видел обман, лицемерие, грех, слепой фанатизм и хитрый расчёт с именами Аллаха и Махди на устах. Он давно не чувствовал ничего общего с этими людьми, с их липкой верой и дутым благочестием, с их восходящим солнцем. Но… он иногда ощущал Аллаха рядом с собой. Давно не следя ни за временем, ни за азаном, иногда посреди моря или в рассветной тиши своей конуры становился на колени, и, повернувшись лицом в сторону Мекки, просил Всеблагого дать ему мудрости и сил, чтобы не потеряться в этом обезумевшем мире. Сохранить его жизнь, а, если ему уготовано погибнуть, то душу.

Вот и сейчас. Эта белая девка идёт к нему. Совершил ли он ошибку, связавшись с ней? Но ведь именно она показала, что его смутные подозрения оправданы. Эти полоумные шейхи, кем бы они ни были, действительно хотят его гибели. И даже не потому, что он сделал им что-то плохое, а потому что помог и этим стал опасен. Он криво усмехнулся. Вот и посмотрим. И Салах вышел на улицу.

Этот район Мадины, Вуччирия, разительно отличался от центра, куда он, впрочем, выходил не так часто. Здесь стояли старые блочные дома, построенные ещё назрани – с желтовато-кофейного оттенка стенами и пёстрой вязью граффити на фундаменте. Здесь ещё можно было выпить кофе так, как его готовили местные, здесь… здесь было особенно понятно, каким причудливым варом кипит нутро Острова. Разноликая толпа: старые люди, потерявшие свой Остров, магрибцы, жители внутренней Африки… чернокожие и просто смуглые, одетые по-магрибски, по-нигерийски, по-западноафрикански и в кое-как подлаженной под новый фикх одежде назрани – жители Вуччерии сновали в разные стороны с утра, оглашая переулки многоязычным гулом, между произвольно припаркованными автомобилями, душными лавочками и надписями по-итальянски, по-арабски и на Аллах ведает каких ещё языках или их смешении. Как ни странно, но от этой жуткой дыры веяло чем-то родным, чего он не ощущал в лицемерно-прилизанном центре, чем-то, напоминавшим ему муравейник Нуакшота. Но дело прежде всего.

…дело, да, но оно сегодня не одно. И то, что предстоит, намного проще того, что останется на самый конец – решить. Что делать дальше? Бежать? До Марсалы он доберётся за полдня, и Таонга приютит. Ну, а дальше-то что? Долго там не просидеть – найдут. Да та же Таонга, честно скажем, и может сдать. Кто доверяет таким?

Но если не в Марсалу, то куда дальше? В Сус, в Магриб? Там проще потеряться, но можно и…

Роившиеся в голове мысли не помешали Салаху сделать всё как надо. Он оповестил братьев Беннани о девушке в непотребной платье, что будет идти по дороге, и уж «хвост»-то они заметят. Хвост – да, а маячок – нет.

Представив, куда Замиль могла бы спрятать маячок, Салах усмехнулся и толкнул скрипящую дверь, входя в помещение закусочной «Куб мин аль-шей».

– Салам, Шарифа, – бросил он с ходу, – комнатка с двумя выходами свободна?

Шарифа подняла голову, стряхнула указательным пальцем пепел с сигареты и недовольно произнесла:

– Салам. Свободна, но неприятности мне тут не нужны. Кого ждёшь?

Одетая в чёрное сухонькая маленькая Шарифа постоянно выглядела так, словно только что с похорон. Впечатление усиливали её пронзительные недобрые глаза, чуть седеющие волосы и голос с резким алжирским выговором.

– Всё будет хорошо, – бросил Салах и, подойдя к стойке, положил на неё карточку в пятьдесят истинных денаров, – сдачи не надо.

Аллах не любит расточительных, и он тут же обругал себя за это. Но что делать. Узкая, худая рука Шарифы с узловатыми пальцами сгребла купюру и исчезла, через несколько секунд появилась над стойкой вновь, бросив на неё ключ.

– Если что, я тебя не знаю, – её чуть слезящиеся чёрные глаза ничуть не смягчились после того, как она получила деньги. Как и всегда, впрочем.

– Конечно, – Салах кивнул. – Сюда придёт женщина в синем платье. Зовут Замиль. Пропусти её.

Шарифа молча кивнула.

Заведение Шарифы формально считалось кафе-закусочной, хотя все называли его «укромкой». Нет, чашечку скверного кофе и такого же жидкого чая здесь сделать могли, как и разогреть стылую картошку или то, что называлось «кебаб», но не этим зарабатывала на жизнь Шарифа, мрачная, равнодушная ко всему вдова-алжирка. За кухней шёл короткий коридор с тремя комнатками. В этом районе, как и везде, хватало мужчин, которых дома ждала опостылевшая жена, а хотелось свежего мяса. На байт-да’ара работяги обычно раскошелиться не могли, да и не хотели, вот и снимали на час комнатку у Шарифы или в паре других таких же «укромок», разбросанных в их квартале. Не то чтобы Салах часто захаживал туда – не было необходимости, но он про неё знал. Мало ли зачем может понадобиться.

Вот и сейчас. Последняя комнатка имела две двери: внутреннюю – в тёмный, освещённый парой мигающих лампочек коридор, и балконную – на противоположную улицу. Конечно, братья Беннани скажут ему, одна ли пришла Замиль, но, даже так, всегда надо иметь запасной вариант. Аллах наказывает беспечных. И Салах мрачно усмехнулся. Он становится набожнее, чем обычно. Значит опасность ближе.

Замиль всё-таки пришла одна – он знал это, уже когда она подходила к «Куб мин аль-шей». Скорее всего, обратный ход не понадобится, хотя расслабляться не стоит. Короткий, какой-то вкрадчивый стук в дверь.

– Заходи, – отрывисто бросил Салах, и дверь приоткрылась.

Древние жалюзи на окнах рассеивали свет, но даже так его хватало, чтобы рассмотреть пришедшую подробно. Хороша. Не скульптурной красотой Джайды, скорее, какой-то волнующей инородностью. Резко очерченные широкие скулы, полуприщуренные глаза удивительного болотно-зелёного оттенка, крупные нос и рот, светлая кожа с чуть проглядывающей смуглинкой – сливки с каплей кофе. Далёкая от тех представлений о красоте, что он впитал с детства, но при этом неуловимо дразнящая, Замиль стояла в дверном проёме, и лишь кривившая уголки рта усмешка показывала, что она вполне осознает, какое впечатление производит на мужчин.

– Ис-саламу-алейкум, – бросил он ей наконец, – заходи.

– Алейкум-ис-салам, – тут же откликнулась девушка, сделала шаг в комнатку и осторожно прикрыла за собой дверь.

Потом повернулась и посмотрела на него. Он так же смотрел на неё в ответ, не предлагая сесть.

– Ты хотела говорить, – сказал Салах, – можешь говорить.

Замиль улыбнулась – в первый раз с тех пор, как он её увидел. Но это была не та ласковая, многообещающая улыбка, которой девочки Зарият приветствовали гостей. От усмешки на него повеяло чем-то нехорошим.

– Ты муташаррид, – девушка начала без всяких условностей и оговорок, с которыми благовоспитанной махдистке полагалось обращаться к порядочному мужчине. Ладно, он порядочный мужчина не в большей степени, чем она – благовоспитанная махдистка.

Слова Замиль явно не были вопросом, но Салах кивнул.

– Возможно, – ответил он коротко.

– Возможно, – ему показалось, или в болотных глазах гостьи мелькнула насмешка? – Возможно также, что я точно это знаю. Как знают это и шейхи, приходящие к нам в дом отдохновения.

На последних словах в её голосе уже явно прозвучали насмешливые нотки.

– Знают, – повторила она, – а я вот не знаю, что ты натворил, и знать этого не хочу. Но…

И тут она замолчала, а Салах удивлённо прищурился. В дверях девушка казалась такой уверенной в себе, но сейчас сдулась на глазах, словно проколотый мяч. Не требовалось быть тонким знатоком душ, чтобы понимать – она собиралась сказать главное, нечто крайне для неё важное и сейчас судорожно подыскивала слова. Кровь от её и без того светлого лица отхлынула.

Салах молчал.

– Ты пересекаешь море? – выдавила наконец из себя Замиль, – так ведь? Бываешь… на той стороне?

Вот оно что.

– Я много где бываю, – Салах всё так же рассматривал её в упор. На улице послышались чьи-то голоса и смех, и он напрягся, но девушка не повела и бровью. Либо за ней не следят, либо она не знает, что следят, либо… она ну очень хорошо владеет собой.

– Салах, скажу тебе прямо, – она теперь не выдавливала из себя фразы, а словно выплёвывала их, – я давно хочу сбежать отсюда. На… на ту сторону. Мне нужен такой человек, как ты. Я могу заплатить, у меня есть деньги. Не так много, но кое-что есть. Кроме того… я могу лечь с тобой.

Перед последними словами она замялась едва на мгновение – видать, всё продумала заранее. Да и лечь с мужчиной – не великое событие для женщины её ремесла.

Но Салах только покачал головой.

– А ты знаешь, чего ты просишь? Ты хоть представляешь, что там – на том берегу? Почему его называют Беззаконные земли?

– Я знаю, что здесь, – девушка не отвела взгляд. – Послушай, Салах, я… я могу быть полезной тебе. Ты же знаешь, те шейхи – очень важные люди. И они взъелись на тебя за что-то. Я смогу выкрасть ещё – скопировать разговоры, все, что они носят с собой на наладонниках. Ты продашь это, заработаешь много денег. Но ты должен… взять меня с собой.

– Есть люди, которые хотят перебраться на ту сторону, – Салах больше не смотрел на неё и говорил рассеянно, – есть и те, кто за это платит. Но я… я не занимаюсь такими делами.

– Почему? – Замиль, видимо, хотела просто задать вопрос, но в голосе зазвучало отчаяние. – Разве это хуже, чем таскать оттуда всякий тахриб, непотребные книги и фильмы и…

– Ты не знаешь, о чём просишь, – он покачал головой, – и с кем начинаешь играть.

– Те разговоры, что я скопировала… – девушка заколебалась, – они ведь… важны, да? Я видела, что там говорилось про Газават, про…

– Тихо, – Салах не повысил голос, но девушка умолкла, – о таких вещах лучше не говорить вслух.

– Они продаются на тёмной стороне Зеркала, – сказала Замиль, и вновь ему подумалось, что её голос звучит едва ли не умоляюще, – я знаю… слышала… я могу сделать так ещё.

Он поднял руку, и девушка замолкла опять. Странно, всё очень странно. Что в действительности он доставил на ту сторону такое, что шейхи готовы убрать даже случайных свидетелей? Может, с Острова и правда лучше свалить по-быстрому?

Но Салах только сказал:

– Этот человек… шейх или кто бы он ни был… когда он придёт тебе, ты сможешь предложить ему покурить кое-что?

Замиль моргнула, и через секунду на её лице отразилось понимание.

– Одурманить? – сказала она. – Да, думаю, смогу. Зелья у нас предлагают другие девочки, но…

– Я скажу тебе, как надо это сделать, – Салаха накрыло странное чувство, как будто какой-то ком в горле, который он не мог проглотить, наконец скользнул вниз и стало легче дышать. Решение было принято. – Раз они здесь, и так падки на женщин и кеф – будут у вас и ещё. Они знают Зарият, по крайней мере…

Он прикусил себе язык, едва не сказав, как Хашим ему представился. Имя, конечно, ложное, но в любом случае, чем меньше Замиль будет знать, тем лучше.

– Ты сделаешь это? – спросил он девушку, и та, чуть побледнев, кивнула.

– Попробую. Это опасно. И раз я тебе помогаю – ты поможешь мне? Возьмешь меня с собой на ту сторону? Я заплачу.

Вот же упрямая баба…

– Возьму, – ответил он, – ты получишь что хочешь – хотя не пришлось бы потом пожалеть. Сделаешь вот как…

Глава восьмая

Зеркало. Плод человеческого гения, милость Аллаха или лукавство Иблиса? Никто толком не знал, но ещё перед Великой Войной через мир брошены были его незримые связующие цепи. Тогда же появилось и это слово – «Зеркало», хотя знавшие мир назрани называли его иногда «Интернетом». Людей пугает, но и притягивает всё новое, и Зеркало манило своей бездонной гладью. Несмотря на гневные проповеди имамов всё больше правоверных приобретали себе американские или китайские устройства – сначала громоздкие, занимавшие весь стол – и припадали к экрану. Там можно было гулять, не вставая со стула, по улицам далёких городов, читать книги и смотреть фильмы, которые бы привели в ужас истовых ревнителей веры, можно было говорить с людьми с разных уголков планеты, можно было…

Но это были времена начала «зеркальной эры», грубо и жестоко прерванные войной. Зеркало, бесстрастное к человеческому горю и ярости, отразило смятение первых дней войны, и безумные новости сменяли записанные на дешёвые камеры сцены ужаса: уродливые грибы ядерных взрывов, выжженые города, сцены фитна, сумятицы, уличных боев. Крах старого мира. А потом Зеркало развалилось на части, разбилось, словно по воле злого волшебника из забытой сказки. И им остался один его осколок, связывающий земли Даулят-аль-Канун и дружественные государства, а людям по другую сторону моря – другой осколок. Мир утратил единство, и по его туго перетянутым венам перестала циркулировать кровь. По крайней мере, так было сначала. А потом появились муташарриды – люди, дерзко пересекавшие морские границы и доставлявшие из земель упадка и беззакония их тронутые гнилью плоды. Фильмы и книги, закатанные, человеческими ухищрениями в тончайшие пластинки размером не более ногтя.

Разве можно допустить такое поругание имени Аллаха и законов Махди? И стража Зеркала, вглядываясь в мерцающие мониторы уставшими глазами за специальными очками со светло-жёлтыми линзами, отслеживала скверну неустанно.

– Так надо сделать, да, именно сегодня, когда они придут, – Замиль нервничала, но старалась держать себя в руках, понимая, что пугливая Джайда и без того в замешательстве.

– А если он меня увидит? – жалобно спросила она, и Замиль потрясла головой.

– Он почти наверняка снова будет обкуренный, не отличит тебя от тех гурий, что ему будут грезиться. Это важно, Джайда, поняла?

Малийка неуверенно кивнула.

Странно всё же выходило. Они говорили с Салахом в той дыре только о деле – о том, как пробраться ещё раз к этим жадным до ласк и кефа шейхам, как одурманить, как открыть их наладонник и что там искать.

То, что она скопировала в прошлый раз, представляло собой только обрывки информации. Интересно, вроде бы намекает на многое, но на «тёмной стороне Зеркала», объяснил ей Салах, такое не продать. Ему нужна информация, ей нужны деньги и расположение мавританца в объёме достаточном, чтобы он взял её на борт своего катера, когда в следующий раз поедет «на ту сторону».

– Я могу лечь с тобой, – повторила она ему, когда они закончили обсуждать что надо сделать, – тебе понравится. Я умею сделать так, чтобы мужчине понравилось.

– В этом я не сомневаюсь, – чёрные глаза мавританца только скользнули по ней, словно и беглого взгляда было достаточно, чтобы составить впечатление, – но сейчас женщина мне не нужна. В любом случае, не ты.

Вот же странно. Она уже не помнила, со сколькими мужчинами ей пришлось ложиться, и когда она стала воспринимать умение доставить им удовольствие как постылое ремесло, но тогда почувствовала себя уязвлённой. Она чуть не задала дурацкий вопрос «я тебе не нравлюсь?». Очнись, Замиль, ты шлюха, ты не можешь нравиться – тебя просто могут желать. Или не желать почему-то, как в этот раз. Но всё равно…

– Всё будет хорошо, – она улыбнулась Джайде, стараясь сообщить той хотя бы часть уверенности, которую сама не чувствовала, и ласково потрепала её по руке.

Солнце заливало улицы Мадины ядовитым жаром, и Замиль давно взмокла под своим плотным платьем. Бельё липло к телу, спину раздражающе щекотали струйки пота, в промежности свербело. Проклятье, и что это ей вообще стукнуло в голову прогуляться по городу?

Но она знала, почему вышла вместо того, чтобы сидеть под вентилятором в их гостиной, обмахиваться веером, цедить лимонную воду со льдом и сплетничать с остальными «ланями» Зарият. В другое время – да, так бы она, наверное, и поступила, но сейчас не получалось. Было страшно. Замиль знала этих девушек, а они знали её, некоторые – давно. И ей казалось, что просто по её лицу им сразу станет ясно – она задумала что-то нехорошее. Разговор с одной только Джайдой показал, что она не такая уж хорошая притворщица, а другие девушки куда сообразительнее малийки.

И вот вздыхая, отдуваясь и сквозь зубы ругая немилосердное солнце, Замиль тащилась вверх по проспекту Африки. Это центр, ну, почти. И даже сквозь окутывавшую мозги пелену липкой жары Замиль не могла не удивляться тому, как Город менял своих новых жителей и менялся сам. Да, здесь, в центре, несмотря на все усилия махдистов ушедший мир назрани просвечивал сквозь тонкую чадру вывесок на арабском, украшений в новолевантийском стиле и прочей мишуры. Тяжёлая брусчатка улиц, которая жгла ступни даже через подошву туфель, фасады домов, колоннады – отовсюду дышал Старый Мир. Пара новопостроенных минаретов выглядели как некий чужеродный объект, который причуда бури перенесла за много миль от краёв, где ему было место.

И люди. Их сейчас немного, конечно, какой же дурак добровольно станет расхаживать среди пышущих жаром камней? Только такие же бедолаги, как она. Курьеры крутили диски велосипедов, и Замиль, казалось, ощущала густой запах пота, шлейфом тянувшийся за ними. Мужчины, одетые как моряки, медленно шли в сторону порта, пара женщин в хиджабах несли полные сумки. И эти люди, и те, кто сидел в тени уличных кофеен и чайхан, бросали взгляды на проходившую мимо Замиль. Она кожей ощущала их пренебрежение, не менее осязаемое, чем бегущие вниз струйки пота. Пренебрежение пополам с похотью. Один из моряков свистнул ей вслед, потом окликнул, и, кажется, выругался, видя, что Замиль не останавливается. Сидевший под сенью навеса мужчина в широкой джеббе тоже отпустил сальную остроту не то в насмешку, не то предлагая ей что-то. Какая-то женщина сплюнула в её сторону и пробормотала непристойное слово на тунисском диалекте.

Неважно, всё это сейчас неважно. Если всё выйдет, этот липкий, потный, лицемерный мирок останется позади. Если всё выйдет…

На улице Бени-Меред, куда сейчас свернула Замиль, было немного прохладнее – сюда доходило дуновение с моря. Задыхавшаяся под никабом, она смогла вздохнуть с некоторым облегчением. Посидеть на парапете на набережной в другое время было бы заманчивой идеей, но нет, до неё ещё не меньше километра, и Замиль просто необходимо отдохнуть. Впрочем, на Бени-Меред она свернула не просто так.

«Байт-эм-Назих» – местечко, которое знали все «лани» города, как и все сутенёры и продавцы ката. Не то чтобы это была жуткая берлога. Формально он считался рестораном, но на деле представлял собой что-то вроде клуба, где можно было расслабиться, выпить чай или кофе на подушках, покурить шишу… конечно, здесь было два зала – для настоящих людей и для непотребных, кого следовало держать отдельно. Но в отличие от многих других заведений, в «Байт эм-Назих» к залу для клиентов второго сорта подошли серьёзно. Официанты там были безупречно вежливы, воздух охлаждался кондиционерами, еда и напитки не хуже, чем в зале для «настоящих». Неудивительно, что все парии Мадины (Замиль с усмешкой вспомнила, что слышала это слово от отца) давно облюбовали это местечко.

И вот Замиль толкнула разогретую ручку и со вздохом облегчения вошла в освежающую прохладу прихожей. Здесь царил полумрак, но кондиционеры работали исправно, и, сдёрнув никаб, Замиль несколько секунд просто стояла глубоко дыша, и ей казалось, что прохладный воздух обмывает её разгорячённую кожу как вода.

Когда её глаза привыкли к полусвету, она посмотрела в зал. Не так уж много посетителей, как кажется. В общем и неудивительно – людно тут обычно по вечерам. Из-за прикрытых жалюзи окон просеивалось мягкое свечение, в колонках модный певец гундосил слезливую песню на масри21, в воздухе стоял сладковатый аромат табака – кто-то явно курил шишу.

Отлично, здесь и посидим, соберёмся с силами. Кивнув стоявшему за стойкой официанту, Замиль двинулась, ища удобный столик. Свободно было, по меньшей мере, две трети, но ей хотелось сесть уединённо, так, чтобы…