Там, где дует сирокко

Она улыбнулась и сделала ещё одну затяжку. Вовремя всё-таки она познакомилась с Абдул-Хади, мрачным бородачом из Ордена Верных. Сурово сверкавший чёрными глазами и говоривший только по-арабски, так что едва понимала, о чем речь, он оказался не более суров, чем любой другой мужчина, когда предстал перед ней в том виде, в котором его сотворил Аллах. Абдул-Хади был мавританцем, темнокожим и высохшим под своим одуряющим солнцем. Может, потому он так и оценил её чёрную кожу и пылкий (сыгранный не менее умело, чем страсть) африканский патриотизм. И он навещал её вновь и вновь, пока ей не предоставилась возможность.

Все знали, что Эван Ч., хозяин пансиона «Дормире Марсала» ненавидит новые порядки, что он тайком слушает проповеди католических пасторов, что в его доме собираются старые люди, некоторые хорошо, даже слишком хорошо знакомые Таонге по прежним временам. Надо было лишь встретить дурака Стефано, по-прежнему пускавшего по ней слюни, и сказать пару слов, а потом передать Абдул-Хади и его цепным псам.

Она ожидала награды, но даже мечтать не смела, что пансион предложат ей (она тут же переименовала его в «Аль мусафир»30, подчёркивая полную лояльность новым правилам и мучительно трудно дававшемуся ей языку). И вот правильно ли, что согласилась?

И Таонга затянулась сигаретой последний раз, потом загасила окурок о пепельницу. К чему гадать? Она получила возможность жить настолько хорошо, насколько ей могла это предложить тихая и всё ещё полная «старыми людьми» Марсала. И ей больше не нужно было прыгать по постелям, да и годы, опять же уже не те, и Салиха, старшая…

От философского настроения женщину отвлёк перезвон колокольчиков. Ведь предлагала же ей Салиха поставить современный звонок, но ей нравилось так, по старинке. Кто-то пришёл, и значит, надо открыть дверь. Может, этот гость в кои-то веки окажется не скаредным и с деньгами?

Выйдя с балкона, Таонга пересекла небольшую комнатку с розовым диванчиком и кокетливым одноногим столиком, вышла в коридор, охнула, чуть не промахнувшись мимо ступеньки («вечно забываю про неё»), и открыла дверь, нацепив на лицо привычную улыбку радушной хозяйки.

– Ис-саламу-алейкум, почтенный… – начала она и осеклась.

На пороге стоял мужчина в рабочей одежде, с походной сумкой за плечом. Где-то в стороне маячила девушка в магрибском платье. Чёрные глаза мужчины были такими же колючими, как его жёсткая, короткая бородка.

– Салам, Таонга, – сказал он по-арабски, – мне нужна помощь. А за тобой должок.

Глава третья

Старые люди. Когда же он начал называть себя так? Когда они все начали себя так называть? Сейчас уже и не вспомнить. Всё, что Стефано знал – мир рухнул на его глазах, когда ему едва перевалило за двадцать, и, рухнув, продолжал падать. Большая Война, в которой он так и не успел поучаствовать, длилась недолго – ядерный дождь пролился там и здесь, телеэфир и только нарождавшийся Интернет вспухли волнами ужаса… а потом всё пропало.

И началась совсем другая война – начался Газават.

И опять почти всё прошло мимо него. Просто в знакомом до последнего обглоданного волнами причала порту Марсалы начали швартоваться странные корабли. Не слишком впечатлявшие внешне – местами ободранные и пошарпанные, капитанов надо было гнать к чёрту – они всё равно источали грозную, мрачную силу. На мачтах реяли жёлто-зелёные знамёна с чёрным восходящим солнцем – знак нового мира, что нарождался на дымящих и фонящих руинах старого. И с кораблей сходили люди.

Не то чтобы сами эти люди были ему так уж незнакомы – он нередко встречал магрибцев, особенно тунисцев, и в Марсале жило сколько-то эмигрантов оттуда. Но эти магрибцы выглядели иначе – первыми сходили солдаты. Бородатые, мрачные, в буро-зелёной форме, словно не замечая льющегося с неба жара, они деловито занимали сооружения порта. Не были грубы с местными, но в их глазах, застывших скулах, тяжёлом, чеканном шаге всё дышало мрачным фанатизмом. Командиры, прохаживавшиеся между подчинёнными, отдавали хриплые приказы на тунисском диалекте, их мизинцы были украшены чёрными кольцами.

За солдатами на берег сходили другие люди – «новые люди», хотя такого слова к ним тогда ещё не применяли. Они были одеты не так, как одевались прежние виденные им тунисцы. Не джеббы с потёртыми штанами, не одежда полуевропейского покроя – нет, они были по шею закутаны в белоснежные галабии, сидевшие на них как мундиры. Да и эти люди, хотя, кажется, не военные, вели себя неотличимо от солдат. И глядя, как они мерят улицы Марсалы, как заходят в мэрию поступью хозяев, как брезгливо косятся на уличные бары (закрытые в тот день, конечно), Стефано окончательно осознал, что старый мир исчез, а вместо него пришло что-то совсем-совсем новое и непонятное.

В Марсале не было боев в отличие от других мест Острова, где отчаявшиеся группки «старых людей», некогда бывших просто итальянцами и сицилийцами, ещё пытались отстаивать потерянную землю. У них же в тот день и сопротивляться было некому – про падение власти, про зону отчуждения с материком, про новые знамёна над Палермо и Катанией знали все. Вечером он слышал, что пара офицеров полиции пыталась собрать людей не то для боя, не то для герильи, но выглядело всё откровенно жалобно. Старый мир пал, за истёкшие полгода они успели это осознать.

Начался мир новый.

В общем, у них ещё вышло не так плохо, ну или скажем, не так катастрофически плохо. Сонная, провинциальная Марсала мало заинтересовала «новых людей», мрачную гвардию в застёгнутых под самую шею галабиях. Большинство покинуло её, направляясь на север – он слышал, как погибал старый Палермо под пятой новой Мадины, как топорщились минареты над Катанией и Агридженто.

А здесь их осталось не так много, в основном те, у кого и не было высоких претензий. Либо те, кто приехал раньше, но переметнулся на другую сторону, как вот та же Таонга. Впрочем, Таонга хотя бы чёрная, но как назвать, когда коренной сицилиец начинает падать на колени, и задницей кверху прославлять черномазого африканского пророка, когда он…

– День добрый, Стефано! – второй раз за день выклик оторвал мужчину от мыслей, и он поднял голову. Ну как же, Бартоломе.

– Привет, старик! – ответил он и не без удовлетворения заметил, как тот сморщился. – Я и не ожидал тебя увидеть здесь в такую рань. Муниципия31 ещё как? Закрыта?

Бартоломе, перед тем как ответить, поскрёб ногтем большого пальца бородку. Сколько они уже не виделись? Месяца три? Вроде не так много, но Стефано казалось, что Бартоломе успел ещё немного постареть. На полголовы ниже, чем Стефано, он в молодости был крепким и статным мужчиной, но сейчас порядком располнел. Круглый животик раздувал рубашку дозволенного светского покроя, седая клиновидная бородёнка скрывала дополнительную линию подбородка. Наверное, некогда бородка придавала Бартоломе мужественности, но сейчас она только делала его похожим на Babbo Natale. Его шевелюра, которую Стефано ещё помнил по юности чёрной, побелела и отступила морем во время отлива, обнажив блестящую лысину. Набрякшие веки лишь оттеняли болезненную слезливость глаз. Да, никто из нас не молодеет. Неудивительно, что Бартоломе коробит, когда его называют стариком. Тем больше причин называть его именно так.

– Фаик ещё не пришёл, – сказал он так солидно, словно отмеривал слова в аптеке. Бартоломе всегда так говорил. – Секретари на месте, но дел особо нет. Вышел вот свежим воздухом подышать.

– Выпьешь со мной эспрессо? – спросил Стефано. – Я, правда, уже пил, но могу и…

Бартоломе скорбно покачал головой.

– Не пью сейчас крепкий кофе. Доктор запретил.

«Лучше б он тебе жрать запретил», – подумал Стефано, с внезапной неприязнью окинув взглядом его круглое брюшко, и вспомнил, что недавно думал что-то похожее про Таонгу. Желчным становится, неужели старость?

Но вслух сказал:

– Можно и чай. У Родольфо делают и чай, для новых.

Слово «новых» упало с языка, и между двумя мужчинами повисла тишина, словно кто-то отпустил неприличную шутку там, где этого не ожидалось.

Бартоломе, казалось, некоторое время раздумывал, потом покачал яйцеобразной головой.

– Нет, дождусь Фаика, – сказал он, – он вчера говорил, что сегодня будет важное дело.

Стефано пожал плечами, а потом вдруг сказал:

– Коррадо получил ещё один диск от… друга. Говорит, там, на Большой земле, что-то… что-то странное.

Лицо Бартоломе пошло морщинами.

– Я не слышал этого, – сказал он уныло, – ты же знаешь, что мы… Должны бороться с муташарридами и следить, чтобы…

– Чтобы все было по фикху, – прервал его Стефано, – прекрати, а? Хоть ты прекрати. Или ты не из старых людей? Или мы не помним Марсалу до того, как мир рухнул? Или мы не ждали с тобой спасения, не ждали, что…

– Нечего ждать, Стефано, – Бартоломе опять покачал головой и вдруг показался очень старым, – я знаю, откуда ты берёшь диски. Да и все остальные это знают. Только не говорят, что мир по другую сторону, Большая Земля… она уже совсем не та, что была когда-то. Они не хотят видеть там нас, тех, кто остались по эту сторону, а сами… знаешь, я видел записи и… лучше буду жить здесь.

– Здесь?!? – Стефано вскинул голову, как боевой петух. – Где мы доедаем объедки за нашим прежним столом? Где эти поганцы в хламидах говорят нам, что нужно есть, что пить, смотреть и читать, и даже как подмывать задницу? Ты и правда так обабился за эти годы, Бартоломе? Может, и лишнее себе между ног урезал, чтоб быть похожим на…

Он поперхнулся, увидев, что Бартоломе смотрит на него взглядом, полным бесконечной усталости и безнадёжности.

– Здесь, Стефано, – тихо сказал он, – знаешь… Адриана собирается замуж. Давно пора. Она нашла себе хорошего парня, держит чайную. Из наших. Они будут венчаться, по-старому. И семьёй будут хорошей, по-старому. А много ли таких осталось на Большой земле?

Он печально покачал головой. И так же тихо продолжил:

– Я не понимаю. Этих, – он качнул головой в сторону, туда, где за кремовой стеной трёхэтажного дома с витыми балкончиками торчал минарет, над которым развевалось знамя Махди, – я могу понять. У них есть вера. Они хотят жить по ней. Они хотят строить мир по ней и даже согласны признать, что у нас есть своя. Но что осталось там? На Большой земле? Мужчины больше не хотят быть мужчинами, женщины – женщинами, они говорят, что детей можно выращивать в инкубаторах, словно кур, они пьют какую-то гадость и предаются… я даже не знаю, как это назвать. Там всё стало совсем иначе после войны. И я бы уже не смог там жить. И дочь говорит, что не смогла бы, она тоже… тоже смотрела диски с Большой земли.

Долго ещё слова Бартоломе звучали у него в ушах. Большая Земля. Старый Мир. Рим, где он однажды был ещё ребёнком, Неаполь, откуда приехала на Остров его покойная жена. Флоренция, Марсель, Париж. Старый мир, которого больше нет. Который остался только в книгах. Где их – осколки прежнего мира – уже не рады видеть, ведь иначе не сторожили бы так границы.

Что ж, тогда нужно заказать ещё книги и хотя бы почитать о чем-то другом… а для этого надо позвонить Салаху.

Глава четвёртая

Баба нла – так они назывались у её народа. Хорошо, по крайней мере, Таонга решила, что у её. На самом деле ей об этом сказали в Мадине (только что переименованной) нигерийцы-йоруба, но Таонгу мало волновала разница между йоруба и иджо. Отсюда, с Острова, обдуваемого средиземноморскими ветрами, всё её прошлое сливалось в жарком тумане, имя которому – Африка.

Мать никогда не говорила с ней о таких вещах, она была ревностной христианкой. Отец… ну, вроде бы тоже (он не принял и не понимал учения Махди), но она-то видела, как он ставил чашку с молоком для умершей жены и зажигал ароматные свечи с острым, пряным, как сама Африка, запахом, разговаривая с ней. И, в глубине души Таонга считала, что если кто-то и хранит её, то это они, баба нла. Ушедшие, но остающиеся рядом. В их помощь она верила больше, чем в того отвлечённого, непонятного ей до конца бога, которому молились в мечетях и на собраниях Ордена Верных.

И вот сейчас помощь баба нла

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Махди (араб.) – в исламской традиции – последний пророк, который появится перед концом света, чтобы восстановить чистоту подлинного ислама. В тексте романа используется вместо личного имени явившегося людям пророка.

2

Ахль-аль-китаб (араб.) – люди книги, иносказательное название христиан.

3

Байт-да’ара (араб.) – публичный дом.

4

Дарижа – марокканский диалект арабского языка.

5

Найек (тунис. араб.) – популярное тунисское ругательство.

6

Бубу – традиционная западноафриканская одежда.

7

Газават – то же, что джихад, священная война.

8

Иншалла (араб.) – «если на то будет воля Аллаха» – обычная фраза мусульман при планировании будущего.

9

Альхамдулиллах (араб.) – благодарение Аллаху.

10

Кат – кустарник из семейства бересклетовых, листья обладают наркотическими свойствами, широко употребляются как стимулятор в странах аравийского полуострова и Восточной Африки. Распространение и хранение запрещено на территории Российской Федерации.

11

Хассания – мавританский диалект арабского языка.

12

Бара наик (тунис. араб.) – твою мать!

13

Тифл (араб.) – ребёнок, в данном случае – ласковое обращение, эквивалент английского baby.

14

Муташаррид (араб.) – контрабандист.

15

Куфра, куфр – неверие, один из самых тяжёлых грехов в исламе.

16

Шиша – кальян.

17

Фусха (араб.) – стандартный (литературный) арабский язык, в противоположность «аммия» – диалектам, на которых арабы, как правило, говорят в быту.

18

Smuglere (дат.) – контрабандисты.

19

Тахриб (араб.) – контрабанда.

20

Интифада (араб.) – буквально «восстание», слово часто используется для обозначения каких-то потрясений с положительной коннотацией.

21

Масри – египетский диалект арабского языка, широко используется в арабской поп-культуре.

22

Шукран (араб.) – спасибо.

23

Знак, соответствующий «о’кей» в арабском мире.

24

Рамадия (араб.) и grigio (ит.) значит «серый, серая».

25

Сайиди (араб.) – «мой господин», широко распространённое в арабском мире уважительное обращение к мужчине.

26

Иса бен Мариам – арабское произношение «Иисус, сын Марии». С точки зрения классического Ислама Иисус был одним из истинных пророков Бога, но не Cыном Божьим.

27

Мунафик – лицемер, человек, который, на словах принимая ислам, не соблюдает его предписаний или делает это лишь формально.

28

Ragazzi (ит.) – парни.

29

Siciliano (ит.) – сицилийский диалект итальянского языка.

30

Аль Мусафир (араб.) путник, странник.

31

Стефано имеет в виду мэрию, которые по-итальянски обычно называются муниципиями.