Назад в СССР: Классный руководитель. Том 2

И вся компашка вывалилась на платформу, со стенами, украшенными бежевым с прожилками искусственным мрамором, с колоннами, уходящими вверх, словно факелы.

Я уселся обратно на диванчик, вытащив платок, вытер руки, которые коснулись этого ублюдка и поймал себя на мысли, что понятия не имел, сколько силы таится в моём молодом теле, и я не контролирую её. Даже усталый, голодный могу так врезать, что даже убить. Только сейчас накрыла с головой мысль, в какой опасности я оказался, ноги стали ватными, пробил озноб. Я действовал машинально, отключив мозги, а сейчас, как шахматист, возвращался к удачно закончившейся партии, анализировал ее.

Редкие пассажиры обходили осторожно уже начавшую подсыхать лужу крови, и уходили от меня в самый конец, так что вокруг меня образовалось пустое пространство. Меня устраивало это. Я запахнулся в поплотнее в полушубок и прикрыл глаза. Но задремать не удалось. В глубине души держался страх, что гоп-компашка пойдёт в милицию и на следующей станции войдут менты и мне придётся объяснять, как я избил этого «несчастного» отморозка. Ведь в вагоне, кроме меня и его друганов, не было свидетелей.

Но я благополучно доехал до метро «Варшавская». Поезд въехал на станцию и женский голос объявил: «Станция Варшавская. Конечная. Поезд дальше не пойдёт. Просьба освободить вагоны». В этом мне не повезло. Этот поезд шёл только до «Варшавской», где находилось депо. Пришлось с оставшимися пассажирами выйти на платформу и ждать следующего.

Стены здесь были отделаны грязно-серой керамической плиткой с выпуклым орнаментом, массивные столбы-колонны, выглядевшие, как ноги огромного доисторического мамонта. Это все странным образом давило на меня, вызывало приступ клаустрофобии, так что я дождаться не мог, когда из тёмного зева выползет, наконец, поезд, который увезёт до конечной цели моего путешествия. И в нетерпении, покусывая губы, я стал мерить шагами платформу, как пойманный дикий зверь в тесной клетке.

Заметил, что над выходом из туннеля вместо цифрового табло висят квадратные часы с белым циферблатом и стрелками. Постоял, разглядывая этот артефакт прошлого, пожалел, что у меня нет с собой фотоаппарата. Хотя кому бы я показал снимок? Людям, для которых это обыденность? Я ведь не турист в двадцатом веке, я здесь живу. Вспомнилась байка, что «зумеры», молодёжь, рождённая в двадцать первом веке, вообще не умеет определять время по часам со стрелками. Для меня это выглядело дико, я очень любил механические часы со стрелками, особенно командирские, которые привёз отец с войны. Сейчас я носил командирские ВДВ с цифрами из фосфора. Они светились в темноте. Хотя я знал, что фосфор ядовит, но не мог отказать себе в удовольствии.

Ждать следующий состав пришлось мучительно долго, кажется, я изучил каждую извилину в полу станции, прежде чем услышал гудок. И на платформу выехал головной вагон, где на табличке красовалась надпись «Каховская».

Добравшись до конечной, вышел с оставшимися пассажирами платформу. Я редко бывал здесь, но всё равно заметил, как всё изменилось. Зал станции чем-то напоминал «Речной вокзал», облицовкой красно-коричневым гранитом колон, которые поддерживали потолок. Только сами столбы имели не квадратное сечение, а восьмиугольное. Отделка стен – грязно-белая керамическая плитка. Светильники прятались в ребристом потолке. И ещё одна черта, которая отличала от «Речного вокзала» – панели из металлической чеканки, изображавших революционных бойцов – солдат, матросов.

В голове закрутился куплет из песни:

Каховка, Каховка, родная винтовка,

Горячая пуля, лети!

Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка —

Этапы большого пути.

Прошедшее время убрало со станции переходы на Большое кольцо. Исчезла пересадка на «серую» линию, как растворилась в небытие и сама линия. Вместо десятка выходов у Каховской теперь остался один. На висящей над выходом панели значилось: «выход к улицам Азовская, Каховка, Чонгарскому бульвару». Я быстро поднялся по лестнице и вышел наружу. Мгновенно обрушились жестокие порывы ветра, настоящий снежный шторм, разбушевалась вьюга. Все застилала белая стена, в лицо впивались колючие горсти снежной пыли.

И я растерялся, совершенно не понимая, куда идти. Привык, что вот достану смартфон, вызову карту, выстрою маршрут. А как в незнакомом месте, без карты, в пугающем снежном саване, сквозь который едва просвечивает свет фонарей, понять, куда идти? Поёжился, ощущая, как расползается холод по спине, сосёт под ложечкой, спазмом перекручивает желудок и ноги отказывают. Я помнил адрес, но совершенно забыл, посмотреть на карте, как дойти до нужного дома. Проехать через всю Москву и оказаться в тупике. Идиотизм! Недавно смеялся над ребятами, которые не могут определить время по часам со стрелками. А сам-то? Потерялся, как маленький мальчик.

Около выхода из метро торчал киоск «Союзпечати», но, разумеется, уже закрытый, тёмный. Я ради интереса, глянул туда, но не увидел ничего интересного – «Труд», «Вечерка», какие-то журналы, названия которых я не рассмотрел.

Я лихорадочно огляделся, пытаясь найти запоздавшего прохожего, и заметил, как по ступенькам со станции поднимается мужчина с почти таким же портфелем, что у меня, в черном пальто, крашенной кроличьей шапке. И я кинулся к нему. Он испуганно воззрился на меня, прижав к себе портфель.

– Не подскажите, как пройти до дома двадцать восемь. Чонгарский бульвар?

– Не знаю, – буркнул он.

Склонив голову, прошмыгнул мимо, и я смог разобрать его слова: «Лимита проклятая, ходят тут всякие». Слово «Лимита» он произнёс с ударением на последний слог. И это задело меня. Неужели я настолько стал похож на приезжего?

– Что ищете, молодой человек? – скрипучий, слабый старческий голос оторвал меня от грустных размышлений.

Рядом я увидел старика в длинном пальто и берете, свет уличного фонаря бросал блики на толстые стекла в черной оправе, резко обрисовывал глубокие морщины.

– Ищу дом по Чонгарскому бульвару, – объяснил я. – Двадцать восемь.

– А, ну так это просто. Отсюда, – он махнул рукой по направлению от выхода метро. – Дойдёте до ближайшего поворота налево. Потом по дорожке. Там девятиэтажный дом, обойдёте его справа. Увидите подъезд. Не промахнётесь.

– Спасибо, дедуля, – не веря своему счастью пробормотал я.

– Не за что.

Ушёл медленно, прихрамывая, тяжело переставляя ноги, опираясь на трость. Ведь я совсем недавно тоже был таким немощным. Хочу ли я вновь вернуться в подобное тело? Нет! Не хочу. Сжал упрямо зубы и направился по улице. Вот и поворот на асфальтированную дорожку. И, наконец, на фоне сизого неба в призрачном свете фонаре проступила цель моего долгого путешествия – девятиэтажный кирпичный дом с рядами балконов на торце. Удивительно, но в некоторых окнах горел свет. Подъезд здесь оказался один, внутри все оказалось очень похоже с тем домом, где сейчас жил я. Ряд металлических почтовых ящиков на стене слева, ступеньки к лифту.

За дверью квартиры я услышал ритмичный шум – орала музыка, басы глухо ударяли в стены так, что казалось заставляли их трястись, как от землетрясения. На часах – почти полночь, как же бедные соседи выдерживают такое издевательство? Звонок в дверь не возымел никакого действия, и я выругался про себя. От злости вмазал пару раз по двери. Она распахнулась и на пороге я увидел худого мужчину в широких коричневых брюках и серой футболке. Вытянутое лицо, острые скулы, всколоченные тёмные волосы, небритый, нос картошкой.

– Ты хто? – поинтересовался хозяин, беззлобно, даже с улыбкой.

– Дед Пихто, – я не удержался. – Туманов, Олег. Приехал, чтоб купить сувенир. Я от Артёма Викторовича.

– Заходи! Заходи! – он схватил меня за рукав, втащил в прихожую.

Эта квартира выглядела полной противоположностью тем, где я побывал сегодня. Низкий потолок, кажется, я мог, чуть подпрыгнув, достать его рукой, крошечная прихожая, то есть её практически не было, на тумбе свалены шубы, пальто, куртки, стояла разнокалиберная обувь: кроссовки, сапоги мужские и женские, и даже валенки. Но хозяин помог мне снять полушубок и отошёл в коридор, видимо, который вёл к кухне, повесил во встроенный шкаф.

– Георгий, – он протянул мне руку. – Лучше Жора или Жорик. Так привычней. Ты от Артёма?

– Да, сувенир хотел купить.

– Пошли.

Из прихожей вправо вела всего одна дверь, и когда я шагнул за порог, в нос сразу ударила ядрёная смесь: аромат ароматических масел смешивался с запахами табака, вина, потных человеческих тел. Я даже закашлялся. Сумерки разгоняли лампы с высокими пластиковыми плафонами, изображавших цветомузыку, мигали разными цветами под шум, издаваемый огромным стереомагнитофоном с двумя колонками, с передней панелью, затянутой серой плотной тканью. Орала эта бандура нечеловеческим голосом, так что я даже не смог понять, кого же они слушают. Когда глаза привыкли, я сумел разглядеть гостей моего хозяина, и каждый занимался своим делом, не обращая на нас никакого внимания.

Рядом с включённым торшером с оранжевым тканевым плафоном с большой пачкой журналов, явно иностранных, судя по красочным картинкам, сидел молодой человек, длинные волосы касались страниц, которые он переворачивал, слюнявя пальцы. Около магнитофона танцевала колоритная пара – девушка в одеянии то ли цыганки, то ли хиппи. Длинная мешковатая юбка из разноцветных лоскутов, белая, вышитая короткая рубашка, под ней виднелся голый впалый живот и пупок. И широкая цветная лента на голове, из-под которой на плечи падали длинные пряди светлых и темных волос. Напротив неё извивался парень в джинсах, клетчатой рубашке, завязанной узлом на животе. На софе слева лежала ещё одна пара, уставившись в потолок, на котором сменялись одна за другой картинки из диапроектора. А где-то в углу, вытянув ноги, и привалившись к стене, курил кальян худой, бледный парень, абсолютно лысый.

Жора провёл меня к двери справа, за которой оказалась комната поменьше. И выглядевшая вполне культурно, если не считать, что рядом с дверью на крючках висело на черных шнурах огромное количество металлических и резных деревянных подвесок, изображавших черепа, хищных птиц, названия рок-групп. Такие я видел на «горбушке» – когда в начале 90-х рядом с ДК им. Горбунова открылся стихийный рынок, где продавали пластинки, пиратские видеокассеты, первые компьютерные игры. И в самом здании ДК – журналы, вырезки и вот такие подвески для рокеров и байкеров.

Остальное место занимал низкий односпальный диван, стеклянные витрины, выстроившиеся около стены, и простой столярный стол у окна, которое выходило на застеклённый балкон.

– Ну выбирай, – Жора сел на диван, достал пачку «Кент», закурил, выпустив вверх струйку дыма.

Я рассмотрел все «фенечки», подумав, что Марине такую фигню дарить абсолютно нельзя, досада, разочарование залили душу – проехать такой длинный путь, подраться с каким-то отморозком и уехать ни с чем.

– Нет, это мне не нравится. Артём Викторович говорил о другом сувенире. Здесь такого не вижу.

Хозяин хитро усмехнулся, вскочив с дивана, сунул окурок в жестяную банку из-под растворимого индийского кофе. И подошёл к среднему шкафу. За дверцей оказался большой сейф. Жора вытащил из кармана связку ключей. Два из них вставил в отверстия, и начал крутить ручку кодового замка, издававшего ритмичный щелчок. Чем-то это напомнило взлом сейфа в банке Крамера из польского фильма «Ва-банк». Наконец, тяжёлая дверь отошла, парень открыл ещё одну, маленькую дверцу, и вытащил холщовый мешочек. Выложил мне на руку.

Да, эта вещь выглядела совсем иначе. Ажурная рамка из потемневшего серебра, с вкраплением мелких блестящих камешков. А в центре вырезанное на молочно-белом камне изображение мадонны с младенцем. Я подошёл ближе к трёхрожковой люстре, свисавшей с потолка. И у меня перехватило дыхание – камешки вдруг заиграли всеми цветами спектра, и фигура матери с младенцем стала будто бы голограммой, приподнялась, воспарила над поверхностью.

– Сколько? – спросил я дрогнувшим голосом, боясь, что всех моих денег, что я взял с собой, не хватит за эту красоту.

Жора показал три пальца.

– Три штуки?

– Нет, – он покачал головой. – Три сотни.

– Шутишь? Антикварная же вещь. Цены немалой.

– Впервые вижу покупателя, который хочет платить больше, не торгуясь, – ухмыльнулся Жора. – Три сотни. И все. Я сказал.

Я вытащил из пачки, которую дала жена Тетерина, двенадцать бумажек по четвертаку и передал хозяину. Он пересчитал и сунул в карман. А я аккуратно вложил подвеску в мешочек и хотел спрятать во внутренний карман пиджака, но Жора остановил мою руку:

– Футляр сейчас дам.

Он вытащил из ящика обшитую красным бархатом коробочку, подал мне. Когда я бережно уложил кулон внутрь, показалось, что из него вдруг вырвался яркий луч, заполнив душу теплом.

– Так сколько на самом деле эта вещь стоит? – поинтересовался я.

– Она бесценна. Ты ж видишь. Вещь старинная, платина, алмазы. Тогда гранить алмазы не умели, но украшали. Резной опал.

– Из музея умыкнули?

– Нет. Краденным не торгую. Бабульки несут в скупку старинные драгоценности. Ну, сколько им там дадут? Платина, как лом, ну грамм двадцать там. Алмазы, не огранённые, мало чего стоят. Резной опал на помойку выбросят, из него ж ничего не сделаешь теперь, а тут религия. Ну, а наш человечек это перекупает. Даёт бабкам нормальную цену.

– За такое на нары легко можно присесть.

– Можно, – скривился Жора. – Если ты к ментам пойдёшь. Если спросят откуда у тебя эта вещь – молчи.

– У меня, знаешь, прабабка – дворянкой была, дочкой мирового судьи города. Так что объяснить смогу.

– Ну, вот. Значит, ты тоже в какой-то степени дворянин.

– Да уж. Дворянин из меня точно выйдет, – я усмехнулся.

Прошёлся вдоль стен, наткнувшись на пару картин и икону, явно старинную.

– А иконами тоже торгуешь? – поинтересовался я.

– Нет. Иконами нет. Это так. Приобрёл по случаю. Пацан один принёс. Но больше – ни-ни.

– Это почему?

Жора присел на край стола, вытащил из пачки новую сигарету, прикурил и выпустил вверх струйку приятного дыма. Сам я курить бросил, но аромат хорошего табака мне нравился.

– Потому, чувак, что занимается иконами сейчас, очень серьёзный. Дорогу ему переходить не стоит.

– И ты знаешь, кто это?

– А почему тебя это интересует? – в голосе хозяина я ощутил напряжённость.

– Я был в одном селе, там ограбили храм, унесли иконы. Я одного вора поймал, но менты так и не сказали, для кого он их воровал. А у меня есть мысль на этот счёт.

– Знаешь, старик, скажу я тебе так. Если ты забудешь об этом, избежишь очень многих неприятностей. Чел этот, что иконы собирает, очень и очень опасный. Говорят, он для бандюков выполнял всякие грязные делишки. И вот разгорелась как-то между двумя бандами война. И чтобы её прекратить, этому челу поручили это потушить. Потушил он или кто ещё, мне не ведомо. Но семью главного бандюка вырезали полностью. Вместе с детьми малыми, и беременной женщиной. Понял? Вот.

Я представил эту ситуацию, и холодок пробежал по спине. Говорить, что как раз этот субъект ищет меня, чтобы отомстить за своих шестёрок, я не стал.

– Понятно.

Я отошёл от стены с иконами и прошёлся вдоль витрин. На некоторых полках заметил скрипки, гитары. Но одна гитара, самая интересная, с раздвоенным грифом, висела просто на стене. Я начал внимательно рассматривать её.

– Играешь? – рядом остановился Жора.

– Да, два класса в музыкальной школе занимался по классу фортепиано и гитары. Потом бросил. Физика пересилила. И драться надоело с пацанами, дразнили меня, что я – девчонка, всё время с разбитым носом ходил. Можно попробовать?

Когда Жора кивнул, я аккуратно снял гитару со стены, надел ремень. Присев на диванчик, провёл по струнам. Покачал головой.

– Что? Не нравится? – Жора с интересом наблюдал за моими жестами.

– Расстроена сильно.

– Настрой.

Я подтянул колки, настроил чуть ниже, чем обычно. Провёл по струнам, заиграл «Клён ты мой опавший», самую простую пьесу, которую заучивал в музыкалке. Гитара отозвалась каким-то необыкновенным глубокими, берущими за душу звуками, превратив простенькую мелодию в нечто яркое и трогательное. Лицо Жоры почему-то вытянулось, он словно испугался. Не обращая внимания, я проиграл куплет из старинного романса:

Гори, гори, моя звезда,

Гори, звезда, приветная.

Ты у меня одна заветная;

Другой не будет никогда.

Распахнулась дверь, на пороге нарисовался парень в джинсах и клетчатой рубашке, которого я видел танцующим с девушкой в одеянии хипарей. И выпалил:

– Жорик! У нас музыка кончилась. Дай чего-нибудь ещё.

И тут заметил меня с гитарой на диване. Остановился и поинтересовался:

– А ты кто?

– Конь в пальто, – ответил я. – Ты кто?

– А я? Я – Витяня, Виктор. А ты играть умеешь? Сбацай что-нибудь бомбическое, – очень настойчиво попросил, или скорее приказал он.

– А я – Олег. Олег Туманов. Ну, слушай.

Я сходу заиграл ритмичное “Crazy Little Called Love” с альбома Queen «The Game», совершенно забыв, что альбом этот выйдет только через два года. Но я очень любил этот альбом, и особенно эту песню, в клипе Фредди исполнял зажигательный танец, вместе с мотоциклом. Особенно классно на гитаре прозвучал проигрыш Брайна Мэя. Удивительно, что акустическая гитара позволила мне хоть и не точно, но воспроизвести уникальные пассажи.

– О! Элвис! – воскликнул парень. – Круто.

– Это не Элвис. Это под него. Фредди Меркьюри.

– Да? Никогда не слышал. Но круто. А чего-нибудь из битлов можешь слабать?

– Легко.

Мелодии «Битлз» исполнять раз плюнуть, простенькие, без претензий. И я заиграл первый куплет «All My Loving», стараясь немного подражать Маккартни:

Close your eyes and I'll kiss you, tomorrow I'll miss you.

Remember I'll always be true.

And then while I'm away, I'll write home every day,

And I'll send all my loving to you.

– Оу! Класс! Давай ещё! – заорал парень, подпрыгивая и хлопая в ладоши. – Ещё давай!

И я начал исполнять мой любимый хит Джонни Кэша: «I Walk the Line», отбивая ритм ногой:

I keep a close watch on this heart of mine

I keep my eyes wide open all the time

I keep the ends out for the tie that binds

Because you're mine, I walk the line

Парень остановился, склонив набок голову, как щенок, вслушивался. Когда я закончил, он пробормотал:

– Этого я не знаю, но неплохо.

Ничего себе неплохо? Хит легенды кантри-музыки Джонни Кэша, который сделал его суперстар.

– Слушай, Олег, давай к нам в группу. А? Мы как раз гитариста ищем.

– Нет, – я поставил гитару аккуратно на пол. – Я – школьный учитель. Если меня на ваших сейшенах кто-нибудь заметит…

– Да ты чо?! Кто тебя там заметит? Там только свои бывают. А ещё мы в кабаках лабаем. По стольнику за ночь, а то и больше. Ты за месяц нарубишь маней столько, сколько за год не сделаешь в своей школе. Будешь в одной фирме́ ходить: шузы, прикид. И голос у тебя тоже неплох. Герлам такое нравится.

– Я подумаю, Витёк.

– Правильно! – парень вытащил из кармана замызганный блокнот и огрызок карандаша, быстро написал цифры, и передал мне. – Вот мой телефончик. Свой дашь?

– У меня только рабочий, в учительской стоит.

– Да и хрен с ним. Пусть в учительской.

Я продиктовал телефон и парень, обрадованный уже взялся за ручку двери, когда я услышал снисходительный голос Жоры:

– Тебе музыку-то дать? Ты зачем приходил?

– А, давай. Да!

Жора залез в ящик шкафа и достал плоскую коробку с катушкой:

– Вот, свежачок. Только вчера писали.

Парень взглянул на подпись, издал радостный клич, подражая крику Тарзана, и убежал в комнату. Через пару минут я услышал мелодию, от которой в душе все перевернулось и залило радостью. Ритмичное: «We Will Rock You» с альбома «Queen» – «News of the World». Действительно новинка – альбом вышел в конце прошлого года, а его уже слушали в Союзе. Когда песня закончилась и началась: «We Are the Champions», я приоткрыл дверь, чтобы послушать. Черт возьми, где теперь только взять видео? Когда начался агрессивная канонада ударных Роджера Тейлора в «Sheer Heart Attack», я прикрыл дверь и бросил взгляд на Жору:

– Сколько возьмёшь за гитару?

Парень почему-то нахмурился, помолчал, вытащил другую сигарету из мятой пачки, сильно затянулся.

– Нисколько. Она не продаётся.

– Ну, а за каким хреном ты ее вывесил на всеобщее обозрение? – у меня даже голос сорвался от досады.

– Понимаешь, я её Семенычу обещал.

– Высоцкому? – я меня непроизвольно взлетела бровь. – А чего ж он её сразу не забрал? Бабла не хватило?

– Не было у него столько маней с собой. Но обещал. Да, ёшки-матрёшки, мы сговорились, и он сказал, что занесёт через пару дней. А уже неделя прошла, а его нет. Звоню в театр, а мне говорят – «Владимир Семёнович болен».

– Ну, в запое то есть. Ну, из запоя он выйдет. Это понятно. Жора, ну, а на сколько ты с ним договорился?

– На две штуки, – Жора покатал желваки под кожей, сжал плотно губы.

– Я тебе три дам. У Семеныча – десять гитар.

– Да, – Жора махнул рукой в каком-то отчаянье. – И как ты он играть не умеет. Но я не могу, понимаешь. Что я ему скажу?

– Скажешь – спёрли. Я тебе сразу три штуки дам. И потом, ты ведь понимаешь, у него может не оказаться. Он все бабло спускает сам знаешь на что.

Сказал эту фразу и тут же пронеслась мысль в голове, что Жора начнёт возражать, мол, Семеныч гребёт огромные деньги за концерты, ходит в одной фирме́, ездит на мерсе. Но хозяин почесал нос в задумчивости и почему-то согласился:

– Да, скорее всего. Он у меня спрашивал.

– А ты барыжишь этим?

– Да ты чо? Ни в коем разе! – он так горячо воскликнул, что я не смог ему до конца поверить. – Что я идиот что ли? Мани у тебя с собой?

– С собой, – я вытащил неоткрытую пачку, которую дала жена Тетерина. – Вот, – я помахал перед носом парня.

Он потёр нос, передёрнул плечами. А я размышлял, глядя на него: жадность пересилит, или желание угодить «Семенычу»?

– Ладно, по рукам, – жадность пересилила.

Я выложил на стол перед Жорой пачку и добавил двадцать купюр из сильно похудевшей второй пачки. Эти деньги жгли мне карман, я рад был от них избавиться.

– Футляр есть у тебя какой-нибудь? – такую драгоценность не хотелось тащить под снегом.

– А как же? – Жора выскочил из комнаты и вернулся с жёстким кофром, как для контрабаса. Но гитара прекрасно вписалась во все изгибы.

– Да, ёшкин кот! – я взглянул на часы. – Метро уже закрылось! Ну твою ж мать!

– Я тебе такси вызову, – объявил Жора. – Пошли на кухню, обмоем твою покупку.

– Я не пью алкоголь, – с раздражением подумал, что опять придётся объяснять, почему, но, к моему удивлению, парень сам нашёл вескую причину:

– Зашился? Правильно. А я вот не могу. Но я тебе чаёк сделаю. Отличный. Пошли.

Пришлось опять тащиться через всю гостиную хозяина. Парочка на диване, нежно обнявшись, уже спала. Девушка трогательно положила головку на плечо кавалера и обвила его руками. А Серго с девушкой, взмахивая руками, как крыльями, танцевали друг против друга, как цапли на болоте под голос Фредди:

Spread your wings and fly away (Расправь крылья и улетай,)

Fly away far away (Улетай далеко-далеко)

Spread your little wings and fly away (Расправь крылья и улетай,)

Fly away far away (Улетай далеко-далеко)

Кухня оказалась довольно просторной. Слева у двери возвышался ледяной глыбой холодильник «ЗИЛ», у окна – газовая плита, по центру – обеденный стол, покрытый клеёнкой, раковина с одиноко стоящей там чашкой. На стене – несколько полок с банками, коробками. Жора набрал в эмалированный чайник воды, поставил на плиту. Вытащил две чистых и на удивление красивых чашки, заварочный чайник явно из того же сервиза, и пачку чая с надписью на синей этикетке: «Краснодарский чай. Экстра». Выставил вазочку с конфетами «Белочка», «Мишка косолапый», «Красная шапочка». Видно, Жора мог себя обеспечить дефицитом.

– Может, кофе хочешь?

– А у тебя какой? Я зерновой пью.

– Не. Зернового нет. Только растворимый, – снял с полки банку индийского кофе. – Будешь?

– А, давай, – я уже ощущал, как клонит в сон, и решил, что лучше хоть какой-то кофе, чем упасть здесь и уснуть от усталости.

– Тебе домой ехать куда?

– В Глушковск, это за МКАД километров пять по Ленинградке.

Жора присвистнул.

– Ни фига себе, ты пёрся откуда. Через всю Москву? Не слабо. Ладно, пойду такси тебе вызову.

Пока грелся чайник, Жора куда-то ушёл и вернулся минут через пять.

– Через полчаса тачка прибудет.

Почему-то от этих слов засосало под ложечкой, скрутило низ живота, сердце словно запрыгало в груди. Промелькнула мысль: «Почему Жора не предложил мне остаться у него переночевать?» Хотя, меня это не очень устраивало, но ехать через всю Москву с шофёром такси, который может приехать в час ночи?