скачать книгу бесплатно
– Сибилле на вид можно дать 80, 100 и даже 120 лет. А между тем, она совсем не так стара.. Когда-то трое удалых стрелков были изрядно влюблены в неё.
– Расскажите же, как это было? – попросил Фрэнк.
Дренкер начал рассказывать громко, поспешно, короткими, отрывистыми фразами.
– Это было лет 30 тому назад. Мы стояли в Бонне и были все трое лучшими друзьями в мире. Уссоло и я были унтер-офицерами, а Раймонди – уже фельдфебелем. Они оба были из Валь-ди-Скодра, и когда они отправлялись в отпуск, я приезжал сюда с ними: своего дома у меня не было. Когда мы являлись в деревню, мы, разумеется, становились центром всеобщего внимания; но мы были без ума от Сибиллы, и каждый из кожи лез, чтобы понравиться ей. Однако никто из нас не решался открыться в этом ни своим друзьям, ни самой девушке. Каждый строил свои планы, но никогда не делился ими. Мы все писали ей, и она отвечала, но всем троим вместе.
В один зимний вечер Уссоло заявил нам, что собирается подать в отставку, так как он любит Сибиллу и хочет жениться на ней. Это взорвало Раймонди. Он заявил, что, как старший и как фельдфебель, он имеет больше прав на эту девушку, что он любит её и никому её не уступить. Тут уж я тоже не выдержал и сознался в своей любви к Сибилле. Кончилось рукопашной, и мы все попали под арест. Таким образом, у нас оказалось много свободного времени, и мы успели поостыть и обдумать положение. Сообща мы пришли к решению – предоставить выбор самой девушке, и с этой целью решено было поехать в ближайший отпуск в Валь-ди-Скодра. Пока же мы постановили не писать ей отдельно. Таким образом, мы вместе писали ей, сообща посылали ей к Рождеству и Пасхе подарки, – Сибилла и поныне хранит их. Но мы не доверяли друг другу и по несколько раз в неделю должны были клясться, что не посылали ей втихомолку писем. Наступил, наконец, отпуск, и мы втроём отправились. Никогда в жизни я не забуду этой дороги! Никто не проронил друг с другом ни слова; выражение лица у каждого было такое, словно он хотел съесть другого живьём. Я думаю, если бы не мундир, дело не обошлось бы без схватки.
Мы пришли в деревню поздно ночью. Раймонди пошел к своим родителям, я остановился у Уссоло. Но мы не заснули ни на секунду: я боялся, как бы Уссоло, воспользовавшись моим сном, не пошел потихоньку к Сибилле, – он боялся того же с моей стороны. Ни свет ни заря, мы пошли к дому Раймонди, боясь, как бы он не предупредил нас. Но не успели мы подойти, как он уже вышел из дому; очевидно, он сам опасался нас. Было ещё слишком рано, чтобы идти к Сибилле, и мы все зашли к Раймонди. Там мы напились кофе и, когда собрались идти к Сибилле, – она была уже у нас.
Мы все болтали с ней о разных пустяках, но никто не решался заговорить о том, что нас так сильно волновало.
Наконец, я отозвал товарищей в сторону и предложил метать жребий: кому первому заговорить с Сибиллой. Жребий выпал на долю Уссоло. Мы были уверены, что он получит нос, и с нетерпением ждали его возвращения; но их долго не было, наконец, они вернулись, Уссоло взял под козырёк и сказал:
«Господин фельдфебель, осмелюсь доложить: унтер-офицер Уссоло и его невеста, Сибилла Мадруццо».
– Я затрудняюсь сказать, у кого было глупее лицо: у меня или у Раймонди; но, несомненно, у обоих были лица глупые.
Первым пришел в себя Раймонди. Он достал из кармана хорошенький кошелёк в серебряной оправе, дал его Сибилле и поздравил жениха и невесту. Затем и я вынул пару серег и дал ей, как свадебный подарок. Тут только вспомнил Уссоло о хорошеньких часиках, которые приготовил для своей невесты.
Мы оставили счастливую парочку и пошли домой.
Настроение у нас было сильно подавленное, тем не менее, мы решили относиться по-братски к обоим. Но это было не так легко, как нам казалось сначала. Тогда мы решили вернуться в полк. Уссоло и Сибилла начали упрашивать нас побыть ещё с ними; первый предложил пойти в ближайший храмовый праздник к его родным в Чимею, в семи часах ходьбы от Валь-ди-Скодра. Скрепя сердце, мы согласились.
Мы вышли в ночь под воскресенье. Я и Сибилла шли позади, Уссоло и Раймонди – впереди. Сибилла и Раймонди шли с фонарями. Во втором часу ночи мы проходили оврагом Боацоля. Впереди шел Раймонди с фонарем, за ним – я, затем – Сибилла, и в хвосте Уссоло. Вдруг я услышал, что Уссоло выругался. Оказалось, он поскользнулся и упал на камни.
– Проклятая скотина! – вдруг закричал он, и при свете фонаря я увидел в его руке небольшую змею. Он схватил её за хвост и размозжил о скалу её голову.
– Она не укусила тебя? – спросила девушка.
Он рассмеялся и ответил, что, во всяком случае, ничего не чувствует. Однако, не прошло и пяти минут, как его начало сильно лихорадить; он закутался во все, что было с нами теплого, и всё-таки озноб не прекращался.
Раймонди, бывший санитаром, поднес фонарь к левой руке больного и внимательно осмотрел её. У самого пульса была маленькая, едва заметная ранка. Рука, слегка распухшая, продолжала пухнуть на наших глазах. Раймонди перевязал крепко руку ремнем выше укуса и сказал, что теперь необходимо высосать яд. Сибилла кинулась было к жениху, но Раймонди, заметив трещины у неё на губах, не пустил её. Осмотрев хорошенько мой рот, он нашёл, что я могу без риска сосать укус змеи. Я тянул, что было мочи, пока, наконец, Раймонди не приказал мне прекратить – но больному не было легче. Тогда Раймонди решил отправиться в Чимею за вином и лекарством.
Проходили часы, а Раймонди все не было. Больному становилось все хуже и хуже.
Я решил отправиться на поиски Раймонди. Через час я встретил его со священником и тремя парнями. Оказалось, он заблудился в темноте и попал в Чимею только под утро. Когда мы вернулись к Уссоло, мы уже не нашли его; перед нами лежал его труп; над ним стояла Сибилла, наклонившись вперёд всем туловищем – так, как она теперь ходит и стоит. Мы начали расспрашивать её о подробностях смерти, но в ответ она лишь шевелила губами и ничего не говорила: она потеряла дар речи.
Что произошло в эти два часа – я не знаю и поныне. Впоследствии я несколько раз расспрашивал Сибиллу, просил её написать, но она лишь закрывала руками лицо и вся начинала дрожать и трясти головой; я перестал говорить с ней об этом. Однако, должно было произойти что-то очень страшное, – это видно было по её лицу: выражение навсегда застыло на нем; только теперь, когда оно загорело и покрылось морщинами, это стало менее заметно.
Я и Раймонди сделали все, что только в человеческих силах, для её излечения, но ничто не помогло – она осталась калекой…
Вот история красавицы Сибиллы и её бедного жениха…
Глава 6. Покушение
Жандарм уже давно уехал. Было довольно поздно, но Фрэнку Брауну не хотелось ещё спать. Он сел за стол, хотя чувствовал, что не будет в состоянии работать.
Вдруг ему почудился шорох за дверью. Он прислушался, окликнул Терезу, но не получил ответа. У него было ощущение, будто кто-то стоит за дверью и хочет войти.
«Пусть приходит – я готов». Но прогнал эту мысль и рассмеялся. «Нервы!» – решил он и, чтобы успокоиться, взял книгу. Он перелистал уже несколько страниц, как снова услыхал за дверью возню. Он стал посреди комнаты и прислушался – действительно, кто-то возился с замком. Он подошел к двери и распахнул её: никого! Но он явственно различил теперь, что шум идёт от двери в спальню, задвинутую на тяжелый засов изнутри. Он сделал шаг вперёд, но, увидав белую фигуру, с рукой на задвижке, – инстинктивно отскочил назад и захлопнул дверь на замок.
Подойдя к столу, Фрэнк Браун достал свой браунинг и, убедившись, что револьвер заряжён, открыл предохранитель и снова направился к двери. Но не успел он сделать и одного шага, как задвижка отскочила, и дверь открылась настежь. В дверях стоял Пьетро Носклер. На нем была черная от грязи, промокшая насквозь рубашка; на черных волосах болтался сбоку белый ночной колпак. Голые ноги, покрытые черными густыми волосами, были облеплены навозом и грязью.
«Оригинальный костюм для визита», – подумал Фрэнк Браун. Он окликнул американца, но тот ничего не слыхал. Они пристально смотрел широко открытыми глазами прямо перед собой, ничего не различая. Фрэнк приблизил к его лицу лампу – веки не дрогнули. Мистер Пьетро бродил ощупью, как в глубокой темноте.
Вдруг американец остановился. Казалось, он очнулся. Он повернул опять к двери и ощупью вышел. Фрэнк следовал за ним с лампой в левой руке и с револьвером в правой. Он видел, как Пьетро осторожно спустился по лестнице и вошёл в ресторан. Здесь он нащупал буфет и достал длинный, остро отточенный нож для разрезания мяса. Нащупав большими пальцами остриё, он широко осклабился, зажал крепко клинок в правой руке и опять осторожно поднялся по лестнице. На этот раз он прошел прямо в открытую дверь кабинета. Фрэнк стоял в двух шагах от него и следил за каждым движением, готовый выстрелить в любой момент.
Но было ясно, что его ночной гость ничего не видит и не слышит. Пьетро потихоньку открыл дверь в спальню и направился прямо к кровати, нащупал руками клинок ножа и взял его в рот.
Свет от лампы упал в эту минуту на лицо Американца, – на нем была написана безграничная ярость.
Схватив рукой подушку, Пьетро с бешеной силой всадил в неё нож; ещё раз высоко поднял он нож и снова всадил его в подушку; потом вытер глаза, словно желая стереть брызнувшую в лицо кровь.
И ещё и ещё он продолжал вонзать свой нож в подушку…
На его губах появилась улыбка блаженства; раза два он глубоко вздохнул и выронил нож. Потом спокойной, почти твердой походкой Пьетро направился к двери.
Фрэнк Браун шел за ним до выхода и, остановившись в дверях, смотрел ему вслед, пока Пьетро не скрылся в темноте дождливой ночи.
Вернувшись к себе, Фрэнк осмотрел постель: одеяла и подушки были насквозь исколоты, вдоль и поперек.
Только теперь он почувствовал страх.
– Для нас обоих лучше, что я не лежал здесь, – сказал он громко.
* * *
Босоногий, с белой шалью через плечо, с большим бумажными колпаком на голове и с деревянной саблей в руке, разгуливал по улицам глухонемой пастушок Джино. На короткой верёвке он тащил за собой козу, у которой на шее, хвосте, рогах и ногах болтались большие бубенчики. Спину козы обмотали куском холста, к которому прикрепили большую куклу, усадив её верхом, лицом к хвосту. Кукла была сделана довольно примитивно: из пакли и черных тряпок; две красные бусины изображали её глаза. Пара рогов, длинный красный язык и зелёный хвост свидетельствовали, что она должна изображать дьявола.
Джино издавал какие-то хриплые звуки, поколачивая при этом своим мечом дьявола. Коза с испугу блеяла, и все её одиннадцать бубенчиков звенели при этом.
Ребятишки и женщины бежали за ними гурьбой.
От времени до времени мальчик доставал из кармана записки и раздавал их окружающим. На них было написано:
«Сегодня вечером, равно в 8 часов, в помещении для собраний, Великая битва с дьяволом. Всех христиан просят сердечно пожаловать.
Пророк Илия».
– Пойдем туда, Тереза? – спросил Фрэнк Браун.
– Нет. Мне не хочется.
– Почему не пойти? Вся деревня там будет.
– Моего отца тоже не будет.
Фрэнк рассмеялся.
– Твоего отца?.. Хочешь, я дам ему двадцать крон, и он пойдет.
Вся кровь бросилась в голову девушки. Но Фрэнк не унимался.
– Ты не веришь, что он пойдет?
Она встала и посмотрела прямо в глаза.
– Я знаю, что он пойдет за деньги, я знаю, что ради них он готов на все. Я знаю также, что он взял с тебя деньги за… за… меня! Но он – мой отец, и я ничего не хочу больше слышать. Замолчи!
Её грудь высоко подымалась, она задыхалась от гнева. Такой она ему нравилась очень, и он продолжал её мучить. Наконец девушка не выдержала и разрыдалась.
– Что тебе нужно от моего отца? Чего ты хочешь от этого противного американца? Разве тебе мало меня?
– Ты пойдешь со мной сегодня? – спросил он вместо ответа.
Она молча кивнула головой.
* * *
Фрэнк Браун поднялся к себе. Он был очень недоволен собой: зачем он мучил эту бедную девушку?!..
Он был владыкой в Валь-ди-Скодра; он держал в своей власти злобного Пьетро Носклера, а через него – всю деревню; его кошелёк подчинял его воле скупого Раймонди, а взгляд его – девушку, любившую его. В самом деле, он был здесь владыкой.
Фрэнк громко усмехнулся. Он отчётливо сознавал, что ему недоставало лишь веры… Он позвал Терезу.
– Тереза, ты можешь всему верить? И если я скажу тебе, что солнце свалится с неба, – ты поверишь? Или, что у меня на голове ползет червь, – ты тоже поверишь и даже увидишь его?!
– Ты болен…
– Нет, не я – вы больны: ваша вера – болезнь. И я ничего так страстно не желаю, как заразиться ею; но я иммунизирован от неё. Ты одна можешь помочь мне.
– Возьми же мою жизнь! – прошептала Тереза.
Он вскочил и оттолкнул её.
– К чему мне твоя жизнь? Мне нужна твоя вера, горячая вера! Дай мне силы поверить в самого себя, – и я сам буду чудодеем, который вознесёт тебя на небеса!
– Я верю в тебя! – сказала она.
– Да, ты веришь в меня. Все вы верите в меня. Но отчего я сам не могу уверовать? Скажи мне, владыка ли я, если весь мир говорит это?
– Ты – владыка!
– И ты веришь в меня? Больше, чем в Бога, чем во все остальное на свете?
– Я верю в тебя одного!
Он зашатался, ноги его подкосились, и он свалился на кровать.
– Моя возлюбленная! – прошептал он…
* * *
– Уже восемь часов. Мы ведь собирались на бой с дьяволом к Пьетро.
Он посмотрел на неё.
– Ты хочешь идти туда?
Она засмеялась.
– Разумеется, с тобой!
Они пришли, когда все были уже в сборе. На этот раз Пьетро Носклер постарался украсить несколько свой сарай: со всех поперечных балок спускались фонари; на массивных столбах торчали четыре факела, а на стенах и балках висели огромные картонные щиты с изречениями из Священного Писания.
Все пели великопостную молитву. Одни сидели, другие стояли, третьи молились на коленях. Музыканты сидели в левом углу, и их инструменты, издававшие отвратительные звуки, покрывали и заглушали друг друга.
Пение кончилось. Американец взял у стоявшего позади него портного Ронхи молитвенник, раскрыл его и вернул портному, и последний, запинаясь, водя пальцем от слова к слову, прочел указанное ему место. Все пали на колени и воскликнули: «Аминь!»
Затем Пьетро спросил, не чувствует ли кто-либо потребности «поведать душу?»
Немедленно поднялся рыжеволосый Скуро и в сотый раз рассказал, как он раньше был пьяницей, и как его осенила благодать. Не успел он окончить, как встала Матильда Венье. Она протискалась сквозь ряды молящихся, бросилась на колени перед образом Христа и, плача навзрыд, долго молилась. Потом встала и обратилась к собравшимся.
– Я должна вам поведать свою душу! – воскликнула она. – Вся моя жизнь была сплошной цепью грехов. Меня крепко держал дьявол в своих когтях, но святые молитвы брата Пьетро сломили силу злого духа. Молитесь за меня, возлюбленные братья и сестры. Да простятся мне мои грехи! Моё второе дитя, Фиаметта, – не дочь моего мужа, Мариана Венье, а дочь жандарма – Алоиса Дренкера. Иди сюда, Фиаметта! Пусть все видят тебя, плод моих прегрешений! – и с этими словами она схватила за волосы восьмилетнюю девочку.
Испуганный ребенок ухватился за платье отца, плакал и кричал, а мать с силой тащила и толкала вперёд.
– Вот живое напоминание о греховных объятиях! О, братья и сестры! Простите меня! Молитесь со мной о прощении мне великих грехов!
Всплеснув высоко поднятыми руками, она тяжело опустила их на худенькие плечики ребенка.
– Становись на колени, мерзкий ублюдок, и молись о прощении грехов твоей матери.
Венье стоял, разинув рот, и почесывался. Все устремились вперёд, давили друг друга и с любопытством вытягивали шеи, чтобы лучше видеть супругов Венье и ребенка, плод грешной любви.
Наконец, американец приступил к молитве. Все опустились на колени и вторили словам молитвы. По окончании её он приказал всем подняться и начал свою проповедь.
Это были всё прежние убогие мысли, но Фрэнк Браун чувствовал за ними скрытый огонь, который вот-вот прорвется наружу ярким пламенем… Он слышал шум ветра и ждал, когда в этой душной, тяжелой атмосфере разразится страшная буря…
На мгновение американец умолк и вдруг торжественно воскликнул:
– Бог послал мне знамение!
Казалось, с этими словами он пересек поток, лежавший на его пути.
– Ждите, возлюбленные братья и сестры! Я откроюсь вам!
