Девушки, которые лгут

Сайюнн, попечительница Хеклы, неоднократно звонила Марианне в течение недели, предшествовавшей исчезновению женщины: они беседовали чуть ли не ежедневно. Эльма не могла вспомнить, что конкретно рассказывала Сайюнн о тех звонках, но сделала себе пометку порасспросить её на эту тему повторно.

Распечатки свидетельствовали также, что Марианна не один раз пыталась дозвониться до Хеклы в районе полудня и несколько позднее в пятницу, четвёртого мая. Будучи в школе, Хекла не отвечала. Занятия должны были закончиться в два часа пополудни, а последний звонок был совершён в 14:27. Но и на него Хекла не ответила: видимо, не успела включить телефон после урока плавания, который стоял в расписании последним.

Вздохнув, Эльма откинулась на спинку стула. В документах она ничего нового не увидела, и никто из упомянутых там людей на роль подозреваемого не тянул. Если бы не разложившиеся останки на столе в лаборатории патологоанатома в Рейкьявике, Эльма пришла бы к тому же выводу, что и раньше: Марианна Торсдоттир исчезла добровольно.

* * *

Стол Хёрдюра был усеян крошками от только что съеденной булочки. Он поводил ребром ладони по столешнице, чтобы из крошек получилась ровная полоска. Его и без того внушительный список задач теперь пополнился вновь открывшимся делом. Плюс ко всему их ещё и пропесочат за то, что не распутали его раньше. Хёрдюр подумывал о том, чтобы попрощаться с полицией в следующем году, – пенсионный возраст был уже не за горами, а запасы энергии истощались. Вернее, не так: энергии-то пока хватало, но удовольствия от своего занятия Хёрдюр уже не получал. Его интерес к профессии ослабевал с каждым месяцем, и ему не терпелось попробовать себя в каком-нибудь ином качестве. Ему хотелось приятно проводить время в путешествиях со своей женой Гийей, как они всегда и мечтали. Хёрдюр начал сознавать тот факт, что отпущенное ему время не безгранично. Особенно острым это осознание стало после того, как Гийе диагностировали рак груди. По словам врачей, опухоль была пока совсем небольшой – ещё не успела разрастись. Однако это не делало новость менее ужасной. Некоторое время Хёрдюр перемещал полоску из крошек туда-сюда по столешнице, а потом собрал их в ладонь и выбросил в стоявшую под столом корзину.

Создавалось впечатление, что каждому второму из его ровесников ставили тот или иной неутешительный диагноз, и он опасался, что и в его случае жизнь пойдёт по трагическому сценарию. Рак, хотя и оказавшийся на поверку не таким серьёзным, как они боялись, показал им всё в новом свете: время бесценно, и Хёрдюр был полон решимости провести отпущенные ему годы не зря. Смерть умеет подкрадываться, когда её меньше всего ожидают: даже в пожилом возрасте людям свойственно верить, что завтра обязательно наступит новый день, а за нынешним годом придёт следующий. Хёрдюра пугало осознание того, что на самом деле это не так.

В дверь постучали, и он стряхнул с ладони последние прилипшие к ней крошки.

– Войдите.

Дверь открылась, и он увидел на пороге Эльму.

– Совещание разве не в четыре?

Хёрдюр бросил взгляд на часы:

– Гляди-ка! Это уже столько времени? Дай мне пару минут – я должен сделать один звонок.

Эльма кивнула и потянула створку на себя. С тех пор как она поступила на службу в отдел уголовного розыска чуть больше года назад, Эльма изменилась. При первом знакомстве она показалась ему весьма суровой – и на то были свои причины. Хёрдюр даже не догадывался о том, что Эльма пережила потерю любимого человека, прежде чем Гийя, всегда всё обо всех знавшая, не поинтересовалась у него подробностями довольно длительное время спустя. Он и вообразить себе не мог, какая это, должно быть, нестерпимая боль, когда уходят самые дорогие тебе люди. Сам Хёрдюр потерял пока только своих пожилых родителей, но за долгие годы он успел морально подготовиться к этому событию. Совсем другие чувства были сопряжены с потерей жены или мужа, или другого ближайшего родственника, которому бы ещё жить и жить. Теперь же Хёрдюр видел, что Эльма, которая только начинала работу в отделе, была сама не своя. Нынешняя Эльма приходила на службу с улыбкой и болтала иногда даже больше, чем требовалось.

Хёрдюр взял телефон и выбрал из списка контактов номер Гийи. Она отправилась в Рейкьявик на радиотерапию. Хёрдюр собирался поехать в столицу вместе с супругой, но не смог, поэтому компанию ей составила их дочь. Утром Гийя пребывала в прекрасном настроении – настолько прекрасном, что у Хёрдюра даже возникло подозрение, что жена радуется тому, что в этот раз он не сможет её сопровождать. Мать и дочь намеревались объединить приятное с необходимым и пройтись по магазинам, пообедать в ресторане и даже сходить в кино. Гийя предупредила, что вернутся они, видимо, поздно. Хёрдюр, в свою очередь, уповал на то, что поход по магазинам с дочерью не слишком её утомит.

* * *

Выражение любопытства на лице Сайвара сменилось саркастической ухмылкой.

– Что? – спросила Эльма, когда её терпение наконец лопнуло.

Ухмылка тут же исчезла, и Сайвар, опустив глаза, попытался создать видимость, что погружён в изучение разложенных перед ним бумаг:

– Ничего. Всё нормально.

– Сайвар, скажи, в чём дело. У меня что, кетчуп на лбу? Или что?

Он снова поднял глаза и покачал головой:

– Нет. Свитер.

– Свитер? – Эльма опустила взгляд. На ней был толстый вязаный свитер, на рукавах которого успели образоваться многочисленные катышки. – Теперь что, этикеткой наружу носят?

– Я надела его наизнанку? – пробормотала Эльма, не поднимая глаз и чувствуя, что краснеет.

Она действительно надела свитер наизнанку. Шёл пятый час, и она уже успела побывать в лаборатории патологоанатома в Рейкьявике и вернуться в участок. Однако до сего момента никто не обратил её внимания на этот казус – возможно, окружающие тоже его не замечали.

– Может, теперь мода такая, – произнёс Сайвар.

Эльма усмехнулась и встала со стула:

– Да нет конечно! У меня есть время, чтобы…

В этот момент дверь открылась, и вошёл Хёрдюр, поэтому Эльма снова опустилась на стул. С переодеванием пришлось повременить.

– Патологоанатом не смог определить точную причину смерти. В дыхательных путях Марианны обнаружена кровь, так что её, вероятно, ударили в лицо. Также имели место внутреннее кровоизлияние и удар по голове, и сложно сказать, что же конкретно привело к смерти, но, вероятно, сути дела это не меняет. Нам известно, что она скончалась от побоев, и этой информации нам достаточно, – с места в карьер начал Хёрдюр, едва усевшись.

Эльма взглянула на лежавшую в центре стола фотографию Марианны. Именно этот снимок они разослали информагентствам, когда было заявлено об исчезновении женщины. Это фото Марианна выставила на своей странице в соцсети – селфи, которое она, видимо, сделала по какому-то особому поводу. По крайней мере, было заметно, что предварительно она навела красоту: чёрная кофта без рукавов на бретельках, уложенные волнами волосы, сардоническая улыбка на подкрашенных красным губах. Невозможно было поверить, что это та же самая женщина, чьё тело сегодня утром лежало в лаобратории на столе для вскрытия.

– Есть некоторые детали, которые, как я помню, показались мне странными, – вступив в разговор, Эльма пересказала свои соображения, возникшие при очередном прочтении документов по делу Марианны, наиболее важные, по её мнению, пункты.

– Из того, что ты упомянула, вряд ли что-либо могло послужить нам тревожным звоночком, когда мы расследовали её пропажу весной, – отреагировал Сайвар, когда Эльма закончила. – Полный холодильник и бельё в стиральной машине едва ли могут быть свидетельствами того, что её убили.

– Нет конечно, но они всё же намекают на определённый душевный настрой, – сказала Эльма. – Я имею в виду, что не выглядело так, будто она собирается покончить жизнь самоубийством. Наоборот, всё указывало на то, что Марианна планировала вернуться домой и провести выходные с дочерью. И ещё: почему бы ей было не выбрать уик-энд, когда дочери не будет дома? Хекла ведь через выходные ездила к патронатной семье в Акранес. Почему Марианна решила осуществить свой план именно тогда, когда девочка должна была остаться дома?

– Да, задним числом, конечно, легко рассуждать, но совершенно бесполезно, – спокойным тоном изрёк Хёрдюр. – Теперь-то мы знаем, что это не было самоубийством, поэтому какой прок размышлять, на что нам следовало бы обратить внимание по горячим следам? Сейчас нам известно, что в тот день Марианна куда-то отправилась из дома. Во сколько она закончила работу?

– В двенадцать, – ответила Эльма. – Хекла вернулась из школы в четвёртом часу, и Марианны дома не было, однако она пыталась дозвониться до дочери в 14:27. Это её последнее действие в телефоне.

– Понятно, значит, мы можем исходить из того, что она вышла из дома в промежутке между двенадцатью и тремя, – констатировал Хёрдюр.

– Ну, вообще-то, не имеется никаких подтверждений тому, что она заезжала домой, – заметила Эльма. – Записку она могла оставить и утром перед уходом на работу.

– Но нам известно, что на работе она находилась до двенадцати, верно? – переспросил Хёрдюр. – А где она, кстати, работала?

– В подрядной компании, которая в основном занимается подготовительными работами в сфере строительства. Марианна сидела там в приёмной, – пояснил Сайвар. – И да: её коллеги подтвердили, что на работе она находилась до двенадцати.

– Хорошо, значит, она могла выехать из города в промежутке между двенадцатью и…

– Сигнал её телефона был зафиксирован в 15:07 вблизи Акранеса, – добавила Эльма.

– Вот, – кивнул Хёрдюр. – Значит, до Акранеса она доехала. Вопрос в том, находилась ли она одна либо в чьей-то компании. И ещё: что её привело в Акранес?

– Возможно, она собиралась с кем-нибудь встретиться? – предположила Эльма.

– Ей никто не звонил и не отправлял сообщений по электронной почте, – сказал Сайвар. – По крайней мере, в её компьютере и в телефоне никаких тому подтверждений не обнаружилось. Единственная причина, по которой она бывала в Акранесе, это чтобы привезти или забрать Хеклу.

– Есть ли вероятность, что Марианна подумала, что Хекла в Акранесе? Она ведь звонила ей несколько раз между половиной второго и половиной третьего, – проговорила Эльма.

– С чего бы ей было так думать? Хекла же была в школе, верно? И обычно приходила домой из школьного бассейна в три, – пожал плечами Сайвар. Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки за головой. – Весной мы всё это уже обсуждали. Хекла не в курсе, зачем Марианна пыталась до неё дозвониться, и у нас нет никаких данных по поводу того, что ей могло понадобиться в Акранесе и почему автомобиль оказался в Бифрёсте.

– Я понимаю, – вздохнула Эльма. – Но теперь нам придётся это выяснить.

Некоторое время в помещении стояла тишина. Её нарушил Хёрдюр, постучав ручкой по столу:

– Нам не остаётся ничего иного, как возобновить расследование – опять провести допросы и изучить вещдоки. В общем, рассмотреть всё заново, но уже под иным углом. Наверняка существует что-то, что мы упустили из вида изначально.

– Однако, учитывая недостаток улик, есть ли вероятность, что это дело рук кого-то, с кем Марианна не была знакома и не состояла ни в каких отношениях? – Эльма знала, что такие случаи самые трудные для расследования: никакой видимой причины, убийство по стечению обстоятельств – просто не тот человек оказался не в том месте.

– Вероятность-то есть, – кивнул Сайвар. – Но такое большая редкость.

В Исландии убийства редко происходили по воле случая – обычно всегда существовала какая-то причина, какой бы незначительной она ни казалась, будь это хоть ссора в баре или тёрки с соседями.

Эльма посмотрела в окно, за которым проходили кутающиеся в утеплённые куртки люди. Они шли, втянув голову в плечи и пряча лицо от порывов ветра.

– Машину бросили недалеко от автобусной остановки в Бифрёсте, так что тот, кто её там оставил, предварительно избавившись от трупа, вполне мог сесть на следующий проходящий автобус, – сказала Эльма.

– Да, и если бы не минуло уже семь месяцев, ещё оставался бы шанс, что водитель кого-нибудь вспомнит, – Сайвар устало потёр себе лоб.

– Последними Марианну видели её коллеги, так? – продолжила Эльма.

– Так, и мы их тогда опросили, но у них ничего не вызывало подозрений.

– А человека, с которым у неё было назначено свидание, значит, зовут Хафтор, – вспомнила Эльма.

– По его словам, они так и не встретились, – кивнул Хёрдюр. – Он ей звонил несколько раз, но она не ответила. Его звонки зафиксированы в распечатке.

– А алиби у него было? – перечитывая материалы дела перед их совещанием, Эльма лишний раз удостоверилась, что многие факты звучат неубедительно.

Сайвар снова пожал плечами:

– Да нет. Живёт он один. Поскольку Марианна не отвечала, он якобы расслаблялся дома, а потом сходил на какую-то тусовку.

– Ясно. Значит, нам придётся ещё раз его проверить, – сказал Хёрдюр. – А что с отцом?

– С отцом?

– Я имею в виду отца Хеклы.

– О нём никаких данных. Я так понимаю, даже неизвестно, кто он.

Весной Эльма пыталась это выяснить, но безрезультатно. Кто отец Хеклы, не знал никто, включая её саму. У неё даже не отчество, а матчество: Мариённюдоттир[7].

– Вероятно, имеет смысл прояснить это, – сказал Хёрдюр. – Что ещё? Кто ещё может быть причастен?

– Это, в общем-то, и всё, – ответил Сайвар. – Я имею в виду, что мы поговорили со знакомыми Марианны, с её коллегами, со всеми, кто с ней общался на повседневной основе. Проверили записи телефонных разговоров и посты в соцсетях, но никаких указаний на то, что могло произойти, не нашли. Исчезновению Марианны её подруги не особо удивились, уже не говоря о её дочери. Во время бесед с её окружением мы не заметили и намёка на то, чтобы кто-то желал ей зла.

– Наличие у Марианны проблем с психикой подтвердили только её приятельницы и дочь? – поинтересовался Хёрдюр.

– В документах есть врачебное свидетельство о том, что Марианна принимала антидепрессанты, – пояснила Эльма. – Ну и разумеется, Хекла с трёхлетнего возраста находилась под наблюдением Комитета защиты детей. Тогда же появилась и патронатная семья – я имею в виду Сайюнн и Фаннара.

– Ну, значит, нам придётся переговорить со всеми ними опять, – повторил Хёрдюр и захлопнул лежащую перед ним папку.

– И с чего же нам начать?

В совещательной комнате снова ненадолго повисла тишина. Эльме это дело представлялось каким-то набором разрозненных фактов, и она ума не могла приложить, за что браться в первую очередь. Самым логичным было, конечно, сперва переговорить с ближайшим окружением Марианны и поинтересоваться, не появились ли на сегодняшний день какие-то новые подробности. Но с кого же начать? С Хеклы? С подруг или коллег?

– С Боргарнеса, – предложил Сайвар.

Хёрдюр кивнул:

– Завтра же. Вероятно, лучше всего сначала встретиться с полицейскими, которые вели расследование изначально. А затем неплохо бы пообщаться с её коллегами и подругами. И ещё с тем человеком, который пригласил её на свидание, – с Хафтором.

– А Хекла и её попечители?

Хёрдюр немного подумал и сказал:

– Я буду держать их в курсе того, как идёт расследование, но побеседовать с ними лучше позднее, – он посмотрел на своих коллег взглядом, в котором неожиданно появилась решимость, будто это дело зажгло в нём искру интереса. – То, что мы знаем теперь и не знали ранее, – это что Марианна была убита. Её убили, труп оставили в лавовом поле у Грауброка, а машину бросили в Бифрёсте. Её жестоко избили, расколов ей череп. Судя по гематомам на всём теле, побои продолжались и после того, как её сбили с ног. Нападение не носило сексуального характера, но, возможно, было совершено в состоянии аффекта. Вероятно, из ненависти. У меня есть подозрение, что это дело рук кого-то, кого Марианна хорошо знала.

Один год

«С днём рождения тебя!» я ей не пою, но торт покупаю и ставлю его перед ней. В центре торта одна-единственная свечка. Мы наблюдаем, как она горит, а с улицы доносится шум мусоровоза, который заполняет повисшую между нами тишину. Потом я задуваю свечу и подвигаю торт к ней.

Всё пошло не так, как должно было. У меня существовал план – я сделала всё, чтобы воплотить его, но всё случилось не как я хотела, потому что мир может в одно мгновение развалиться на куски, и одна маленькая ложь может изменить то, как тебя воспринимают люди. В Бога я не верю, но вот о том, наказывает ли меня он, размышляю. Может, эта девочка послана мне в наказание за то, что я натворила? Ведь когда я на неё смотрю, я ничего не вижу и ничего не чувствую. Будто я с ней и не знакома. Будто она – чужой ребёнок. Со своими густыми, чёрными волосами она абсолютно на меня не похожа, и крупная она не по возрасту. Жировые складки у неё на ногах не позволяют натянуть ей ни одни штанишки. Во время беременности я накупила для неё всяких дорогих шмоток, на которые у меня, честно говоря, и средств-то не было, но я поспешила. Она совсем не выглядит как дети в рекламе, и платьица от Ральфа Лорана или Кэльвина Кляйна смотрятся на ней просто нелепо. Они сидят на ней как на корове седло, ведь она не из тех хорошеньких девочек, на которых такой гардероб и рассчитан.

Поначалу я думала отдать её на удочерение. Я представляла себе пару, которая заберёт девочку себе и будет относиться к ней как к собственному ребёнку. Сделай я так, возможно, и мои родители остались бы в Исландии. В последний раз я получила от них весточку в виде письма, которое оказалось у меня в почтовом ящике через несколько дней после рождения дочери. Я сразу же узнала почерк моей матери на конверте и вскрыла его одним рывком, как изголодавшийся ребёнок. В конверт не было вложено ничего, кроме стандартной открытки с заранее набранным поздравлением, под которым мать от руки приписала их имена. Не мама и папа, а просто имена, будто я и не дочь им, а какая-то дальняя родственница.

Поэтому я пытаюсь снизить ожидания, когда следующим днём держу в руках конверт, который моя мать надписала своим витиеватым почерком. Конверт испачкался и помялся – видно, почтальон случайно уронил его в лужу. Войдя в квартиру, я кладу его на кухонный стол и готовлю себе кофе, стараясь дышать ровнее. Я беру конверт в руку, только когда сажусь к столу с чашкой кофе. Конверт тонкий, но внутри него что-то подвижное. Я распечатываю его, и на стол выпадает тоненькая серебряная цепочка, рассчитанная на детскую шею. На цепочке – маленькая серебряная подвеска, на которой выгравирована буква Х – первая буква имени моей дочери.

* * *

Сайюнн услышала смех, едва открыв дверь. Такой смех, от которого начинает болеть живот и становится трудно дышать. Когда она сама в последний раз так смеялась? Похоже, ещё в подростковом возрасте. Фаннар был всем хорош: добрый, понимающий, надёжный и верный, но только совсем не смешливый. Иногда они, конечно, над чем-нибудь вместе посмеивались, но никак не до колик в животе – смехом, похожим на тот, что доносился сейчас из комнаты Хеклы.

Сайюнн подошла к её двери, но, прежде чем постучать, ещё пару мгновений послушала: хотя бы так она могла заново пережить те времена, которые, по крайней мере в её памяти, были полны заманчивых перспектив. Когда она была подростком, ей казалось, что так будет всегда, будто зрелость придёт совсем не скоро, а она навсегда останется этой юной девушкой, которая не обязана решать, как ей быть и что делать со своей жизнью. Было ощущение, что время тянется бесконечно, но теперь, оглядываясь назад, Сайюнн не могла поверить, насколько коротким был этот период молодости. Зрелость подкралась незаметно, и не успела она оглянуться, как всё поменялось. Подруги у неё были всё те же, но, встречаясь, они больше не лежали бок о бок на кровати, не слушали музыку на кассетах и не обсуждали парней. Нет, теперь они говорили о кредитах, политике и повышении зарплат. О своих мужьях, детях, коллегах и знакомых. Они никогда не смеялись так, как смеются сейчас девочки.

– Хекла? – Сайюнн осторожно приоткрыла дверь, и подружкам удалось наконец немного отдышаться. Они лежали на кровати, разумеется, с телефонами в руках, а их носки были свалены в кучу на полу.

– Да, – приподнявшись на кровати и всё ещё пытаясь унять смех, произнесла Хекла.

– Останетесь на ужин, девочки? Я думала заказать пиццу.

– О, йес!.. – воскликнула Диса, а потом спохватилась: – То есть да, спасибо.

– Мне только у мамы нужно спросить, – сказала Тинна.

– Мне, вообще-то, тоже, – добавила Диса.

– Я позвоню вашим мамам, – предложила Сайюнн, подумав, какие они всё же милые девчонки, всегда вежливые и обходительные, но очень разные. Тинна – высокая, с копной белокурых волос (возможно, крашеных), крупная, но без лишнего веса. Она была поспокойнее, чем Диса, говорила немного, но когда говорила, то по делу. Не то чтобы застенчивая, скорее сдержанная – себе на уме. Диса – её полная противоположность – была начисто лишена всякой застенчивости и болтала с Сайюнн так, будто они сверстницы. Сайюнн даже иногда забывала, что Дисе всего лишь пятнадцать лет – так её увлекали их беседы на кухне, пока Тинна и Хекла были погружены в свои телефоны.

Сайюнн хорошо знала родителей обеих девочек, особенно матерей. Благодаря дочерям они и сами сдружились – настолько, насколько это было возможно женщинам их возраста. Это тоже являлось одной из тех перемен, что произошли по мере того, как Сайюнн становилась старше: у неё больше не было закадычных подруг – таких как прежде, которым бы она доверяла как самой себе и которые бы знали всю её подноготную. Сайюнн и её нынешние приятельницы вели беседы за чашкой кофе, иногда даже делились секретами и немного сплетничали. Это их сближало, но никогда до такой степени, чтобы стать подругами не разлей вода, и ровно настолько, чтобы преподнести себя в самом выгодном свете.

Сайюнн прикрыла дверь, и почти сразу за ней снова раздался смех. Ей подумалось о том, была ли Хекла настолько же весёлой, живя с Марианной. Наверняка нет. В школе в Боргарнесе у неё были вечные проблемы с друзьями, вернее, с их наличием. Хекла призналась в этом Сайюнн одним воскресным вечером, ещё до того, как пропала Марианна. Сайюнн заметила, как с течением дня растёт тревога девочки: с каждой минутой её ответы становились всё более односложными, а взгляд всё более отрешённым, пока Сайюнн наконец не усадила её перед собой и не спросила, что происходит. Именно что происходит, а не всё ли в порядке.

Хекла расплакалась и рассказала, что в школе ей всегда одиноко, а чувствовать одиночество среди людей, это гораздо хуже, чем когда рядом нет вообще никого. «Пожалуйста, пожалуйста, не отправляй меня обратно!» – слёзно умоляла Сайюнн девочка, и той, конечно, ничего не оставалось, как взять телефон, позвонить Марианне и объяснить ей ситуацию. Не лучше ли Хекле остаться в Акранесе, пока её душевное состояние не придёт в норму? Нет, конечно: Хекла должна ходить в школу! На том конце провода, как и всегда, не прозвучало ничего, кроме безразличия. И это называется мать! Но теперь-то беспокоиться об этом больше не придётся, подумала Сайюнн, набирая номер матери Тинны.

* * *

Когда вернулся Хёрдюр, Гийя сидела у кухонного стола. Рядом с ней на детском стульчике восседало новейшее дополнение к целой ораве внуков – внучка номер пять, премилая девчушка с симпатичными кудельками, которой совсем недавно исполнился год.

– Значит, не поработать бебиситтером ты не можешь? – спросил Хёрдюр, открывая холодильник. Ему ли было не знать, что после радиотерапии Гийя часто чувствовала усталость, да ещё и все эти пакеты с покупками, что он увидел в прихожей, едва войдя в дом: в городе Гийя с дочерью явно не сидели сложа руки. И вот теперь, вместо того чтобы отдыхать, она ещё и присматривает за внучкой! Про покупки он, однако, даже не заикнулся: не хотел выступать в роли обвинителя.

– Ой, да перестань ты, – ответила Гийя, не отводя глаз от девочки, которую как раз кормила. – Это для меня гораздо лучший отдых, чем валяться на диване, задрав вверх ноги.

– Да, но разве врачи не рекомендуют…

Гийя перебила его на полуслове:

– Если уж мне завтра помирать, то я лучше проведу свой последний день с родными людьми, чем в одиночестве лёжа в постели.

Хёрдюр только хмыкнул, не понимая, как она так легко может говорить о смерти. Ему от таких высказываний становилось не по себе. Гийя улыбнулась, и морщинки у неё вокруг глаз стали заметнее. Сама она на них сетовала, а вот Хёрдюр находил их прекрасными, поскольку они придавали взгляду Гийи теплоту и весёлость. Он сразу вспоминал, какой замечательной была их совместная жизнь и сколько они вместе хохотали от души. И когда Гийя улыбалась Хёрдюру, ему не оставалось ничего иного, кроме как улыбнуться в ответ, положить руки ей на плечи и поцеловать в макушку.

На время лечения Гийя сократила себе рабочую нагрузку – по крайней мере, официально. Она полагала, что Хёрдюр даже не догадывается, что она каждый день заглядывает на работу и берёт кое-какие дела на дом, помимо того, что ещё и присматривает за пятью внуками. И это вопреки указаниям доктора не утруждаться. Надо бы ему, конечно, побеседовать с детьми и попросить их поберечь мать в течение тех недель, что идут процедуры. Однако сделать это нужно так, чтобы не узнала Гийя, иначе потом разговоров не оберёшься!