скачать книгу бесплатно
– Если рассматривать ситуацию в таком ключе, то я ничего никуда не подбрасывал. Я несколько лет не мог выбраться из этой чертовой библиотеки. Однако то, на что я там наткнулся, вряд ли можно считать совпадением.
– Вы сказали, что вошли в зеркало месяц назад!
Еще один пункт. Не будь рядом Юджина, который точно так же присваивает пункты безумия мне, я уже давно закончила бы этот разговор.
– Время в глубокой Сети не поддается земным законам. Оно там варится, чтоб здесь ни у кого не случилось припадка.
– Что такое Умбра?
– Не говори мне, что ты не знаешь.
– Как глубоко вы погружались? – не уступаю я. – Отвечайте.
– Думаешь, я считал? Достаточно глубоко. Странно, что ты сама меня не помнишь, ведь мы достаточно тесно общались, пытаясь найти выход.
– Мы с вами не знакомы.
– После этого путешествия я и сам не уверен, что с собой знаком.
Чертов замкнутый круг.
– Я была на текстурах, где хранятся слепки тизеров к фильмам 2030 года. Один даже попыталась посмотреть, и, возможно, мне удалось. Это пятый. Чеширские струны памяти хранятся на седьмом. Туда можно забраться через некую вазу Клейна с определенным набором ключей. На шестой уровень я пробиться не смогла. Ниже десятого расцветает царство гиперболической тригонометрии, черт ногу сломит. Но если опуститься еще на пару ступенек вниз, можно обнаружить пространство, переполненное снами.
Там очередная замутка с измерениями: нечто вроде города-лабиринта. Царство дверей, за каждой из которых миры снов — целая бесконечность постоянно создающихся и разрушающихся вселенных. Гротескных и нестабильных.
В тех реалиях размытие настолько мощное, что идти дальше опасно. Ниже, насколько мне известно, не забирался никто. Итак, где же эта ваша Умбра?
– Глупо пытаться классифицировать многомерное пространство с помощью такой примитивной системы. Ты же знаешь, что никаких уровней не существует.
– Темпераментов и знаков зодиака тоже. Как и наших имен. Как и чисел. И математических формул. И дат. Есть только то, что можно посчитать. Давайте не будем списывать со счетов систематику, без нее в этом океане хаоса не продержаться и двух минут.
– Я не знаю, как тебе объяснить, что такое Умбра, – устало сказал Иван Вербовой. – Странно, что ты сама не помнишь. Наверное, это какой-то защитный механизм сознания.
– В Сети много непонятного. Мы же не можем ее всю осмыслить. Мы вообще не должны были ее обнаружить.
– Должны – не должны… Кто это сказал? – Иван посмотрел на меня с сочувствием. – Прости за токсичность. Ты наверняка не виновата, что чем-то им там насолила.
– Хотите сказать, за мной охотится нечто э-э…
– Поначалу я тупо лазил по сайтам. Знаешь, есть множество очень красивых сайтов. Насколько ты вообще разбираешься в программировании?
– Не очень. Я хорошо владею графическими редакторами, немного умею в веб-дизайн, немного пишу музыку. Но все на уровне самоучки.
– А вот я хорошо разбираюсь. И поэтому мне чудовищно хотелось увидеть все эти храмы изнутри. Целые дворцы! Монументальные пагоды и древние города! Увидеть, почувствовать, попробовать на вкус. Сеть ведь не предстает перед человеком в виде простого кода, хотя при желании его можно разглядеть. Код мимикрирует под гостя, принимает форму понятных ему метафорических проекций.
Если ты на форуме — увидишь кафедру с кучей рядов и микрофонов. Если на Ютубе — белую пустыню с огромной системой прямоугольных бассейнов, в каждом из которых — мини-кинотеатр. А твои любимые графические редакторы…
– Это как прозрачная многоэтажка, где каждый этаж — отдельная текстура со своим набором функций и возможностью их менять. Да, я видела. Можете не рассказывать.
– Поначалу это все имеет вполне себе человеческий вид. Плотность информации не слишком большая, и ты можешь спокойно двигаться. Но чем глубже опускаешься, тем тяжелее себя сознавать. Тебя как будто смазывает потоками кода, совершенно немыслимого кода. Частицами памяти. Вот именно там-то я и понял, что забрался слишком глубоко. Угодил в какую-то петлю, которая не давала мне выскочить на поверхность. И добраться до зеркала.
– У вас были какие-то защитные программы?
– А такие существуют? – усмехнулся Иван. – Нам бы поучиться друг у друга. Вот только я после этого чудесного опыта в Сеть ни ногой.
– Как же вам удалось выбраться?
– Не помню. Я вообще очень смутно помню то место, где застрял. Помню только само состояние… Текстуру этой вездесущей Умбры. Я думал, задохнусь в ней.
Знаешь, когда ты застрял в текстовой трубе, в постоянном движении, чувствуя, что часть твоего тела уже не существует… Так вот, ты уже отчаиваешься выбраться, как вдруг видишь, что сквозь пространство вокруг тебя начинает просачиваться что-то чужеродное. Будто пот на поверхности кожи. Только кожа у нас трехмерная, а тут в ее роли выступает каждый квадратный сантиметр воздуха вокруг тебя.
– Текстовая труба? Вы имеете в виду Вавилонскую библиотеку?
– Бесконечная библиотека, не имеющая как физических границ, так и текстовых. Все комбинации символов на всех доступных миру языках, которые когда-либо существовали или только ждут своего часа, чтобы появиться.
– Это невозможно, – качаю головой. – Я видела программу, которая должна иллюстрировать Вавилонскую библиотеку. Тексты не хранятся там. Их генерирует система в ответ на конкретный запрос. Ему присваивается свой адрес и номер. Какие-то строгие параметры в открытом доступе. Все сделано так, чтобы читатель смог в это поверить.
Вербовой молчал. Я вижу: ему есть что сказать. Как минимум, что он не поверил ни единому слову, потому что его реальность категорически отличается. Слишком знакомое выражение лица.
Он сильно нервничал. Наверное, вспоминать о таких вещах не слишком приятно.
– Я провел в этом лабиринте несколько лет, но по ощущениям прошли столетия. Читала Гарри Поттера в детстве? Дементоров помнишь?
– Я слышала много баек о Сети, но о таком — впервые.
– Это еще не все, Оленька.
Оно пытало меня. Заставляло задыхаться под водой, потому что знало: смерть от удушья — мой самый жуткий кошмар. Оно скрывало выход. Каждый раз, когда мне вот-вот должна была открыться брешь, что-то менялось. Этажи путались между собой, книжные символы менялись местами. То, что мне удалось выбраться, — не знаю, как в это поверить. Мне повезло. Чудовищно повезло.
– Но когда вы меня увидели, вы сказали…
– Что ничего не вышло, да. Потому что я увидел твое лицо. Именно это лицо на страницах каждой книги. Я скорее лица собственных детей забуду, чем твое. Твое нарисованное лицо, твое искаженное страхом детское лицо, твое счастливое лицо во сне.
Я видел, как ты делала первые шаги, как мама возила тебя на санках зимой вокруг дома. Почему я застрял именно на этом фрагменте среди бесконечного калейдоскопа прочих? Твои невеселые школьные годы, еще более невеселые годы в универе, друг, который тебя изнасиловал в 15 лет и которого ты простила. Бесконечные переезды, случайные связи, бурное хаотичное творчество в стол, смерть сестры, разрыв с отцом, первая синесцена…
Не спрашивай, почему.
Я понятия не имею, что у тебя за отношения с Сетью. Но я хочу просто сказать тебе, что Умбра так просто тебя не оставит.
– Надеюсь, вы что-то перепутали.
– Я думал, что сошел с ума. Умбра впивалась в нутро, знаешь… выдирала с корнем самое сокровенное. Душила меня. Перманентно, без остановки душила на протяжении многих лет.
– Но при чем тут я?
– Ты действительно ничего не помнишь?
– Что я должна помнить? Вы, похоже, и правда путаете меня с кем-то!
– Или ты каким-то чудесным образом смогла не только сбежать, но и забыть весь этот кошмар.
– Мне очень жаль. Я не знаю, что за явление, с которым вы столкнулись, но поверьте: за полтора года регулярной работы в Сети я ничего подобного не встречала.
– Из всего того ужаса, что там происходит, я сумел четко распознать две вещи. Во-первых, эта Умбра умеет мыслить.
– А во-вторых?
– Во-вторых, она очень тобой недовольна.
Ивана била мелкая дрожь, словно он только что сошел с электрического стула. Я решительно поднялась на ноги.
– Спасибо, что предупредили. Буду настороже.
– После того, что они сделали в редруме, им следует оставить тебя в покое. Возможно, после моего визита ты будешь проклинать меня и то… что я заставил вновь об этом вспомнить.
– Да о чем вспомнить?! – не выдержала я. – Что еще за редрум?
Иван посмотрел на меня изнеможенно.
– Ладно, Оля. Все в порядке. Мы живы и здоровы, правда?
Могла ли я сознательно вычеркнуть из памяти какое-то важное событие? Возможно, настолько жуткое, что жить с ним казалось невыносимым. Могла ли я зайти в свою Чеширскую линию и сознательно вырезать кусок воспоминаний, чтобы потом не иметь даже ни малейшего понятия о том, что было?
Чем больше я думала над этим, тем сильнее начинала болеть голова. Если предположить, что это так, значит, как минимум нашлись основания. Значит, искать ответ в белых пятнах воспоминаний опасно. Никто не станет кромсать свой код без надобности.
Однако, даже если предположить, что все это так, меня никогда не звали Ольгой. Я Кира Ницке. С самого рождения.
Кира Николаевна Ницке. Третья группа крови. Резус плюс.
– Ладно, – говорю. – Вы правы. Главное, что мы живы и здоровы сейчас. Идемте завтракать?
– Да, если позволишь. А потом буду благодарен, если разъяснишь, где здесь ближайший автобус, чтоб добраться домой.
– Куда домой?
– В Фанагорею, куда ж еще?
– Но…
Я медленно отступаю назад и запинаюсь о камень. Иван смотрит на меня без единой крупицы сомнения.
– Что «но»?
– Фанагорея, которая в двухстах километрах отсюда?
– Ну да, – произнес он, однако, судя по взгляду, уже не так уверенно. – Ты сама так сказала.
– И у вас там жена? Дети? Работа?
– Да, верно, – хмурится Иван. – А в чем, собственно, дело? Ну да, за месяц моего отсутствия про работу уже нельзя точно сказать, но жена вряд ли успела найти другого.
– Вот как. Ну ладно, сейчас разберемся.
Я ни хрена не понимаю! Что за чушь он несет?
– Ну-ка постой, – он не дает уйти, встав между мной и единственным плоским камнем, по которому можно подняться. – Что это ты так занервничала?
– Ну просто… – протянула я. – Понимаете…
Мне следовало подумать. Подумать подольше. Поднять навыки общения с Юджиным, которому никогда нельзя напрямую сообщать плохие вести. Мне следовало собрать в голове все самые мягкие слова для того, чтобы убедить этого человека сохранять спокойствие. Но, как назло, меня вновь накрыл опустошающий ступор. Когда ничего, совершенно ничего путного не приходило в голову.
– Фанагорея давно заброшена, в ней никто не живЕт уже два года, – сказала я. – Понятия не имею, о чем вы говорите.
Слова сами слетели с языка, и я тут же осознала, что тактика молчания все же эффективнее. Иван если не ждал этих слов, то, безусловно, боялся в глубине души чего-то подобного.
Потому что он поверил мне практически сразу.
– Они предупреждали. Умбра предупреждала, – шептал он, бешено бегая глазами по песку. — Это все из-за твоего побега. Ты не должна была от них убежать.
Надо было убираться. Нестабильная психика Ивана сейчас вела себя не лучшим образом.
– Стойте, стойте, подождите! – я старалась говорить как можно спокойнее. – Угомонитесь, сейчас разберемся, хорошо?
– Что ты им сделала? – порезанное лицо Вербового искажала гримаса страдания. Если бы сейчас зафиксировать его состояние для синесцены, можно было бы создать серьезное оружие массового поражения. – Что ты натворила?!
– Успокойтесь! Пожалуйста! Вы меня пугаете!
Никогда не понимала, как себя вести в таких ситуациях. Вот и сейчас. Просто в какой-то момент стало ясно, что новость о Фанагорее привела Ивана в бешенство. А потом он схватил меня за шею. Я помню, как закричала, как оказалась в воде, под водой, а потом уже сложно сказать, как все было.
И знаете, когда нет времени на осознанные мысли, глаза как будто стремятся зафиксировать как можно больше напоследок. Время словно растянулось как резина и в этом бесконечно эластичном вакууме замерло крошечным насекомым в капельке янтаря с лентой кинофильма перед глазами. На скале бледнела надпись. Бордово-черная с мелкими подтеками:
Volume 29
S[нечитаемо] 3
W[нечитаемо] 2
Я бесконечно помню это одно-единственное мгновение, растянутое на такой длительный срок, что его действительно проще рассматривать в виде череды кадров. То ли сменяющих друг друга, то ли нет. Вот я толкаю обидчика коленом по носу. А в следующем кадре уже вырываюсь из его узловатых ручищ и плыву прочь. Каждый гребок, каждый сигнал мозга в мышцы, предшествующий гребку, — отдельный кадр.
Я дискретно и неумолимо плыву к крутому утесу за холмом. Взбираюсь на камни и бегу, как не бегала еще никогда.
__________6. СОРОК ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ
Самый офсетный из всех офсетных миров, что мне доводилось посещать, кажется, размыкает объятия. Дай мне вдохнуть унцию обычного кислорода, без электрической радужной проволоки, без искристой музыки и ритуальных танцев.
Ведь счастья не должно быть слишком много, а не то я растворюсь в нем окончательно. Счастье — это дозированная водичка в холодных пластиковых стаканчиках, которая иногда заливает мерцающие угольки в глубине.
Как это было? Как в кино.
