Слепой жребий

Выгадывая время, чтобы успокоиться, привести мысли в порядок и наконец найти верное решение, я снова начинаю изучать книжные полки. Раньше здесь стояла художественная литература, в основном классика, но сейчас все больше книг по медицине и прикладной психологии.

– Ни в одной из этих книг я так и не смогла найти ответ, как тебе помочь, – продолжает мама, вероятно, ошибочно приняв мое молчание за согласие. – Я хочу видеть тебя счастливой.

– Я случайно узнала о твоей просьбе. Сама решила попросить Джесс о дополнительном билете, – говорю я, впервые обманывая маму. – Решила пойти со старым приятелем. А она сказала, что ты уже это сделала за меня.

– Ты что?.. Старый приятель… Джени, я ведь не знала… ты же ничего не рассказываешь. Кто он?

«Может, и вправду пора открыть маме свои двери, чтобы она не билась о стену, а то каждый раз мой душевный ремонт обходится все дороже», – проносится в мыслях, но вслух я говорю:

– Просто друг. Не против, или у тебя был какой-то другой запланирован кандидат?

– Нет, я никого не планировала. Ты хочешь прийти с этим полицейским? – Я коротко киваю, и мама разочарованно закатывает глаза. – Ты же понимаешь, что это ни к чему не приведет.

– А мне ничего и не нужно. Мне хорошо одной, – признаюсь я, не желая и дальше городить ложь.

– Я не молодею, Джени. Да и здоровье уже не то. Неужели я так много прошу? Ты этого не понимаешь сейчас, а потом будешь пытаться заполнить пустоту в душе животными. Станешь как эта чокнутая, что превратила свой дом в кошачий двор? Такого будущего ты хочешь?

– Мама, меня вполне устраивает быть дочерью, сестрой, тетей, подругой. Это все, что мне нужно. Ну и еще моя работа, разумеется.

– Что за вздор! Ты красивая, здоровая, молодая женщина. Неужели я так и умру, не увидев тебя счастливой?

– А теперь глупости говоришь ты! Тебе еще жить и жить, кто знает, может, я еще успею передумать? – пытаюсь отшутиться я, хотя в груди противно покалывает. Мама не любит разговоров о смерти.

Еще один тревожный звонок? Или это уже колокольный перезвон?

– Успеешь ли? – выдыхает она, тяжело опускаясь в кресло, точно у нее внезапно подкосились ноги.

И сейчас, глядя на нее, я вновь вижу ее растерянной и беспомощной, какой она была, когда у нее случился сердечный приступ. Она прикладывает руку к груди, делая ритмичные вдохи и выдохи через рот.

– Мам, все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Просто давление с утра немного шалит.

– Ты ничего от меня не скрываешь?

– Мы поменялись ролями? – спрашивает она, наигранно улыбаясь.

Она пытается снова натянуть на лицо маску, которую, похоже, все это время успешно носила, но я увидела достаточно, чтобы не купиться.

– Мы договаривались не лгать. Что происходит? – спрашиваю я, опускаясь перед ней на колени и, взяв ее холодные ладони в свои, пристально смотрю ей в глаза. – Когда мне плохо, я всегда прихожу к тебе.

– И я этому очень рада, Джени.

– Мам, что происходит? Ты никогда не говоришь о смерти.

– Ой, это просто такая фигура речи, – отмахивается мама, пытаясь встать.

Но я не двигаюсь с места.

– Мам, мы не врем друг другу, помнишь?

Она тяжело моргает, виновато поджимая губы. Над нами повисло тяжелое, гнетущее молчание, от которого больно давит в груди, а в ушах стоит такой звон, будто моя голова превратилась в тревожный колокол.

– Похоже, мне не избежать операции на открытом сердце, – сдавленным голосом произносит мама, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.

Глава 10

Почти всю ночь я провела на медицинских сайтах, читая научные статьи о мамином диагнозе, а также на форумах, пытаясь понять, как проходит реабилитация людей, которые уже прошли через это.

Пять лет назад она чуть ли не за руку водила меня от одного врача к другому, точно я была маленьким ребенком. Сегодня мой черед позаботиться о ней и снять с ее плеч эту тяжелую ношу.

Однако, когда утром мне звонит Кевин, я будто очнулась от одного тревожного сна, чтобы с головой уйти в другой.

Его обещания сделать все, чтобы закрыть дело художницы до конца этой недели, не были пустыми словами, Кевин действительно вознамерился доказать мне свою правоту: это убийство не является частью серии, его совершил… и на этот раз под подозрением оказался Ари Бойд – бывший сожитель Линды, который не раз поднимал на нее руку и которому она, по всей видимости, посвятила большую часть своих гротескных работ с блюдцеглазыми существами.

– Если я приглашу тебя за стекло, молчаливым свидетелем моего триумфа, это поможет тебе решиться? – спросил Кевин, продолжая настаивать на походе в ресторан.

Ужинать с ним вторую пятницу подряд – плохой знак и потакание его несбыточным мечтам, но вот оказаться за стеклом допросной и хотя бы одним глазком взглянуть на этого Ари всерьез хотелось.

– А что, если это будет не ужин, а обед? Давай после твоего триумфального допроса сразу это и отметим, – я сделала ему встречное предложение, стараясь вложить в голос все свое радушие.

Кевин согласился, хотя и без особого энтузиазма. И вот теперь, два часа спустя, занимая свое место за фальшзеркалом, я беспокоюсь только о том, что смогу выжать из допроса человека, которого заведомо считаю непричастным как к убийству Линды Саммерс, так и остальных женщин.

И все же, стоя у стекла, я наблюдаю, как в комнату для допросов входит худощавый, немного сутулый мужчина с седыми длинными волосами, собранными в лохматый хвост, в черной объемной куртке. Не думаю, чтобы он был в этих стенах впервые, судя по тому, как твердо ставит ногу, как уверенно смотрит перед собой, не шаря взглядом по периметру комнаты. При этом он явно нервничает, его неуверенность выдают круглая спина, немного задранные плечи, точно он пытается вдавить в них шею, а вместе с ней и голову, и, разумеется, заискивающая улыбка, с какой он смотрит на Кевина, когда они садятся за стол. Но это, скорее всего, просто одна из масок, которую он умело использует в жизни.

– Когда ты видел Линду Саммерс в последний раз? – начинает беседу Кевин.

– Да как тут вспомнить? Давно. Расстались же мы. Надоела она своим нытьем. Знаешь, есть такие бабы, им лишь бы жаловаться на все, ныть, – я была уверена, что Ари начнет юлить и лебезить, он же решил пойти другой дорогой. – А вот Поля – классная. Она все делает как надо и с первого раза все понимает.

– А с Линдой как было? Не слушалась тебя?

– Нет… бывали у нее, конечно, светлые дни, когда она не забивала свою голову всякой дурью… но это редко… – говорит Ари, убирая руки под стол. Я вижу, как он протирает о джинсы вспотевшие ладони. – Я и не знал, что она рисовать может…

– То есть, пока вы были вместе, она картин не писала?

– Ну, не знаю… я на стенах в сортире тоже, бывает, что-нибудь изображу, но на искусство это не тянет…

– Значит, писала, но тебе не нравилось…

– А что там нравиться-то может? Одним зеленые человечки мерещатся, а она черных, по ходу, видела… Вот реально, такие головастики с безумными глазами.

«Интересное сравнение», – мысленно подмечаю я, внимательно изучая мистера Бойда.

Линду убили и ее тело бросили возле мусорного бака, так же убийца поступил и с телами остальных женщин. Как бы мне ни не хотелось рассматривать Ари как потенциального убийцу, но даже такому хлюпику, как он, вполне под силу такой подвиг….

– Тебе не нравилось ее увлечение живописью?

– О как! Живопись. Да мне по барабану. Когда она с красками возилась, хоть мозги мне не колупала.

– А из-за чего обычно ссорились? Что тебя в ней раздражало?

– Раздражало? Нытье! Вот! Вот это прям бесило, и эта постоянная фраза: «Я не такая, как все… Я плохая сестра… я недостойная женщина…» А еще по ребенку своему любила страдать. У нее же дочка была, так она ее на усыновление отдала, когда той два или три года исполнилось. С того дня уже больше тридцати лет прошло, а она все ныла и ныла…

– И тогда ты ее бил, в терапевтических целях, разумеется, да?

– Ну, бывало. А как еще? Ну, я терплю раз, два, но это же было постоянно. Вроде такая милая, добрая, но такая нудная… или, как эти сейчас говорят… ну, эти, умные… душная! Вот точно, она была душной.

– Да, есть такие, – тяжело вздыхает Кевин, подыгрывая своему собеседнику, и я вижу, как он выкладывает перед ним несколько фотографий.

С моего ракурса сложно понять, какой именно козырь он решил разыграть в этот момент, но уже в следующую минуту я понимаю, что на стол легли фотографии Линды, сделанные на месте преступления.

– Они иногда бывают настолько противными, что хочется взять и придушить. Ты так и сделал, да? Что она сказала тебе в тот вечер? Снова ныть начала? Жаловаться?

– Я чего? Не видел я ее! Зачем мне это?!

– То есть на выставку ты не приходил?

– Нет, конечно! Выставка?! Смеетесь вы все, что ли?! Тоже мне, искусство нашли!

– Когда ты видел Линду последний раз?

– Когда видел… а вот когда последний раз поцапались, тогда и видел… летом, наверное… тепло было. Я на автосервис тогда работать устроился. Вот, спрашивается, чего еще надо ей было? Нет, вывела меня! Я прям сильно ее тогда, конечно, к косяку приложил, да и по роже прошелся. Копы приезжали, думал, все… но нет… очухалась она. Заяву писать не стала, ну, меня и отпустили. А через пару дней я ее послал… Она меня с Полей застукала… в общем, как-то так…

– То есть ты после того случая встреч с ней больше не искал? Не пытался вернуть?

– Линду? Зачем? Я что, дурак?

– Складно рассказываешь, а как это объяснишь? – спрашивает Кевин, выкладывая на стол следующую порцию фотографий. – Эти снимки были сделаны в галерее в день открытия выставки Линды.

Перед допросом он показал мне свою главную улику – снимок стоп-кадра, сделанного из изъятых видеофайлов в галерее «Вдохновение». Сходство, безусловно, есть, но у меня остались сомнения относительно того, что на снимке действительно Ари Бойд, а потому я подхожу ближе к стеклу, жадно наблюдая за его реакцией.

На фотографии Линды он почти не смотрел, только бросил в их сторону какой-то брезгливый взгляд и все, здесь же он подается вперед, словно собирается лечь прямо на стол. Аккуратно поднимает один из снимков и внимательно изучает его.

Эта молчаливая сцена длится не меньше минуты, после чего Ари выпрямляется и снова уверенно смотрит в глаза Кевина.

– Узнаешь?

– Узнаю, и что? Он тут вообще при чем?

– Это ты!

– Я что? Ты думаешь, на фото я? – прыскает Ари, впервые за все время допроса позволяя себе выдать искреннюю быструю эмоцию. – Блин, тебе, чувак, очки носить надо! Это не я!

– Хватит дурака валять, у меня есть свидетель, который…

– Да хоть десять! Не было меня там! Что я там потерял? Нет, это не я.

– Хорошо. Ты сказал, что узнал человека на снимке. Кто это?

– Ривер…

– Ривер, и все?

– Ну, он мне документы свои никогда не светил. Зовут Ривер, а может, это кличка такая. Он тату-мастер.

– Где его найти?

– А я откуда знаю? Он романтик, сегодня – здесь, завтра – там.

– Отличный вариант. Ты его только что придумал, чтобы отвести подозрение? Где ты был десятого ноября с девяти до полуночи?

– Какой это день был?

– Воскресенье.

Ари снова придвигается вперед. И начинает что-то считать на пальцах. Я вижу, как шевелятся его губы, но не слышу ни слова. А судя по тому, как напряженно Кевин сводит брови, сомневаюсь, чтобы и ему удалось расслышать хоть слово из этого бормотания.

– У меня смена была. Точно говорю, не веришь – проверь! Меня там пацаны все видели. Они подтвердят.

– Что за смена?

– Кев, спроси его про Ривера, – впервые нарушаю свое безмолвное наблюдение я, радуясь тому, что настояла на микрофоне и наушнике у Кевина в ухе.

– Так я на траке работаю же. Уже два месяца. Жрачку по штату развожу. Куда ездил в тот день, не помню, но в базе точно все есть. У меня же маршрут.

– Отлично, по дороге от одной точки в другую заглянул к бывшей на выставку, почему нет? – словно не слыша меня, продолжает гнуть свою линию Кевин.

– На кой черт оно мне надо было? Говорю же, у меня Поля. С ней все тип-топ. Зачем мне эта страдалица?

– Спроси про Ривера! Что еще он про него знает? – настаиваю я.

– Допустим, это действительно не ты, – наконец уступает Кевин. – Допустим, это действительно некто по имени Ривер. Кто он?

– Я же сказал, просто чувак один, зависал раньше с нами на районе.

– Район – это где? – спрашиваю я, и на этот раз Кевин синхронно озвучивает мой вопрос в комнате для допросов.

– В Бушуик[4]. Мы там квартирку снимали на Гров-стрит 115 или 117, ну, и зависали рядышком. Ну, он к нам сам как-то прибился. Скользкий такой типок. Дружбы ни с кем особо не водил. Говоришь, фото сделано в галерее? – Кевин коротко кивает, и Ари продолжает: – Ну, может, он в этом говнище что и понимает, он же тоже, типа, художник. Хотя вот он работы делает что надо!

– А может быть, ты заехал по дороге на выставку к бывшей, ну, бывает же такое, старые чувства, ностальгия. И тут увидел ее с другим, и это вывело тебя из себя. Ты потерял контроль, позвал ее на улицу, а там уже не смог остановиться…

Ари откидывается на спинку своего стула, выставив перед собой руки с растопыренными ладонями.

– Э… нет. Вот этого точно не было. Ты меня вообще слышал, на кой черт, она мне сдалась? Не было такого. Я не знаю, кто ее так отделал. Поля, она у меня иммигрантка из России. Легальная, у нее документы все в порядке, ты не подумай, – он снова наваливается на стол и заговорщическим голосом продолжает: – Так вот она сказала, что это какая-то ритуальная штука… или что-то типа того. Я в этом не разбираюсь, это вы сами решайте. Но я тут не при делах. Жалко Линду, конечно, но это не я. Да, было дело, морду бил, не горжусь, но это в прошлом.

Кевин нехотя отпускает его, и я вижу, как Ари Бойд беспрепятственно выходит за дверь допросной.

– Он не убивал Линду Саммерс, и ты это знаешь, – говорю я в микрофон, и Кевин поворачивается ко мне, с досадой глядя в фальшзеркало.

* * *

По коридору постоянно курсируют полицейские: кто-то только вернулся с выезда, кто-то с обеда, кто-то просто вышел из кабинета, чтобы размяться.

Я пообещала Кевину сходить с ним на обед, потому приходится сидеть и ждать его, стараясь не встречаться с полицейскими взглядом. Среди них может оказаться тот, кто работает здесь больше пяти лет, а значит, вероятно, был знаком со мной, как с подающей надежды стажеркой ФБР. Сегодня все это уже кажется таким далеким и нереальным, и все же…

– А я тебя знаю! – неожиданно громко звучит мужской голос, и я ловлю на себе чей-то взгляд. Концентрирую внимание на пуговице своего пальто в надежде, что он обращался не ко мне, в надежде, что он просто пройдет мимо. – Ты же эта ведьма из Бруклина, да?

Он подходит ближе, настолько, что меня начинает тошнить от запаха жаренных сосисок и соуса барбекю.

Я поднимаю голову, с вызовом заглядывая ему в лицо: над правым глазом густая черная бровь с аккуратным ровным шрамом, точно он получил его не в драке, а специально надрезал для усиления своей животной харизмы, тонкие губы, разъехавшиеся в издевательской ухмылке, ямочка на подбородке, сглаженная ровной щетиной. Он не кажется мне знакомым.

– Ну точно! Я же говорил, это она.

Двое мужчин, что стоят рядом с ним, улыбаются, разглядывая меня, словно зверушку в зоопарке. Становится противно.

– Это про которую Норт рассказывал? – внезапно спрашивает один из его дружков.

– Ну, а кто же еще? Горе-профайлер, которого выкинули из ФБР за профнепригодность. Сначала наберут всякую шваль, а потом расхлебывай.

– Все сказал? – с вызовом говорю я, скрещивая руки на груди.

– Где твои лохмотья? Ты не стесняйся, ходи, как душа велит!

– Что еще про меня знаешь?

– Звездой себя возомнила?

– Лучше быть звездой, чем петухом, не думал об этом?

Он прокатывает языком по внутренней стороне щеки, точно пробует на вкус неизвестное блюдо. Однако, когда смысл сказанного достигает его задетого самолюбия, он мгновенно меняется в лице.

Эти секунды я наблюдаю, как замедленные кадры кинофильма: улыбка сползает с лица, он раздувает ноздри, глаза сужаются до щелок. Кисти превращаются в кулаки.

Он делает шаг вперед, нависая надо мной. Его зловонное дыхание перекрывает мне кислород.

– Что ты сказала?

– Что здесь происходит? – вмешивается Кевин, оттаскивая от меня верзилу. – Совсем ополоумел?

– Эта сука должна ответить за свои слова! Она…

– Еще раз назовешь ее так, и будешь иметь дело со мной. Пошел вон отсюда.

– А то что? Снова рожу бить мне будешь?

Верзила в упор смотрит на Кевина. Два прихвостня, ради расположения которых, скорее всего, и затевалась эта показательная порка, молча стоят на расстоянии, неуютно наблюдая за происходящим. Не думаю, чтобы они были готовы вмешаться, если того потребует ситуация.

– Кев, не надо, – прошу я, пытаясь встать между ними. – Он тебя провоцирует.

– А я все понял… – внезапно меняется в лице верзила, точно его действительно осенило. Его губы снова растягиваются в самодовольной ухмылке. – Теперь понятно, почему у тебя такая хреновая раскрываемость, с такими консультантами повышения тебе не видать как своих ушей!

Я не успеваю среагировать, как Кевин начинает размахивать кулаками, без разбора нанося удары по верзиле. Тот тоже не остается в долгу. В коридоре становится неожиданно душно, тесно и запредельно шумно. Я начинаю пятиться, пока не упираюсь в какую-то стену. Последнее, что я вижу, это Кевин валит верзилу на пол. В голове – шум, обрывки фраз и диких оскорблений. Зажимаю уши руками, но продолжаю их слышать, все громче и отчетливее. Они звучат в моей голове и озвучены моим голосом. Закрываю глаза, и это я уже лежу на полу в своей гостиной, отчаянно сопротивляясь и уворачиваясь от ублюдка, который навалился на меня. Он выкручивает мне руки, запихав в рот какой-то вонючий кусок ткани, но я продолжаю орать и звать на помощь.

– Прекратите! – пронзительно кричу я, и на этот раз меня слышат.

Глава 11

После того как Кевин и Мигель, тот, кого я про себя назвала верзилой, провели в кабинете комиссара полиции Альберта Мортимера не меньше двадцати минут, наконец возвращаемся к своему первоначальному плану, с одной лишь оговоркой: вместо пафосного ресторана, на который теперь нет ни времени, ни настроения, мы заходим в бистро, что находится в паре кварталов от полицейского участка. Во многом именно его отдаленное расположение и определило наш выбор, хотелось тишины, уединения и минимального количества полицейских на расстоянии дыхания.

– Из-за чего ты подрался с ним в прошлый раз? – спрашиваю я, после того как мы сделали заказ у стойки и заняли столик в конце зала.

Теперь, когда на нас не смотрят из-за каждого угла, я могу спокойно рассмотреть последствия стычки: над глазом красная припухлость, нет сомнений, к вечеру это будет хороший синяк, губа разбита, волосы дыбом.

– Неважно, он давно нарывается.

– Тот раз тоже в участке?

– Давай о чем-нибудь другом. Сначала этот ублюдок Ари с крючка слетел, потом Мигель, еще эта взбучка от Мортимера. Так себе денек. Мне нужен пряник.

– Прости, но я умею печь только кексы, пряники – не мой профиль.

– Бессердечный ты человек, Мерида, – говорит Кевин, пытаясь улыбнуться, но тут же морщится от боли. – Как прошел День благодарения?

– Вроде неплохо. Раз я все еще член семьи, значит, не облажалась.

– Никогда не понимал выходок твоего брата.

– Давай о чем-нибудь другом, – предлагаю я, когда на табло высвечивается номер нашего заказа.

Жестом прошу Кевина оставаться на месте и иду за нашим подносом с напитками и двумя бургерами.

В Нью-Йорке есть одно негласное правило: если в обеденное время в заведении много свободных мест, скорее всего, ваш завтрак, обед или ужин будет таким же вкусным и сочным, как подошва башмака. И это самое лучшее определение, которое заслуживает котлета, зажатая между двух половинок заветренной булки. Два укуса, и аппетита как не бывало. Отодвигаю свою тарелку в сторону, радуясь тому, что газировка, независимо от качества кухни, всегда остается неизменной: холодной, бодрящей и приторно-сладкой.

– Считаешь, он придумал этого Ривера?

– А ты ему поверила? – Я только коротко пожимаю плечами, давая возможность Кевину поделиться со мной своими соображениями. – Я уверен, что это сделал ее брат. Но Ари тоже подходит, и в его алиби я не верю. Этого Ривера он выдумал. Это был он.

– Ясно.

– Пока что мне ясно одно, ты меня держишь за дурака. Я же вижу твой интерес к этому делу. С первого дня, как ты про него узнала, у тебя этот странный блеск в глазах.

– Возможно, только это все бессмысленно, ты же не хочешь меня даже слышать.

– Ты знаешь, наверное, сейчас твой звездный час, – морщась, говорит Кевин, промакивая салфеткой кровоточащую рану на губе. – Мне крайне больно говорить. Я идеальный слушатель.

Виновато улыбаюсь, отчасти все это случилось из-за меня. Хотя, судя по контексту, и без моего присутствия обстановка в участке не из приятных.

«Интересно, какая кошка пробежала между Кевином и Мигелем?» – думаю я, но вслух начинаю делиться своими мыслями относительно жестокого убийства Линды Саммерс.

* * *

– Ты обещал мне прислать экспертизу вскрытия, но так этого и не сделал, – заканчиваю я свой рассказ. – Я убеждена, что убийца действовал твердо, уверенно и со знанием дела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Была особенно распространена в России во времена Петра I. Скопцы считали, что единственным путем спасения души является борьба с плотью путем оскопления.

2

Knockin’ On Heaven’s Door – автор и исполнитель Боб Дилан.

3

I wanna dance with somebody.

4

Бу́шуи́к – район на севере Бруклин, Нью-Йорк.