Грани теней. Повесть

– Ты бы прилег, – Николай тихонько подтолкнул его к кровати, – ты никогда не жаловался на сердце. Тебе надо подлечиться и хорошо отдохнуть.

– Пожалуй, ты прав, что-то я перенервничал сегодня, – Палин присел на краешек кровати. – Николаша, ты бы не мог мне принести метаксу? Во рту от этих лекарств язык к небу присох.

– Я думал о коньяке, когда шел сюда, но побоялся, что доктор не разрешит, – Николай выглядел довольно смущенно.

– Конечно, не разрешит. Ты чуть-чуть, во фляжке моей – душегрейке.

– Хорошо, принесу.

– Вот спасибо. Иди, пожалуйста, я прилягу. – И он упал навзничь на кровать с широко открытыми глазами.

– Доктор! Скорее сюда! – закричал Николай Афанасьевич.

Дверь палаты распахнулась, вбежали два дюжих санитара.

– Пожалуйста, Николай Афанасьевич, – подошедший доктор взял его под руку, – вам не стоит больше здесь находиться, зрелище из малоприятных.

Николай Афанасьевич вышел из палаты, лицо его было бледно, руки мелко подрагивали.

– Голубчик, вам плохо? – Невзоров всмотрелся в его лицо.

– Это невозможно, – проговорил Сокольников, – этого не может быть.

– Все прошло хорошо, Николай Афанасьевич. Успокойтесь. Вы даже не представляете, как вы нам помогли, – доктор сам еле сдерживался.

Но Николай Афанасьевич словно не слышал его, нервно перебирал руками, пытаясь унять дрожь.

– Это невозможно, доктор! – вдруг громко воскликнул он. – Этот ваш подопечный знает мою семью и называет их так, как мой настоящий брат. Он знает про мою жену, про мою дочь, про их пристрастия. Он разговаривал со мной так, как мы обычно разговаривали с Петром. А про пневматическое ружье из нашего детства знали только мы вдвоем, и я не помню, чтобы мы когда-либо вспоминали про него. А про воробьев? Постойте, доктор. Он мог читать мои мысли. Ведь когда беседуют два человека, то у другого возникают ассоциации воспоминаний, которые опережают вопросы. В этих воспоминаниях присутствуют ощущения, образы, имена, которые может фиксировать второй беседующий. Я уже сталкивался с подобными явлениями. Это что-то из психологии и вербального общения.

– Да, да, вы правы, уважаемый Николай Афанасьевич, – доктор задумался, – но в нашем случае пациент ничем подобным себя не проявил во время так называемой сознательной жизни. Во всяком случае, его родственники не говорили о его такой феноменальной способности. Но я попробую еще раз побеседовать с его женой уже более предметно. Хорошо, Николай Афанасьевич. Вы нам очень и очень помогли. Может вам все-таки дать успокоительное? Верочка, дайте, пожалуйста, Николаю Афанасьевичу валерьянки. И очень вас прошу, Николай Афанасьевич, голубчик, никому не говорите об этой встрече. Это очень и очень важно. И еще. Мне бы хотелось, если, конечно, вы согласитесь, еще несколько раз провести подобные встречи. Так сказать, для чистоты эксперимента, чтобы отсеять все возможные недоразумения. Это очень важно.

– Да, конечно, доктор, я согласен помочь вам. Но ответьте, может быть, на самый главный вопрос для меня. Куда подевалась та, родная душа пациента?

– Увы, любезный Николай Афанасьевич. У меня у самого куча неразрешенных вопросов в этом деле. Вот с вашей помощью мы и будем решать их. Пока не хотелось бы привлекать еще кого-то. И я надеюсь на вашу добропорядочность, пусть это все останется в глубочайшей тайне.

– Да, да, доктор. Можете не беспокоиться. С вашего позволения я пойду.

– Хорошо. Мой водитель отвезет вас домой. И пожалуйста, Николай Афанасьевич, примите пустырник и постарайтесь хорошо отдохнуть. И еще. Может, вспомните из вашего далекого детства какой-нибудь не очень яркий эпизод с вашим братом? Такой эпизод, чтобы о нем мог знать только он и вы. Какая-нибудь шалость, проступок, о которых бы хотелось забыть и никогда не вспоминать. Только он и вы.

– Да, да, я понимаю, доктор. Я постараюсь что-нибудь припомнить. До свидания.

Невзоров посмотрел долгим взглядом на уходящего Сокольникова.

– Тяжело ему придется. Пережить смерть любимого брата, а тут еще эксперименты с потусторонним миром.

– Да, садизмом попахивает, доктор, – сказал подошедший из соседней комнаты капитан Устинович.

– Что делать? Наука требует жертв, – пожал плечами Невзоров.

– Но в данном случае жертвы не ваши.

– Как знать. На кону моя репутация. Либо я оставлю ярчайший след в психиатрии, и не только в психиатрии, но и в истории человечества, либо меня втопчут в грязь – и я стану посмешищем до конца своих дней. Ну а вы, Александр Витальевич, убедились в жизнеспособности моей гипотезы?

– Хм, – Устинович усмехнулся, – я попробую еще получить заключение гипнолога по этой встрече, анонимно. Посмотрим, что скажет специалист в области вербальных отношений.

– Я бы тоже хотел в спокойной обстановке просмотреть полученную видеозапись. Я ведь тоже специалист по лицам.

– Конечно, конечно. Я сейчас же сделаю копию. Когда встречаемся?

– Я думаю, денька так через три, меня еще другие больные ждут.

– А я в свою очередь, – капитан задумался, – попробую навести справки по поводу участка земли, о которой упомянул ваш подопечный. Очень хороший может быть ключик в деле убитого мэра, весьма серьезный повод для устранения Сокольникова.

Доктор очень серьезно посмотрел на капитана:

– И очень хороший повод навести на себя лично большие неприятности. Мне не хотелось, чтобы и с вами что-нибудь произошло, Александр Витальевич. Особенно сейчас, когда мы стоим, может быть, на пороге великой сенсации. Вы мне нужны сейчас как никогда, берегите себя. Те, кто убрал мэра, не остановятся ни перед чем. И пожалуйста, Александр Витальевич, не торопите следствие, не опрашивайте никого. Давайте попробуем узнать все максимально у нашего теперь подопечного. И если сказанное Палиным подтвердится, то это будет еще одним убедительным доказательством гипотезы о переселении души. Поэтому вы нужны мне живым и здоровым. – Доктор взял капитана за плечи, и впервые в его взгляде появились теплые отеческие нотки.

Глава 8

Приехав в управление, Устинович набрал телефон своего приятеля Лебедева. Тот занимался частной практикой в качестве гипнолога-регрессиониста.

– Привет, Гриш, – как можно более беззаботно поздоровался Александр, – можешь уделить мне полчаса своего драгоценного времени лично для меня?

– Неужели следователь решил проверить свое прошлое? – раздался смех на другом конце линии.

– Не злорадствуй, просто нужна консультация.

– Полчаса говоришь. Если где-нибудь около девяти, не раньше.

– Хорошо, ровно в двадцать один ноль ноль я буду у тебя. И если нальешь чаю, то я захвачу твои любимые круассанчики со сгущенкой.

– А что, на более солидное подношение денег не хватает? – рассмеялся Лебедев.

– Хватает, но сейчас нужна очень ясная голова и трезвое рассуждение.

– Понятно. Ну приходи, трезвенник, налью тебе чаю.

– Спасибо, Григорий, – капитан положил трубку.

Достал из сейфа дело Сокольникова.

«Участок земли в городе – лакомый кусочек для многих в нынешнее время. И охотников на него будет с избытком. И уж если мэр был убит из-за этого кусочка, то мелкие сошки здесь не в счет, сотрут в пыль. Кто-то очень серьезный положил глаз на эту добычу и отступаться не намерен. А если губернатор отмахнулся от затеи Сокольникова с аквапарком, то ли ему нет никакого дела до аквапарка, что весьма сомнительно в его положении, то ли на него тоже надавили или намекнули. Хм, интересно. Еще не убедился в правдивости слов пациента доктора, а уже новая версия сложилась, и довольно интересная версия, хоть сейчас в разработку. Сокольников говорил, тьфу ты, пациент говорил, что в комитете по приватизации почти все были против него при принятии важных решений. Только зам. его поддерживал. Может, попробовать с Викентия Павловича? Уж он на многое теперь может пролить свет. Правда, с ним уже встречался и что-то в нем не понравилось, слишком он открытый, дружелюбный, почтительно-вежливый. Сейчас исполняет обязанности мэра до выборов. А если напрямую спросить его об этом участке земли? И тем самым навлечь на себя, может быть, пристальное внимание, которое в таком деле пока ни к чему. Прав доктор, теперь у нас есть душа Сокольникова, самый что ни на есть свидетель. Да, если так рассуждать, то я, пожалуй, могу стать пациентом доктора».

Капитан включил компьютер и еще раз внимательно просмотрел запись. Затем запустил программу обработки видеофайлов и вырезал звук. Лебедеву не обязателен звук, ему нужны мимика и жесты. Звук здесь теперь вещдок, огласке не подлежит.

Ровно в девять вечера Александр сидел на диванчике для посетителей перед кабинетом Лебедева. Гипнолог-регрессионист Лебедев смог убедить своего приятеля нейрохирурга в том, чтобы тот на время выделил ему кабинетик в своем центре, для изучения спроса на новые услуги. Лебедев в недалеком прошлом, неплохой гипнотерапевт, работал в городской клинике и имел неплохую клиентуру. Лечение гипнозом в последнее время было очень популярным среди людей среднего достатка. Появление за границей нового течения гипноза с регрессией в прошлые жизни заинтересовало незашоренного Лебедева, и он недолго думая уехал на стажировку в Америку, где довольно успешно освоил методы нового направления. Получил степень гипнолога-регрессиониста и вернулся в свой город. Но главврач не захотел заниматься подобными экспериментами в своей клинике и посоветовал ему обратиться в какую-нибудь частную клинику. И вот теперь Лебедев, растеряв половину своей клиентуры, пытался внедрить в сознание оставшихся новые методы лечения с глубоким погружением в прошлые жизни. Он иногда рассказывал Александру о своих некоторых удачах и очень сетовал на излишнюю осторожность своих пациентов, которые желали за довольно приличную оплату получать более серьезное и осязаемое лечение. Далекое прошлое за пределами настоящей жизни мало кого увлекало. Некоторые, побывав там, относили это к обычному сновидению, но довольно яркому и подробному. Григорий не раз приглашал Александра на подобную процедуру, тем более что Александр сам в свое время увлекался «Дианетикой», где погружение в прошлую жизнь тоже имело место. Мало того, он извлек значительную пользу от прочтения этих книг и даже мог объяснить некоторые черты своего характера, основываясь на полученной информации. Но излишняя религиозность «Дианетики» отпугнула его, в которой он увидел черты сектантства, да и характер его работы не предполагал занятия в этом направлении.

Наконец на пороге кабинета возник Григорий, провожавший своего пациента, довольно солидного по прикиду мужчину. Они вежливо попрощались, и Лебедев, сразу расслабившийся, махнул Александру:

– Заходи.

Они прошли в кабинет, Григорий щелкнул чайником:

– Давай свои круассанчики. Сначала чай, потом все остальное. Ты знаешь, иногда довольно интересная ситуация складывается. Попадаются такие клиенты, которые так живо и красочно описывают свои видения, что я невольно сам начинаю видеть их образы и уже вместо стандартных фраз «Что вы видите?» или «Что вы слышите?» начинаю задавать вполне конкретные вопросы: «Какой длины копья у солдат и какого цвета их одежда?» Что еще более способствует погружению пациента в созерцание видения, вплоть до мельчайших подробностей, что уж никак нельзя отнести подобное явление к сновидениям. Я бы и сам не прочь еще раз прогуляться в свое прошлое. Только где найти у нас опытного гипнолога? Здесь любители-дилетанты опасны, как, впрочем, и в любом другом деле.

Григорий достал две расписные фарфоровые кружки из шкафа.

– Одна из Парижа, другая из Монако. Из какой будешь?

– Давай Париж. После некоторого недавно услышанного описания я заочно полюбил этот город.

– Заочно! – расхохотался Лебедев. – Его не заочно любить надо. Там надо побывать, и в душе надолго поселится тоска по нему. Париж, а не Стамбул – город контрастов. Вот где раскрываешься полностью. И любовь к круассанам оттуда. Вот ведь как устроена человеческая память. Достаточно взять кружку из Монако, например, и я уже вижу гвардейцев в белых мундирах перед дворцом, старинные орудия у его стен и великолепный вид на море с дворцовой площади. А вот каким образом человек видит свою прошлую жизнь и видит иногда в мельчайших подробностях? Вот где загадка. Не так все просто в нашем измерении.

Григорий разлил кипяток по кружкам, бросил по пакетику чая.

– И ты кого угодно можешь «прогулять» в прошлую жизнь или даже в этой жизни вернуть пациента на несколько лет назад?

– Во-первых, не кого угодно, а только очень желающего. Во-вторых, не каждого. Есть такие, которые ждут, что из этого получится. Они все в ожидании, в напряжении, экспериментаторы своего рода. С такими ничего не получается.

– Да, любопытное занятие, – Александр задумчиво мешал сахар ложечкой в своей кружке, – не создавая и не способствуя созданию никаких материальных ценностей.

– Обычное заблуждение обывателя, – живо парировал Лебедев, – это вам так кажется. Фактически я ищу в прошлых жизнях и в истоках настоящей проблемы, которые мешают жить человеку в настоящем. Страх беременной школьницы, всяческие ухищрения в сокрытии своего живота напрямую ведут к различным страхам ее ребенка и к неосознанному его желанию постоянно быть в тени, не на виду, в настоящем. И эти страхи могут быть причиной заболеваний. Так называемая психосоматика.

– Это, конечно, интересно, но ты, похоже, опять сел на своего любимого конька. Давай лучше один сюжет посмотрим, коротенький, и ты, как специалист, дашь свое заключение, неофициальное, – Александр протянул флешку Лебедеву, – съемка тоже неофициальная, звука нет. Снимали через стекло, но это не важно. Необходимо определить, кто из двоих людей, участвующих в разговоре, говорит неправду. Тебе же это пара пустяков, а нам для подстраховки.

– Что ж, давай посмотрим твое кино. – Лебедев запустил ролик.

Он внимательно, без слов, отсмотрел сюжет, откинулся на спинку своего роскошного кожаного кресла и забарабанил пальцами по столу.

– Ты, может, не знал, но я еще и специалист по артикуляции и даже понял, о чем идет речь. А содержание речи говорит о том, что встречаются два брата и один из них чиновник. Тот, который поменьше и в пижаме. Вот он говорит живо, и все его поведение и мимика лица говорят о том, что то, о чем он говорит, его очень беспокоит. Говорит правдиво, и в то же время он ищет понимания и поддержки у второго, полноватого, высокого. Он весь в неподдельном ожидании. Все его поведение, его эти обнимания очень и очень правдивы. А вот второй, наоборот, ведет себя очень скованно, настороженно и – самое главное – недоверчиво. Слова словно выдавливает из себя, и лицо при этом выглядит так, будто он пересиливает себя. И вот объятие, которое там было, хорошо показывает, что он тяготится своего брата. Он только руки развел в стороны и так не обнял его. А лицо – это просто трагедия по Шекспиру. Да вообще, это и не специалисту хорошо видно.

– Так, так, – покачал головой Александр, – но в кино хороший артист, в роли тоже говорит весьма убедительно. Иногда его игра за душу берет.

– А что, этот щупленький хороший артист?

– Вот это бы и хотелось узнать, – многозначительно произнес Александр.

– Давай еще разок промотаем сюжет, – предложил Лебедев, – я теперь сосредоточусь только на нем.

– Давай, – встрепенулся Александр.

Лебедев повторно запустил ролик и буквально впился в монитор. Через некоторое время он опять откинулся на спинку кресла и смущенно произнес:

– Либо я ничего не понимаю, но сдается мне, что это действительно очень хороший актер, и, похоже, он косит под нашего мэра. Но мэра я знал лично. Теперь я могу понять смущение второго. Слушай, что за показ ты мне устроил? – вдруг настороженно спросил Григорий. – Ты хочешь, чтобы я помог тебе в расследовании убийства мэра. Не на того напал. Его грохнули солидные люди, наверняка за этот клочок земли, про который он тут говорит. Я у них на пути мешаться не собираюсь. А это что за постановка? – вопросительно вперился в Александра Лебедев. – Что за концерт? Говорит он вполне убедительно, и если бы я не знал нашего мэра, то мог вполне констатировать, что это самый настоящий мэр.

Он достал сигарету, закурил.

– Что ты молчишь? Говори. Что за кино?

– Этого я пока тебе сказать не могу. Это выходит за рамки следствия, и, чтобы немного успокоить тебя, я прихватил еще и успокоительное, на всякий случай. – Александр достал из сумки коньяк. – Пойдет?

– Пойдет, еще как пойдет.

– И я прошу тебя, Гриш, никому про это кино не рассказывай. Мало того, я бы хотел, чтобы ты помог мне в другом деле, больше связанном с твоей профессиональной деятельностью.

Глава 9

Николай Васильевич Невзоров сидел в своем рабочем кабинете и в десятый раз просматривал сюжет с братьями Сокольниковыми. Он, затаив дыхание, вслушивался в каждое слово, произнесенное Палиным, пристально вглядываясь в мимику его лица. И с каждым разом у него крепло убеждение в том, что говорит именно мэр. Разумеется, голоса были разные, тембр голоса был другой, но интонации и манера речи были, несомненно, мэра Сокольникова.

– Надо бы найти запись речи настоящего Сокольникова, видеозапись выступлений мэра на каком-нибудь мероприятии и еще раз сравнить, – проговорил Невзоров, – это во-первых. Во-вторых, надо еще раз побеседовать с его женой на предмет его пристрастий. И на предмет возможной встречи ее мужа с мэром по каким-либо вопросам. А в-третьих, – он возбужденно барабанил пальцами по столу, – надо позвонить Мишелю и пригласить его сюда для участия в последующих экспериментах. Тут надо коллективное осмысление этого явления, и, наконец, попытаться осуществить свою давнюю, еще детскую мечту – побеседовать с самим Наполеоном.

Пожалуй, именно эта его детская мечта и привела его в психиатрию, потому что выдающиеся личности прошлого «появлялись» чаще в психбольницах. И уже в институте у Невзорова возникла мысль о том, что души великих людей после их смерти неприкаянно бродят в просторах земных из-за того, что они что-то не доделали, что-то не успели, и поэтому не могут покинуть этот мир, не выполнив до конца возложенную на них миссию. Поэтому они выискивали людей, у которых была наиболее слабой связь души с телом, чтобы, потеснив имеющуюся там душу, завладеть телом и выполнить свою роль до конца. Понимая абсурдность этой идеи в современном обществе, Невзоров никому не раскрывал своей тайны. Он очень глубоко изучал свою науку, писал статьи в научные журналы, участвовал в симпозиумах психиатров и приобрел некоторую известность в их кругах. Он очень внимательно относился к своим пациентам, лично и подолгу беседовал с каждым. Но ни в одном из них он пока не обнаружил признаков двойственного поведения. И вот когда случай свел его с мэром, а затем с пациентом, который начал называть себя мэром, он сразу серьезно обратил на это внимание. Он был готов к этому давно. Невзоров перевел Палина в отдельную палату, вызвав удивление у больничного персонала. Он приказал уделять этому пациенту более пристальное внимание. Ни в коем случае не называть его настоящим именем, а тем более больным.

После обеда, на следующий день, в кабинет Невзорова вошла жена Палина. Уже с порога она взволнованно спросила:

– Что случилось, доктор?

– Ничего не случилось, Маргарита Андреевна, – как можно мягче сказал Невзоров, – проходите, садитесь. Уверяю вас, это просто беседа. Состояние вашего мужа стабильное, без каких-либо сдвигов в ту или иную сторону. Проходит назначенный курс лечения. Я хочу с вами по другому поводу поговорить. Мне хотелось бы узнать о некоторых привычках Аркадия Степановича, которые появились у него давно, скажем в пору вашего знакомства с ним. Скажите, ваш муж не увлекался охотой или рыбалкой?

– Да нет, – несколько успокоившись, ответила Маргарита Андреевна, – у нас и ружья-то отродясь не было. Да какой из него охотник? Мать его соседа просила курицу зарезать. Крови он боится, да и животину он любит. Вон кот его сейчас без него с ума сходит. А по молодости рыбачил. Мы на реке жили, так там все рыбачили. Как в город переехали, то и рыбалку забросил.

– А кем работает ваш муж?

– Слесарем на заводе.

– Так, ну а привычки какие-нибудь необычные, часто проявляющиеся? Например, в период какого-нибудь радостного возбуждения характерные движения рук или лица.

– Ну да. Тряс руками как припадочный. Я всегда ругала его за это, когда видела.

– А смех? Были моменты, когда смех был не очень нормальный?

– Да нет, про смех ничего сказать не могу.

– Так, так. А на работе он занимался какой-нибудь общественной деятельностью?

– Нет, какой из него общественник? После работы сразу на диван и футбол свой до ночи смотрит.

– И еще такой вопрос, Маргарита Андреевна… Ваш муж мог знать нашего мэра?

– Откуда ж ему знать про него? Мы про него узнали только по телевизору, когда его убили. А почему вы об этом спрашиваете? – насторожилась она.

– На одной из наших с ним бесед он ругал мэра за плохие дороги.

– И вы хотите сказать, что это он убил мэра? Из-за дорог?

– Нет, я ничего не хочу этим сказать. Да и разговор у нас этот был после убийства. Это я у вас для проформы спросил. Я лично был знаком с нашим мэром, и мне было не очень приятно слышать о нем плохие слова. Мы часто осуждаем чиновников за плохую работу, но они иногда не в состоянии что-либо сделать. А вот Сокольников помог нам с ремонтом этого здания, и мы иногда беседовали с ним здесь. И еще один вопрос, пожалуй, наиболее важный из всех. Ваш муж злоупотреблял алкоголем?

– Да как все. Праздники не пропускал, зарплату там. Но никогда не напивался, домой приходил всегда сам. При этом был такой смирный-смирный, разве что говорил громче обычного. Вспыльчивый он был.

– Так, так, – насторожился Невзоров.

– Было у него как-то наоборот. Когда трезвый – из-за любого пустяка мог скандал устроить. А когда выпивший – добряк добряком. Поэтому и не ругала его за пьянки. Работал, пил на свои, из дома не тащил, и ладно.

– Отлично, отлично, – задумчиво проговорил Невзоров.

– Могу я повидать своего мужа? – спросила Маргарита Андреевна.

– К сожалению, это пока нежелательно. Он сейчас проходит стабилизирующий курс по моей новой методике, все контакты ограничены. Никакие эмоции: ни положительные, ни отрицательные – сейчас ему не нужны. И это продлится недели три-четыре. А потом мы вас пригласим, и то только одну, чтобы только вы, после нашей консультации, начали навещать его. Очень осторожно вводить в курс повседневной жизни.

– Вы хотите сказать, что его еще можно вернуть к нормальной жизни? – с некоторым недоверием спросила Маргарита Андреевна.

– Будем лечить, – уклончиво ответил доктор. – Спасибо, что пришли. Я и вызывал вас в основном из-за того, что вам придется воздержаться от посещений. А вот кот нам может пригодиться, берегите его. Это как компонент для возвращения в нормальную жизнь. До свидания, Маргарита Андреевна.

– До свидания, – несколько растерянно произнесла она и вышла.

Невзоров выключил запись и удовлетворенно потер руки. «Прямых контактов Палина с мэром его жена не зафиксировала. Да и что может связывать заводского слесаря, диванного любителя футбола и пива после зарплаты с мэром города? Ничего. Так почему душа мэра вселилась именно в это тело и в моей клинике? Вон – недалеко есть наркологический диспансер. Уж куда более доступные тела, с более слабой душевной политикой. Стоп! Стоп! Сокольников выбрал Палина, потому что он лежит у меня. Он выбрал меня».

Невзорову показалось, что в кабинете стало светлее.

– Сокольников выбрал меня, чтобы через меня попытаться сделать то, что не смог сделать сам.

От этой мысли у доктора закружилась голова, и ему показалось, что душа Сокольникова пытается внедриться в его собственное тело. Он даже машинально произвел мимику лица, характерную для Сокольникова, на которую он обратил внимание сразу при их первой встрече. Он откинулся на спинку кресла, пытаясь успокоиться.

– Надо взять себя в руки и все еще раз хорошенько обдумать. В таких рассуждениях можно далеко зайти, благо остановить некому.

Он набрал номер телефона Устиновича.

– Здравствуйте, Александр Витальевич, Невзоров говорит. Ну как? Вы просмотрели видеозапись?

– Здравствуйте, Николай Васильевич. Да, посмотрел.

– Могли бы мы подышать свежим воздухом, скажем, в парке? Есть некоторые соображения, коими я хотел бы с вами поделиться.

– Хорошо. Тогда в пятнадцать часов у входа в парк. У меня тоже есть кое-что для вас.

Глава 10

Капитан Устинович как-то сразу расположил доктора к себе. Невзоров, благодаря своей специальности, хорошо разбирался в людях, профессионально. Иначе и быть не могло. Тридцать лет изучения психологии людей, характеров, привычек, психических заболеваний сделали свое дело. Он мог уже чувствовать людей при первом знакомстве, при первом взгляде. Ничто не могло ускользнуть от пристального взгляда Невзорова. Он только одним своим цепким взглядом выводил человека из равновесия и начинал читать его как открытую книгу. И Александр сразу вписался в строго очерченный круг Невзорова, которому он мог всецело доверять.