скачать книгу бесплатно
– А ты не такая уж глушенная, как кажешься, – сказал он ей.
– Так если железо горячее, – ответила она, – тряпку надо взять, Фуджик.
– Хм. Да ты знаешь хотя бы, что такое Фуджи? – с раздражением спросил Вася, разглядывая обожженные пальцы.
– Не-а.
– Гора. Самая крутая гора в мире.
Валя захихикала.
– Чего ржешь? Ее фотографируют и рисуют все кому не лень. Вулкан! Фуджи – по-японски крутизна.
Валя повалилась на койку, продолжая смеяться. Вася взялся левой рукой за дужку, обернутую тряпкой, налил в кружку чая, посластил его и принялся пить. Хотел отломать кусок батона, но вспомнил о ножике и откромсал пласт.
Отсмеявшись, к нему присоединилась и Валя.
– Да-а… – бормотал Вася, – зараза… обжегся на ночь глядя… На улице ветер… Может, они и не видели, как мы садились в эту машину… А если и видели, откуда знают, куда мы? Тем более свернули… Интересно, сколько кэмэ мы уже проехали?
Валя сербала чай. Она расстегнулась, стащила большую вязаную шапку с помпоном, смешно вытягивала губы и громко прихлебывала.
Вася покосился на нее.
– Как лошадь.
Валя повела крупными карими глазами и промолчала.
После чаепития она стала деловито застегиваться, озираться.
– Да не, – сказал Вася, – слушай… Лучше нам пока остаться.
Валя взглянула на него и покачала головой.
– Не-а, надо уходить.
– Почему? – удивленно спросил Вася.
– Не знаю, – призналась она и вдруг прижала руки к груди. – Фу-у-джик, пойдем, а? Ну пойдем отсюда? Чего ты? Пойдем.
– Да постой ты… Нас вон чаем угостили, кров дали… Вижу, сколько Вальчонка не корми… Нет, останемся. Куда мы? А тут печка, чайник.
– Его можно купить, – быстро сказала она.
– Успеется. Вот накопим деньжат, закупим продуктов, палатку. А может, лодку. И тогда по весенней воде – и ускользнем. Пока лед еще на реках.
И они остались, вынули из рюкзака одеяло, поставили в угол рулон бумаги, сняли верхнюю одежду, обувь и легли на скрипучие железные койки. Вася задул лампу. В печке догорали дрова. Пахло дымком и грязной одеждой. Валя звучно скреблась в голове.
– У тебя что, вши? – спросил Вася.
– Не-а, – ответила Валя, продолжая чесаться. – Это от жары.
Молчали. По снегу кто-то подбежал к вагончику. Замер. Валя и Вася тоже затаились. Кто-то прошел вдоль вагончика, снова приблизился к двери. Послышалось дыхание. Потом шаги удалились, и все стихло.
Вскоре Вася засопел, всхрапнул, что-то пробормотал…
Мрачные ущелья
…мрачные ущелья, но не в горах, и стены ущелий были не каменные, а какие-то костяные, что ли, и колонны тянулись, да костяные и бамбуковые, внушительные, гигантские. И летел рядом с ними, медленно поднимался, озираясь и говоря себе, что надо все запомнить, надо запомнить. Со стороны, видимо, был похож на комарика.
Щелк! Щелк! Жжжж, вторая серия.
Фабрика. Работницы в синих косынках, синих передниках. У одной из девушек робко интересуется, какой сейчас год. Она удивленно смотрит.
– Как «какой»? Вы чего?
Ну, начал что-то мямлить про память, обстоятельства… Она озадаченно улыбнулась и отошла к подружке, зашептала ей…
Появился мастер или даже начальник цеха. Надо уносить ноги. Как же это делается здесь? А так – буквально: оторвались ноги от пола и полетел по цехам, ввергая в смятение работниц и рабочих. Выход! Выход! Где же выход?
Увидел и рванул к нему, выпорхнул, как мотылек в форточку. На улице понял, что находится в Москве. Да вот какого года Москва?
Уже скромно шагал и не решался ни у кого спрашивать ничего. Но вот заметил женщину в беретке с сумочкой. И обратился к ней с тем же вопросом. Она шарахнулась, но все-таки бросила:
– Газеты читать надо!
И тут осенило. Конечно! Это лучший способ незаметно узнать время. Принялся искать газетный стенд и вскоре увидел его. Под стеклом газета. Но медлил, не подходил. И вот по какой причине.
Дело в том, что, когда начинаешь что-то читать, это означает скорое завершение всего. Обычно сразу все и уплывает из рук. Любопытная особенность, о которой надо еще поразмышлять. Впрочем, уже и сейчас можно сказать следующее. Текст, как правило, структурирует сознание, поток образов, мыслей. Следовательно, это действует на вольный полет бессознательного, как разряд электричества.
Ну в общем, поборов страх, приблизился к стенду. И сразу прочел, что газета вышла в 1937 году.
Валя еще вставала попить. Смотрела в окно. Потом и она затихла в зрительном зале. Вдруг над головами сидящих замелькала тень.
– Это птица! – крикнул кто-то.
– Да, да! Птица пролетела!
– Кто-то умер!
И действительно, в третьем ряду обнаружили мертвого человека. Старуху с петлей на шее. Все собрались возле нее, заглядывая брезгливо и участливо… И внезапно она открыла маленькие, злые, цепкие, черные глазки и уставилась на меня.
– Вы оба умерли, – произнесла она сдавленно.
Утром их разбудил Эдик. Он постучал в дверь, не дожидаясь ответа, распахнул ее и вошел. Начал шуметь, укорять, что так поздно встают, – да еще и не встают вовсе, а дрыхнут на седьмом небе, так дело не пойдет, здесь не санаторий и не пионерский лагерь…
– …с какао, – тут же подхватил Вася.
– Борис Юрьевич вас принял подсобными рабочими, так и вставайте подсоблять. – Мужик посмотрел на часы и сказал, что дает им двадцать минут, ладно, полчаса на завтрак и ждет вон у того краснокирпичного здания.
А где взять воды, не сказал, ушел, хмуря русые брови и кругля синие маленькие глазки. Вася обошел вокруг вагончика, но воды не обнаружил. Тогда он набил снегом пустую жестяную банку из-под помидоров, валявшуюся под столом, взялся щепать полено, долго не мог развести огонь, а Валя все валялась на койке, закутавшись в рваное ватное одеяло, и не желала выползать на холод.
– Ты че, не умеешь? – хриплым со сна голосом спросила она. – У меня бабка за пять секунд печь затопляла. И я могла. Потом разучилася.
Вася посмотрел на нее и ничего не ответил. И снова зажигал спички. Наконец огонек занялся.
– Я, – сказал Вася, распрямляясь, – знаешь сколько кострлов на своем веку зажег?
– Сколько? – поинтересовалась Валя, следя за ним из своего кокона.
– Столько, сколько положено индейцу.
Валя почтительно замолчала.
Вася поставил банку со снегом на печку.
– Дерьмо, зараза, проклятье, – заругался он. – Разве за полчаса тут управишься? Мы что, в армии? Или на заводе?
– А ты служил?
– Нет.
– А на заводе?
– Нет. Нет. Нет. Я с детства люблю одно.
– Что?
– Чего нет.
– А чего нет? Чего? Ну чего?
Вася усмехнулся.
– Скажи – и тебе захочется.
– Фуджик, пожалуйста, ну скажи.
– Волю вольную. Врубаешься? Как твои сорок калек… Хотя небось богомольцы. А это уже рабство. Где ты научилась этим песенкам всяким?
– А? А?.. Ммм… Ммм… – Валя зевнула. – В туалете.
– Хыхыхыхыхы, – Вася смеялся. – В консерваторском, наверное? У Сани Муссолини мамка уборщицей в консерватории работает, так он приобщался к классике… пока грибов не обожрался и не попробовал какой-то пруд перейти, как ваш боженька. Затонул.
– Не-а. На Соборной горе. Там был врытый в землю туалет, теплый, просторный, хороший, с коридорчиками, мы в них спали, и нас не выгоняли святые отцы. Генерал говорил, что это прям бункер. И водичка – пожалуйста, мойся скоко хошь. И розетка. Мюсляй включал кипятильник, чай варили, вьетнамскую эту лапшу заваривали. Вку-у-усно.
– Хыхыхыхых-хы, – смеялся Вася. – Ляпота. Русь святая. Оказывается, вон где она. А Никкор что-то, мол, куда мы едем, на поиски ее. А она уже здесь. Хыхыхыхых-хы. Хыхыхых-хых. И все хорошо. Попы на лимузинах, патриарх на вертолетах-самолетах-поездах с часами, за которые можно пенсионеру десять лет жить. Или какому-нибудь поэту-художнику, они народ не требовательный. Или…
– Мне! – воскликнула Валя.
– И тебе, – сказал Вася, вставая и уходя.
Вернулся он с большим комом снега, опустил его в банку.
– Наверное, это он и постарался? – весело спросил Вася.
– Чего?
– Ну, святую такую Русь учредить для вас на той горе? Он же тут у вас много лет служил, делишки свои обделывал с продажей сигарет, водки. И с тех денег да хоромы-туалет отгрохал? Хыххыхыххыхых.
– Кто?
– Да патриарх ваш!
– А ваш?
– Что?.. Наш? Мой патриарх – Бакунин. На все времена. Форевер. А если копнуть глубже, то Чжуанцзы.
Валя выпростала из своего кокона руку и перекрестилась.
– Ты как гусеница, кстати, в этом одеяле. Может, превратишься и в бабочку. У китайского патриарха есть про это. Мол, однажды он уснул и приснился себе бабочкой, а когда проснулся, не мог врубиться, то ли он в самом деле Чжуанцзы, которому лишь приснилась бабочка, то ли он все еще бабочка, которой снится Чжуанцзы.
Валя перестала креститься и шептать молитву и удивленно уставилась на Васю.
– О-о-о, – протянула она.
– Ага, – отозвался Вася.
Валя понемногу выползала из одеяла. Железная печка быстро согревала настывший за ночь воздух в вагончике. И наконец, она скинула одеяло и, проведя рукой по лицу, потянулась. Вася, глядя на нее, хмыкнул.
– Как по-писаному… Ну и кто там у вас пел-то?
– Мартыновна, – ответила Валя. – Она этих песен знала уйму.
– Откуда?
Валя пожала плечами. Волосы у нее были всклокочены, как у льва грива или у рокера с бодуна. Вася отвернулся.
– Фуджик, – позвала Валя, когда они уже пили вчерашний разогретый чай. – Крилю не ругай, а?
– Какого?.. – спросил Вася и вдруг сообразил. – Патриарха?
– А то буду крыть твоего Буку.
Вася засмеялся.
– Ну и пожалуйста. Они уже померли. И полиция их не охраняет, как твоего Крилю. Хотя охранять его должны серафимы шестикрылые. Нет – полицейские с автоматами, как босса политического, а не батюшку. Хыхы!.. Ладно, Вальчонок! Жизнь покажет, кто, чей патриарх прав. Но только фишка-то в чем? В том, что… Ну, не будем об этом. А то еще ляпнешь.
– Скажи, не ляпну.
