Отмель

Мама поднялась на ноги, развернулась к огню и увидела…

Мальчик лежал на земле. Его тело извивалось. Девочка, вжимаясь в кресло, смотрела на нее и кричала.

Что-то кричала, но Мама не слышала.

Ей и не требовалось.

– О, нет…

Она сорвалась на бег. Хотя и бегом это было нельзя назвать. Скорая походка – единственно возможное быстрое перемещение, на которое она сейчас была способна.

«Приступ. Только не здесь. Не сейчас».

Чем ближе она приближалась к костру, тем лучше ей становилось слышно вопли Девочки:

– Мама! Мама! Ему плохо! Что с ним? Скорее! Мама!

Мама подоспела так быстро, как только могла. Девочка в ужасе смотрела на брата, содрогающегося на земле.

Его глаза смотрели в черное небо. Изо рта выбивалась слюна. Его губы шевелились – Мальчик кричал:

– Я вам не дамся! Вы не получите меня! Вы не получите ее! Убирайтесь! Я…не ваш! Не ваш! Уходите! Прочь! Оставьте нас! Не трогайте нас! Хватит! Перестаньте! Сгиньте! Твари! Сгиньте!

Из глаз хлынули слезы.

Мама бросилась к сыну, подняла его голову и прижала к себе. Она быстрыми движениями гладила затылок, приговаривая те самые привычные ей и ему слова, словно исцеляющую молитву:

– Милый. Я с тобой. Мама здесь. Я рядом. Они не тронут тебя. Обещаю. Тише-тише. Я с тобой, милый. С тобой.

Но в этот раз…

Все случилось иначе.

Мальчик резко дернулся, замахал руками и оттолкнул от себя Маму с дикими воплями:

– Не подходи!

Мама повалилась на спину на землю.

Мальчик вскочил на ноги. Его голова оказалась запрокинута назад. Глаза распахнуты. Изо рта стекала слизь.

Девочка закричала:

– Братик! Не надо! Не делай этого!

Мальчик схватился за уши.

Дыхание Мамы перехватило.

«Только не это!».

Она поспешила встать так быстро, как могла.

Но Мальчик…

Он не вытащил беруши из ушей. Вместо этого – он зажал уши руками еще сильнее.

– Не трогайте меня! Уходите! Хватит! Я не дамся вам! Хватит кричать! Замолчите! Заткнитесь!

Он прокричал последние слова так громко, что Мама услышала их слишком ясно даже с берушами в ушах.

– Сынок…

Она сделала шаг к нему.

А Мальчик сорвался на бег.

Он все еще зажимал уши руками, смотрел в небо и истошно кричал только одно:

– Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь!

Мальчик побежал прочь по пляжу, шатаясь из стороны в стороны. Траектория его движения напоминала зигзаг.

Мама бросила строгий взгляд на испуганную Девочку, провожающую взглядом брата. Это заставило ее посмотреть на мать.

Мама дала указание жестом:

– Оставайся здесь.

Та сглотнула и кивнула в ответ, снова переведя взгляд на убегающего Мальчика.

Мама направилась за сыном.

Он бежал довольно быстро. И Мама бы ни за что его не догнала, если бы Мальчик убегал прямо по отмели вдаль. Вместо этого он семенил на ограниченной территории. Он бегал по кругу, то в сторону моря, ступая в воду, то забегая в лес и выбегая из него. Мальчик пересекал весь пляж. Его движения хаотичны, бессмысленны и беспорядочны.

Он не отрывал распахнутых глаз от неба и не отнимал ладоней от ушей, продолжая кричать:

– Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь!

Мама боролась с болью в животе, с одышкой, со слезами. Сама с собой.

Она шла так быстро, как только ей это позволяло ее тело.

– Сынок… успокойся… прошу… что на тебя нашло…

Но Мальчик ее не слышал.

Он кружил на месте, и это позволило Маме остановить его панику.

Она схватила его, обняла, прижала к себе, и они оба упали. Мама прижимала Мальчика к себе так сильно, как только могла, не давая ему выбраться. Тот начал размахивать руками и ногами.

– Хватит! Хватит! Прекрати! Сынок! Успокойся! Прошу! Ты меня пугаешь! Что с тобой? Я же рядом! Я здесь! Сыночек!

Она начала целовать его.

Она целовала его в лоб, в щеки, в нос, в губы, в шею, в макушку, в виски.

И повторяла:

– Я с тобой, милый. Я с тобой. Прекрати. Пусть они уйдут. Прошу… пусть они уйдут навсегда. Не трогайте моего Мальчика! Оставьте его! Оставьте его, твари!

Стоило ей это прокричать, как тело Мальчика размякло у нее в объятиях. Тонус мышц исчез. Веки наконец заморгали.

Мальчик поник, улегся на землю и посмотрел Маме в глаза.

Его губы слабо произнесли:

– Спасибо.

– Их больше нет? – спросила Мама так громко, как ей позволял ее ослабший голос.

Мальчик покачал головой в ответ.

– Ох, слава богу! Иди ко мне! Как же ты меня напугал!

Мама прижала Мальчика к себе, продолжая гладить его по волосам и целовать в щеку и у лоб.

– Я так испугалась. Прошу. Пусть эти приступы прекратятся. Пусть это будет последний. Я так больше не выдержу.

Мама почувствовала, как Мальчик начинает засыпать в ее объятиях. Также случилось во время самого первого приступа. Мальчик быстро уснул.

Мама поняла, что им нужно быстро встать с холодной земли и вернуться к огню, в тепло. Им нужно успокоить Девочку, которая их ждет и волнуется за них.

– Идем, сынок. Надо вернуться.

Мальчик помог Маме подняться на ноги. Продолжая обниматься, они вернулись к костру.

Девочка, увидев брата, спросила жестом:

– Ты как?

Мальчик сделал ответный жест:

– Пора спать.

И рухнул на землю, погрузившись в сон.

Девочка с беспокойством обратила свой взор на Маму, и та ответила:

– Все закончилось. С ним все хорошо.

В ту ночь Девочка долго не могла уснуть. А Мама вообще не спала. Спал только Мальчик. И проснулся он на утро раньше всех, пребывая в хорошем расположении духа.

Он готов продолжать путь. В нем еще оставалось гораздо больше сил, чем в Маме и Девочке. Но без них с приступами ему не справиться. Становится только хуже, и он это понимал.

Девочка проснулась последней. Она не выспалась, но взяла себя в руки, чтобы не позволить себе уснуть во время пути.

На утро Мальчик тренировался правильно держать и целиться из ружья, чувствуя, что скоро ему этот навык пригодится.

Мама же всегда надеялась на обратное.

Интермедия

После выезда из города стало намного легче. Всем нам: мне, маме, детям. Дети быстро уснули. Маму тоже постепенно клонило в сон, но она все еще следила за пустой дорогой.

По-настоящему пустой.

Ни одной встречной машины. А чего я ждала? Мир вымер.

Конец Света уже наступил, и мы живем в совершенно новом времени – этапе, когда периодизация и летоисчисление больше не имеют никакого смысла.

Только трупы на дорогах.

Лежат и молча гниют.

Где-то в асфальтах остались широкие глубокие трещины. Их приходится объезжать. В щели в земле провалились и тела людей. Где-то свисали руки, ноги, где-то половина всего тела. Одну женщину зажало между каменных плит, словно в тиски: осталась торчать только голова.

Жутко. Страшно. Чудовищно.

Самой главной проблемой для нас оставался запас бензина. Мы проехали уже третью заправку. Первая была обесточена. Вторая – груды искореженного металла, оставшегося после взрыва во время землетрясения. Третья ушла глубоко под землю.

Найти бы одну рабочую. Я сама могу заправить полный бак. Но где найти исправные колонки?

Такая ситуация напрягала меня. Бензина оставалось все меньше и меньше. Я заезжала на каждую встречную заправочную станцию, проверяя ее состояние. Все тщетно. Ничего. Никаких канистр. Все разрушено. Одни поломки и неисправности.

Проклятье!

Время от времени мы останавливались, чтобы устроить перекус. Мама постоянно настаивала на том, чтобы мы покормили детей. Не думаю, что они остались у нас голодными во время поездки. Под присмотром-то моей мамы! Ха! Никто не останется голодным даже после Конца Света!

Это так смешно, что страшно…

И так страшно, что смешно.

Сворачивать с дороги не имело смысла. Мы просто останавливались на трассе, выходили и доставали из багажника те припасы, которые могли быстрее всего испортиться во время длительного выживания вне цивилизации.

Хлеб. Колбаса. Фрукты. Конечно, мама собрала нам все в дорогу, словно мы едем на семейный пикник. На отдых, мать вашу!

Но именно за это я ее люблю.

Даже бегство от смерти она превращает в семейный туристический вояж.

И как у нее хватает сил на это? Терпения хватает. Мужественности. Энергии. И веры. Веры в лучшее: в наше спасение.

Она делает это ради нас всех, нас троих. И я делаю все ради этой троицы. Моей личной Святой Троицы.

Господи прости!

Мои дети, моя мама – вот, что для меня самое святое на свете.

Мы продолжаем общаться жестами. Этот язык всех нас связал, сделал другими, изменил нас. Со временем я поняла, что слова значат очень много, но порой можно обойтись лишь присутствием друг друга рядом. Свои чувства можно передавать иными путями. Для нас жесты-слова это просто способ передать информацию друг другу, способ сообщить о чем-то.

Что касается чувств… мы научились передавать их иначе.

Прикосновение. Или просто взгляд. Глаза. Они всегда говорят больше, чем слова.

Даже если бы они могли слышать меня сейчас, я бы не смогла найти всех тех слов, чтобы описать то, что чувствую. И мне это не надо. Они сами все знают. Сами все видят. Сами все чувствуют.

Наше единство в нас самих. И никому никогда его не разорвать.

Мама наливает чай из термоса в кружку и просовывает ее в салон машины, передавая Девочке.

Девочка, Мальчик, Бабушка. Даже в своих мыслях я начинаю их так называть.

Не забыть бы их имен… их настоящих имен…

Но какое значение имеет имя в нашей ситуации?

Имя – слово. Название. В этой новой жизни мы обходимся без слов и без названий. Ситуация вынуждает общаться короткими фразами. Очень точными и четкими. Важно в первую очередь понимать, зачем ты это «говоришь».

Пустые слова не имеют никакого смысла.

Мама разворачивает фольгу с бутербродами и делится ими со мной. Есть совсем не хочется. Но она ведь заставит! Скажет: «Надо поесть. Ты весь день за рулем».

Если бы в моей воле было отдать всю еду ей и детям – я бы так и сделала. Не раздумывая. Но ведь и она думает точно так же.

В этом мы с ней похожи.

Она готова приносить в жертву себя ради спасения тех, кого любит. И я ее понимаю. Ах, как же я ее понимаю!

Думаю, она про меня понимает то же самое.

А потому я беру этот бутерброд и ем. Мама все равно права: ехать долго. Дня два, если не больше. Мы уезжаем далеко. Очень. На край света!

Туда, где нас никто не найдет.

Туда, где мы станем свободны.

Туда, где мы обретем спасение.

Но смерть… всегда рядом. Она ходит не просто за нами по пятам. Она следует на равных. Словно подруга, держа нас под руку. Я это чувствую вокруг: в воде, в деревьях, в воздухе. Смерть дышит нам в лицо.

И со смертью нам жить дальше даже там, далеко у моря.

На отмели.

Бабушка протягивает Мальчику яблоко. Тот мотает головой. Она меняет свой взгляд – хмурит брови и сжимает губы. Мальчик закатывает глаза и смотрит на меня. Я просто киваю, словно говорю ему: «Слушайся бабушку. Не обижай ее». И сын берет яблоко и смачно кусает.

Маме важно быть нужной, полезной нам, и я это понимаю. Я это вижу. Она не хочет быть обузой. Точно также обузой не хочет быть дочь, но она… совсем другое.

Мама осознает свой преклонный возраст. Осознает, что станет ношей. В первую очередь для меня. Моим бременем.

Но я готова его нести, черт возьми! Я готова быть с ней рядом до самого конца. И не только потому, что этого хочу я или хочет она. Я сама нуждаюсь в ней. Без нее мне не справиться ни с чем.

Она – маяк, на который я следую в этой черной воде.

Она – светоч, за которым я иду.

Мое личное «сердце Данко».

И все, что я могу – следовать за его сиянием, пока оно… не угаснет.

Следующая заправочная станция кажется мне вполне целой. Это наш шанс заполнить полный бак и забыть о злосчастной проблеме. Ехать еще несколько суток.

Я оставляю машину и осматриваю в первую очередь колонки. Видимых повреждений нет. Остается надеяться, что я смогу заставить их работать. Главное – наличие электроэнергии, чтобы иметь возможность управлять всем с компьютера. Если бы я знала другой способ – воспользовалась бы.

Но к черту!

Захожу внутрь станции – вонь.

Трупная вонь.

– Проклятье!

Я иду к кассовому аппарату. На полу лежат два трупа: женщины. Работницы станции. У одной почти не осталось лица. Вторая лежала на животе. Пол залит запекшейся кровью.

Они умерли прямо за работой, когда все случилось.

– Только бы компьютеры работали.

Я подхожу к компьютерам. Черный экран. Пытаюсь включить.

– Только не еще раз! Нет!

Но все выглядит целым.

Странно.

Я проверяю кабеля. Компьютеры включены в сеть.

– Почему вы не работаете?

Нужно проверить основной источник питания.

В другой комнате, в служебном помещении, на стене висит электрический щиток. Щелкаю на включатели.

Свет.

Свет зажигается.

– Да! Есть!

Я вернулась в общий зал. Голубые экраны замерцали.

– Отлично! Слава богу! Спасибо!

У нас будет бензин.

С помощью программы на компьютере я быстро разобралась как заставить нужную мне колонку подавать топливо.

– Самообслуживание…

Сделав несколько нехитрых действий на компьютере, я добилась желаемого эффекта. Вернувшись к машине, я воспользовалась работающей колонкой и заправила бак.

Мама вышла и с одобрением посмотрела на меня.

– Надолго хватит? – спросила она жестом.

– Я надеюсь, до конца.

Но я никогда не уверена абсолютно точно.

Маму удовлетворил мой ответ, и она вернулась в машину.

Заправившись, мы отправились дальше в путь.

Перед нами стелились леса, поля, луга, реки, мосты, озера, степи. Детям удалось немного почитать и даже порисовать в дороге. Мама, успокоившись после того, как мы наконец заправились, уснула.

Ночью спали все, кроме меня.

Я вела машину в полной темноте по пустой дороге, борясь со сном. В какой-то момент я поняла, что больше не могу.

Не хватало нам еще слететь в кювет или врезаться в дерево. Пришлось остановиться и поспать вместе с ними. На утро проснулась первая. И мы поехали дальше. Возможно, они даже не заметили эту остановку на ночь.

Но с их пробуждением пришлось снова останавливаться. Время завтрака.

Быстрые перекусы сменялись бесконечно долгой ездой. Дорога утомляла. Вскоре она начала растекаться, как на картине «Постоянство времени». Ехать хотелось все быстрее и быстрее. Нога сама тяжестью давила на «газ». Я обнаружила, что мы едем слишком быстро, когда скорость достигла ста пятидесяти.

Привыкла.

На пустой дороге быстрая езда не кажется такой быстрой, как обычно. Мне постоянно казалось, что мы двигаемся ужасно медленно. Но я сохраняла скорость в пределах ста километров в час. Этого было достаточно, чтобы контролировать управление и не потерять его.

Через день я поняла, что бензин снова заканчивается. Но заправок не было и в помине. Встретилась одна, да и та разваленная.

Черт! Опять!

А потом на дороге возникла трещина чудовищных размеров. Разлом в земле тянулся на многие километры. Это усложнило нам задачу – пришлось объезжать.

– Но мы потеряем…

Мама не договорила и указала на показатели уровня топлива.

– Знаю.

Иного выбора у нас не оказалось. Пришлось объезжать разлом. Мы потеряли еще пол дня, но вернулись к главному маршруту.

И ближе к вечеру, когда мы свернули в лес, в котором нас должен ждать наш новый дом, бак окончательно опустел.

Ход замедлялся. Машину потряхивало. Я выжимала из нее последние капли.

Сигнализация оповещала о том, что бак критически пуст.

Да, знаю я!

Проклятье!

И машина замерла посреди леса. Сколько я ни пыталась давить на «газ» – результат был нулевым.

– Сука! Черт!

Я ударила кулаком в руль – раздался сигнал.

Мама схватила меня за плечо и погладила, пытаясь успокоить.

– Далеко? – спросила она.

На самом деле мы остановились совсем рядом от дома. Но пройтись по лесу с вещами нам все-таки придется.

И вернуться к машине снова. За один раз мы все не утащим.

Дальше пришлось идти пешком.

Дочь пересадили в инвалидное кресло. Ей на коленях оставили несколько пакетов с продуктами. Я нацепила на себя свой загруженный походный рюкзак. Сын взял сумки с одеждой. Мама покатила чемоданы.

За остальными вещами я вернусь с сыном потом.

Оставив машину в лесу, мы пошли к дому пешком, неся на себе сумки и рюкзаки. Идти пришлось около километра. Долго. Тяжело. Было непросто.

Но потом… из-за кустов выглянула крыша, а следом перед нами вырос и весь остальной дом. Летняя веранда. Лесенка из окошек. И травка вокруг.

Мы на месте.

А на ступеньках нас ждала хозяйка дома. Черная кошка.

Дочь, заметив ее, сразу запросила себе на ручки. Она опустила сумки с колен на землю. Мама взяла кошку на руку и передала ее Девочке.

Я не возражала.

Детям нужен такой друг. Или подруга? Пока не разобрались.

Кошка стала нашей. И стала с нами жить.

Дух дома.

Занеся вещи в прихожую, я с Мальчиком вернулась к машине. Мы забрали другую часть сумок и притащили их в дом. Третий заход оказался самым тяжелым, но мы справились.

Мама хотела каждый раз отправиться с нами. И дочь тоже – она могла везти сумки на коленях. Но мы с сыном отказались. Я хотела, чтобы мама сейчас была с Девочкой и заботилась о ней в наше отсутствие. У них есть своя задача – разбор чемоданов и пакетов.

Дом нужно освоить. Сделать его жилым. Уютным.

Здесь никто никогда не жил слишком долгое время. Но имелось все необходимое: вода, газ, электричество. После последнего похода до машины и обратно я включила генератор, подаривший нам свет.

В доме два этажа. На втором этаже – спальные комнаты и санузел. Кому пришла идея устраивать санузел на втором этаже? А, черт его знает! Муж всегда отличался «оригинальностью». На первом этаже – кухня и большая общая комната с диваном и пианино.

Спасибо мужу за этот дом. Правда, спасибо. Это место станет для нас новым убежищем от этого кошмара, охватившего весь мир.

Не успев обустроиться, мы пошли гулять на пляж. Море вело себя спокойно. Мальчик сразу стянул с себя верхнюю одежду и, оставшись в трусах, пошел в воду купаться.

Вода оказалась прохладной, но вполне пригодной для купания.

Девочка тоже захотела зайти в море. Мы не могли лишить ее этого удовольствия. Завезли прямо в кресле в воду.

Это отмель. Водяная коса.

Чтобы дойти до глубины нужно идти по мели достаточно долго. И на протяжении всего пути вода едва ли будет доходить до пояса.

Ощутив нежные водяные касания моря к своему телу, Девочка засмеялась, а потом… заплакала.

Она плакала от радости?

Скорее всего именно так и было.

Мы с мамой тоже зашли в воду. Устоять было невозможно. Мы проделали слишком долгий и тяжелый путь сюда, чтобы лишить себя этой радости.

Сын плескался в воде, радостно размахивая руками, подбрасывая брызги в воздух.

Странно быть на море и не слышать его шум.

Тишина – неотъемлемая вечная часть нашей новой жизни.

Я уже знала, где у нас будет маленький огород. Мы займемся урожаем все вместе – чтобы быстрее поспел. Необходимо взрастить все семена до наступления осени. Это очень важная часть – наше пропитание на будущее.

Неподалеку отсюда есть деревья. Я уже подумываю сходить туда на «вылазку». Уверена, что найду для нас каких-нибудь припасов, оставленных там бывшими жильцами.

Итак, у нас есть море, есть дом, скоро будет огород. Деревня с припасами рядом. Есть Кошка. Ружье для защиты. И все лекарства.

У нас есть мы.

Я знаю точно: мы справимся. Я смогу это сделать. С ними. Вместе. С мамой, с детьми.

Я никогда не забуду этот день, самый первый день в доме. Мы с мамой стояли по колено в воде, держали кресло Девочки за ручки. Смотрели как Мальчик плескается в море.

Потом мама обняла меня. Поцеловала в щеку и показала жест:

– Спасибо.

Заплакала ли я тогда? Не помню.

Но слезы горького счастья точно текли в моей мятежной душе.

В последний раз.

Глава 16

Ноги Маму не слушались. Они перебирали тяжелый холодный песок под ногами, ступали неровно, криво, косо. Ее тело покачивалось из стороны в сторону. Толкать инвалидное кресло становилось все тяжелее и тяжелее.

Мальчик с зеленым громадным рюкзаком наперевес, закрывающим все его тело, и с ружьем через плечо, тащил свой велосипед впереди. Мама семенила позади, сильно отставая.

Порой Девочка брала колеса кресла в свои руки и толкала коляску сама. Мама перестала возражать. Она сама понимала, что ей нужен отдых. На ладонях уже появились неприятные зудящие мозоли. Огрубевшая замерзшая кожа шелушилась и отслаивалась под пальцами. Складки кожи между большим и указательным пальцами неприятно кровили.

В голове последними крупицами оседали одни и те же беспорядочные заезженные мысли: «Гребанное море… гребанный пляж… гребанный песок… гребанный холод… гребанный ветер… гребанная отмель».

И никакая здравая или другая мысль не могла преодолеть этот монотонный бессмысленный текучий поток.

Мама вязла в своих рваных мыслях, как вязла в сыром заснеженном песке. Тишина начала раздражать.

Это показалось Маме забавным. Прежде, Тишина воспринималась иначе. Она была для них защитой, необходимостью, частью рутинной жизни. Спасением.

«Теперь она бесит».

То время, когда Тишина воспринималась, как привычная данность, ушло. Тишина раздражала, давила, сжимала в тиски, плющила рассудок. Она стала пыткой.

В такой ситуации раздражала каждая мелочь. Каждая деталь происходящего вокруг. Это тот самый момент, когда хочется просто упасть… и исчезнуть навсегда из этого мира, раствориться в пустоте и не возвращаться никогда.

– Гребанная Тишина…

Она могла говорить и повторять это сколько угодно, зная, что ее никто не услышит.

– Сраное море…

«Утопиться бы в нем».

Мама отмахивалась от пустых мыслей. Но они, словно черви, вгрызались в ее сознание. Копошились в мозгу. Разъедали рассудок изнутри. Гниль сочилась наружу. И она больше не могла ее выдавливать. Нечем прочищать.

Словно бессознательное прорывалось в сознание. Все то, что оставалось где-то глубоко, заперто в плену за семью печатями, вырвалось на волю. Вся боль. Все отчаяние. Вся тоска. Весь ужас, от которого она пряталась и сбегала все это время.

Теперь оно на свободе. Оно поглощало ее изнутри. Ломало. Стреляло. Терзало. Резало. Колотило. Пилило. Душило. Сжигало.

И не оставалось ничего.

Тупая боль и пустота.

Слабые пальцы разжали ручки кресла. Ноги поплелись в сторону воды. Мир поплыл перед глазами.

Мальчик развернулся. Увидел Маму, уходящую с тропы, и побежал к ней с криками:

– Мама! Мама! Стой!

Но она его не слышала.

Она ничего не могла слышать.

Ее тело дало слабину, покачнулось, полетело вниз…

Но не упало.

Мальчик подхватил ее, удержал на себе, не дал свалиться на песок. Он обнял Маму и постарался удержать ее слабое тело в вертикальном положении.

– Что с тобой? – говорил он.

Но она молчала.

Его прикосновение придало ей сил. Она вспомнила то, зачем она здесь. Почему она это делает. Для чего. Для кого.

Ее жертва.

Бремя, которое она несет.

Ее ноша.

Это все не просто так.

«Не просто… так…».

– Мама, держись!

Его крик прорвался сквозь беруши.

Она услышала сына. Услышала Мальчика. Ее Мальчика, который тащит на себе их всех: ее, Девочку, ружье, их рюкзак.

Он двигает их вперед. Заставляет идти. Не останавливаться. Он идет дальше, и они следуют за ним, чтобы не замедлиться. Чтобы… не остановиться.

Мальчик всегда рядом с ней. Он хочет помочь. Он делает все, чтобы они шли. Просто шли вперед. Если они встанут – умрут.

Он провел рукой по ее лбу и воскликнул:

– Ты горишь!

Она это чувствовала: жар. Пот стекал по лицу. Ей жарко в это холодное время.

«Только не сейчас».

«Я не могу заболеть. Не могу оставить их. Не могу потерять Малыша. Не могу».

Новые мысли вылезали из трясины. Их словно вырывали, как выкорчевывают пни из земли, вытягивали из-под грязи, покрывшей ее сознание.

«Я должна двигаться дальше».

И она двигается.

Мама берет себя в руки. Держится прямо. Слегка облокачивается на Мальчика, словно на костыль. И встает сама. Она гладит его по голове и делает жест:

– Все хорошо. Идем дальше.

Тот неуверенно косится на нее.

– Иди вперед, – добавляет она новый жест.

Мальчик не решается. Он еще стоит на месте.

– Иди.

Только сейчас он делает шаг в сторону, не оборачиваясь, а наблюдая за ней.

Он не уходит вперед, а берет ручки инвалидного кресла и толкает коляску Девочки, давая Маме идти свободно.