Призрак Викария

Тем не менее, когда актриса в назначенный час позвонила в дверь его квартиры, во всем ее облике не было и намека на переживания по поводу вчерашнего. Аглаэ выглядела как обычно, а в выражении ее лица было что-то бунтарское – вернулось то самое дерзкое выражение, которое столь очаровало Валантена при их первой встрече. На самом деле девушка еще не оправилась от новости о Викарии, которой ее вчера огорошил инспектор, но решила не подавать виду, чтобы не обременять еще и собственными тревогами того, кого она любила, не осмеливаясь ему в этом признаться. Если Валантен готовится к новой битве с давним врагом и со своими демонами из прошлого, ему не нужны лишние переживания по поводу подруги – она должна запрятать свои страхи подальше и делать все для того, чтобы поддержать любимого мужчину в его борьбе.

Что касается самого Валантена, тот и не подозревал, что творится в хорошенькой голове. Он лишь испытал облегчение оттого, что их вчерашняя размолвка, похоже, забыта, а значит, можно положиться на помощь Аглаэ в собеседованиях с полудюжиной кандидаток на должность домработницы, терпеливо ждавших в гостиной.

– Позвать следующую? – спросила Аглаэ, весело наблюдая за Валантеном, которого ее слова о молодой бретонке явно повергли в смущение.

Встрепенувшись, он взмахнул рукой в знак согласия:

– Если вы считаете, что это необходимо, я всецело положусь на ваше мнение. Однако боюсь, что такими темпами мы и до полудня не управимся.

Аглаэ пожала плечами, мысленно вздохнув: «Типично мужское отношение! Как будто выбрать себе домашнюю прислугу – дело не важнее, чем купить пару перчаток или новую шляпу!»

Она пересекла прихожую и остановилась на пороге гостиной, где Валантен заблаговременно расставил дополнительные стулья для соискательниц. Однако ее ждал сюрприз: вместо шести потенциальных служанок, чинно сидевших рядком еще десять минут назад, в комнате осталась всего одна: дородная женщина лет шестидесяти, в чесучовом платье, которое, казалось, настолько ей мало, что вот-вот затрещит по швам. Тонкие губы женщины нисколько не соответствовали прочим чертам ее лица и внешности в целом, ибо у нее были щеки хомяка, накопившего достаточно запасов, чтобы пережить целую зиму, широкий, приплюснутый нос, круглые плечи и полные руки. Седые, похожие на паклю волосы были закручены в какое-то невероятное нагромождение пучков и «улиток» из кос, так что прическа напоминала гигантский торт, порожденный фантазией нетрезвого кондитера. Зато маленькие глазки толстухи, хоть и были красными, и как будто даже на мокром месте, смотрели настороженно и внимательно, выдавая живой ум, который с первого взгляда в ней трудно было угадать.

– Вот это да! – удивилась Аглаэ. – А куда подевались остальные?

Единственная кандидатка на пост домработницы прервала свое деликатное занятие – вышивание, помогавшее ей скрасить время, – окинула гостиную шустрым взглядом и с напускным простодушием улыбнулась Аглаэ:

– Право слово, по-моему, и так все понятно. Они ушли.

Голос у нее был не менее странный, чем внешность: гнусавый и при этом писклявый, слишком тоненький для особы таких габаритов.

– Ушли? – еще больше удивилась Аглаэ. – Как это – ушли? Почему?

– Коли уж вы настаиваете на объяснении, они решили, что им не нужна эта должность.

– Все? Как такое возможно?

Пожилая женщина с грацией мастодонта встала со стула, в результате чего Аглаэ обнаружила, что у нее не только вес немалый, но и рост соответствующий. Дама неспешно и с превеликим спокойствием сложила канву, моточки ниток и иголку в стоявшую у ее ног плетеную корзинку, затем выпрямилась с тяжким вздохом и закусила нижнюю губу, как маленькая девочка, которую поймали на шалости.

– Я бы покривила душой, если бы сказала, что мне об этом ничего не известно, – игриво сообщила она. – И хотя моя покойная, увы и ах, матушка взрастила меня в священном страхе перед всякой ложью, я считаю, что при нынешних суровых временах, когда так трудно найти приличное место работы, не грех приврать чуток ради дела. И уж поверьте, я это осуждаю всей душой, однако даже мудрость народная гласит, что порой цель оправдывает средства. В общем и целом, одним словом, без экивоков, это я убедила их смотать удочки.

На мгновение Аглаэ показалось, что она неправильно расслышала. Ее собеседница поникла головой, потупила взор и всем своим видом являла воплощение раскаяния, которое совсем не вязалось с ее обликом бонвиванши. Все это было настолько гротескно и удивительно, что Аглаэ некоторое время не знала, что делать – рассердиться или расхохотаться. Она молчала несколько секунд, показавшихся ей вечностью, а потом все же решила выяснить побольше:

– Но как же, черт возьми, вам удалось их всех выпроводить?

В глубоко посаженных глазках мастодонта затеплился лукавый огонек. Толстуха всплеснула руками, отчего ее телеса, туго обтянутые чесучой, заколыхались.

– В бюро по найму мне сообщили, что домашняя прислуга требуется молодому господину из высшего общества, да еще и холостяку. Так что, увидав тут целую толпу непуганых мамзелек лет этак двадцати, не более, набежавших раньше меня, я заявила себе, что мои шансы получить эту работу могут сравниться разве что с шансами когда-либо увидеть женщин-врачей или женщин-адвокатов. Если, конечно, я не обращу свои недостатки в преимущество.

– Как же это?

– Я скроила удрученную мину и сказала этим свистулькам, что, должно быть, времена и правда настали ужасные для простого народа и все они впали в крайнюю нужду, раз уж пришли искать заработка здесь, учитывая, что наниматель – известный потаскун и лезет под юбку каждой девчонке, которая переступает его порог. Уж мне-то, сказала я им, к счастью, уже можно не опасаться, что он меня обрюхатит, в отличие от двух последних его служанок, которым он заделал детишек и выставил за дверь без зазрения совести. Едва услышав это, мамзельки недолго думая повскакивали все как одна и были таковы. Смею вас заверить, я этим не горжусь. Наоборот, мне кажется весьма прискорбным, что честнейшим женщинам, вроде меня, приходится идти на подобные хитрости только для того, чтобы получить возможность работать и не сдохнуть с голоду на улице!

Аглаэ слушала и ушам своим не верила – не каждый день доводится встречать столь самонадеянных особ. И в то же время девушка невольно прониклась симпатией к этой незнакомке с характером не менее своеобычным, чем ее внешность. А уж намек на то, что общество отказывает женщинам в доступе к некоторым мужским профессиям, просто не мог ей не понравиться.

– Как вас зовут? – спросила Аглаэ.

Толстуха изобразила некое подобие реверанса.

– Меня зовут Эжени Пупар. Мадемуазель Пупар, – сочла она необходимым уточнить, вскинув подбородок, будто носила титул старой девы даже с некоторой гордостью и ухарством. Затем добавила скромно: – Но все мои прежние наниматели имели обыкновение обращаться ко мне просто Эжени.

– Что ж, Эжени, – сделав ей знак следовать за собой, сказала Аглаэ, – думаю, я не слишком потороплю события, если уже сейчас заверю вас, что эта должность – ваша. Только одна маленькая рекомендация: впредь постарайтесь воздержаться от каких бы то ни было хитростей и обманов. Ваш новый наниматель, месье Верн, служит в Префектуре полиции. Правда для него священна, он предан ей душой и телом. Вместо того чтобы задирать юбки кому бы то ни было, месье Верн посвятил себя поискам истины с тем же самоотречением, с каким иные посвящают себя своим возлюбленным.

Гладкое лицо толстухи расплылось в лукавой улыбке.

– Спасибо за совет. Постараюсь об этом не забывать. Впрочем, от своей покойной, увы и ах, матушки я усвоила, что хорошая кухарка способна привязать к себе мужчину покрепче, чем иная любовница, а уж управляться с кастрюльками я умею как никто, скажу без ложной скромности. Ваш месье Верн будет в восторге от моей стряпни, в этом я уверена так же твердо, как и в том, что меня зовут Эжени!

Глава 7

Грозный Гронден

Впоследствии, когда инспектор Верн будет мысленно восстанавливать ход событий, чтобы определить точный момент, положивший начало всему кошмару, цепочка умозаключений неумолимо приведет его к понедельнику 14 марта. А между тем начало того дня сулило только хорошее: Аглаэ не держала на него зла за вчерашнее поведение на улице Тэбу, даже помогла нанять идеальную домработницу, лучшую из лучших, в лице фантасмагорической, феерической, раблезианской Эжени Пупар, каковая, едва ей было предложено приступить к работе, соорудила для них обоих роскошный завтрак. Чудо расчудесное это было, одним словом! В результате Валантен, усадив Аглаэ в фиакр, отправился пешком в префектуру сытый, довольный и повеселевший.

В небе с самого утра копились облака, и всю дорогу инспектора сопровождал мелкий весенний дождик, не лишенный даже приятности – легкая, как вуаль, водяная взвесь висела в воздухе, наполняя его ароматами загородных просторов. На набережных Сены, правда, запах цветущих лип был слегка подпорчен размокшим конским навозом, но так или иначе атмосфера в самом центре столицы была по-провинциальному благостной, а приступ мятежной лихорадки, охватившей парижан накануне вечером, казался теперь далеким воспоминанием.

На улице Иерусалима, во владениях Префектуры полиции, напротив, царила необычная для этих мест ажитация. В кабинетах шли бурные дискуссии, в коридорах сотрудники собирались тесными компаниями. Нетрудно было догадаться, что все строят предположения по поводу того, какие последствия для работы полицейских служб возымеют новые преобразования в правительстве. Некоторые даже заключали пари, через сколько дней снимут префекта Вивьена. Ведь он, в конце концов, был уже пятым из правоведов и государственных советников, занимавших этот пост со дня восшествия на престол Луи-Филиппа восемью месяцами раньше, и все указывало на то, что чехарда чиновников не остановится.

В кабинете под самой крышей щуплый Исидор Лебрак дожидался начальника с плохо скрываемым нетерпением. Но его душевное волнение было связано вовсе не с последними политическими пертурбациями. Молодому человеку чрезвычайно польстило, что ему доверено расследование дела д’Орвалей, потому все воскресенье он провел, собирая сведения о главных действующих лицах этой истории, и сейчас умирал от желания поделиться с Валантеном плодами своих изысканий. Инспектор, по правде сказать, уже и думать забыл об их субботней посетительнице, но сделал вид, что слушает очень внимательно, чтобы не охладить расследовательский пыл подчиненного.

– Проще всего было разузнать о самих д’Орвалях, – начал Исидор, поглядывая в свои записи. – Этот род мелкопоместных аристократов ведет происхождение из Берри. Дворянство мантии [33]было получено ими при Людовике Пятнадцатом. Фердинанду д’Орвалю сорок шесть лет. Репутация безупречна. Унаследовал отцовское состояние, обретенное благодаря торговле мукой. У означенного Фердинанда было две мукомольни под Буржем и особняк в Париже, в пригороде Сен-Жермен, но он все продал осенью тысяча восемьсот двадцать седьмого года после смерти первой жены по имени Гортензия. Насколько я понял, она была его дальней родственницей.

– Причина смерти?

– Последствия перенесенной предыдущей зимой пневмонии, от которой она так и не оправилась. Став вдовцом, глубоко скорбевший Фердинанд д’Орваль удалился от дел и уединился в унаследованном от матери имении «Буковая роща» в Сен-Клу. Вчера я туда наведался. Местные жители, согласившиеся со мной побеседовать, сказали, что в ту пору на несчастного было страшно смотреть: бедный месье д’Орваль, раздавленный горем, жил только ради единственной дочери, Бланш, которая была лучиком солнца, согревавшим его истерзанное сердце… до тех пор пока не появилась новая мадам д’Орваль.

– Та самая прелестная дама, которая удостоила нас позавчера визитом? Думаю, не ошибусь, если скажу, что и тебя она не оставила равнодушным. – Валантен нарочно подразнил помощника, да еще и заговорщически подмигнул, мысленно усмехнувшись при виде румянца на его щеках.

– Да, речь именно о ней, – кивнул Исидор, перекладывая свои бумажки, чтобы скрыть смущение. – Мелани д’Орваль, урожденная Пассегрен, появилась на свет двадцать восемь лет назад в Анжере. Ее дед разбогател на работорговле с Америками и имел долю в одной африканской фактории, но семья все потеряла во времена революции. Перебравшись в Париж, Мелани поступила в услужение к будущему мужу вскоре после того, как он переехал в «Буковую рощу». Фердинанд д’Орваль нанял ее в качестве гувернантки и компаньонки для дочери. Девочке тогда было четырнадцать, и отец, должно быть, понимал, что не вправе обречь ее на жизнь затворницы, в которой есть только воспоминания о ее покойной матери.

– Однако присутствие женщины в доме пошло на пользу не только Бланш. Обаяние Мелани, судя по всему, не замедлило возыметь благотворное воздействие и на безутешного вдовца. Право слово, я вполне могу его понять.

– Все так и было. Через год после переезда в Сен-Клу Мелани стала новой мадам д’Орваль. Соседи говорят, что это была идеальная пара, несмотря на разницу в возрасте. А Бланш, судя по всему, была рада, что отец снова обрел счастье. С мачехой она быстро сдружилась, и новый статус Мелани ничего не изменил в их отношениях. Казалось бы, в семье все наладилось, они уже собирались вернуться обратно в Париж. Но внезапная смерть девушки в сентябре прошлого года снова повергла Фердинанда д’Орваля в пучину скорби.

Валантен задумчиво покивал и, взяв со стола перо, принялся вертеть его в руках.

– Мелани д’Орваль сказала, что у Бланш случились два судорожных припадка, – напомнил он. – Ты смог выяснить что-нибудь о ее недуге?

– Их семейный доктор живет в Севре. Сначала он хотел назначить мне встречу на неделе у себя в медицинском кабинете между консультациями, однако в ответ на мои заверения, что много времени я у него не отниму, согласился принять меня у себя дома. Он хорошо знает д’Орвалей. Его батюшка пользовал еще отца и деда Фердинанда. Насколько я понял, этот врач переживает как личное и профессиональное поражение внезапную смерть Бланш. На основании симптомов, которые наблюдались у девушки во время первого приступа, притом что не было никаких оснований подозревать у нее какой-либо тяжелый недуг, он сделал вывод, что у Бланш случился приступ падучей [34]. По его словам, случаи неожиданного проявления этой болезни в отроческом возрасте не так уж редки. Еще он сказал, что безвременная смерть дочери пагубным образом сказалась на состоянии духа Фердинанда д’Орваля.

Инспектор невольно вспомнил, в какое беспросветное уныние повергли его самого две потери, случившиеся одна за другой – сначала погиб приемный отец, а вслед за ним умерла Эрнестина, служанка Гиацинта Верна, опекавшая Валантена с двенадцати лет.

– Что ж, это совершенно не удивительно, – проговорил он, выпустив из рук перо. – В течение двух лет лишиться двух самых дорогих людей – такое может сразить и самого сильного человека.

Исидор покивал:

– Врач считает, что без поддержки и самоотверженной любви молодой супруги Фердинанд д’Орваль, вероятно, не пережил бы новую утрату и уже покинул бы этот мир.

Валантен встрепенулся, прогоняя из головы гнетущие образы своего прошлого, встал со стула и прошелся до приоткрытого окна-фрамуги, скудно освещавшего помещение. По замшелому стеклу струился дождь, и на стенах качались зеленоватые тени. Сегодня больше, чем когда-либо, кабинет Бюро темных дел был похож на запущенный аквариум.

– Итак, резюмируем, – сказал инспектор, устремив взгляд в потолок. – Те сведения, которые ты добыл, полностью подтверждают рассказ, услышанный нами от Мелани д’Орваль. Собственно, я бы удивился, будь оно иначе. А что насчет Павла Обланова? Тебе удалось узнать что-нибудь интересное об этом так называемом медиуме?

Юный Лебрак смущенно наморщил нос и нервно взъерошил рыжую шевелюру, и без того пребывавшую в беспорядке.

– Тут мне понадобится побольше времени, шеф. Но кое-что я все-таки выяснил: во всей Префектуре полиции нет ни одного досье на эту фамилию. Чтобы найти его место проживания, придется обойти все постоялые дворы и меблированные комнаты в городе. Иными словами, мы будем искать иголку в стоге сена.

– Весьма вероятно, что это не настоящее его имя. Мелани д’Орваль дала понять, что сомневается в славянском происхождении медиума. Наверное, лучше будет осторожно проследить за ним, когда он покинет «Буковую рощу» после очередного визита туда, если мы хотим выяснить его адрес.

Это замечание Валантена, похоже, воодушевило Исидора – его глаза азартно заблестели.

– Стало быть, вы тоже обратили внимание, что она назвала Обланова мнимым славянином? Я вспомнил об этом, когда гулял по Сен-Клу, – там мне на ум пришло одно соображение. Дело в том, что большинство людей, решающих обзавестись фальшивым именем, как правило, предпочитают сохранять старые инициалы – это уменьшает риск запутаться.

– Очень дельное соображение, – похвалил Валантен, которому забавно было наблюдать, как бывший письмоводитель превращается в заправского сыщика.

– И еще я сказал себе, – воодушевленно продолжил Исидор, – что, если наш шельмец и правда мошенник, он должен был какое-то время наблюдать за будущей жертвой, прежде чем вступить с ней в контакт. Поэтому я отправился на почтовую станцию в Сен-Клу и просмотрел списки пассажиров дорожных рыдванов из Парижа.

– И ты нашел там что-то любопытное?

– Представьте себе, некий Пьер Оврар, обозначивший себя как «бродячий артист», в течение месяца после смерти дочери Фердинанда д’Орваля посетил Сен-Клу четыре раза, а в последний раз даже оплатил проживание на постоялом дворе станции за трое суток.

Приятно удивленный такой инициативностью юного сотрудника, Валантен уже собирался горячо поздравить его с успехами, но не успел. В коридоре загрохотали тяжелые шаги, и дверь кабинета резко распахнулась – створка не замедлила выразить протест грохотом от жестокого удара о стену.

Столь грубое и несвоевременное вторжение учинил некий дородный красномордый субъект. Густые бакенбарды, похожие на две здоровенные котлеты, обрамляли лицо в красных прожилках, и в отсутствие шеи казалось, что они стоят прямо у него на могучих плечах. На субъекте был измятый редингот, из-под которого торчал туго натянутый жилет в пятнах сомнительного вида, а пуговицы на означенном жилете грозили разлететься при первой же возможности под давлением выдающегося чрева.

– Что за новости, Верн?! – негодующе возопил носитель бакенбардовых котлет. – С какой стати вы суете нос на мою делянку? Вы кем себя возомнили?! Что за самоуправство?! В этом учреждении свои правила, и я намерен вам их напомнить, если у вас память дырявая!

Под напором этого урагана слов и шквала воздушных потоков, поднятого новоприбывшим, Исидор Лебрак попятился и как будто даже съежился – было ясно, что, если бы он сейчас мог провалиться сквозь пол, охотно так и поступил бы. Валантен, сжалившись над молодым помощником, сделал знак, что он может удалиться. Что касается самого инспектора, его это агрессивное вторжение и проявление враждебности со стороны визитера ничуть не смутили.

– Комиссар Гронден! – воскликнул Валантен с широкой улыбкой, раскинув руки так, будто предлагал дружеские объятия. – Желаю доброго здравия! Что за великая нужда заставила вашу августейшую особу взобраться в наш скромный чертог, а вернее сказать, на чердак?

Гронден возглавлял Второе бюро Первого отделения префектуры – проще говоря, службу надзора за нравами. Валантен с первого своего дня в полиции работал под его началом чуть больше года. Этого времени ему хватило, чтобы составить о своем шефе весьма неблагоприятное мнение. Гронден был заурядным чиновником, помыкал нижестоящими и бессовестно обогащался за счет большинства из тех, за кем ему надлежало надзирать. Взятки от многочисленных сутенеров и хозяек домов терпимости обеспечивали комиссару изрядный годовой доход. На улице Иерусалима все про это знали, но удивительное дело – пока префектов увольняли одного за другим, непотопляемый Гронден оставался на посту во главе своего подразделения.

– Бюро темных дел, пф-ф! Курам на смех! – презрительно бросил комиссар, не менее презрительно оглядевшись. – Бюро ничегонеделания, вот что это такое. Берегитесь, Верн! Даже если вы какое-то время пребывали в фаворе у высшего руководства, это не убережет вас от расплаты.

Валантен, у которого фальшивая улыбка не сходила с лица, уселся на свое место за столом, непринужденно откинувшись на спинку стула, прислоненную к стене. Когда он снова заговорил, его голос звучал беспечно и ровно, будто коллега заглянул к нему с визитом вежливости.

– Не яритесь попусту, комиссар. Лучше скажите, какие именно у вас ко мне претензии.

Сбитый с толку этим явным спокойствием хозяина кабинета, Гронден тоже понизил тон беседы, но гневный румянец по-прежнему пылал на его грубоватом лице.

– Не разыгрывайте святую невинность, вы и сами всё знаете. Вы ворвались в «Корзинку принцев» и угрожали ее владельцу, месье Жоашену Феррану. Совершенно недопустимо так себя вести в одном из достойнейших заведений города! Кроме того, оно находится в моей юрисдикции, и у вас нет полномочий проводить там разыскные мероприятия.

– В вашей юрисдикции? – переспросил Валантен. – Вы, вероятно, хотели сказать, под вашим покровительством? А что такое? Крутобедрая Тата приходил сморкаться в вашу жилетку?

Обвинение в мздоимстве не прозвучало напрямую, но активно подразумевалось, и Гронден чуть не задохнулся от негодования.

– Я… я вам не позволю, Верн! Прекратите гнусные инсинуации! Вы об этом еще пожалеете! Я найду способ с вами поквитаться, зарубите себе на носу!

– Ой, боюсь. Аж мурашки по коже. – Валантен сделал вид, что собирается задрать рукав, чтобы это проиллюстрировать.

Гронден скривил рот в неприятной усмешке.

– Зря вы так со мной, Верн. До меня дошли слухи, что вы завели знакомство с некой молодой актриской, у которой, в свою очередь, скажем так… несколько сомнительные связи. Говорят, она часто бывает в одном доме на улице Монтиньи, где шайка вольнодумцев живет коммуной, и нравы там весьма далеки от того, что одобряет общественная мораль. Если вы продолжите совать свой нос куда не следует, мне придется попросить своих инспекторов заняться означенной особой поплотнее. Ведь для того, чтобы окончательно испортить ей репутацию, много усилий не понадобится…

По мышцам на левой щеке Валантена пробежала едва заметная судорога, его лицо посуровело, глаза сузились, и цвет их сменился с зеленого на серый. Эта ледяная ярость охватывала его всякий раз, когда он сталкивался с абсолютным Злом в любых его проявлениях, и распространялась по телу волной все разъедающей кислоты до нервных окончаний. Кулаки сжались сами собой так, что побелели костяшки пальцев. И когда он наконец заговорил, в голосе слышались металлические отзвуки, отчего ответ казался страшнее, чем грубое рычание его собеседника.

– Я категорически не советую вам, Гронден, к ней приближаться. И если вы сию же минуту не покинете мой кабинет, я спущу вас с лестницы таким пинком под зад, что вы будете лететь до первого этажа.

Комиссар вздрогнул, будто получил оплеуху, и невольно отшатнулся, поднеся ладонь к лицу.

– Вы… вы не посмеете!

– Уверены? – процедил Валантен сквозь зубы, опершись обеими руками на столешницу и привстав на стуле. – Если вы настаиваете, я немедленно докажу вам свои намерения.

Гронден, убедившись в решимости противника, сдался. Прорычав под нос что-то неразборчивое, он пятился до самой двери, не спуская глаз с Валантена, словно боялся, что тот воспользуется малейшей возможностью, чтобы наброситься на него. Выругавшись напоследок у порога, толстяк без дальнейших разговоров вывалился всей тушей за порог и был таков.

Через пару секунд в кабинет заглянул Исидор Лебрак – вид у него был довольный и одновременно удивленный.

– Вот это да! Как вы с ним справились, месье? Я только что чуть не столкнулся с комиссаром Гронденом у лестницы – он улепетывал, как перепуганный кролик. Можно подумать, ему явился дьявол во плоти!

– Возможно, впервые в жизни у Грондена случился проблеск разума, – сказал Валантен, чувствуя, как вскипевшая от ярости кровь потихоньку остывает. – Тебе что-то нужно?

Рыжий юноша качнул головой:

– Комиссар полицейского участка двенадцатого округа прислал к нам своего сержанта, и, поскольку вы были заняты с месье Гронденом, я принял у него сообщение. Они нашли два изувеченных трупа в Саду растений [35].

– Два трупа, говоришь? И какое это имеет к нам отношение?

Исидор замялся, выдержал паузу и поскреб в затылке, прежде чем ответить:

– Возможно, вы были знакомы с жертвами. Известно только, что в кармане у одного трупа лежало запечатанное письмо на ваше имя.

Глава 8

Послание Валантену

День уже клонился к вечеру, когда Валантен в сопровождении верного Лебрака приехал в Сад растений. Это место инспектору было хорошо знакомо с тех времен, когда он постигал премудрости химии экстрактивных веществ под руководством профессора Пеллетье. Тогда он прилежно наведывался в ботанический сад, изучая многочисленные образцы тропической флоры в теплицах, устроенных там еще Вайяном и Бюффоном [36]. И он до сих пор помнил свое восторженное изумление, когда ему впервые открыли доступ к знаменитому Восточному гербарию, хранящемуся в библиотеке Музея естествознания. В ту пору Валантен, страстно увлеченный научным прогрессом, был буквально заворожен этой работой Турнефора [37], медика и ботаника Людовика XIV, описавшего более 1400 видов лекарственных растений.